Терапия

В комнате пахнет духами. Сладкими женскими духами, наверняка с феромонами. На полу, на столике рядом с большим зеркалом, даже на постели — везде разбросана косметика. Помада, тени, духи, остро пахнущие крема, липкие блески для губ, мгновенно высыхающие лаки для ногтей. Множество тусклых ламп, спрятанных в углах, порождают огромное количество серых теней, распластавших щупальца по комнате. По полу, покрытому толстым ковром (с виду толстым, а колени все равно жутко болят), по постели, по стенам с наклеенными тут и там большими серебристыми звездами. Блестящее розовое покрывало сминается под худыми ладонями, тонкие пальцы с аккуратными ногтями тянут его с чуть слышным шорохом. Пожалуй, это едва ли не единственный звук в комнате. Если не считать хриплого дыхания и придушенных стонов. Да еще гулких ударов ребер о край кровати, смягченных пуховым одеялом. Это называется «вымещение гнева». Это называется «ощущение опоры под ногами». Это называется «сеанс сексуальной терапии». В просторечии это называется «насилие», но Луиджи Ларго не знакомо это слово. Пави Ларго, его младший брат, выгибается под ним и уже почти не ноет, только впивается красивыми пальцами в мягкую ткань покрывала. Его ребра равномерно бьются о край кровати, в одном ритме с толчками Луиджи. Пави никогда даже не отбивался серьезно и сильно. В его движениях всегда было что-то нервное, женское, с липкой долей навязчивой беззащитности. И Луиджи всегда казалось, что Пави никогда не был особо против жестокого обращения. Луиджи Ларго прижимается обнаженной грудью к обтянутой блестящей тканью шелкового жилета спине Пави. Не к коже: иначе начнут саднить новые швы на уродливом шраме на груди. Луиджи вскрывает этот шрам в среднем раз в месяц. В среднем раз в неделю он насилует Пави. Есть вещи, которые необходимы Луиджи так же, как людям необходим воздух. Или зидрат. Или новые органы. Возможность почувствовать власть; необходимость выместить агрессию. Злость, ненависть, неуравновешенность, досада, агрессия… ущербность. Что? Кто это сказал? Ну-ка выйди сюда, мать твою, и я перережу тебе глотку! От блеска ламп, искрами отражающегося на острых гранях многочисленных косметических пузырьков, рябит в глазах. Эта комната могла бы показаться сказочным замком таинственной принцессы. Если бы не хриплые приглушенные стоны. Если бы не отвратительные звуки сбивчивого дыхания и ударов расшатанной кровати. Если бы не прозрачные контейнеры все там же, у туалетного столика. Прозрачные контейнеры, наполненные желтоватой жидкостью. И в каждом контейнере — лицо. Маска. Одно из лиц, позаимствованных Пави у некогда живых людей. Женских лиц. Говорят, лицо надо срезать с еще живого человека. Пави это умеет, хоть он и не хирург. А с живого надо срезать потому, что кожа в таком случае отходит лучше. И лучше пристает к чужому, покрытому шрамами лицу. И даже гримасы на нем можно лепить какие вздумается… Но это все лирика, по большому-то счету. А не лирика то, что происходит здесь и сейчас. А здесь и сейчас у нас всхлипывающий младший брат и набившая оскомину равномерность привычных движений. Даже радости никакой. И только едва ощутимое удовольствие, растекающееся по венам с каждым толчком. Привычно и скучно до тошноты. Луиджи ведь даже не хотел его никогда, этого жеманного клоуна с извечно пьянящим запахом духов. Даже в самый первый раз — не хотел. Просто нужно было доказать самовлюбленному ублюдку, кто из детей Ларго самый крутой. Не самый лучший способ. Пави поворачивает голову, косит подведенным глазом в сторону Луиджи. На