как говорил Уайльд

Вечером, когда сосед благополучно выскальзывает из дома на очередной променад длиною в ночь, Бэкхён сгибается над унитазом, надрывно кашляя. Скудный ужин, что умудрился как-то уместиться в нем, смывается вниз по водостоку, отторгнутый своевольным организмом, а блондин вытирает ребром ладони уголок рта и смотрит на себя в зеркало. Чертово привидение, только без моторчика. Аж смотреть тошно. Впалые щеки и белый, словно бы вымоченный в отбеливателе свет мотающейся над головой лампочки подчеркивают и без того словно вырезанные на лице скулы. Единственный плюс – глаза наконец-то кажутся больше, чем обычно, и это даже вызывает у него смешок. - Когда же все это кончится? – вопрос тяжело падает в пустоту внутри, стуча о стены сознания, как камень о замшелые валуны колодца. Глухо, с многократно разбегающимся вокруг эхом. Бэкхён сжимает пальцы на краях белоснежной раковины и засовывает голову под струю воды. Кашляет, едва не захлебывается, чувствуя, как холодные струи сбегают вниз по спине, отвратительными змейками ползут под футболкой, но легче не становится. Холодно теперь не только внутри, но и снаружи, и только нотки зарождающейся где-то и пока еще отдаленной истерики тянут за нервные окончания. Отвращение к самому себе живет в Бэкхёне вот уже почти полгода. Поднимается из самого нутра горячей, тошнотворной волной, деря горло, и выплескивается наружу вместе со всем, что он умудрился затолкать в себя за завтраком/обедом/ужином. Хотя чаще всего все ограничивается только одним приемом пищи – остальное в него просто не лезет. И не то чтобы Бэкхён не свыкся с этой всепоглощающей тьмой внутри, что сковывала дыхание, будто на грудную клетку нацепили тесные металлические обручи. Он боялся, что она станет ему привычной и, в конце концов, перерастет во что-то родное и неотъемлемое. Эти попытки вытравить из себя то, что засело глубоко внутри, укоренилось в мыслях унизительными картинами и ломало его день за днем, перекраивая образ мышления и поведение под себя, редко оказывались эффективными. Куда чаще юноша истязал себя совершенно напрасно. Но что-то, заложенное в нем воспитанием и социумом, еще упорно сопротивлялось, подставляя бедного Бёна, наполовину сломленного и жутко уставшего от собственных противоречий, на передовую войны. «Если бы не Сехун, ничего этого не было бы», отрешенно думается ему каждый раз, когда воспаленные глаза, наконец, закрываются, и юноша проваливается в зыбкий сон. «Если и не Сехун, так кто-нибудь другой услужливо толкнул бы на этот путь», поправляет он сам себя наутро, когда сосед, у которого он снял комнату полгода назад, подкладывает на его тарелку еще один панкейк. Просто мироздание отшутило его по-полной, а Сехун тут вовсе не при чем. Еще и готовит просто божественно, даже если сам Бэкхён зачастую бывает настолько не в настроении, что едва может запихнуть в себя хотя бы кусок. Шум воды в раковине заглушает хлопок входной двери, и любопытная мордашка Сехуна появляется в проеме не то чтобы очень вовремя – когда Бэкхён, все так же кашляя и кривясь от отвращения к самому себе, наконец, сползает на кафельный пол. Тот, охнув и бормоча что-то, набрасывает на дрожащие плечи соседа махровое полотенце, мгновенно намокшее, без особого для своей же хрупкости труда ставит Бэкхёна на ноги и ведет в кухню, не терпящим возражений тоном веля сидеть и не двигаться. И Бэкхён покорно сидит на круглом табурете с мягкой сидушкой, сжимает непослушными пальцами края полотенца и позволяет отпаивать себя сладким чаем. Съедает пару мягких вафель, даже не замечая этого, когда Сехун требовательно пододвигает к нему тарелку. - Кажется, мне нужен психолог, - делится он, смотря пустым взглядом в дверцу холодильника, но не видя разноцветных магнитов, словно плавающих в море этой стерильной белизны. Маленькие синие черепашки качались на ее волнах по направлению к строгому прямоугольнику с видом на мост Банпо, а Бэкхён залип взглядом на мягком квадратике с каким-то уж чрезмерно жизнерадостным котенком в отвратительно-розовой цветовой гамме. Последние полгода он слишком привык разделять все на черное и серое, и эта яркость резко била по глазам. От нее тошнило и снова хотелось сунуть в рот пару пальцев, только бы оставить все свое отвращение где-то снаружи. – У меня депрессия, Сехун, - признание дается ему на удивление легко, даже со смешком. С ироничным, словно бы он сам насмехается над собственной ничтожностью. Мол, докатился. Может, разревешься еще, как девчонка? Глядишь, полегчает. Но у соседа до странного серьезный и понимающий взгляд – он проходится по сгорбленной фигуре, отмечая для себя что-то только ему важное, и возвращается на осунувшееся лицо. Сехун такое уже видел. Не сказать, чтобы точь-в-точь, но что-то подсказывает ему, что насчет Бэкхёна он оказался прав. И никакая депрессия тут не при чем, просто в какой-то момент парень предпочел закрыться в себе, потерял ключ и теперь не знал, как выбраться обратно. Как понять, что что-то в нем неуловимо переломилось и что вернуть все на круги своя теперь невозможно. Осознать, чего он хочет, и донести это до других. Точнее, желания-то свои он, скорее всего, понимал, но вот принимал ли – совершенно другой вопрос. Бэкхён шмыгает носом и трет его кончик тыльной стороной ладони, опуская взгляд в кружку. Там на дне болтаются остатки чая, которые допивать уже не хочется, поэтому кружка – лишь предлог, чтобы чем-то занять дрожащие руки. На подступах к горлу у него – все та же мерзлота, разбавленная легкой паникой и отчаянием, и если бы не теплые керамические бока, Бэкхён бы давно уже бился в истерике. - Ты же видел, - хрипит он полувопросительно, хотя скорее уж утверждает, потому что Сехун действительно видел. Младшему от этого тошно точно так же, как если бы его самого провели по всему Каннаму полностью обнаженным, но Бёну вряд ли станет от этого легче. Он видел, и это делает его косвенно причастным к паршивому состоянию соседа. Видел, как Бэкхён, случайно наткнувшийся на его не-то-чтобы-тайник, восхищенно собирал пальцами глянцевый блеск с наручников и всевозможных зажимов, гладил кожаные ремни и боялся даже дышать на коллекцию флоггеров. И этот страх, внезапно вскинувшийся откуда-то из глубины его существа, когда блондин резко отдернул руку, будто та исключительно по своей воле потянулась потрогать запретные игрушки, тоже заметил. Нет, Бэкхён совершенно точно мучился от того, что не мог принять навалившиеся на него изменения. Сравнивал эти крамольные мысли и фантазии с вирусами в сети, с червями в гнилых яблоках, прогрызающими себе путь к его целомудрию. От этого и страдал, разрывался на части. – Это же неправильно. То, что я представляю... То, чего я... хочу. Меня тошнит от самого себя, Сехун. И мне страшно. От того, что это не проходит, – шепчет он с болезненной улыбкой, но от легкого ободряющего похлопывания по плечу не уходит, и это уже плюс. - Это же не сумасшествие, хён. Психолог, конечно, может прописать тебе седативы, но проблему это не решит. Или что, – Сехун надменно фыркает, крутанувшись на своем табурете и доставая из навесного шкафа тщательно спрятанную пачку сигарет с засунутой в нее зажигалкой, – думаешь, что я конченный извращенец, раз подобные вещи доставляют мне дополнительное удовольствие? – он выжидающе смотрит на старшего поверх блеснувшего рыжего огонька зажигалки и протягивает ему только что подкуренную сигарету, предлагая раскурить ее на двоих. Бэкхён неловко отводит глаза и делает короткую затяжку, закашливаясь. Во рту вкус желудочного сока со сладким чаем смешивается с никотиновой горечью и бескрайней тоской. Умом-то он понимает, что Сехун прав, но пробить внутренние барьеры не всегда так легко. Особенно, когда они сделаны из кирпичей, а ты всякий раз бьешься в них головой. – Знаешь, как Уайльд говорил? – добавляет младший, вороша свои каштановые вихры, когда так и не дожидается ответа, наблюдая за постепенным тлением табака на кончике сигареты. Бэкхён переводит на него затянутый пустотой взгляд и вопросительно кивает, мол, нет, не знаю. – «Единственный способ избавиться от искушения – это поддаться ему». И если страх перед переменами здесь еще может присутствовать, то мысли о психологах уж точно неуместны, – назидательно тянет О, цепляясь пальцами за край табурета и принимаясь раскачиваться на нем. Старшему завидно от такой легкости в суждениях юноши. Его-то собственные мысли больше похожи на тяжелых и неповоротливых жуков, по чистой случайности упавших на спину и теперь без толку сучащих лапками, явив миру беззащитное глянцево-черное брюшко. От забытой уже сигареты к потолку вьются тонкие ленты сероватого дыма, собираясь в воздухе в причудливые фигуры и наполняя кухню характерным удушливым запахом и кружевной хмарью. – А как ты смог… ну… – пытаясь подобрать слова, он запястьем выписывает в воздухе круги, пока Сехун не забирает у него сигарету. Нужная фраза так и не находится, и Бэкхён снова задумчиво замолкает, кусая дрожащую губу. Он так устал от самобичевания, что проще выйти в окно. Но даже тут сосед будет прав: проблему это не решит. Психолог тоже вряд ли поможет, если начнет доказывать, что ему нужно лечение. Но и бросаться с головой в этот бездонный омут сомнительных практик он совсем не готов, нет. Фантазии на эту тему, разбавленные стыдливой дрочкой в ванной или под одеялом с выключенным светом, конечно, привлекали, но страх утонуть в этом окончательно, сделаться зависимым от удовольствий подобного рода впивался ему в горло все крепче. До задушенного хрипа, когда Бэкхён все-таки кончал в ладонь и разжимал словно одеревеневшие пальцы, оставившие на шее четкие борозды. – Как я смог решиться и попробовать? – приходит ему на помощь сосед, прищуриваясь в мягкой и какой-то даже мечтательной улыбке. – У меня хороший учитель, – вздыхает он наконец, стряхивая пепел в пустую кружку и там же туша сигарету. – Который, кстати, строго настрого запретил курить, поэтому сегодня меня ждет жесткая порка в лучшем случае, но суть не в этом, – закончив копошиться и придвинув табурет ближе к Бэкхёну, Сехун осторожно сжимает его плечи руками, словно боится порвать тонкую, болезненно натянувшуюся кожу. – Каждому новичку нужен человек, который аккуратно и со знанием дела введет его в Тему. И, если позволишь, я помогу найти такого для тебя. – Я-я не знаю… – Бэкхён опускает голову, и его неуверенный шепот шелестит на самой грани слышимости. Сехун понимает его сомнения, и страх попробовать что-то новое не только в своих фантазиях, но и наяву, тоже понимает. Вспомнить только, как он сам в свое время измучил себя доводами – а сейчас уже и не сосчитаешь, сколько раз убеждался в том, что сделал тогда правильный выбор. Бэкхёну еще только предстоит сделать свой, и этот переломный момент в самом себе – самое болезненное, но и самое необходимое, что есть. – Знаешь, что? – подытоживает младший после непродолжительного молчания. – Я не настаиваю, но ты просто подумай над этим, ладно? Согласие на «попробовать» еще никого ни к чему обязывало, – ободряюще улыбаясь, Сехун еще раз прикладывает плечо старшего ладонью и, наконец, встает с табурета, метким пинком отправляя его под стол. Бэкхён кивает будто бы на автомате, но на лице его проявляется отчетливая мыслительная деятельность в купе все с теми же сомнениями. Оставляя соседа вести войну с собственными желаниями и потребностями, юноша тщательно чистит зубы, хотя понимает, что запах табака все равно будет слишком заметен. Обычно он не позволял себе курить перед встречей с Крисом, однако сегодня даже был не прочь в полной мере получить от него