Чат неофициального сайта (ну допустим) «www.zeroalexpisker.net*»:
норвежское время 01:00
Drum-bam-bam: эй Drum-bam-bam: привет Drum-bam-bam: есть тут кто? Kolly-girl: Эй народ. Всем привет. Кто в курсе, когда новый альбом? Misa-misa: приветы всем. Nicca: боже мой, да вы достали, пишите им на офиц.страницу в фейсбук, там все объявят, ну как тупые, ей богу. Kolly-girl: Nicca иди на хрен! Хамить не обязательно. Nicca: в бан! Misa-misa: в бан!! Cherry97: Как написать Алексу на фейсбук? Там 4 страницы. Которая его? Ratana: вторая в отборе. Katana: 2 часа назад был онлайн! Drum-bam-bam: да он там только фотки выкладывает. Не сидит. Sexygitar: что вы думаете о прошлом шоу? Drum-bam-bam: я люблю пиво! DepressivevoodoodollAmon-Ra: как лечить мигрень*, нетрадиционная медицина. Ссылки покидайте. Sexygitar: Жена Кима??? Ахахахахха..пхххх. DepressivevoodoodollAmon-Ra: несмешно. Zero-sintezero: всем привет, что обсуждаем? Katana: Алекс на фейсбуке выложил новую фотку. Просто огонь!!! Rori-3-rori: Ну слава богу...мммм Katana: покинула чат Ratana: покинула чат Cherry97: покинула чат Kolly-girl: проблема с соединением. FashionIsMyProfession: Лучше блонд или брюнет? Или когда Алекс с мелированием? Rori-3-rori: Лучше без одежды >^.@ DepressivevoodoodollAmon-Ra: Лучше когда не бухает вино вперемешку с пивом за день перед выступлением, корча из себя невъебенного дегустатора. FashionIsMyProfession: Всмысле?? FashionIsMyProfession: Что?! Depressive voodoodoll Amon-Ra: Что!? Drum-bam-bam: Всем привет!! Sexygitar: Пускай сделает другую стрижку. Не как у Дэна. Misa-misa: Интимную стрижку пусть сделает! Nicca: Помните ту фотосессию? Пусть побреется! Rori-3-rori: Пусть укладку там сделает))) Nicca: бугагашечки!) Rori-3-rori: ))))))) FashionIsMyProfession: Фак, вы в своем уме??? он же мужик! DepressivevoodoodollAmon-Ra: не факт, судя по количеству фоток в интернетах, которые он репостит… FashionIsMyProfession: свали на дно информационного века.Участники по мере нарастания сонливости постепенно покидают чат.
норвежское время 02:00
Drum-bam-bam: Есть кто живой? Depressive voodoodoll Amon-Ra: А ты как думаешь? В такое время все нормальные спят или трахаются. FashionIsMyProfession: А чего ж ты тут торчишь? Импотенция или бессонница по случаю импотенции? Depressive voodoodoll Amon-Ra: слушай, деточка, нарвешься. Sexygitar: девочки, не ссорьтесь. Fapper69: Everybody online*?) MentalSlash: + Hardslasher: + Fapper69: Начинаем наш ночной чат! Rori-3-rori: И так что у нас горяченького на сегодня? Мы готовы к слэш-откровениям. Модератор: У кого есть идеи или заявки, а может быть, потаенные фантазии, ваш час настал.))) Fapper69: я! я! я начну… короче. Вот я долго думала, у Алекса так много тату, и я точно знаю, что вторая медуза горгона у него где-то под джинсами)))хи-хи.. Nicca: выловим его и разденем! Модератор: еще варианты решения данной проблемы?)) Fapper69: Ну так вот, что я придумала. Внимайте. Сюжет их клипа. Осень. Холодная осень, но сухая без липкого снега. Все окрашено в серо-белых тонах. Ничего нет, только вода и свинцового цвета гравий. ОН выходит из серебристого цвета воды, выходит голый. На улице холодно. От его тела отделяется пар. Камера движется сверху вниз. Татуировки отчетливо видны. А он такой суровый норд, отреченного вида с налетом загадочности. Немного артхауса, графики, ОБЯЗАТЕЛЬНО СЛОУ-МО съемка, можно даже капли на теле от воды показать крупным планом. А потом там в конце можно вставить типа русскую бабку (да-да, моя бабушка русская кстати, из глубинки) в платке с ведром, и сразу появляется веревка для белья. И она такая по-русски: «Пошли нахуй отсюдова!!!