Нет места для меня, Места для меня, Места для меня, Нет места...
Виктор не понимал, как такое могло произойти, однако факт оставался фактом: Юри Кацуки встречался с Юрием Плисецким, и с этим ничего не поделаешь. То, что «пугающий русский панк» (как его когда-то окрестил Кацуки), нашел свое счастье в уравновешенном, спокойном японце, казалось Виктору по меньшей мере чудаковатым. Парочка получилась весьма броская и колоритная. Чего только стоили их периодические гляделки на тренировках. Виктор, как и обещал, занимался с каждым по отдельности, отрабатывая элементы и без устали напоминая, что образ «Агапе» и «Эроса» сами себя не создадут. Однако совсем скоро в этих напоминаниях пропала всякая надобность. Юри, находясь под пристальным наблюдением уже закончившего Плисецкого, своим катанием, кажется, возжелал таяния льда, когда сам Юра частенько пробовал прокрасться в ледовый дворец после закрытия, доводя «Агапе» до совершенства. Подобный энтузиазм Виктора одновременно радовал и настораживал. Радовал, потому что ученики все-таки смогли прочувствовать образы, а настораживал, потому что каждую тренировку Плисецкий буквально пожирал японца глазами. А тот и рад стараться, периодически посылая подростку хитрые усмешки и неоднозначные взгляды. Куда хуже обстояли дела, когда последним тренировался Юра, мстительно стремившийся соблазнить Кацуки своей притягательной ангельской невинностью. На ужин подросток, как правило, приходил с яркими вызывающими засосами, которые он демонстративно отказывался прикрывать. Виктор поглядывал на спокойно жующего свой салат и совершенно не похожего на страстного любовника Юри, только диву давался. Вот так правда: умеет удивлять. Уж от него точно не ожидали подобной прыти. Засосы, кстати, Юра не прятал с особой целью. Виктор это точно знал. Знал Виктор и то, что Плисецкий был пугающим собственником, бесящимся, когда кто-то нарушал личное пространство Юри. Подойти и положение руки исправить, или там ногу в правильную позицию поставить — все эти немаловажные поправки, которые могли сыграть не последнюю роль во время выступления, справедливо приписывались Плисецким к аморальному разделу «домогательство». Виктор пытался объяснить подростку свои намерения, но несколько раз получив по лицу тяжелым ранцем, быстро оставил безрезультатные попытки. Кацуки лишь разводил руками, и Никифоров был готов поклясться, что ему, черт возьми, нравится сложившаяся ситуация. А вечером вымотанная, но вполне довольная продуктивным днем парочка отправлялась бродить по усыпанному ракушками берегу моря. Виктор даже пару раз увязывался следом, ровно до того момента, пока Плисецкий «деликатно» не намекнул, что им и вдвоем неплохо. С того дня мужчина коротал вечера исключительно в компании преданного Маккачина или занимательной Минако, которой только в радость напиться с пятикратным чемпионом. Чувствовал ли Виктор Никифоров себя одиноко? Скорее всего. Кого угодно введет в тоску улыбающийся Кацудону Плисецкий.***
Все решилось на соревновании в ледовом дворце. Юра, до краев переполненный детской обидой то ли на самого себя, то ли на японца, хотел вернуться в Санкт-Петербург первым же рейсом, но был спешно остановлен запыхавшимся победителем, чудом вырвавшимся из хватки вездесущих журналистов. — Маккачин, Юри сегодня очень устал, пожалуйста, не скребись в его комнату, — вздохнул Виктор, трепля пса по голове и запуская пальцы в жестковатые кудряшки. Было далеко за полночь, и Виктора, наследственно наделенного биоритмами «жаворонка», нестерпимо клонило в сон. — Идем, Маккачин, все нормальные люди и собаки уже давно спят, — Никифоров потянулся, сладко зевая. Развернувшись, мужчина сделал первый шаг по направлению к собственной комнате, как вдруг нерешительно замер. — Послышалось? Маккачин посмотрел на хозяина и вновь поскреб дверь. — Да в чем дело? Ты только его разбудишь, — цыкнул Виктор. Нет, не послышалось. Сначала раздался приглушенный, хриплый стон Плисецкого. Почему-то Виктор был уверен, что сейчас он прикусывает тыльную сторону ладони. Следом донесся успокаивающий, но не менее возбужденный шепот Юри. — Я растопчу тебя на Гран-При, слышишь? — рвано выдохнул подросток. — Только попробуй не дойти до финала… Кровать односпальная, совсем шаткая, жалобно скрипела от ритмичных толчков. — Обязательно дойду, — захлебываясь возбуждением, усмехнулся Кацуки. Скрип усилился. Было слышно, как ножки кровати скользят по гладкому полу. Виктор поспешил тактично удалиться, утаскивая Маккачина с собой и попеременно вспоминая: а знает ли Юри, что в России возраст согласия не с тринадцати, как в Японии, а с шестнадцати?