наказание за нарушение правил. В конце концов, все это делается ради благих целей. А цели, как известно, оправдывают любые средства. Сейчас он швырнул камень в тихую заводь – остается только ждать, когда из нее полезут черти. Сехун, конечно, не психолог, но кое-что о манипуляциях знает. Если бы не эти невинные и зачастую лежащие на поверхности проделки, которые он проворачивал время от времени, Крису уже давно наскучило бы его общество. И вот сейчас, предложив соседу свою помощь, но не став подталкивать его к очевидному решению, он ожидал, когда его маленький трюк принесет свои плоды. Когда сомнение в душе Бэкхёна достигнет своего апогея, разрастется, как душистый плющ на стенах заброшенной церкви, из которой вынесли все ценное. Уже зашнуровывая ботинки, он внимательно вслушивается в доносящиеся с кухни звуки: мерный стук капель по металлическому дну раковины, приглушенное тарахтение старенького холодильника и почти оглушительную работу мысли. Один. Он представляет, как Бэкхён до отчетливой белизны закусывает губу и хмурит аккуратные брови под высветленной челкой, уставившись все в тот же квадратик магнита на дверце техники, и выпрямляется, набрасывая на плечи неприметное темное пальто. Два. Расправляет шарф и бросает последний взгляд в зеркало, засовывая в карман телефон и ключи, поворачивается к двери... Два с половиной… – Сехун! – доносится с кухни торопливо и немного зажеванно, а следом в коридор на негнущихся от волнения ногах вываливается Бэкхён. В глазах его даже в полумраке прихожей виден лихорадочный живой блеск, щеки пылают едва ли не ярче искусанных в порыве губ. Сехун вопросительно приподнимает брови, все так же смотря на соседа через зеркальную гладь, словно бы и не ждал, что его остановят практически на пороге. Вот эта решительность, которой он добивался. – Я согласен. Помоги мне. Три. Отражение копирует его победную улыбку. -- Бэкхён до сих пор не понимает, как нашел в себе силы согласиться на все это. Как смог вместе с соседом переступить порог закрытого клуба, которые всю свою сознательную жизнь обходил по широкой дуге. Но что-то все-таки подтолкнуло его выйти в прихожую на грани нервного срыва, пытаясь найти опору в коридорной стене. Это же «что-то» подсказывало, что, если он не остановит Сехуна прямо-черт-возьми-сейчас, то не решится уже никогда. И тем самым, возможно, собственноручно утопит себя в сожалениях и беспробудной тоске. И не то чтобы сожаления не сжирали его живьем уже сейчас при взгляде на эту разношерстную и развязную толпу, совершенно лишенную каких-либо зачатков стыда. На высоком барном табурете его удерживала лишь твердая уверенность в том, что он в состоянии уйти в любой момент. В конце концов, его ни к чему не обязывают. А коктейль под самым невинным из имеющихся названием «Растленный девственник» составляет ему не такую уж плохую компанию, пока Сехун о чем-то шепчется со своим этим верхним. Верхний – что за термин вообще такой? Бэкхён насмешливо фыркает, соломинкой вороша в высоком бокале колотый лед и с интересом осматриваясь по сторонам. О том, что клуб значится не на последней позиции в списке с пометкой «*БДСМ» (если таковой имелся), говорило, в первую очередь, практически полное отсутствие типично-тематического антуража. Ни вам шипованных клеток, подвешенных под потолком, ни официантов в ошейниках и с кляпами во рту. Разве что за тот час, что они провели здесь, мимо промелькнула пара человек с подобной атрибутикой. Во всем остальном – негласно принятый аскетичный минимализм. Оно и верно, думается Бэкхёну: это ведь не выставка, чтобы хвастаться, чей нижний (и его почти коробит на этом слове) сможет навесить на себя больше кожи, металла и латекса – нужное подчеркнуть. Впрочем, и совсем без надлежащих аксессуаров не обходится: на входе им с Сехуном вручают по паре металлических ушек на ободке, и сосед объясняет, что это вынужденная необходимость. Как раз вспомнив про ушки, что медленно но верно сползали на лоб каждый раз, когда он наклонялся поймать губами соломинку, юноша раздраженно поправляет ободок и снова отыскивает взглядом Сехуна, воркующего с высоким стриженным китайцем. Потом недовольно поджимает губы и с головой ныряет в оставшиеся на дне несколько глотков рома с каким-то сиропом. Вечер и добрая половина ночи безвозвратно потеряны. Зря он вообще согласился на все эти увещевания. Если это и есть его хваленая «помощь», то Бэкхён как-нибудь справится со своими крамольными желаниями и сам. Получалось же это у него полгода... Настроение медленно катится вниз по наклонной, а к горлу снова подкатывает уже знакомая тошнота. – Зачем ты нацепил на него ушки? – Крис насмешливо проходится взглядом по профилю блондина, которого привел с собой Сехун. Ничего особенного, обычная серая посредственность, если бы кто-то поинтересовался его мнением. К тому же, явно необученная посредственность, что было видно даже невооруженным взглядом. Сам он, как и большинство его знакомых доминантов, с такими предпочитает не связываться, поэтому Ву и не понимает, на что Сехун рассчитывал, когда провел мальчика в клуб. – Тут и гадать не надо – проще сразу растянуть у него над головой транспарант «Я не в Теме». Сехун едва заметно кривит губы от явно проскальзывающего пренебрежения в голосе китайца и переводит взгляд в ту же сторону. Бэкхён как раз поправляет пресловутые медно-желтые ушки, что выдаются новичкам, в отличие от его золотистых, которые он в отместку за нелестный отзыв о соседе пытается нахлобучить на голову своего домина, и очевидно скучает. Младший понимает, что Бён ждал от вечера немного других результатов, но как раз из-за них Сехун и ластится к Крису битый час. – Ты забываешь, что когда-то и я был таким же. Дорогой, будь уверен: я знаю, что нужно людям, – заверяет он бархатным голосом, склоняясь над чужим ухом с высоты подлокотника дивана, на котором сидит. – А этого котенка совершенно точно нужно пристроить в умелые руки. В жизни без хозяина, знаешь ли, мало сладкого. Впрочем, не мне тебе рассказывать, – добавляет юноша с театральным вздохом и по щелчку утонченных пальцев наполняет высокий бокал мартини. – Ты, конечно, читаешь людей, как глянцевые журналы – тут даже не поспоришь… Но что-то я сомневаюсь, что он сам в курсе, чего хочет и что ему нужно, – возражает Крис, похоже, теряя к Бэкхёну всякий интерес. Сехуну это не на руку – половина пути уже пройдена, а останавливаться, не достигнув финишной прямой, он не привык, – поэтому шатен грациозно соскальзывает на колени китайца, держась за широкие и крепкие плечи. – Именно поэтому я надеялся, что ты поможешь, – его нежное воркование практически перекрывается вибрирующими басами музыки, пока ладони любовно обводят атласные лацканы строгого пиджака. За то время, что они вместе, Сехун выучил все пунктики своего парня, и точно знает: Крис любит, когда он смотрит ему в глаза вот так. И это действует: строгая складка между резкими росчерками бровей постепенно разглаживается – Крис готов его слушать. – У тебя ведь есть связи. Помоги найти ему наставника, – он не отводит глаза в надежде на то, что несколько гипнотический эффект от зрительного контакта поможет ему получить расположение мужчины. – Я тут подумал, может быть, Чанёль согласился бы… – Он давно отошел от этого, – однако его резко обрывают, и тон голоса Криса звучит достаточно непреклонно, чтобы Сехун прикусил язык и больше не поднимал эту тему, но вместо этого он намеренно еле заметно ерзает на чужих коленях, наблюдая, как темные глаза сужаются в предупреждении. – Организуй им встречу. Всего одну. Он заинтересуется, точно тебе говорю! – настаивает юноша, заводя ладони за плечи китайца и скрещивая запястья за его шеей, чтобы ласково и с долей восхищения пройтись пальцами по коже и одновременно прильнуть губами к увешенному украшениями уху: – Если сделаешь, обещаю быть послушным всю неделю, – добивает он и закусывает улыбку, когда ухо обдает обжигающим «Весь месяц и ни днем меньше». «Это бесполезная трата времени» – настойчивая мысль вертится у Бэкхёна в голове, смешиваясь с рассеянным неоновым светом, стелющимся по поверхности барной стойки. 2:34, что высвечиваются на дисплее телефона, не сулят сегодня уже ничего хорошо, и блондин трет холодными пальцами воспалившиеся от недостатка сна глаза, вздыхая. Чего он ищет здесь, в этом битком набитом запретными наслаждениями клубе? Бён Бэкхён не принадлежит этому миру. И, что самое отвратное, у него нет никого, кто мог бы указать верный путь, провести его по выложенной кирпичом дорожке. Здесь он чужой, сидит в самом центре клуба, купается в снисходительных взглядах, и лучше бы ему вернуться в свой затхлый и пропахший привычной тошнотой мирок. Юноша расплачивается за коктейль и сползает с табурета, отыскивая глазами соседа. Над ухом моментально взвивается внутренний голос, истекающий ехидством. Ну что, сдался? Даже не попробовал. Давай, уноси ноги, тряпка. Дешевка. Фантазии твои – не больше, чем жажда разнообразия, а сам ты фальшивый. Напридумывал себе какую-то депрессию и теперь жалеешь себя. Самому-то не тошно? Бэкхён зажмуривается, выжидает, пока в сознании стихнут отголоски озлобленного эха, и не глядя набирает номер Сехуна. Хватит с него. Он просто попрощается, возьмет такси до дома и, возможно, бутылку чего-нибудь крепкого, а потом еще раз попытается вытравить из себя всю эту хрень. И не важно, что попытки эти бесплодны и по содержанию своему напоминают скорее изощренные пытки. Бездействовать он не собирается. – Сехун, это я. Думаю, мне лучше… – начинает он, как только на том конце снимают трубку, но томный и немного запьяневший голос соседа не дает ему закончить, каким-то чудом достигая сознания через оглушающую музыку. – Стой на месте и встречай гостей. Бэкхён даже не успевает переспросить, что тот имеет в виду – перед ним внезапно вырастает темная гора, в которой блондин без труда признает того самого китайца. Невозможно сказать, всегда ли у него такое суровое выражение лица или так он выражает недовольство попавшимся ему на пути Бэкхёном, но юноша невольно и с заметной долей опасения отмечает про себя, что предпочел бы первый вариант. Впрочем, то, как отзывался о нем еще вечером Сехун, не оставляло сомнений: на деле мужчина не такой уж страшный. Даже если Бэкхёну хватает и короткого взгляда, брошенного на него без всякого интереса, чтобы отступить на шаг. – Завтра в три. Не опаздывай и веди себя естественно – он терпеть не может театральность, – холодно информирует мужчина, протягивая ему небольшую черную карточку с отпечатанным на ней адресом. Золотое тиснение причудливо поблескивает в свете стробоскопов, пленяя его внимание на несколько мгновений, а когда Бэкхён поднимает глаза, собираясь поблагодарить, оказывается, что благодарить уже некого – широкая спина китайца безвозвратно теряется в неспокойном море других посетителей. Внутренний голос на этот раз держит свои язвительные замечания при себе, и блондин, бережно засовывая карточку в задний карман джинсов и направляясь к выходу, даже чувствует некое подобие гордости за себя. Он не струсит. Теперь пути назад нет. -- На обратной стороне карточки, раскрыв нежные лепестки, красовалась лилия. Символ непорочности, с легкой руки заказчика выкрашенный в насыщенно-бордовый цвет страсти. Бэкхён на чистейшем автомате гладит стрелы лепестков пальцами, вжавшись в сиденье такси и в который раз повторяя выученный наизусть адрес. Вопросы, набившись в сознание, как люди – в вагон метро, не дают сосредоточиться на главном – естественности. Да и к черту. О какой естественности может идти речь, когда он нервничает