Срам божий!». Дальше кадр. Вся съемочная группа быстро бежит оттуда, и Алекс прикрывая ладошками хер тоже бежит, сверкая жопой. В конце там рекламная строка: «Покупайте отбеливатели Pisker! Они сотрут весь срам даже с вашей прогнившей душонки. Останутся только котики. На белом фоне сидит Герд*, вылизывая лапку. Конец. Модератор: О боже!! Арт-директор. Рекламщик от Бога. Шикарно. DepressivevoodoodollAmon-Ra: надо поразмыслить об этом на досуге. Интересно, согласится ли… MentalSlash: Им срочно нужен такой клип!! У-ру-ру. Я в восторге. Hardslasher: Мои овации. Fapper69: Брависсимо. Кстати, модератор, где ваше творение? Мы так долго ждем, что приходится писать всякую ахинею самим. Фик в студию! MentalSlash: Поддерживаю предыдущего оратора. Модератор: ах да. Я же обещал. Итак, зарисовка: – Эй, Ким, – слегка подвыпивший Алекс безуспешно отталкивает своего басиста, – прекрати. – Ты же весь горишь, – заталкивает в какую-то левую забытую гримерку, – ложись. – Опять? Ким, погоди, – армия сопротивления Александра сдает позиции. – От тебя не убудет, – толкает на диван, целует жестко с нажимом, поглаживая Алекса за кадык, – мне понравилось, особенно на моменте "Trust me now"*... – Я старался, – сквозь зубы процеживает Алекс, пытаясь деликатно спихнуть Кима. – Так постарайся еще раз для меня, – особенно делая паузу перед последним словом, Льюнг целует Алекса уже мягче, долго и тягуче, забирается руками под заново надетую майку, – сними. – Нет. Нас ждут. Давай слезай. Ким, не отрываясь от губ вокалиста, резко задевает ногтем сосок. Горячая ладонь ползет ниже. Он уверенно просовывает руку между пока еще сомкнутых ног Алекса, раздвигает бедра, пытаясь гнусно устроиться между ними. –Ты закрыл дверь? – Я не помню, – Ким губами через ткань накрывает многострадальный сосок, посасывает упругую горошину. – Да блять, засосы не ставь, – вокалист пытается отпихнуть голову Льюнга, – мне еще этим телом работать. – М.. – Ким отрывается от своего сомнительного занятия по облизыванию особо выдающихся участков тела Алекса, – и где это ты там собрался работать? А главное, чем? – Проверь дверь, она открыта, – вокалист опять напрягается. – Ну уж нет. Стоит мне оторваться, как эта безумная химическая идиллия пропадет, – слегка переходит к посасыванию шеи, – и ты станешь как вкопанный столб, мы сошлем все на алкоголь и эйфорию сцены и по-тихому разойдемся по номерам, и мой будет явно на противоположном конце коридора, так не пойдет, – вылизывает кадык. – Тогда давай по-быстрому и отваливай, – встречается губами с Кимом. – Помоги мне, – берет руку Алекса и направляет к своей ширинке. На ощупь в темноте Алекс дотягивается до члена Кима, обхватывает, начинает дрочить. Не слишком быстро. – Давай, сделай мне хорошо, – басист истошно дышит в шею под ухом. – Как могу... – ускоряет темп. – Можешь же, когда захочешь, – нежно прикусывает ухо. – Это был второй и последний раз. – Боишься окончательно оголубиться? – Я не педик, слышишь. – Конечно, один раз не... Я же у тебя первый и единственный? – нагло ухмыляется в шею Алекса, при этом так же нагло сжимая того за правое бедро. – Зато я у тебя, видимо, далеко не последний, – продолжает надрачивать член Кима особенно быстро. – Полегче... головку натрешь, – забирается рукой в волосы вокалиста. – Ты скоро? Черт, я так не могу, надо закрыть дверь. – Забей. Почти-почти… Поцелуй меня в шею. Алекс прикасается губами, выпускает язык, слегка причмокивая, то отрывая, то прислоняя губы. Пространство комнаты наполняет характерный пошлый звук влажного соприкосновения разгоряченных клеток кожи. Ким выгибается сильнее. Всхлипы губ Алекса подбираются уже под самое ухо Льюнга. Ким кончает. Алекс едва успевает вытащить незапятнанную ладонь. Слегка обмякший басист слезает с Алекса. ложится сбоку рядом, не убирая правую ногу с него. – Всё. Пойдем. – Да ладно тебе, минут десять прошло, никто не хватится, и я еще успею… – басист гладит по напряженному торсу и опять нависает над Алексом. – Закрой дверь, у меня шея вывернута уже, не могу параллельно следить и надрачивать тебе. Блять! Кто-то идет. Около двери слышатся шаги. Голоса по нарастающей приближаются. Но Киму похуй. Майка Алекса уже старательно задрана до подмышек. Льюнг целует его в пупок. – Ким, тише. Басист нарочно вылизывает блядскую полоску Алекса со звуком. Блядско-звуковая дорожка разврата имени Кима Льюнга. – Блять, съебись! – пытается спихнуть ненормального басиста. Зубы Льюнга смыкаются. – Еще один такой блядский выверт, и я тебе гарантирую, ближайшие две недели свое блядское тело на концерте ты не оголишь, – Ким зажимает челюстью нежный участок кожи над ремнем. – Блять, ты сдурел! Ким чертит влажную змейку обратно к шее Алекса. Напряжение и злость последнего нарастают. Рука Льюнга легко справляется с пряжкой на ремне. Пальцы уверенно достигают цели, мягко обхватывая член вокалиста. – Ким, прекрати, у меня не