Привет

Ты по какой-то причине поверил в то, что эта невыносимая агония — завершение твоей жизни (смерти?), потому что уж слишком боялся того, что говорят про голубые таблетки — наркотики, которые полностью блокируют действие нейротриптилина. Его прием ты соблюдаешь тщательнее кого бы то ни было: больше не хочешь просыпаться среди ночи и в полумраке видеть кровь на своих руках. Ты просто снова хотел быть нормальным и не понимал, откуда у людей столько ненависти к тебе, если все видят, что ты пытаешься. Но ты же сам знаешь, как сильно, стиснув зубы, в попытках забыть весь кошмар, уговариваешь себя: я не убийца. я жертва. Но все зеркала по-прежнему занавешены были. Когда к тебе пришло понимание того, что ты — человек, когда ты поверил, что ты, наконец-то, в порядке, а нужда в сокрытии собственного лица пропала, другим стало страшно. Нет, они не боялись твоих рваных зрачков и мертвенно-бледной кожи. Они боялись тебя, потому что теперь ты знаешь, кто ты, и тебя стало невозможно сломать; готов был принять одиночество, потому что больше не испытываешь отвращения, находясь с собой один на один в одной комнате. Ты принял его в тот момент, когда увидел сомнение в глазах матери и недоверие в глазах отца, но больше всего тебя ранило то, с чем ты столкнулся, поднимаясь по лестнице: глаза Джем, в которых в конвульсиях бился знакомый до оснований души и сознания страх. Но ты не позволил себе снова возненавидеть себя, и потому, преодолевая последнюю ступень, ты знал и готов был к тому, что теперь остался один. Но все же почувствовал глухой удар о землю от собственного падения, навалившееся на тебя тело, из которого сочилась кровь — такая же вязкая и липкая, как твоя; все же почувствовал ладони на своих щеках и услышал знакомый голос: — Привет.