так, что, кажется, вот-вот вцепится пальцами в пассажирское кресло и сбивчиво попросит водителя отвезти его обратно. К утру от вчерашней уверенности, которую, словно крохотное семечко, взрастил в нем Сехун, не остается и следа. Она вянет на глазах и осыпается пожухлой трухой куда-то на дно бэкхёновых глаз, под которыми глубоко залегли синеватые тени. Пока холодная вода бьет ему в спину и затылок, юноша пытается тщетно возродить остатки этой вчерашней эйфории, но неуверенность оказывается сильнее. Сомнения, что ему удалось побороть вчера, вскидываются в нем с удвоенной силой, и, если бы не сосед, Бэкхён, скорее всего, остался бы дома. Но Сехун, словно бы предугадав эту бесхребетность, пинками гонит его вниз по подъезду и настоятельно просит водителя такси довезти Бэкхёна до нужного адреса. Подстава. И вот он нервно кусает губы, пока они пролетают на зеленый сразу несколько перекрестков, теребит пресловутую карточку с чертовой лилией, и чувствует себя распоследним трусом, потому что автомобиль, наконец, сбавляет ход и тормозит у ворот частного дома. От волнения у юноши подгибаются колени, и кажется, что он вот-вот рухнет, когда ступает на мощеную подъездную дорожку, неловко поправляя на плече рюкзак и осматриваясь. С первого же взгляда дом напоминает ему собрание острых углов и параллельных линий и в целом со стороны выглядит словно бы вырубленным из цельного куска бетона. Если бы не окружающее его море разномастных цветов, источающих сладковато-терпкие ароматы по всей округе, гротескность здания была бы даже отталкивающей. Узкие, наглухо зашторенные окна тянутся к многоуровневой крыше – их так много, что количество невольно навевает мысли о бойницах. Застывшая в антураже и почти даже осязаемая враждебность чувствуется во всем, на что падает взгляд, и Бэкхён еще раз сверяется с адресом на карточке. Последняя надежда на то, что таксист ошибся и привез его не к тому дому, разбивается вдребезги, и юноша, мысленно отвесив себе оплеуху, торопливо шагает к входной двери, замирая в нерешительности. Представлять себе всякое, фантазировать, как тебе отдают приказы, как наказывают за их невыполнение, не так уж сложно. Но переходить от теории к практике страшнее некуда. Бэкхён понимает, что шутки и простая заинтересованность закончатся в тот момент, когда он переступит порог этого дома. Когда резная, как плитка шоколада, дверь отрежет ему все пути к отступлению. Вот он, твой последний шанс, Бэкхён. Если еще хочешь уйти, вернуться в свой тихий мирок к своей пустоте и забыть обо всем, больше возможности не будет. Рука, дрогнув, тянется к кнопке звонка, и та с готовностью мягко продавливается под указательным пальцем, оглашая внутренности дома приятной мелодией. Бэкхён чувствует, как сердце размеренно, оглушительно бухает в груди и как каждый такой «бух» тяжелым эхом отдается в ушах. Или так звучат чужие твердые шаги за дверью? Бэкхён уже ни в чем не уверен. Время словно бы застывает для него ровно до того момента, как дверной засов с приглушенным щелчком покидает паз, а с порога ему учтиво улыбается высокий брюнет. - Бён Бэкхён? – ступор Бэкхёна длится пару лишних секунд, когда его, словно беспощадной волной, обдает этим бархатистым басом. Получается только кивнуть – больше на автомате, чем осознанно – и шагнуть следом за сдержанным жестом рукой вглубь прихожей. – Меня зовут Пак Чанёль. Вы как раз вовремя, – замечает обладатель баса, вскользь окидывая блондина взглядом, пока тот мнется у порога. Контрасты больно бьют гостя под дых еще с самой прихожей, где он неловко стаскивает за задники помятые черные кеды и оправляет воротник кожаной куртки поверх широкого бомбера. И если юноше это придавало отчаянный и по-лихому подростковый вид, то образ его визави был пропитан выдержанным концентратом аристократичности, которую сам Бэкхён видел разве что на обложках журналов и, пожалуй, том самом китайце из клуба. Различия между ними начинаются со строгой рубашки, наглухо застегнутой, хоть и с по-щегольски подвернутыми рукавами. Подтянутые манжеты насыщенного синего, почти такого же глубокого, как и голос мужчины, цвета плотно обхватывают предплечья и мягким хлопком стремятся выше, к крепким бицепсам, струясь мелкими пуговицами по груди до самого ремня, опоясавшего узкие бедра. Маленькие и блестящие кругляши притягивают взгляд туда, куда уж точно не стоит смотреть при первой встрече, и Бэкхён, одернув себя, поднимает взгляд выше, натыкаясь на чужой изучающий. Еще одно различие: в этих темных сферах, с жадностью пожирающих его в полумраке прихожей, невозможно прочесть ровным счетом ничего, кроме вежливой заинтересованности, тогда как взгляд блондина – он уверен – с потрохами выдает его тихий ужас. - Я заварил чай, – отработанный и четкий жест рукой приглашает его пройти дальше в дом, и Бэкхён с позволения следует за широкой спиной мужчины по протяженному коридору мимо тех самых окон-бойниц, чувствуя себя пойманным в ловушку – так быстро трепыхается в груди сердце и потеют от неизвестности ладони. Их приходится украдкой вытереть об искусственно потертые джинсы. – К сожалению, мне не хватило времени закончить кое-какие дела, – вещают на ходу темный затылок и чуть сутулые плечи, пока юноша семенит следом, вперив напряженный взгляд прямо между чужих лопаток, – поэтому попрошу Вас подождать здесь. «Здесь», как спустя мгновение видит Бэкхён – в довольно уютной, в отличие от остальной обстановки дома, небольшой гостиной. Он сразу же облюбовывает мягчайшую софу, обтянутую кремовой кожей, приятно скрипящей от каждого движения, и с видимым облегчением спускает с плеч лямки рюкзака, пристраивая его рядом и осматриваясь. Сквозившие в убранстве контрасты проглядывались и в этой комнате, легким налетом чувствуясь в мягкой вязи «дамаска» и сдержанности бордово-кремовых тонов. Изнутри стены дома уже не казались юноше такими давящими, но лепная чашка зеленого чая с изящной золотистой ручкой на кофейном столике отпугивала, словно бы была предназначена именно для того, чтобы выставить напоказ ту роскошь, которую без труда может позволить себе такой человек, как Пак Чанёль. - Я вернусь через несколько минут. Небольшая просьба: ничего здесь не трогайте и… – он замолкает, все так же стоя в дверях гостиной, ненавязчиво касаясь пальцами дверной рамы и выжидая того момента, когда Бэкхён переведет на него взгляд. И как только это случается, наградой блондину становится спокойная улыбка, не затрагивающая, однако, уголков проницательных глаз: – Постарайтесь расслабиться. - Легко сказать, – шепчет на грани выдоха Бэкхён, когда чужие шаги затихают где-то в глубине дома, и гостиная снова погружается в тишину, разделенную на равные интервалы тиканьем причудливых напольных часов. Не то, чтобы ему было не по себе находиться в чужом доме наедине с незнакомым мужчиной, который (в теории!) станет его наставником, но что-то, все же, настораживало его во всей этой затее. Уж не страх ли «втянуться» в эти запретные и крамольные страсти? Блондин упирается локтями в колени и усердно трет лицо ладонями, шумно выдыхая. «Назад пути нет», приходится напомнить себе. Тонкий, травяной запах чая дразнит рецепторы, но от одного взгляда на чашку поверх пальцев, сложенных на лбу «козырьком», в голове отчетливо гремит чужое «ничего здесь не трогайте…», и Бэкхён отводит глаза. Увлеченно изучает плетеный узор на ворсистом ковре под ногами и теряется в размеренном тиканье, пока минуты медленно тянутся друг за другом, выстраиваясь в десятки. - Кажется, Ваш чай совсем остыл, – звучит не сказать, чтобы громко, но Бэкхён, успевший с головой нырнуть в свои мысли и сомнения, все равно вздрагивает, только сейчас замечая напротив софы удобное кресло, в которое и усаживается хозяин дома. Юноша не в состоянии оценить количество времени, которое провел здесь один, но, судя по тому, что чай потерял всю свою привлекательность и аромат, должно было пройти не меньше двадцати минут. Что же получается: человек, который не любит, когда другие опаздывают, сам же заставляет людей ждать? Не очень-то справедливо. - Вы ведь сами сказали ничего не трогать, – выходит немного ворчливо. Бэкхён уверен, что по его лицу, как в открытой книге, можно прочесть недовольство ожиданием, но на Пак Чанёля это, видимо, никак не влияет – мужчина улыбается ему все так же вежливо, и в улыбке этой намешано слишком много оттенков, чтобы юноша мог с уверенностью сказать, к какому разряду она относится. - Это была всего лишь проверка, – признаются ему с такой легкостью, словно данный факт ничего не значит ни для одного из них. И вся проблема в том, что Бэкхён не уверен, стоит ли ему оскорбиться или просто подождать и посмотреть, что будет. Он незаметно кусает губу и так же легко хмурится, раздумывая над этим, и… - Проверка? – …и его любопытство, все-таки, берет верх. - На уровень Вашей управляемости, – очевидно, такой расклад устраивает Пак Чанёля – кивая в подтверждение, он расправляет плечи и закидывает ногу на ногу, поудобнее устраиваясь в своем кресле. Уже знакомый жест дает Бэкхёну полную свободу в выборе новой чашки (на этот раз довольно обычной наружности) чая и сладостей на небольшом подносе. - И насколько я управляем? – ему думается, что на все сто, судя по тем ночным фантазиям, в которых с ним можно вытворять такие вещи, за которые любому другому попросту стало бы стыдно, но услышать мнение мужчины на этот счет юноше намного интереснее. Выбор падает на ближайшую к нему чашку все того же зеленого чая. Игнорируя предложенные сладости, Бэкхён греет ладони на ее теплых боках, как давно привык, и решается сделать первый глоток, поднимая взгляд на Чанёля поверх золотистого ободка. Его все еще изучают. Каждое мгновение, что он проводит на виду у этого мужчины, чужой взгляд словно преследует его. Юноше даже кажется, что эти глаза видят его насквозь, разбирают по кадрам всю его жизнь до и после того инцидента с игрушками Сехуна. В их прищуре отчетливо читается понимание, и это немного пугает. Бэкхён боится его. Но наравне с этим тянется к незримой силе, заключенной в глубине этих глаз. - Давайте поговорим о Ваших предпочтениях, – ответом его так и не удостаивают. Вместо этого Чанёль, наконец, уделяет внимание своей чашке, деловито и без лишних движений размешивая в ней сахар, прежде чем отпить чаю. - Я начинаю чувствовать себя на приеме у психолога, – недовольно замечает Бён, поджимая губы в упрямую полоску. Как же он не любит этого. Когда начинаются недоговорки, наружу лезет «темный» Бэкхён, упрямый, как стадо баранов. Из-за этого чаще всего и случались все его ссоры с друзьями и родными. Да и с его бывшими, откровенно говоря, тоже. Но здесь-то совершенно другая ситуация, ведь Пак Чанёль не подходит ни под один из этих ярлыков. Наверное, именно поэтому рядом с ним юноша ощущает себя так, словно в любой момент получит по заднице указкой, как провинившийся школьник. - Психологию мне тоже доводилось изучать, хотя и не так углубленно, – вопреки всем ожиданиям блондина, мужчина выдает хрипловатый смешок. «Все-таки, психолог», сокрушенно думается Бёну, опустившему взгляд обратно в чашку и корящему себя за длинный язык. Как говорится, за что боролся… – И все же. Поговорим о том, что Вас привлекает. Что Вы обычно представляете в моменты удовольствия, Бэкхён? – звучание собственного имени вызывает неконтролируемую, хоть и короткую дрожь в теле – оно давит, побуждает его к откровенности, которой сам Бэкхён никогда до этого не обладал. Впрочем, равно как и достаточной смелостью, чтобы признаться в своих темных грешках незнакомцу. - Нам обязательно говорить об этом? – конечно же, обязательно, будь