встанет. Давай в другой раз. Басист затыкает Алекса губами. Целует жадно и мокро, помогая свободной рукой открыть ему рот шире. Засовывает язык, настолько глубоко, насколько хватает длины. Почти что трахает голосовым органом в рот. – Ты еще по самые гланды засунь, – пытается отдышаться Алекс. – Член тебе по гланды засуну, будешь полировать. – Пошел ты, – вокалист продолжает неохотно отвечать на поцелуй. – Знаешь, когда ты мне дрочил, я все время вспоминал те моменты, когда ты особенно ловко мацаешь микрофон. Скажи, ты в эти моменты думаешь о моем члене? Лично я думаю о том, что ты думаешь, – гнусная улыбка в кадык. – Ни разу не завело, если ты пытался меня возбудить. Ким отделяет один из пальцев ладони и дотягивается до эрогенной точки. Алекс напряженно выдыхает. Член заметно твердеет. – А однажды мне приснилось, как ты трахался с двумя шлюхами в душе. В одежде, сразу после концерта. Помню, как ты стоишь спиной к стене в душевой, а они перед тобой на коленях, – снова прерывисто выцеловывает шею Алекса, – продолжать? – Что ты несешь? Мерзость, – Алекс закатывает глаза. – И ласкают твой член через ткань брюк, а я смотрю на это все. Как будто бы смотрю кино... Как будто бы за стеной. Но ты меня замечаешь и смотришь на меня. И мне так стыдно, хоть провались. А ты смотришь то ли с презрением, то ли с похотью. А потом я просыпаюсь весь в поту и надрачиваю себе, выкрикивая твое имя: «Алекс. Алекс... О да, Алекс», – со смехом шепчет Ким. – Вот придурок. – Эй ты скоро там? – Льюнг подносит ладонь Алекса к своему лицу. Ким начинает в такт движениям руки на члене поочередно посасывать его пальцы. Проводит языком между ними, опускает его на ладонь, целует выемку у запястья внутренней стороны. – Постарайся для меня, для новой песни, – шепчет во влажную от слюны ладонь вокалиста, едва прикусывая бугор Венеры. Алекс наконец-то кончает. Не так феерично, как хотелось бы Киму, а вымученно и «на отъебись». Без фанфар и прочих выкриков: «Льюнг ты лучший», но кончает. Ким медленно достает руку из брюк Алекса. – Знаешь, не сочти меня за педика, – смешная ухмылка, – но всегда потаенно мечтал попробовать, как оно, – погружает кончик пальца, измазанного спермой, к себе в рот. Алекс ошалело смотрит в темноте, зрачки расширяются: «Ким больной». – Специфично, – этот же палец касается приоткрытых губ Алекса и погружается тому в рот. Рефлекс срабатывает, и вот уже язык пробует липкую влагу на вкус. На вкус, вроде бы, даже ничего. И это выглядит странно, но нелепая пауза оказывается невозвратно проебана, Ким касается языком губ Алекса. Поцелуй очень влажный и глубокий. Сперма и слюни смешиваются где-то в глотке, куда так старательно пытается пропихнуться язык Кима. Тело Алекса словно теряет чувство опоры за спиной. Он парит в каком-то наркотическом шизоидном бреду Кима, и если бы он сейчас мог, то кончил бы еще раз. FashionIsMyProfession: Это гадость. Fapper69: Это прекрасно!!! Вы что? Mentalslash: Гы… модератор молодец. Теперь можно и спать… спокойно) Ratana: Шикарно. Местами слишком пошло, но мне нравится=))) Модератор: Благодарствую господа! FashionIsMyProfession: Алекс говорил как-то одной полоумной фанатке, как это трудно сохранить себя… особенно на сцене. А вы усложняете эту задачу. То чем вы тут занимаетесь просто мерзость. Mentalslash: воу, если на кого-то слишком давят морально-этические рамки – нажимаете кнопку «выход» и вперед в тепленькую постельку. Модератор: =) FashionIsMyProfession: Вот скажи мне, будь ты с Алексом наедине, чтобы ты ему сказала? Глядя в глаза. Алекс, сколько раз ты подрочил Киму? Ты гей? Вы все геи? А потом ты бы настрочила еще один гнусный рассказ на радость таких же полоумных как и ты. Об этом бы ты его спросила? Модератор: Я бы спросила Алекса о Боге. FashionIsMyProfession: ?? да неужели. Модератор: God forgive me, God forgive you. ©* Ratana: А я бы спросила, читает ли Алекс книги и всё такое в перерывах между селфи)))) Katana: поддерживаю. FashionIsMyProfession: Прекрасно. Модератор: Я пишу диссертацию на тему религии. =) Модератор: покинул чат.норвежское время 02:48
Depressive voodoodoll Amon-Ra: Ты еще здесь? Depressive voodoodoll Amon-Ra: я приеду.норвежскоевремя 02:55
FashionIsMyProfession: покинул чат.Звонок в дверь полчетвертого утра/ночи.
