Пленник

— Как там наш невольник? — спрашивает Королева, протягивая руку. Валет целует ее сухую маленькую ладонь, такую маленькую по сравнению с ужасающей головой, и пожимает плечами. Схваченный по его приказу (по ее, Королевы, приказу! Все в этом мире делается по ее и только по ее воле) Шляпник сидит на полу в холодной камере и молчит так, как будто его лишили всех чувств одновременно. Впрочем, возможно, так оно и есть. Валет прикрывает единственный глаз и отвечает сухо и безэмоционально, как будто перед его глазами не стоят опущенные плечи и потухшая шевелюра не его пленника: — Упрямится. — Ты слишком мягкий, — улыбается Королева, сжимая горячими пальцами руку Валета. Она только кажется хрупкой и слабой: ее руки держат как тиски, не вырваться, не дернуться, даже не думать — за все то время, что он провел рядом с ней, она научилась читать его мысли по толчкам крови в венах. А он, видимо, действительно слишком мягок: Король на его месте уже бил бы Шляпника плетью по опущенным плечам, правдами и неправдами добывая информацию. Впрочем, голова Короля плавает в королевском пруду, а подобная перспектива устраивает Валета меньше всего. — Проследи за ним, — шепчет Королева, и в ее ласковом, почти интимном шепоте алой нитью прослеживается приказ, — мой Валет. Он склоняет голову в поклоне, а потом целует ее в губы, мягко и чуть-чуть равнодушно. И она, эта сильная, злая, безнадежно одинокая женщина закрывает глаза, отвечая на поцелуй. Ее длинные ногти оставляют на обратной стороне ладони Валета длинные царапины, но поцелуй она прерывает первой. Потому что это она решает, сколько ему будет позволено ее целовать. Выходя из тронного зала, Валет брезгливо стирает помаду Королевы со своих губ. Шляпник сидит на полу, скрестив ноги, и постукивает наперстком по каменным плиткам. В этом звуке нет ничего от музыки — просто стук, и от этого кровь останавливается в жилах. Валет подходит совсем близко, кладет ладони на чугунную решетку, отделяющую его от пленника, и закрывает глаза, слушая отдающий где-то под кожей стук. Он сильный и ему не потребуется практически никаких усилий, чтобы сломать эту решетку голыми руками. Только он прекрасно знает, что никогда не сделает этого. Не потому, что его жизнь и его свобода принадлежит его Королеве, и не потому, что этот рыжий Шляпник действительно достоин казни, а всего лишь потому, что Валет не знает, что будет после того, как он сломает прутья чужой клетки. И будет ли что-то вообще? Шляпник поднимает голову, когда Валет открывает глаза — будто услышав шорох ресниц. Глаза у Шляпника зеленые-зеленые и как будто бы чуть-чуть разные. Впрочем, это легко может оказаться всего лишь обманом зрения. А вот голос у него неопределимый, будто звон цветов-колокольчиков, шелест трав и шум дождя одновременно, заплетающийся, дерганный, как испорченный дверной колокольчик, приходится прилагать усилия, чтобы разобрать слова. — Тебе подойдут шляпы, ты знаешь. Черный цилиндр, определенно черный цилиндр. Черный-черный, чернее твоих волос. И с алой лентой по краю. Нет нет, не алой, кровавой лентой. Рыжий Шляпник оказывается вдруг совсем рядом — Валет не успевает заметить, когда тот поднялся на ноги. Шляпник смотрит Валету в лицо, глаза в глаза, его холодные пальцы, перебинтованные, запрятанные в железо наперстков, вцепляются в руки Валета. На секунду Валету кажется, что если бы не чугун решетки, это безумец в доли секунды разорвал бы его на куски. Но Шляпник только улыбается щербатым ртом, невесело и очень устало. — Что значит служить той, кого ненавидишь? Валет дергается было, чтобы уйти, но чужие руки держат крепко, оставляя на ладонях царапины от шероховатых наперстков и запрятанных под бинтами иголок. — Ответь — отпущу, — предлагает Шляпник. Глаза у него безумные-безумные, хоть совсем не смотри. А губы, ровно очерченные, вымазанные ярко-алой помадой, кривятся в подобие улыбки. Валет целует эти губы, грубо и сладко, захлебываясь вкусом крепкого чая и жженого сахара, больно царапаясь скулой о грубую решетку. Шляпник смеется сквозь поцелуй, натянуто, но едва ли удивленно, а потом поднимает руку и ведет кончиками пальцев по линии глубоких уродливых шрамов на левой щеке Валета. И только потом отвечает на поцелуй, медленно, уверенно, и безумно горько. Шляпник отталкивает Валета первым, именно тогда, когда тот касается языком щели между его передними зубами, как будто это единственное движение навечно запретно. — Завтра тебя казнят, — бросает Валет грубее, чем ему хотелось бы. — Я знаю, — беспечно отвечает Шляпник, отпускает его руки и вдруг падает на спину, раскинувшись звездочкой на холодном полу, и добавляет, неожиданно ровным голосом. — И ты этого никогда себе не простишь. Выходя из темницы, Валет нервно стирает чужую алую помаду со своих губ. 2010