оно все проклято! Будто бы стал кто-то так настойчиво интересоваться его предпочтениями в сексе, если бы не собирался узнать все его слабые места с целью дальнейшего воздействия. И судя по размеренному маршу, который вышагивали холеные пальцы мужчины по лакированному подлокотнику кресла, каждая секунда промедления с ответом на поставленный вопрос отнимала у Бэкхёна с десяток шансов получить себе наставника. Терпеливого наставника. А там, где заканчивается терпение, безусловно, начинается мрачная неизвестность. И познать все ее потаенные уголки Бэкхён пока вовсе не собирался. - Будьте готовы ответить на любой мой вопрос максимально точно. От того, насколько искренними будут Ваши ответы, напрямую зависит уровень удовольствия от нашего общения, которое мы оба получим впоследствии, – тон чужого голоса кажется почти гипнотическим, завлекающим и томным, и Бэкхён чувствует, как позорно ведется на это, потому что за этим самым удовольствием он сюда и пришел. Если не ради него, то зачем? Пак прекрасно знает об этом, а потому может позволить себе соблазнять его самыми бесстыдными способами. Юноша закрывает глаза, понимая, что дальнейшее развитие событий зависит именно от того, найдет ли он в себе силы сделать следующий шаг навстречу своим желаниям. Долгий и шумный выдох, кажется, выдает сжирающую его без остатка нервозность и его собственное поражение, когда он, наконец, мысленно нашаривает в штанах яйца и старается твердо смотреть в глаза Пак Чанёлю, выговаривая громко и четко, словно под действием сыворотки правды: - Не знаю, я никогда не пробовал ничего подобного, – уголки кофейных глаз мужчины сминаются в незаметной улыбке лишь слегка, а Бэкхёну кажется, что внутри вот-вот случится извержение Везувия, как минимум. Адреналин неотвратимо вскипает в венах – Пак Чанёль все еще молчит, смотря на него испытующим взглядом, а это значит, что он ждет продолжения. И Бён дает ему то, чего тот хочет: хватая воздух маленькими порциями, он отчаянно впивается пальцами в свою чашку и медленно выдавливает слово за словом. - Но думаю, что мне... понравилось бы, если бы меня... придушили или… отшлепали. - Отлично, Бэкхён, просто прекрасно, – тот звук, с которым Чанёль хлопает в ладоши, кажется Бёну оглушительным, зато позволяет вынырнуть из этого вязкого киселя на поверхность и снова дает возможность дышать полной грудью. Уши горят – это он чувствует даже слишком отчетливо, и поднимает нервный взгляд на Пака. Тот наклоняется, чтобы взять свою чашку со столика, а после непринужденно выпрямляется в своем кресле, словно какой-нибудь монарх, все так же покровительственно улыбаясь ему со своего воображаемого помоста и выглядя абсолютно довольным всем происходящим. – Вот видите, не так уж это и сложно – признаваться в своих слабостях. А чтобы дело пошло быстрее, полагаю, Вы не откажетесь рассмотреть договор, который я приготовил. Я готов подписать его, заранее ознакомившись с правками, которые Вы внесете, - Бэкхён поражается тому, насколько искусно тон мужчины перескакивает с мягкого баритона на деловой и местами непреклонный бас. – Предлагаю Вам внимательно ознакомиться с каждым пунктом, прежде чем заглянуть ко мне завтра в это же время. Что скажете? Что скажет? Черта с два он даст задний ход после того, как зашел так далеко, и упустит такую возможность. Ответом Паку служит уверенный кивок, и тут же на столик перед Бэкхёном опускаются две пачки бумаг в твердом переплете, обтянутом все тем же темно-красным бархатом. Все-таки, этот Пак Чанёль тот еще эстет. А еще юноша замечает, что тот так же сильно ждет завтрашней встречи, как и сам Бён – когда они пожимают руки, прощаясь на пороге дома, во взгляде мужчины прямо-глаза-в-глаза проскальзывает что-то хищное, почти первобытное. И это что-то могло бы даже быть отталкивающим, если бы не было таким желанным. -- Договор, как оказывается в тот момент, когда Бэкхён решается-таки пролистать его после долгого горячего душа, лежа в кровати и все еще вороша волосы полотенцем, составлен отвратительно-юридическим языком и буквально истекает непонятными терминами. Впрочем, толкование их без труда находится с помощью гугла, и с каждым отысканным значением решимость юноши шагать дальше по этой непротоптанной дорожке неумолимо тает. Однако где-то внутри тут же щелкает маленький тумблер, и включается упорство, с которым Бён всегда шел к цели: юноша поджимает губы, хмурит аккуратные брови под влажной, торчащей во все стороны челкой и уверенно отмечает те практики, которые не пришлись ему по душе, в список табу. Таких, к слову, набирается довольно внушительное количество, но и того, что ему хотелось бы попробовать, все еще остается немало. Надо отметить, что Чанёль позаботился в договоре буквально обо всем. Черной вязью по белым листам тянутся пункты, при желании позволяющие обеим сторонам без объяснений разорвать договор, а также четко разграничивающие распорядок дня Бэкхёна: когда он должен просыпаться и ложиться спать, завтракать/обедать/ужинать, какие упражнения и в каком количестве выполнять, чтобы держать тело в тонусе во избежание каких-либо травм. Такой контроль со стороны над собственной жизнью для юноши в новинку, но вместе с ним внезапно приходит ощущение незримой заботы, поэтому Бэкхён бежит взглядом дальше по строчкам, не замечая слабой улыбки, растянувшей уголки губ. Но следующий же пункт вынуждает надолго зависнуть над намертво въевшейся в бумагу краской. «П. 5.3. Наставник обязуется проводить Обучение без проникновения в тело Сабмиссива половым членом, пальцами и/или посторонними предметами». Он отводит глаза, только когда щеки начинают гореть так, словно в лицо плеснули кипятка. Его собственное смятение, кажется, выходит из него с каждым сиплым выдохом и втягивается обратно в кожу через поры, подпитываясь таким образом и только крепчая. Все верно. В конце концов, наличие договора не должно обязывать его спать с Чанёлем – это просто еще раз доказывает, что у них взаимовыгодные, деловые отношения. Не больше. Пак Чанёль для него всего лишь наставник, перевалочный пункт в поисках доминанта. Вот только смятение почему-то приобретает невесомый налет разочарования, или это только кажется?.. «П. 5.4. Наставник и Сабмиссив не могут иметь эмоциональной привязанности друг к другу. В противном случае, если таковая появляется во время Обучения, Договор автоматически прекращает свое действие». А вот и еще одно подтверждение. Добивающее окончательно. Как бы то ни было, решает Бэкхён, эти два пункта дают ему уверенность в том, что Пак не зайдет дальше положенного. Дальше того, что ему позволит сам Бэкхён, а это уже огромный скачок в осознании и, что самое главное, принятии своих желаний, поэтому… - Ну, как все прошло? – тихий скрип двери и голос Сехуна заставляют блондина вздрогнуть и суетливо накинуть на раскрытые листы полотенце. Тем не менее, лукавый взгляд соседа отчетливо горит любопытством – от его маленьких вездесущих глазок некуда скрыться, и Бэкхён со вздохом отшвыривает полотенце в сторону, жестом предлагая младшему взглянуть на договор. В конце концов, он благодарен соседу за помощь. Сехун же, деловито сложив на груди руки, склоняется над кроватью, заглядывая в бумаги, и самодовольно хмыкает: - Так и знал, что он не устоит. - Перед чем? – перекатываясь на спину и закладывая руки за голову, блондин пялится в потолок своей комнаты, думая о том, что произойдет завтра. Вспоминая широкую и горячую ладонь Пака в своей, его улыбающиеся губы и внезапно понимая, что в договоре ничего не было сказано о поцелуях. Эта мысль приятно переворачивает что-то внизу живота, словно его подцепили крюком за лодыжку и пару раз хорошенько тряхнули вверх тормашками. Значит ли это, что Пак дает ему возможность самостоятельно выбирать линию поведения в данном случае? - Перед тобой, - отстраненно замечает сосед, выдергивая юношу из мыслей и задумчиво перелистывая пару страниц. - Может, ты не заметил, но Чанёль жуткий фетишист. Ему нравятся такие, как ты, - на этом Сехун замолкает, а Бэкхён, смотря на него снизу вверх и комкая руками декоративную подушку в форме киви в поперечном разрезе, решает не спрашивать «какие – такие?». В конечном итоге, этот маленький факт все равно ничего между ними не меняет. - Мы встречаемся завтра для подписания договора, - делится он, и Сехун переводит на него взгляд, безошибочно уловив в голосе старшего умело скрытое волнение. - Доверься ему, хён, - просто говорит он, пожав плечами и захлопывая обшитую бархатом обложку, прежде чем улыбнуться Бэкхёну своей самой многообещающей улыбкой, – Не зря же я свел вас, - и, пока старший непонимающе хлопает глазами, выплывает из комнаты. Однако уже через мгновение снова просовывает довольное лицо в дверной проем: - Хорошенько отоспись сегодня. Отдых тебе не помешает, - после чего прикрывает за собой дверь и оставляет Бэкхёна все в том же смятении, что теперь, кажется, будет неотвратимо преследовать его повсюду. -- Утро застает его где-то в промежутке между подушкой и скомканным одеялом, внезапно выдергивая из какого-то приятного сна звонкой трелью будильника. Бэкхён никогда не считал себя жаворонком, поэтому с первых минут понимает, что соблюдение пункта о раннем подъеме станет для него настоящим геморроем в ближайшие недели, а то и месяцы. И хотя договор еще не подписан, юноше хочется следовать ему уже сейчас, чтобы понять, каково это – когда каждое твое действие контролируется кем-то другим. После прохладного душа приходит осознание того, что ранние подъемы – это не так уж сложно. Мысли приходят в относительный порядок, и становится намного проще сделать себе нехитрый завтрак ровно 7:30, а потом не торопясь отправиться на пары. В отличие от привычного Бён Бэкхёна, который плелся в университет болеющей с похмелья улиткой, сегодняшний Бэкхён не опаздывает и даже выглядит куда приветливее, что не скрывается от одногруппников и тех людей, что еще считались близкими друзьями. Но, как только время незаметно подбирается ближе к трем часам, возвращается та самая нервозность, по которой Бэкхён совсем не скучал. И, говоря совсем уж откровенно, своего апогея она достигает, когда под пальцем снова продавливается уже знакомая кнопка дверного звонка. Сегодня на Чанёле белая рубашка (пара верхних пуговиц небрежно расстегнуты, открывая v-образное углубление у основания горла и косые линии ключиц) и мягкие бежево-коричневые брюки, придающие мужчине какой-то располагающий к себе и немного домашний вид. Бэкхён же, не успевший заскочить домой после пар, предстает перед его внимательным взглядом в наиглупейшем бирюзовом свитере с белыми зайцами поверх розовой рубашки. «Это провал», думается ему, когда губы Пака складываются в одну из тех улыбок, которые невозможно идентифицировать. - Рад видеть Вас снова, Бэкхён, - мужчина наверняка чувствует легкую дрожь в тонких пальцах, когда они снова пожимают руки. На этот раз прикосновение все так же не длится дольше положенного, нося строго официальный характер, и через пару минут оба оказываются в уже знакомой гостиной. Бэкхёну отчего-то кажется, что в этой комнате он будет бывать чаще всего, хотя, как подсказывали ему электронные источники, для сессий обычно использовались отдельные оборудованные всем необходимым помещения. И в таком, несомненно, чересчур большом для одного человека доме обязательно должно найтись такое же. – Итак, Вы уже определились со стоп-словом и стоп-сигналами? – как и в прошлый раз, Чанёль сидит напротив, смотря на него сквозь белесый пар, поднимающийся от разделяющих их чайных чашек. - Да, они довольно банальные, - признается юноша, вытаскивая