– Я знаю, ты еще не спишь, – Ким барабанил костяшками пальцев в парадную дверь Александра Мёклебюста, – после такого вообще хрен уснешь теперь, – уже шепотом. – Езжай домой, – еле слышный голос Алекса раздался где-то в глубине замочной скважины. – Открывай. Ответа не последовало. – Впусти меня, – ладонь Кима проехалась по ручке двери, – я пришёл спросить тебя о Боге… Параллельная Вселенная 2. Беатриче. Шесть утра. День первый. Самое обычное утро, можно сказать, даже солнечное для осенней промозглой погоды. Двести миллилитров крепкого черного – чтобы начать день, пол упаковки антидепрессантов – чтобы его пережить. Нужно собираться на студию, параллельно завести детей к маме Гюро*, усердно порвать пару струн на репетиции, съездить в банк, и постараться как-то это растянуть до трех дня. Ни в коем случае не приехать домой раньше. Я не хочу это увидеть. Одно дело, когда знаешь правду, другое, когда ее лицезреешь. А я не хочу. Я все еще в глубине души верю, что все у нас нормально. Мы типичная норвежская семья, с легким налетом звездности, у нас замечательные дети, бабушка, дедушка, новая мебель, музыкальная аппаратура, разбросанная по комнатам, рождественские праздники в кругу родственников и друзей. Все прекрасно. И это должно продлиться как можно дольше. Шесть утра. Самое обычное утро, можно сказать, даже солнечное для регулярного секса моей жены с ее арт-директором с двух до трех. Замечательно, блять. Прошлой ночью меня опять мучили странные видения, снова этот металлически едкий колокольный звон. Я еду на студию. «– Что значит, я не буду это петь?» Твою мать! Твою мать! Ну почему даже утро в студии, которая мне почти что, как второй родительский дом, не может начаться нормально? Господи, почему я как долбаный попугай должен в который раз доказывать, что надо исполнить именно эту песню, именно так, именно с такой тональностью, именно этот текст? Каждый будущий сингл я прорабатываю по несколько раз: если бы каждый из вас только знал, сколько времени и духовных сил я трачу на его реализацию. О моей педантичности ходят легенды. Наверное, если я планирую включить его в альбом, значит, я тысячу раз семь по семь взвесил, отмерил, обрезал и еще раз взвесил «за» и «против». Никакого сырого материала. Все откалибровано. – Что значит, ты не будешь это петь? – Ты уж прости, но это какой-то параноидальный бред антирелигиозного фанатика. Твой нигилизм, смешанный с атеизмом, хлещет шизофренией на фоне очередного мигрозного приступа, – Алекс резко затягивается, вульгарно откинувшись в кресле, – я не буду это петь. – Извини? – пытаюсь урегулировать конфликт еще в зачатке, – ладно, прочти еще раз. Хочешь, я поясню? – Ким, это… Черт, даже слов не могу подобрать, – напряженная затяжка, – почему сам тогда не споешь? – Прекрати, этот вопрос с исполнением давно решен: то, что я хочу, я пою, эта песня написана специально под твой вокал. – Хватит делать из меня страдальца, знаешь, весьма трудно изображать твои душевные разрывы перед тысячами зрителей. – Да что ты говоришь! А мне казалось, ты можешь изобразить что угодно, особенно, когда врешь «во благо», очень хорошо у тебя получается изображать святую миссию пророка. – А у тебя – узурпатора, – ты со злостью тушишь окурок в пепельнице, – давай отложим этот вопрос с текстом. – Отлично, твое любимое – откладывать до лучших времен, которые никогда не наступают, – меня начинает потряхивать. – Твоё любимое – узурпировать и подчинять все в округе тебя. Тотальный контроль, – твои шаги по комнате из стороны в сторону учащаются. – Это не контроль, а упорядочивание действий. – Я ненавижу спорить, не беси меня, Ким, – наконец-то усаживаешься на столе прямо напротив меня. – Конечно, конечно. Приехал, помаячил, попрыгал на фоне и смылся. Это твое все. Никакой ответственности, – мои вены на лбу вот-вот снова вздуются. – Сказать правду? Ты сегодня такой… из-за жены. Ох, зря ты это сказал. Твоя милосердная очевидная правда тут никому не нужна. Я закипаю. – Констатируешь тот факт, что я рогоносец? – Не знаю, – болезненно опускаешь веки. – Намекаешь, что я хуёвый муж, хуёвый музыкант, хуёвый друг? – резко отрываюсь со стула и нависаю над тобой. – Ни на что я не намекаю, просто сходи к психологу, – ты же наоборот аккуратно встаешь со стола и направляешься в другой конец комнаты. – Такой умный, дашь еще какой-нибудь совет по вопросу, в котором не особенно то и разбираешься, – стремительно приближаюсь к