это очень неприятно смотреть — подведенное полукружье маски на том месте, где должен быть глаз, и собственный глаз Пави в обрамлении слипшихся ресниц и уродливых рубцов. Блестят, отражая свет многочисленных ламп, вживленные в кожу железные заклепки, на которых его искусственное лицо держится на настоящем. Луиджи кривится и отворачивается, дергается сильнее, пытаясь прогнать из памяти неприязненное выражение в глубине глаз Пави. Презрение, да? А если еще сильнее? Жалость? А если так? Луиджи вцепляется пальцами в гладкие волосы Пави, срывая с накрашенных губ задушенный стон. Ненависть? Ненависть! Нестерпимо хочется врезать кулаком по этой напудренной скуле, сорвать с застежек тонкий пласт кожи, разбить в кровь настоящие губы под вымазанными помадой искусственными. Но Луиджи знает, что есть неприкосновенные вещи, касаться которых нельзя. Никогда, ни за что, ни в коем случае. Золото Ротти Ларго. Зидрат Эмбер. Искусственные лица Пави. Скелеты в шкафу. Чудовище под кроватью. Детские кошмары, задушенные комплексы. Целая семейка комплексов. В комнате тесно и жарко, душно. Шея Пави под пальцами Луиджи (до синяков нельзя, но чуть сдавить никто не запретит) горячая и влажная, в подушечку большого пальца одержимо бьется жилка. Сонная артерия. Быстро-быстро качает кровь. Адреналин. Страх. Пави не стонет. Пави запрокидывает голову, прижимается макушкой к плечу Луиджи. Луиджи, поддаваясь внезапному импульсу, вцепляется зубами в шею Пави, в горьковатую кожу младшего брата. В настоящую кожу, не затронутую рубцами и масками. — Ублюдок! — вскрикивает Пави фальцетом, с заостренными визгливыми женскими нотками. Его локоть, неожиданно острый, больно врезается Луиджи под ребра. Перед глазами вспыхивают разноцветные искры, удесятеренные мерцающим освещением. От низа живота поднимается цунами, горячая сладкая волна, взрывается где-то в груди, заставляет неметь пальцы. По ногам, пачкая ткань дорогих брюк, стекает липкая жидкость. Луиджи отстраняется, подбирает брюки и долго не может застегнуть ремень. Пави лежит, уткнувшись лицом в скомканное покрывало, плечи его мелко подрагивают. На его шее, на матовой коже, синие полукружья от зубов Луиджи. Луиджи Ларго уходит из комнаты младшего брата молча. Пожалуй, именно эта необходимость уходить — единственное, что раздражает его в любимом воскресном развлечении. Жалость? Кто это сказал? Подойди сюда и я покажу тебе, что Луиджи Ларго не жалеет никого! Просто слишком сильно болят глаза после чудовищного света в комнате брата. Просто Луиджи знает наверняка — завтра Пави будет щеголять с новым лицом, жеманничать и ерничать. И все это банально, привычно и опротивело уже порядочное количество лет назад. Проклятый папочка Ротти, так не вовремя отправившийся на тот свет. Проклятая Эмбер, отхватившая себе «ГенеКо». Проклятый Пави со своими дурацкими комплексами. Проклятая семейка. Проклятая кровь. Луиджи выхватывает любимый отточенный нож и по новой вспарывает незаживающий шрам на груди. Хлынувшая кровь успокаивает оголенные проводами нервы. Старший Ларго засовывает нож за пояс брюк и выбирается из липкой от крови рубахи. Он чувствует себя умиротворенным и счастливым. Любимая терапия не подводит его никогда. В блестящей, переливающейся огнями комнате сладко пахнет духами. Пави применяет очередное лицо, и чужая улыбка отражается в огромном зеркале и копируется, размножаясь, во множестве маленьких, одно из которых Пави Ларго неизменно держит в руке. Пави чувствует себя умиротворенным и счастливым. Любимая терапия не подводит его никогда. 13-15.05.2009