из рюкзака договор в двух экземплярах и придвигая бумаги ближе к Паку по поверхности столика, позволяя тому ознакомиться с поправками, которые он сделал вчера. Сказать по правде, над этим пунктом он ломал голову почти весь вечер, но так и не пришел к чему-либо лучше простого «светофора», где стоп-словом является «красный». - Креативность в данной ситуации еще не гарантирует эффективности, - обнадеживает его Пак, слегка хмурясь при чтении. Две вертикальные линии, залегшие между бровей, делают его суровее и привлекательнее. Бэкхён невольно гадает, не слишком много практик он отправил в «корзину», но строгая морщинка разглаживается почти сразу же, стоит брюнету поднять на него взгляд: – Чем проще система, тем привычнее и естественнее она вписывается в рамки сессии. - Я запомню, - бурчит в ответ Бён, чересчур внимательно разглядывая собственные пальцы. Почему-то, чем ближе подбирается тот момент, когда над прямой черной линией будет значиться его подпись, тем больше он нервничает и тем сильнее ощущает разрастающееся где-то внутри предвкушение. Это, конечно же, не скрывается от Пака – уголки его губ все так же приподняты лишь слегка, но Бэкхён почему-то уверен, что тот доволен его реакцией. В конце концов, дочитав договор, Чанёль оставляет на последней странице размашистую подпись и придвигает оба экземпляра обратно. Кончик перьевой ручки, занесенной над бумагой, слегка дрожит, и Бэкхёну приходится незаметно перевести дыхание, чтобы подпись вышла относительно ровной. Ну, вот он и решился. Юноша откладывает ручку в сторону и поднимает взгляд на своего (теперь уже официально) наставника: Чанёль, закинув ногу на ногу, обхватывает подбородок пальцами, постукивая указательным по улыбающимся губам. - У меня есть для тебя кое-что, - произносит он после того, как с минуту оценивающе блуждает взглядом по Бэкхёну. Блондин неслышно хмыкает, гадая, когда это они успели перейти на «ты» и куда вдруг делась та извечно приветливая улыбка, не сходившая с чужого лица. Теперь на ее месте крепко обосновался кривой хищный оскал. – Я не сторонник лишних украшений, но уверен, что эта безделушка будет прелестно смотреться на твоей шее, - продолжая говорить, Пак поднимается из кресла и достает из среднего ящика комода за спиной Бэкхёна плоскую квадратную коробочку. Черную, вопреки ожиданиям юноши. Под бархатной крышкой обнаруживается ошейник с несколькими металлическими клепками на черной коже, наверняка самый простой из всего арсенала, который обычно предлагают тематические магазины, но у Бэкхёна все равно подскакивает пульс. Пальцы невольно до скрипа сжимают ручку рюкзака, а над ухом слышится довольный смешок Чанёля: - Вижу, тебе нравится. Хочешь примерить? Бэкхён, опасаясь, что будет не в силах совладать с собственным голосом, если попытается выдавить из себя хоть слово, только кивает. С готовностью и страстным желанием сию же секунду ощутить приятный холод и тяжесть «безделушки» на шее. Вряд ли он смог бы хотя бы описать, насколько сильно оно было. - Это тренировочный ошейник, - Пак аккуратно подцепляет пальцами украшение, возясь с массивной застежкой. Он все еще стоит за спиной Бэкхёна, поэтому вибрации его голоса чувствуются даже отчетливее, чем обычно, пришпиливая к месту. - Ношение такого означает автоматическое согласие со всеми предусмотренными договором правилами и полную готовность следовать моим указаниям, - Бэкхён жадно и едва ли разбирая смысл слов следит за движениями длинных пальцев, пока они не ложатся под его подбородком, вынуждая поднять глаза на мужчину. – Я хочу, чтобы ты понимал всю серьезность того, что ты хочешь получить, и того, что я могу тебе дать. Ты понимаешь, Бэкхён? - юноша кротко кивает, смотря в темные глаза мужчины своими затуманенными. Хочется поторопить Пака, чтобы тот перестал болтать и надел, наконец, на него чертов ошейник, к которому снова приковывается взгляд, но нельзя. Приходится вытерпеть легкую боль (Чанёль бесцеремонно сдавливает его подбородок пальцами) в наказание за то, что опустил глаза, и снова посмотреть на брюнета, стараясь хоть немного держать себя в руках. – Отвечай, как следует, - в теплый бас партизанами проскальзывают стальные нотки, заставляя сердце спотыкаться на каждом ударе. - Да, сэр. Я понимаю, - блеет он слабым голосом, с трудом соображая, что первая в его жизни сессия, кажется, уже началась. Точнее, Чанёль не пожелал больше медлить с обучением и сходу приступил к первому уроку, как только нетвердая рука Бэкхёна вывела несколько закорючек в договоре. От этого юношу бросает в жар. А может, всему виной горячий выдох, скользнувший по открытой шее как раз перед тем, как ее обхватила черная кожа. - Славно, - констатирует Пак, приглушенно звеня застежками, прежде чем обойти софу, на которой устроился Бэкхён, и, к удивлению последнего, усесться перед ним на столик, отодвинув чашки с нетронутым чаем. Юноше приходится свести колени, чтобы не задевать ими чужие, и вжаться в софу. - Как я и предполагал, - тянет Чанёль, довольно щурясь и одаривая своего ученика ласковой улыбкой. - Тебе идет, - всего два слова, и Бэкхён буквально вспыхивает. Кажется, что спичка – и та горит медленнее. В груди разливается странное удовлетворение от того, что мужчине нравится, но даже это сейчас кажется до пугающего правильным. – Следуй за мной. И снова этот отстраненный, повелительный тон, не имеющий ничего общего с тем теплым баритоном, которым Чанёль разговаривал с ним раньше. И чужая удаляющаяся спина – Бэкхён вскакивает с софы как ошпаренный и семенит следом за наставником по незнакомому пока коридору. На этот раз окна-бойницы остаются в другой части дома, их место занимают репродукции известных художников, среди которых узнается парочка пейзажей Моне. Этот новый коридор верткий, устеленный мягким ковролином, приглушающим шаги вплоть до двери, которую открывает перед ним Чанёль. И если сравнивать эту комнату с уютной гостиной, Бэкхён никогда не подумал бы, что у этих двух помещений может быть один хозяин. Преобладание холодных оттенков вкупе с немногочисленной мебелью черного дерева навевали мысли о некотором официозе, что разбивался вдребезги от одного вида двуспальной кровати. Однако стоит юноше подойти ближе к одной из деревянных витрин со стеклянной крышкой, как все стает на свои места. Коллекция Сехуна по сравнению с этой кажется лишь песчинкой на морском дне. Он склоняется над каждой красной подушечкой со своеобразной жемчужиной под защитным стеклом и, кажется, понимает, что имел в виду сосед, называя Пак Чанёля фетишистом. Бэкхёну думается, что тот похож на дракона, спящего поверх груды золота, что, не задумываясь, убьет любого, кто хотя бы приблизится к нему. Однако одному неумелому мальчишке позволяется не только взглянуть на драконью сокровищницу, но и, возможно, утащить из нее пару монет. - Нравится? – вкрадчиво мурлычут над ухом, заставляя юношу вздрогнуть, когда он застывает у витрины со свернувшимися, словно змеи, хлыстами – кожу тут же вспарывают миллиарды мурашек. Бэкхён разворачивается, почти что утыкаясь носом в чужую шею, и кивает. Разве такое может не нравиться? Это вообще возможно? - Расскажи мне, о чем ты думаешь, глядя на все эти девайсы? Чего хочешь? - Я… не знаю, - внезапная решимость, подначившая его поднять голову и встретиться с горящими глазами Пака, растворяется в этом темном шоколаде, залившем чужие радужки. Желаний так много, что они галдят в голове, толкаются и грудятся, не давая выбрать что-то одно, и Бэкхён так и затихает, не сумев определиться. На лице мужчины не отражается разочарование, как он того опасался, лишь задумчивость залегает в морщинке между бровей, углубляющейся по мере того, как темный взгляд скользит вниз по телу юноши. - Раздевайся, - звучит негромко, но достаточно отчетливо, чтобы пригвоздить блондина к полу. Тихое «Что?» и изумленный взгляд игнорируются – Чанёль вытаскивает в центр комнаты винтажное кресло и усаживается в него с видом хозяина ситуации, выжидающе постукивая пальцами по подлокотникам. – Выполняй, - гремит уже настойчивее, и Бэкхён уязвленно поджимает губы, но нехотя берется за полы свитера. В пуговицах рубашки пальцы начинают путаться, когда он случайно задевает твердую кожу ошейника у горла, совершенно про него позабыв. Все это время с него не сводят глаз. Внимательный взгляд не упускает из виду ни кусочка открывающейся мозаики, подмечая и острые ключицы, и вскинувшиеся под кожей мурашки (скорее уж от смущения, чем от холода), даже живот, мгновенно поджавшийся, будто бы прищуренные глаза бесцеремонно ощупывали все тело. - Полностью, - командует низкий голос, когда Бэкхён опасливо поднимает на наставника взгляд. Приходится затолкать поглубже возражения и собственную неловкость и продолжить, нестерпимо долго возясь с молнией на джинсах. - Готово, - собственный голос кажется Бэкхёну неслышным писком. Стоять перед незнакомцем полностью обнаженным, не только внешне, но и душой – этому его мама уж точно не учила. Юноша заламывает пальцы, робко выискивая на беспристрастном лице хотя бы тень каких-то эмоций, но находит там лишь непривычно поджатые губы. - Не зажимайся. Ты должен привыкнуть к тому, что на тебя смотрят. И не в привычном смысле, как, например, скользят взглядом по случайным прохожим. Придется свыкнуться с тем, что тебя будут пожирать глазами, как свежее пирожное на витрине, как сочный стейк в обеденный перерыв, как элитную проститутку, которую не потянут все имеющиеся сбережения, и полюбить это всем своим существом, - от ледяного тона мужчины хочется закутаться в сброшенный только что свитер. – Закрой глаза, - и Бэкхён подчиняется не раздумывая. - Почувствуй, как этот взгляд оставляет промасленный след на теле. А не можешь этого – так представь. Действуй так, словно бы этот взгляд осязаем. Сравнивай его с хозяйской ладонью, что бережно проходится по коже, - Бэкхён вздыхает, проваливаясь в темноту под веками, и внезапно чувствует. Чувствует, как Чанёль скользит взглядом по его губам, между которыми еще мгновение назад мелькнул кончик языка. Как его глаза спускаются ниже, без прикосновений ощупывают кожу ошейника, облапывают ключицы и торс, резко падая к тому сокровенному, до которого допускались лишь немногие. Но и здесь не задерживаются надолго, переходя на округлые бедра. А потом пространство между ними внезапно прорезает властное «Повернись», и Бэкхён не может (и не хочет) найти в себе силы ослушаться. Кажется, что воздух горячими струями ползет вверх от бедер до самых плеч, касаясь кожи невесомо, будто золотая пыль. Обжигающее дыхание прямо за ухом заставляет блондина распахнуть глаза, застывая – Пак стоит вплотную к нему, водя пальцами по телу, изучая, словно карту звездного неба. Бэкхён не знает, какие созвездия тот пытается там отыскать, но мысленно молится, чтобы его поиски длились как можно дольше. Рядом с этим мужчиной он чувствует себя таким слабым, таким ведомым, что подгибаются колени, но Чанёль рядом – уверенный, властный, готовый подхватить его в любую секунду и направить по верному пути. - Ты должен научиться говорить о своих желаниях, если хочешь их исполнения, - льется голос прямо над ухом, вызывая в теле слабость и почти заметную дрожь. Очертания кровати, по-царски раскинувшейся в нескольких шагах от них, идут рябью и едва ли не двоятся перед глазами. – Например, сейчас мне хочется лишить тебя возможности двигаться и говорить. Оставить тебе лишь тактильные ощущения. Я хочу видеть, как твое тело реагирует на каждое мое прикосновение, и довести тебя до оргазма, - горячие губы смыкаются на мочке, и Бэкхён чувствует, что вот-вот упадет