тебе, пытаясь не разорвать зрительную дистанцию. – Не разбираюсь? Знаешь ли, у меня с отношениями было всегда все нормально. Мне никто не изменял. Твоя последняя фраза просто разносит все мои морально-этические рамки. Сейчас меня понесет. – Да тебе просто ни с кем не ужиться. Лишь замаячат проблемы, и тебя нет. Твой брак был три недели. А все длительные отношения ты заканчивал, тупо потому что тебе надоело. Нет новизны, люди перестают под тебя подстраиваться, какие-то негибкие они, дохуя не толерантные к твоим выебонам. О матери подумай, она же переживает. Тебе не кажется, что ты просто-напросто инфантильный мудак? Черт. Ты ударил меня. Я даже не уловил момента, когда твои зрачки сожрали половину радужки глаза. Словно в бреду. Помню только стремительное приближение костяшек твоего кулака. Кровь льется из носа по подбородку, я захлёбываюсь тягучей липкой жидкостью, а мне смешно, я даже боли не чувствую. Ты вдруг выходишь из транса ярости, подрываешься, но ничего под рукой нет. Вытираешь жидкий липкий поток своими ладонями. – Черт, прости, я не хотел, Ким, – склоняешься надо мной, придерживая за плечи. Медленно поднимаю руку, касаясь твоего лица. Оставляю красную точку у тебя на лбу. Оставляю словно мишень для снайпера. И я прицелюсь еще пару раз. Ты же должен быть расстроен. Вот она та самая струна, дернув за которую можно заставить вибрировать и расстроить остальные. Вот твоя ахиллесова пята, неугодная правда. Ты волочишь меня в ванную. <i>Семь вечера. День второй. Студия. Ты сидишь на столе напротив. И виду не подашь никогда. Не подойдешь первым. Тебе вообще плевать, а может быть, и нет. Но ты не скажешь. Никогда. Не расколешься. Это как игра, и тебе важно – выиграть. Ты в глубине смеешься, ты наблюдаешь за мной. Тебе важно мое поражение. Помнишь, в Берлине в 2009-м, во время Need you like a drug, ты подходишь ко мне: «Don't ever want to be like you!», касаешься моего плеча и руки и кричишь по тексту мне в самое ухо со всей издевкой. Ты презираешь меня? Потом опять впадаешь в экзальтированный транс хаоса. Купаешься в аплодисментах и криках толпы. Опять весь мир тебе по боку. Есть ты – о, эпицентр нашей маленькой Вселенной и тысяча их стонов. Есть только ты. Мы опять все по боку. Я всегда позади, ты всегда норовишь подойти почти вплотную, соблюдая определенную тобой лично вымеренную дистанцию так, чтобы не нарушая нарушать мое личное пространство. А мне очень хорошо видно, какой ты. На сцене ты чертов эгоист. Но мы-то знаем, что ты не специально: как-то оно само собой. Провисаешь на микрофоне, как ты любишь. Изображаешь мои страдания: мои слова в тебе, делаешь вид, что проникся. Ощущение твоей головы на моем плече остается со мной до конца шоу. Ненавижу, когда так ловко и ненавязчиво вторгаются в мое личное пространство. У нас все не задалось с самой юности, с самого начала нашей «карьеры». Мы вчетвером всегда дружили еще с детского садика. Все вместе, один за всех и всем пиздюлей за одного. Так странно, но мы никогда не были приятельски дружны. Мы понимали вдвоем друг друга с полуслова. Ты выражал мои мысли, я генерировал идеи, ты давал толчки. Но никогда мы не… дурачились, не висели пьяными друг у друга на плече, я не плакался тебе в жилетку, умирая от любви к очередной профурсетке, разбившей мне сердце. Я делился этим с другими. Когда мы выросли, можно было запросто так остаться у Норальфа, напиться до чертиков и в полном бреду выстанывать, какие бабы шлюхи. Можно было в шутку подраться со Сверре. Этот физическо-словестный обмен был у меня со всеми участниками группы, а вот с тобой была сплошная невербалика. Как-то, что ли, стремно было подойти к тебе и просто похлопать по плечу. Я делал это пару раз на сцене и то, потому что понимал, что так надо. А однажды в 1998-м, когда мы сняли Universal, и целый тур колесили в этом готичном бабском тряпье, я видел, как после выступления в гримерке на нашем общем диване, Сверре полез к тебе под юбку. Вообще, если подумать, я могу разобрать всего тебя по частям. Ты никогда не носишь вещи с длинным рукавом, а если и вынужденно приходится, закатываешь ткань по локоть, и дело вовсе не в температуре воздуха. Ты не любишь, когда твои движения скованы, тебе нужны свободные руки, дабы жестикулировать, показывать, объять необъятное. Ты любишь свободу. Ты весь из себя такой брутальный в сапогах, цепях и выбритой головой – а сам фоткаешься по сто раз на дню и репостишь на фейсбуке как девчонка. Ты самоуверенный ребенок с раздвоением личности. Ты всегда всем улыбаешься, после каждой песни твое «спасибо» с проглоченным окончанием резко так, между прочим, улетает в зал, но если тебя что-то действительно выбесило, то твою кислую мину и выражение а-ля: « Ок, но отъебитесь от меня!» не спутаешь ни с чем. Ты нестабильный. Ты занимаешься своим телом, но куришь и бухаешь, как будто бы тебе лет сто еще впереди, при этом ты можешь петь все шоу на разные тональности. Тебе повезло с рождения. Ты и хороший и плохой одновременно, и никто до сих пор не знает, какие черти у тебя внутри: чем они питаются, и каков продукт их жизнедеятельности выльется наружу. Иногда до одури бываешь таким положительным, что меня морально тянет блевать. Но вот глаза твои тебя сдают с потрохами. Стоя позади на сцене и обмениваясь с тобой только взглядами, я научился читать тебя, и отнюдь не всегда эта книга под названием «Алекс» мне нравится. Иногда, еб твою мать, вот на минуточку хочется взять паузу и спросить: «Ты, блять, серьезно?», но язык не поворачивается. Ты же мне ничего плохого не сделал, и злиться на тебя не за что, только вот я почему-то взбешен до глубины подсознания. Единственное, что я могу, так это написать текст поизебистей, чтобы потом в первых рядах понаблюдать, как оно в очередной раз срастется с твоим Эго и выльется в реальность. Моя особая сладость, наблюдать за этими метаморфозами. Определенно, Don'teverwanttobelikeyou!. – Поедешь домой, сейчас? – Да. Останавливаюсь на шоссе, проезжая Аскер и не доезжая до Осло. Достаю из правого нагрудного кармана визитку Роланда, одного моего сомнительно знакомого, предоставляющего посреднические услуги очень сомнительного вида. В общем, он что-то вроде местного сутенера проституток, норвежек, не иммигранток, как принято. Договариваюсь на девочку. Я не знаю, зачем я это делаю, но, видимо, именно это мне сейчас и нужно. Мне звонит телефон. – Ты доехал? – Нет… не совсем. Почти, – девочка ускоряется, но я притормаживаю, слегка отклоняя ее голову. Шепотом, – не тебе. – Что? – Я немного не в себе, не могу ехать, остановился на трассе отдохнуть. – Аккуратнее там. – Беспокоишься? – Мы все за тебя беспокоимся, – глухое ругательство после, которое я даже не расслышал. – Что еще скажешь? – Что ты хочешь услышать? – Что-то, что поможет мне.. не уснуть, – на языке вертится мерзкое «кончить». – Сказать тебе, как я переживаю за тебя, как раскаиваюсь? – Продолжай, – сильнее опускаю ее голову. – Хорошо. Я раскаиваюсь. – Да, – у меня снова напряглась вена на лбу. – Возможно, я был не прав. Просто… – Продолжай…ну, быстрее, – ее губы на моем члене все ожесточенней смыкаются в тугое кольцо. – Ладно, ладно, я не должен был говорить то, что сказал вчера. – И… – я сейчас потеряю сознание. – И твои тексты как всегда гениальны. – Повтори, – я срываюсь на глухой стон. – Ты как всегда гениален, Ким. – …, телефон начинает отъезжать в сторону, еле-еле удерживаю его предплечьем. – Тебе плохо? – Мне хорошо, – она поспешно сглатывает мою сперму. – Блять, как ты заебал, ты не можешь нормально, Ким. Черт, я бы вмазал тебе еще разок, – короткие гудки, ты кидаешь трубку. Черт! Меня все еще колотит то ли от качественного минета, то ли от разговора с тобой. Десять вечера. День шестой. После выступления. Все-таки ты это сделал. Ты вышел на сцену на второй куплет. Я так и знал, что ты не будешь это петь, по крайней мере, сегодня. – Я тебя ненавижу. – Неправда, ты меня… – Алекс не договаривает и глубоко так смотрит прямо в глаза. – Да как ты смеешь. – Твоя жена тебе изменила, и ты вымещаешь зло на мне. Может быть, тебе, вообще плевать с кем, надо просто отомстить. Я даю тебе пощечину. Звонкую. Липкую. Твоя щека стремительно краснеет. Сейчас ты ударишь меня, стопроцентно сейчас, как всечешь мне. Просверливаешь взглядом во мне дыру. Ты смеешься, дико так, как душевнобольной, начинаешь гнусно ухмыляться сквозь саркастическую улыбку. Я теряюсь в догадках, почему и что с тобой происходит? Устрашающий хохот. – Понравилось? Не давая себе и миллисекунды подумать, я вжимаю тебя в холодную закулисную стену коридора. Скользкий звук прикосновения твоих плеч к поверхности. Мой мозг растекается по стенкам черепной коробки. Кровь барабанит по вискам, словно металлический шарик о бетонную плоскость. В моей голове дикий звон, словно колокол. Я слышу его каждую гребанную ночь без снов. Я слышу его, когда пишу тексты, я слышу, когда