от волнения. - А чего хочешь ты, Бэкхён? - Хочу… чтобы Вы связали меня, - губы слушаются с огромным трудом, словно склеенные. Сознание, и без того затуманенное возбуждением, слишком отвлекается на дразнящие пальцы, что обрисовывают линии ребер и ласкают напряженный живот, так и не спускаясь ниже. – Хочу чувствовать на себе Ваши руки. Везде, где Вы сочтете нужным, – выдавливает он сипло, как только твердая рука ложится на горло, оглаживая пальцами подбородок и края ошейника. Бэкхён прижимается затылком к крепкому плечу и тяжело сглатывает, понимая, что полностью отдает себя на милость Пак Чанёлю. Добровольно. - Я не слышу главного, - тихий голос просачивается в сознание сквозь белесую, упругую пелену. Бэкхён вскидывает руку, но так и не осмеливается коснуться сильного запястья, без разрешения огладить набухшие нити вен под гладкой кожей. Юноша опускает веки и окунается в пряный аромат мужчины, прежде чем хрипло прошептать «Пожалуйста, Мастер». – Умница. Ты быстро учишься, - беззлобный смешок едва не заставляет его дернуться. Впрочем, неожиданный шлепок по ягодице все-таки вырывает из груди короткое «ах», и уже меньше, чем через минуту его запястья крепко фиксируют за спиной кожаными ремнями. Это новое ощущение беспомощности перед кем-то более сильным и опытным эйфорией расползается по всему телу, захватывает артерию за артерией, подчиняя юношу чужой воле. Бэкхён на ватных ногах следует к требовательно протянутой руке Пака, устроившегося на кровати, пока ладонь не оглаживает его щеку в каком-то совершенно не вписывающемся в концепцию порыве. Пальцы проходятся по линии подбородка, большой любовно обласкивает родинку над губой, и блондин застывает под этими прикосновениями, ощущая себя в ловушке. Он застрял в Пак Чанёле, как в искусно выполненном смертельном капкане. - Иди сюда, - Чанёль хлопает себя по колену, и томная вуаль мгновенно падает с лица – Бэкхён непокорно вздергивает подборок. Он что, возомнил себя дрессировщиком? - Нарываешься на наказание в первый же день, Бэкхён?- глаза мужчины опасно прищуриваются, и блондин неосознанно опускает взгляд в пол, отрицательно качая головой. Думать о наказаниях, которые практикует Чанёль со своими учениками, ему пока страшно. – Тогда не упрямься и будь послушным мальчиком, - чужая ладонь снова хлопает по колену два раза, и Бэкхён подчиняется: подходит к наставнику вплотную и едва не вскрикивает, когда его резко хватают за кольцо в ошейнике и перекидывают через колени мужчины. - Вы накажете меня, сэр? – одна мысль о наказании отдается липким страхом на языке и почти болезненным возбуждением в паху, и это вряд ли скрывается от Чанёля. Бэкхён ерзает на его коленях, не видя ничего, кроме глянцевого паркета строго перед собой, но его лишают и этой возможности – на глаза ложится плотная ткань, мгновенно обостряя все ощущения. Словно кто-то отдал команду его рецепторам одновременно потерять контроль. По обнаженной спине от затылка струятся мурашки, следуя за изучающими пальцами до самых ягодиц. - Не сегодня, - в голосе Пака Бэкхёну слышится разочарование – этот садист явно был бы не прочь поиздеваться над ним, думается Бэкхёну, – но сам он облегченно выдыхает. Очевидно, он еще не готов к таким резким поворотам, и мужчина это чувствует. - Но тебе не мешало бы преподать урок... - он говорит задумчиво и тихо, словно разговаривает сам с собой, и юноша в этом почти не сомневается. Бэкхён представляет, как сейчас выглядит со стороны: лежит, перекинутый через колени другого мужчины, обнаженный, а полностью одетый Чанёль прикасается к нему, где пожелает. Горячие ладони мнут ягодицы, разводят в стороны, открывая жадному взгляду сжавшийся от волнения вход, и от одной мысли об этом тело сковывает приятной истомой. – Думаю, пальцев будет достаточно, - констатирует Пак, обводя чувствительные мышцы большим пальцем и заставляя Бэкхёна подавиться вдохом. - Н-но в пункте 5.3 было сказано, что Вы обязуетесь… - слабые возражения юноши прерываются низким вибрирующим смехом – кажется, что он сворачивается клубком где-то внизу живота, давя на какие-то приятные точки. Бэкхён пытается вывернуть запястья, но лишь еще раз убеждается, что руки связаны достаточно крепко, чтобы стереть кожу до крови при попытке выбраться. - Да-да, обязуюсь не проникать в тебя пальцами, - отсмеявшись, Чанёль успокаивающе обводит широкой ладонью его плечи, но, стоит вкрадчивому шепоту протиснуться в сознание, как блондин понимает: это был лишь обманный маневр. – Но кто сказал, что пальцы будут мои? – Пак шипит это ему на ухо, склонившись так низко, что юноша чувствует, как ткань чужой рубашки трется об оголенную кожу спины. И это прикосновение настолько яркое в обступившей его тьме, что ощущается почти болезненным. - Давай-ка я помогу тебе с этим, - мужчина все еще веселится – смешинки так и перескакивают с одного слова на другое, – а Бэкхён убеждается в том, что Пак Чанёль – бессовестный хитрец. Однако все мысли растворяются в первом же прикосновении к пальцам, горячем и влажном, вызывающем хроническую аритмию в присутствии этого мужчины. Чанёль кружит языком вокруг подушечек, целиком вбирает указательный и средний между жадных губ, а Бэкхён тихо сходит с ума от зашкаливающих ощущений. - Вот так. А теперь покажи мне, как ты себя ласкаешь. Тон его мягкий, осторожно подталкивающий юношу потянуть руки вниз. Голова легкая и кружится, словно до краев набита ватой и только одним желанием: повиноваться обладателю этого голоса. Бэкхён обводит вход влажными пальцами, дразнит невесомыми прикосновениями и потирает чуть сильнее, прежде чем ввести в себя средний, приоткрывая губы в немом стоне. Боже, как стыдно. Он трахает себя пальцами под внимательным взглядом мужчины и наслаждается этим. «Какой же ты испорченный!», вопит подсознание, но отзвуки этого крика смываются новой волной удовольствия, когда юноша трется пахом о колени Чанёля. Паку тоже нравится – результат его одобрения, скрытый под плотными брюками, упирается Бэкхёну в живот. Поза для подобных забав не самая удачная: спустя пару минут запястья болят и затекают, натертые грубой кожей ремней, но пальцы все равно продолжают двигаться в размеренном ритме, пока его с задушенным стоном не изламывает в мощном оргазме. Когда Бэкхён приходит в себя, перед глазами все еще темно, а в ушах – пугающий вакуум и настойчивый звон. Звуки возвращаются медленно и неохотно, пробираясь к нему тяжелым дыханием. Чьим именно – разобрать сложно. Зато возможность видеть, как только с него срывают маску, больно режет по глазам, как и неожиданно ворвавшийся в сознание голос: - Разве я разрешал тебе кончать? – юноша щурится, не успев заново привыкнуть к приглушенному свету помещения, а его уже сдергивают с чужих колен. Чанёль явно недоволен, хотя все еще заметно возбужден, и от одного этого факта откуда-то изнутри Бэкхёна поднимается гордость, даже если он сидит на коленях между разведенных ног мужчины, обнаженный и все еще безвольный после полученного удовольствия. Хриплое «Простите, сэр» срывается с губ зажеванным и непонятным набором звуков, а сильная рука на затылке настойчиво вжимает Бэкхёна лицом туда, где сквозь брюки отчетливо проступает эрекция. - Ты запачкал мне брюки. Исправь это, - жемчужные капли его собственного семени влажно поблескивают в полумраке. Бэкхён облизывает внезапно пересохшие губы, не в силах поднять глаза, хотя страшно хочется видеть лицо Чанёля в этот момент. Это так грязно, но так возбуждающе, что он вот-вот снова станет твердым, словно не кончил только что, лежа вверх задницей на чужих коленях. - Быстрее, - на затылок нетерпеливо давят, и блондин, возбужденно всхлипнув, убирает языком первый белесый подтек. На коричневой ткани все равно останутся следы, но Пака это мало волнует – вид вылизывающего его брюки, раскрасневшегося и растрепанного Бэкхёна стоит тысячи испорченных тряпок. – Умница, - снова хвалит он, когда чужой язык подбирается опасно близко к торчащей ширинке. Бэкхён все-таки поднимает глаза, улавливая на лице мужчины смутное удовлетворение, не коснувшееся, однако, темных глубин его глаз. - На сегодня все. Что ты должен сказать? - Спасибо, сэр, - выходит из него хрипло, прежде чем ремни, наконец, исчезают с запястий. Как он и предполагал, шевелить руками пока еще сложно, поэтому разбросанную по комнате одежду собирает Пак. Бэкхён же, растирая затекшие запястья, скромно стоит у изножья кровати, мечтая только о горячем душе и отдыхе. - Ванная дальше по коридору, - замечает мужчина, словно прочитав его мысли. - Там Вы найдете чистые полотенца и все необходимое. Если чувствуете, что слишком устали, чтобы самостоятельно добраться до дома, можете отдохнуть здесь. Я выделю Вам комнату. Бэкхён почти разочарованно хмурится. Между ним и Пак Чанёлем, который стоит вплотную, протягивая ему аккуратно сложенную одежду, снова вырастает расстояние в тысячи миль. Будто они еще раз вернулись в день их встречи, мужчина надевает учтивую и обходительную маску, в то время как внутри юноши что-то незримо трещит по швам. Вежливо отказываясь от предложенного, Бэкхён забирает одежду и стремглав кидается в указанном направлении, сползая на пол только после того, как за спиной захлопывается дверь ванной. Пальцы на автомате зарываются в волосы, наводя в них еще больший беспорядок, а в янтарных глазах горит ужас. - Возьми себя в руки, Бэкхён, - велит он своему отражению над белоснежной раковиной, поднявшись на ноги пару молчаливых минут спустя. Шею все еще обхватывает тренировочный ошейник – знак повиновения и принадлежности, – и юноша трепетно гладит пальцами черную кожу, наконец, чувствуя себя на своем месте. - Соблюдай правила, - отражение решительно кивает ему. Он едва не забыл про договор и почти поверил, что Пак Чанёль был с ним искренен. Да, ему удалось возбудить мужчину одним своим видом, но это ничего не значит. Они оба связаны договором по рукам и ногам, и это должно быть единственной точкой их соприкосновения. Отношения «наставник-сабмиссив», и ничего более. – И не смей влюбляться в него, - шепчет он в который раз, словно мантру, поднимая лицо вверх навстречу ласковым каплям воды. -- - Примите душ и ждите меня здесь. Сегодня Пак Чанёль был не в духе – об этом свидетельствовала подчеркнутая вежливость мужчины, с которой он обращался к Бэкхёну. Последний не посмел бы ослушаться наставника и в обычное время, а теперь его и подавно покинули бы все мысли о неподчинении, приди хоть одна из них ему в голову. Бэкхён с готовностью кивает в ответ, спуская с плеча неизменный рюкзак, хотя подтверждение Паку и не требовалось – сказав все, что посчитал нужным, мужчина скрывается за дверью комнаты, оставляя юношу одного в своем музее греха и разврата. За то время, что уже длилось их знакомство, Бэкхён успевает привыкнуть к холодной мрачности этой комнаты. И если в первый раз помещение навевало на него почти что благоговейный ужас, то теперь казалось даже уютным с этим приглушенным мерцанием металла под стеклами витрин. Чанёль не давал ему никакого особого названия; говорил, что «игровая» звучит слишком извращенно даже для того, чем они занимаются. Для Бэкхёна же это была просто комната, в которой он позволял себе поддаться желанию быть слабым перед другим мужчиной. В ванной он стягивает с себя одежду и выкручивает кран с горячей водой на полную, после разбавляя ее холодной. Контрастные души для него теперь под запретом – Чанёль неусыпно следит за его здоровьем согласно их договору, – и Бэкхён сам не замечает, как постепенно мысли о пустоте и самобичевании отходят на задний план, перекрываясь желанием угодить наставнику. Пак