у меня обостряются мигрозные приступы, я слышу его, даже когда трахаю свою жену. В эти моменты я еще сильнее чувствую свое грехопадение. Мне кажется, колокол бьет по моей душе. И даже самой благодетельной Беатриче, из моих затуманенных антидепрессантами снов, не вывести меня из этого эллипса Ада. У меня сложные отношения с Ним и всегда было плевать на заповеди, по которым я не живу. Я никогда не грешил, потому что не существовало для меня греха. Я чист перед своей совестью, а она передо мной. Грех возникает там, где мы испытываем стыд и сожаление. Я давно отрекся от стыда. Но Алекс есть мой грех. Иногда я думаю, что я сам породил его. Нет, я не творец его образа, но именно я дал отправную точку отсчета. Я люблю, то, что он делает, как он это делает, и в то же время ненавижу его за его суть. Есть в нем что-то от Него и от Другого. Но то, что он ни первое, ни второе – просто вымораживает меня. Он такой, никакой. И не плохой и не хороший. И не нашим и не вашим. Не прикопаешься ни с какой стороны. Я никогда не любил нечто среднее. Либо да, либо нет, но никаких «да, нет, наверное». Иногда мне кажется, что он словно искусственно созданный. Я вжимаю тебя сильнее. Твой взор расфокусирован, это даже мне на руку, я бы не выдержал этот недоуменный высокомерный взгляд. Я бы ударил, ей Богу, я бы приложил тебя лицом к стене. А вместо этого я словно шестнадцатилетний подросток с дикой похотью и напором целую твои губы взасос. Я столбенею. Я весь мокрый от пота, капли ползут у меня под футболкой, и ощущение, что они прямо из сердца кровоточат так мерзко, вызывая судорогу по всему естеству. Внутри все хаотически выворачивается. Меня трясет. Моя ладонь упирается в глухую стену над твоей головой. Ладонь, скользкая от соленой влаги, ползет вниз. В глазах мутит, я снова слышу в голове колокольный звон. Еще секунда этого напряжения, и я вот-вот упаду. Ноги подкашиваются, грудная клетка вибрирует и дрожит, воздуха не хватает. Мне не надышаться. Я сейчас упаду перед тобой на колени. Не замечаю, как воплощаю это в реальность. Хватаюсь за твои ноги. Пальцами давлю на кости. Я целую тебя через джинсы под коленку, пошло приближаясь к внутренней стороне бедра. Образуется мокрое пятно от моих слюней и слез. Ты задыхаешься, твои вздохи хаотичные. Одышка. – Это был первый и последний раз, – глотая каждое слово, произносишь ты. Пот капает с твоего лба. Я слизываю влагу с твоей шеи. – Как скажешь. Параллельная Вселенная 3. Хель. Холодные руки плотно покрывают мои больные посиневшие веки, жестоко выдергивая меня из шизоидных параноидальных, местами гнусных, иллюзорных образов моего разбитого на куски подсознания. – Алекс. – И как ты узнал? – Алекс смеется. – Я не знал. Наверное, Алекс был единственным из всех, кого Ким противоречиво желал увидеть в больнице, но не хотел реально. Странное чувство: ты вроде бы мысленно ждешь, надеешься, предчувствуешь приход человека, морально готовишься, твои мысли разрозненны и в то же время собраны в некий хаотичный сгусток энергии, но вот человек появляется на пороге, а сказать то тебе ему и нечего и, что больше, не хочется. Наверное, в жизни Льюнга, был сегодня именно один из этих морально противоречивых моментов. Алекс поздоровался. Они перекинулись парой фраз. Бережно взяв за ручки, Алекс деликатно и легко выкатил кресло с Кимом в больничный коридор. Время было позднее и неподобающее для частных посещений, но для вокалиста Seigmen можно было сделать и исключение, да в принципе в любом случае можно было сделать исключение, потому что это был Алекс. Слишком сильная энергетика, слишком яркая харизма, сама приятность и неосознанное вечное чувство расположения. Ким всегда восхищался этим. Кима всегда это бесило. Было бы намного правильнее, если бы врачи объявили тихий час и перенесли все визиты на завтра, на следующую неделю или месяц. Льюнга с утра мучила сильная мигрень. В связи с сильным ударом по иммунной системе и моральному фону, головные боли увеличились с двойной силой. Иногда даже больно было дышать. С каждым глубоким глотком воздуха боль дико отдавалась в левый висок: вена на лбу напрягалась, придавая вымученной физиономии Кима еще более ущербный и подавленный вид. За месяц его волосы отросли как в лучшие времена начала расцвета Seigmen, почти по плечи, черными патлами свисая на лицо. Зрелище напоминало фильм «Звонок», только вот сил гоняться по больничным коридорам за пациентами не было. Меня