редко хвалил его открыто, но юноша умудрялся заметить похвалу в мягком изгибе пухлых губ, когда он молчит, хотя должен бы кричать от боли, когда он стонет громче, хотя Чанёль и не произносил приказ вслух, когда он успешно предугадывает желания своего Мастера. Взгляд Пака от этого незримо теплеет, широкая ладонь становится чуть ласковее, с присущей мужчине неторопливостью скользя по его изнуренному телу, а голос бархатной патокой окутывает юношу с головы до ног. И нет в этот момент ничего приятнее. Думая об этом, Бэкхён слабо улыбается, ловя губами теплые капли, пока не вспоминает о времени. Чанёль наверняка уже ждет его, а заставлять Пак Чанёля ждать нехорошо. Он наскоро смывает с себя пену и буквально выскакивает из душевой кабины, на ходу вытираясь полотенцем и натягивая чистое белье. Чанёль действительно ждет его, по обыкновению сидя в своем кресле, закинув ногу в черном кожаном оксфорде на другую. По лицу мужчины невозможно прочесть, долго ли его ждали и насколько недовольны его опозданием, однако темные глаза привычно осматривают его от светлой макушки до босых ступней, пришпиливая к полу. Юноша смелеет ровно настолько, чтобы взглянуть в ответ – темно-изумрудный галстук змеится вниз по белой рубашке, но Бэкхёну страшно опустить взгляд ниже его заостренного кончика. - Садись, - мужчина поднимается с кресла и небрежным жестом велит младшему занять его место. Это необычно: до сего момента единственным, кто контактировал с винтажным креслом, был Чанёль. Бэкхёну даже казалось, что ему оно особенно дорого, словно какой-нибудь символ его нерушимой власти, царившей в этом доме. Посему юноша немного колеблется, прежде чем подойти и скромно усесться в эту святая святых. - Сегодня проверим уровень твоей выдержки, - сообщает Пак деловито, придвигая кресло с сидящим в нем юношей ближе кровати. - Как? - почти выдыхает Бён, когда мужчина садится напротив него. Один взгляд – и Бэкхён попадает в плен этих темных глаз с опасным прищуром, едва не забывая, как нужно дышать. В присутствии Пак Чанёля он ощущает себя на удивление бесхребетным, сжимая тонкими пальцами подлокотники кресла и чувствуя себя, как на допросе. Впрочем, говоря откровенно, он был бы не против попасть на допрос к такому привлекательному следователю... - Сэр?.. - решается он напомнить о себе, когда Чанёль молчит, будто уйдя глубоко в свои мысли, и отходит к витринам. Из-за спинки кресла Бэкхён лишен возможности видеть, чем именно тот занят, поэтому беспокойно ерзает на месте, пока мужчина не возвращается в поле его зрения, раскладывая на белом покрывале захваченные девайсы. - Все просто, - объясняет Пак, когда юноша теряет дар речи, видя все, что приготовил для него наставник. - Постарайся не кончать как можно дольше. Когда будешь близок к разрядке, скажи "красный", и я дам тебе передохнуть. Понял? - Бэкхён кивает на чистом автомате, и только после того, как на запястьях за его спиной щелкают наручники, приходит осознание того, что сейчас его будут в прямом смысле слова пытать. - Сабмиссив должен быть отзывчивым, но никакая отзывчивость не дает ему права кончать от первых же прикосновений и без разрешения. Поэтому будем постепенно увеличивать время до получения оргазма, - Чанёль за бедра тянет его ближе к краю кресла, а после устраивает ноги юноши на подлокотниках – Бэкхён чувствует, как кончики ушей моментально загораются, как кровь приливает к щекам от того, что сегодня он открыт перед наставником так, как еще никогда и ни перед кем. Он полулежит в кресле, от стыда скребя короткими ногтями по обивке на спинке, еле заставив себя не зажаться сразу же, а Чанёль бессовестно изучает взглядом его согнутые в коленях ноги, пах и… Черт возьми, Пак Чанёль первый, кто так откровенно рассматривает его, так бесцеремонно обращается с его телом. Первый, кому Бэкхён сам позволяет все это. Ему одновременно стыдно и так горячо, словно в лицо и пах плеснули кипятка, и даже страшно опустить взгляд вниз, чтобы убедиться, что эта поза непозволительно возбуждает его – внизу живота образуется приятное томление, следующее за чужим взглядом. - Постепенно? – сипит юноша, неотрывно следя за тем, как ловкие пальцы Пака раскладывают по кровати смазку, силиконовые кольца разных размеров и какие-то маленькие устройства, применения которым Бэкхён пока не знает. И снова закованные в наручники руки дергаются в неосознанном желании освободиться, и снова бесполезно. Ему хочется попросить мужчину освободить ему руки, хочется дотронуться до Чанёля, ощущать под пальцами его крепкие плечи, пока тот будет издеваться над ним, но язык и так ворочался лишь с трудом, а от вида игрушек, кажется, отмирает уже совсем. - Сегодня я не буду мучить тебя долго, - это звучит обнадеживающе, но как только широкая влажная ладонь ложится на его член, мысли путаются, и понятие времени теряется за приглушенными стонами. Юноша коротко стонет, закусив губу, откидывает голову назад, ударяясь затылком о спинку, и пытается подаваться бедрами навстречу ласке, но в ответ получает лишь звонкий удар по заднице. – Лежи смирно, иначе принесу распорку, - сталь в чужом голосе полосует его без ножа, вынуждает замереть на месте, ловя горячий воздух губами и ритм широкой ладони – всем телом. Бэкхёну хорошо до сбитого дыхания, до немеющих кончиков пальцев, до оглушительного шума в ушах и обидно до слез от того, что Чанёль не позволяет ему кончить. Он, словно какой-нибудь парламентер, все ходит вокруг да около, юлит, доводя юношу практически до исступления, и резко отдергивает руку, когда Бён уже готов излиться себе на живот. - Еще рано, - хрипит Пак вместо своего подопечного, который слишком увлекся получением удовольствия, чтобы четко сообщить о достижении своего предела. Ласкающая ладонь исчезает с его плоти, и Бэкхён обмякает в кресле, сбито дыша и поднимая на Чанёля взгляд воспаленных глаз. В ответ ему устремляется чужой – угольно-черный, резкий и удушающий. Кажется, будто этим взглядом Пак затягивает ошейник на его шее, как чертову петлю на эшафоте, и дышать становится нечем. Тяжелая мускусная пелена струится между ними, заполняя пространство комнаты постепенно, по нарастающей, словно слившись с удовольствием Бэкхёна. Он чувствует ее на кончике языка, пряную и чуть солоноватую, как воспоминания о прошлой его встрече с этим мужчиной, когда тело было до ужаса слабым, а в нос забивался запах собственной спермы и чужого возбуждения. Короткая и неуклюжая, мысль об этом щекочет рецепторы, пробегаясь приятным током к лишенному ласки члену. Рано. Пак Чанёль еще не наигрался. Мужчина искусно манипулирует его телом, держа его на той грани, где болит возбуждением каждая клеточка, трепещет в предвкушении новой ласки, которая приходит не сразу. Бэкхён успевает немного прийти в себя, облизать пересохшие губы и представить, как эта широкая ладонь снова накроет член, пройдется сжатым кулаком вниз от головки до основания – быстро, отрывисто, – и так же поднимется обратно, выдавливая из него прозрачную смазку и глухой стон. Но вместо ладони по твердой плоти проходится силиконовое кольцо, обосновываясь над яичками и крепко сжимая основание. Блондин неудовлетворенно мычит и ерзает в кресле, словно сможет скинуть ограничивающий его девайс, чем вызывает у наставника тихий смешок. - Я еще не закончил, - предупреждает Чанёль, протягивая к нему руку с той самой маленькой непонятной штукой, и в следующий же момент Бэкхён хрипло вскрикивает, распахивая глаза на максимум. В глазах темнеет от желания почувствовать это устройство в себе, там, глубже, где хочется больше всего, где каждое прикосновение рассылает по телу приятный ток, но у них договор. Вибратор. Маленький и юркий, он скользит вокруг его сжавшегося входа, заставляя юношу несдержанно скулить сквозь стиснутые зубы. У Пак Чанёля их два – по одному на самые чувствительные места в его организме, – и пока один кружит по расслабленным мышцам, второй поднимается по стволу и, дразня, обводит набухшую головку, заставляя сабмиссива едва ли не биться в конвульсиях. - Не зажимайся, Бэкхён, - недовольно тянет Пак спустя пару минут, когда юноша ерзает в кресле и сжимает ноги от невозможности терпеть эту сладкую пытку. Но после того, как приказ не имеет должного эффекта, мужчина вздыхает, откладывает все девайсы и поднимается на ноги. Испугавшись, что его просто оставят вот так, возбужденного и обездвиженного, Бэкхён дергается следом за ним, но скованные руки не пускают его дальше. Чанёль снова возвращается к витринам, выбирает самую большую и яркую и возвращается к нему со странным металлическим прутом, имеющим на конце два кожаных крепления. – Ты сам вынудил меня достать распорку, так что не вздумай жаловаться, - отрезает брюнет, недовольно хмурясь, прежде чем закрепить девайсом бедра юноши так, чтобы их невозможно было сдвинуть. - Простите, сэр… - шепчет он неслышно, вжимаясь затылком в спинку кресла и зажмуриваясь от чувства безысходности. А после пытка возобновляется. Это похоже на 220, разгуливающие по его венам – тело двигается само по себе, без его ведома, стараясь получить больше, увеличить площадь прикосновений, забрать себе еще немного удовольствия, еще, ещеещееще. Горло приятно горит от стонов, пальцы немеют от напряжения, полосуя тканевую обивку – Бэкхён представляет на ее месте горячую кожу и несдержанно стонет от призрачных ощущений, которые придумал сам. - Пожалуйста, сэр… позвольте мне… - просит юноша, переступая через себя, топча ногами собственную гордость, потому что терпеть уже нет сил – возбуждение свернулось горячей пружиной у него в животе и вот-вот прожжет внутренности, если он не избавится от нее. Все это время темные глаза вылавливают из полумрака комнаты его реакции, впитывают их, словно две обсидиановых губки, анализируя. Решая, в какой момент стоит позволить Бэкхёну сдаться. Очевидно, что-то в его размазанной по креслу фигуре говорит о готовности выполнить любой приказ, продать за бесценок родину и собственную душу за возможность кончить, потому что юноша слышит, наконец, заветное: - Кончай, Бэкхён. Сейчас, - силиконовое кольцо отпускает основание члена, но вибратор все еще продолжает жужжать, дразня гиперчувствительные мышцы входа, и звучание собственного имени становится для Бёна точкой невозврата. Он жмурится до ярких пятен, хотя все это время старался смотреть на наставника, до боли ломается в позвоночнике и пачкает собственную грудь, кажется, даже забывая, как нужно дышать. Провал. Похоже, какое-то время он проводит в отключке, потому что сознание возвращается к нему уже после того, как с запястий снимают наручники. Девайсы в беспорядке лежат на смятом покрывале, а Чанёль, все такой же угрюмый, стирает светлые потеки с его груди влажной тряпкой. Взгляд юноши лениво и почти неосознанно ползет вверх по галстуку, и ему внезапно хочется снять его. Размотать эту удавку, сдерживающую, как ошейник, этого холодного мужчину, и вернуть того домашнего Чанёля в расстегнутой на три пуговицы рубашке. Или прикоснуться к поджатым, но все еще чувственным губам своими. Ничего такого, просто в качестве благодарности за доставленное удовольствие, уверяет он себя. - Спасибо, сэр, - шепчет Бэкхён запоздало, и его мгновенно окатывает жаром чужого взгляда. На дне коньячных радужек загорается дикое желание, неконтролируемая похоть, все то развратное, пошлое и грязное, до чего только может додуматься человечество… а через секунду гаснет. Чанёль надевает свою учтивость, как вторую кожу, и улыбается ему. Снова только губами. -- Они встречаются трижды в неделю: два раза по будням и один раз – в выходной. Спустя пару месяцев эти