мучает с утра странный сон. Вчера я смотрел на планшете фильм ужасов, (единственное развлечение в больнице в параллель написания «лучших» текстов в истории группы), какое-то низкокачественное американское дерьмо. Полночи мне снилось как я подношу раскаленный утюг к твоей шее. Только вот в отличии от главных героев фильма, в твоих глазах страха я не вижу, ты просто смотришь на меня. Твоя шея дымится, и я вижу внутренности твоей гортани, а ты все смотришь на меня, смотришь, и я просыпаюсь от того, что в моей груди образуется черная дыра во сне. Чертов ублюдок, ты просверлил своим взглядом во мне дыру. – Эй, парень, ну как там на больничной койке? – Алекс как всегда излучал поддельное дружелюбие и неподдельный сарказм, – мы все переживаем за тебя, Сверре сказал, что ты скучаешь по нам, особенно по мне, – легкий смешок в кулак. – Конечно, моя сероглазая радость, жду не дождусь вновь оказаться на сцене неподалеку от твоего потного пережаренного в солярии тела, – мнимая ухмылка и судорожный хрип в ладонь. Сверре, чертов болтливый придурок, я всего лишь поинтересовался, проводит ли Алекс в перерывах между посещением солярия и клубов в нашей студии. Какое там «скучаешь», глаза б мои его не видели еще столько же. – У нас все хорошо. Дорабатываем потихоньку. – Ты приходишь на репетиции? – Ким недоверчиво уставился, сквозь спутанные пряди, на Алекса. – А как же. Я кое-что прикупил из аппаратуры. Для тебя, – опять эта полузагадочная-полудебильная улыбка. – Я люблю сюрпризы. – Знаю, – Алекс склонился над головой Кима и резко толкнул кресло вперед, – как насчет гонок по больничному коридору? Только не это, ну почему, почему ты ведешь себя так, точно тебе это позволено, нет, даже прописано в указе нашим королем Харольдом? Мало того, теперь ты в студии царь и бог, полноправный лидер. Нет больше серого кардинала Иокима. Он гниет на больничной койке. Представляю, во что превратилась запись без меня. Уже вижу листы с исковерканными текстами. «Это я петь не буду, это мы заменим на…». Чертов идиот. Однако, непременно кто-то оценит. Сверре всегда любил тебя больше всех. Вероломно вырывая меня из мыслей, ты толкнул коляску. У меня на секунду сердце ёкнуло, словно меня столкнули с обрыва в черную дыру, я лечу и не могу ни за что ухватиться, я один, я лечу к черту. Кресло ударяется, растворяя двери. Твою мать. Алекс, это морг. Ты вкатываешь меня во внутрь. – Не думал, что в клинике с желтыми стенами тоже есть морг. – Он есть везде. Там холодно, а на мне только брюки и тонкая рубашка. – Отличное место для творчества. Оставить тебя наедине со своим талантом? Напишешь пару убийственных песен. – Что? Ты совсем больной, Алекс? – Кима кольнуло в самое сердце, отголоски дрожи пошли по руке и передались в ладонь. Он за что-то мстит. – Шутка. Поехали отсюда, простудишься, – Алекс так по-доброму улыбается Киму прямо в лицо. В больничных коридорах погашены лампы. Меня до сих порпреследует запах морга. Тишина. Даже разрозненных всхлипов из палат не доносится, лишь скрип колес инвалидного кресла. Я не слышу твоих шагов, на пару секунд я даже подумал, что ты исчез. Нет. Я просто поперерывно вырубаюсь. – Останови, – у Кима кружится голова, боль с новой силой накатывает к глазным яблокам. Мерзко. Обороты колес замедляются. Мы стоим посреди пустого серого длинного коридора. Словно бесконечная дорога по кругам царства мертвых. Не знаю куда дальше. И я ожидаю проводника. Заберет ли меня Хель, или я сгнию на каком-нибудь кругу Уныния. Ты опускаешься на колени и кладешь пальцы на мои веки. Холодный металл колец прислоняется к моейкоже как спасительный крест. Мои глаза закрываются. Но колокол в черепной коробке все еще дробит меня насквозь, соприкасаясь с твоими пальцами, одетыми в сталь. И оттого еще больнее. Иногда некоторым событиям и желаниям стоит не сбываться, иначе это нарушит естественный ход вещей. ___________________________ *текущий состав Zeromancer: AlexMøklebust - Вокал , NoralfRonthi - барабаны, DanHeide - гитара, LorryKristiansen - клавишные, KimLjung – бэк-вокал, бас-гитара. Так же Алекс, Ким и Норальф изначально входили в состав норвежской группы Seigmen (и до сих пор входят). *слово вырвано из текста песни Seigmen – Monsun: bla himmel pa flukt vinden piskerstormen stiger. *Кима с детства мучают мигрозные приступы. *Знаменитое начало песни DoctorOnline. *Герд – черный кот Алекса * ФразаизтекстапесниZeromancer - Houseofcards. *Гюро – жена Кима