встречи, после которых у Бэкхёна дрожит и слабеет все, что может и не может, в принципе, становятся настолько неотъемлемой частью жизни юноши, что кажется, словно так было всегда. Чанёль берет на себя ответственность и забирает его из дома или с учебы на личном автомобиле, а после сессии возвращает домой в совершенно разбитом состоянии. Ощущения такие, словно Бэкхён – хрупкий чайный сервиз (один из тех, что просто обожает Пак), разбитый на мелкие осколки, по которым методично и со вкусом топтались весь вечер. Впрочем, реальность не так уж далека от этих представлений. Пак Чанёль, этот холеный доморощенный монарх, на деле оказывается сущим монстром, и ведет себя подобающе. За каждое неверное действие Бэкхён получает порку, за каждое промедление – наказание в двойном размере. Доходит даже до того, что он в одном ошейнике изображает чертов кофейный столик полтора часа кряду лишь потому, что, увлекшись, обратился к Чанёлю по имени вместо привычного и правильного «сэр». После этого колени нещадно болят, а тело затекает настолько, что он едва не падает под весом ополовиненной чашки, стоя перед Паком на четвереньках у его любимого кресла, пока мужчина все-таки не разрешает ему подняться. После этого случая Бэкхён окончательно убеждается в приверженности Чанёля всевозможным правилам, принципам и нормам. Оно и понятно: в том, чем они вдвоем занимаются, ни в коем случае нельзя давать слабину, но иногда категоричность мужчины переходит все допустимые границы. Впрочем, даже это Бён не смог бы отнести к числу минусов. Последних как таковых у него, кажется, не было и быть не могло, и это почти пугало. Бэкхён частенько одергивает себя: «любого нормального человека испугало бы то, что он с тобой делает», тем не менее, их обоих все более чем устраивало. Чанёль всякий раз оставался доволен его быстрой обучаемостью, а Бэкхён с жадностью получал от наставника все знания и умения, которые тот только мог в него вложить. Чанёль строг, но обходителен, умеет быть осторожным и даже ласковым. Мужчина в точности знает, за какие ниточки потянуть, чтобы доставить удовольствие им обоим, и Бэкхён уверен, что он со всем его накопленным опытом просто прекрасный любовник. А для него так и вовсе идеальный. Однако вне рамок сессии Пак Чанёль остается все так же холодно-учтив, и эти перемены вгоняют юношу в тоску. В конце концов, стоит разрешиться одной проблеме, как тут же возникает другая. Бэкхён раздраженно вздыхает, вилкой отодвигая зеленый горошек в угол тарелки и бросая короткий взгляд на предмет своих размышлений. Сегодня понедельник – один из тех дней, что они по договоренности проводят вместе. Хотя «вместе» не совсем удачное слово для их ситуации. Чанёль, решив, что не мешало бы разнообразить применяемые для обучения практики, приглашает его в ресторан. Довольно респектабельный, стоит заметить, судя по тому, что для единичного похода в оный приходится купить строгий костюм. Выбирает его (конечно же) Пак, и сидит он (ну кто бы сомневался), как влитой. Хотя Бэкхён все равно не может удержаться от беспокойного ерзанья по стулу и косых взглядов в сторону других гостей заведения и персонала. Пиджак не жмет в груди, да и в брюках, казалось бы, должно быть комфортно, но сама мысль о том, что находится под дорогущими одеждами, заставляет юношу неловко краснеть щеками. Он дрожащими пальцами подтягивает к себе бокал с красным вином и едва не давится торопливым глотком, закашливаясь. - Бэкхён, ты меня слушаешь? - в мысли врывается недовольный голос Пака, чье внимание внезапно и совершенно бестактно было оторвано от содержимого его тарелки наряду с неспешной беседой. - Разумеется, - хрипит юноша в ответ, хотя размышления его были так же далеки от монолога Чанёля, как Оззи Осборн – от любви к розовым рюшам. Судорожно пытаясь выловить в водовороте мыслей те, что пытался донести до него мужчина, Бэкхён нашаривает что-то отдаленно напоминающее нужное. – Мне обязательно сопровождать Вас на открытии этого парка? На подобных мероприятиях, где всегда найдется толпа незнакомых людей, я чувствую себя неуютно, - под тяжелым взглядом ему хочется сжаться, но вместо этого пальцы крепче сжимают вилку, а острый подбородок невольно задирается еще выше. Здесь можно не бояться гнева наставника: в ресторане, полном посетителей, мужчина ничего ему не сделает. - Обязательно, - слово звенит сталью в чужом голосе, несмотря на неизменно вежливое выражение на лице. Чанёль изящным движением взбалтывает содержимое своего бокала и отпивает немного вина. - Ведущий ландшафтный дизайнер проекта не может заявиться на открытие в одиночестве, - отрезает он, почти что испепеляя блондина глазами. А Бэкхён поднимает от тарелки удивленный взгляд: они впервые говорят о чем-то кроме его предпочтений в сексе, и такая откровенность относительно своей личной жизни Чанёлю совершенно не свойственна. - К тому же, это хорошая возможность представить тебя некоторым людям, которые вхожи в узкий круг моего общения, - добавляет мужчина с лукавой улыбкой, от которой у Бэкхёна сбивается сердечный ритм. И не только потому, что с этой самой улыбкой Пак отдает ему приказы, хвалит и награждает долгожданным удовольствием. Скорее по причине того, что менять эту улыбку на чью-то другую внезапно становится смертельно-страшно и отвратительно. - Вы собираетесь… - Бэкхён запинается на середине предложения, пытаясь подобрать слова и совладать с дрогнувшим было голосом, - передать меня в другие руки? - Разве не это – конечная цель твоего обучения? – Пак сыто откидывается на спинку стула, покручивая бокал с остатками алкоголя за тонкую ножку. Его взгляд буравчиком впивается в лицо юноши, выискивая там одни ему известные эмоции и реакции, а Бэкхён тушуется, опуская глаза в опустевшую тарелку. Кажется, он никогда не научится смотреть в эти глаза прямо и без обуревающей его неловкости напополам с желанием. - Да, но… - зубы в отчаянии царапают нижнюю губу, и Бэкхён неожиданно снова чувствует себя тем мальчишкой, которому мама запретила оставить у себя подобранную на улице собаку. «У тебя не хватит ответственности заботиться о щенке, милый. Давай поговорим об этом через пару лет». Словно он вернулся в то время, только на месте мамы теперь Пак Чанёль, а Бэкхён – все тот же безответственный юнец, который ничего не умеет. И которого, будто неразумного щенка, отдадут другому хозяину, как только придет время. Он даже не знает, откуда в ворохе старых воспоминаний и новых образов берутся такие мысли, но где-то между ребрами становится так паршиво, что хочется выть. Юноша опускает голову и тянет губы в слабой улыбке. – Вы словно два разных человека… - Что, прости? - Пак недоуменно приподнимает брови, пряча смешок в белоснежной салфетке, которой промокает уголки губ. - Вы тиран и собственник, - Бэкхён аккуратно опускает вилку на край тарелки и крепко сцепляет пальцы под столом, хотя голос звенит от почти что детской обиды. – Но при этом так легко разбрасываетесь своей собственностью, будто она ничего для Вас не значит. Вы человек, совмещающий в себе заботу и откровенную жестокость. Внутри Вас пылает огонь, но его невозможно разглядеть за коркой льда, которая для Вас словно бронежилет, – Бэкхён вскидывает взгляд на мужчину, замечая, что тот слушает его с интересом и легким налетом насмешливости, кроящемся в морщинках под уголками глаз. – Как понять, какой из двух Пак Чанёлей – настоящий Вы? - Интересная теория, - замечает Пак, наклоняясь ближе к блондину через стол со снисходительной улыбкой. – Но придется тебя разочаровать. У каждой медали есть две стороны: светлая и темная, тут все просто. Однако каждый человек – это сборник таких дебрей, которые тебе и не снились. Возьмем, к примеру, тебя: аккуратная укладка, идеально сидящая одежда и гордый вид. Но только мы вдвоем знаем, что скрывается под всем этим, - мужчина нахально обводит взглядом его торс, и Бэкхён мгновенно вспыхивает. От резкого укола возбуждения, устремившегося вниз к паху, член приятно и одновременно болезненно ноет, пережатый силиконовым кольцом. Юноша хватает ртом воздух и прижимается лопатками к спинке стула, пытаясь успокоить реакции своего тела, ставшего чересчур чувствительным за последние дни, но при каждом неаккуратном движении рубашка на груди натягивается, бередя зажимы для сосков. Пережатая плоть пульсирует и требует внимания, коим Бэкхёна не наградят вплоть до самого вечера, и довольная ухмылка Пак Чанёля это только подтверждает. – Так что перестань строить нелепые догадки и будь морально готов к вечеру субботы, если не хочешь предстать перед гостями при таком же параде, - добавляет он уже тише, и Бэкхёну приходится прикусить язык. Уж что-что, а угрожать Пак Чанёль любил и умел – в этом юноша убеждался гораздо чаще, чем хотелось бы. Несмотря на общепринятые представления о том, что время тянется, как старая жвачка, по неосторожности прилипшая к подошве ботинок, вечер субботы сваливается Бёну на голову, как искристый снег в середине июля. И он оказывается совершенно не готов к тому, чтобы лучисто улыбаться каждому, кого Пак вылавливает в толпе гостей. - Не налегай на шампанское, - одергивает его Чанёль, когда на поднос официанта возвращается пустой бокал, который Бэкхён тут же заменяет наполненным. Официальная часть открытия уже прошла, и теперь у гостей была возможность хорошенько отпраздновать появление роскошного парка в одном из районов города. Хотя, будь его воля, юноша уже давно сбежал бы из-под обстрела любопытных взглядов, липнущих к нему, как пчелы на мед. Время от времени Чанёль представлял его своим знакомым, но каждый из ухоженных статных мужчин не производил на Бёна даже доли того впечатления, что оставил при первой же встрече его наставник. Все они были хорошо сложены, красивы и безукоризненно одеты, однако походили скорее уж на топорные копии греческих статуй, в которых у Бэкхёна не было ни малейшего интереса. Иногда юноша со страхом ловил себя на том, что сравнивает каждого потенциального доминанта со своим Мастером, и, если быть с самим собой совсем уж откровенным, ни один из них не набрал и половины очков. - Мне нужно в уборную, - Бэкхён приподнимается на носочках, чтобы выдохнуть это почти что в ухо мужчине, опершись на его обтянутое пиджаком плечо. Он никогда бы не позволил себе такую близость и, надо заметить, дерзость на людях, но выпитый алкоголь кружит голову, подкрашивает щеки и делает его смелее. Чанёль, оторвавшись от высматривания в переполненном зале очередного чопорного силуэта, смеряет его внимательным взглядом, прежде чем молча кивнуть. Отыскать хорошо спрятанную резную дверь в уборную оказывается не так просто: приходится выйти из банкетного зала и попетлять по коридорам, прежде чем она сама возникает перед юношей, поблескивая золоченой лепниной на дверной раме и круглой, как зрачок в темноте, ручкой. Убранство туалетной комнаты так же не оставило бы равнодушным ни одного ценителя всего роскошного, но Бэкхёну, захмелевшему немного сверх нормы и уставшему от повышенного внимания, немного не до этого. Вода из-под крана приятно остужает жар на щеках, но они все еще слишком красные, а взгляд слегка расфокусирован. - Черт, надрался на первом же вечере, - сокрушается он, снова набирая полные пригоршни воды. К Чанёлю нельзя возвращаться в таком состоянии. Он должен был вести себя приветливо и покладисто, чтобы показать, что терапия наставника дает свои плоды, и он становится более открытым. Но вместо этого Бэкхён то и дело глотал шампанское, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Конечно же, никто не смотрел на него, как на сочный стейк, о котором говорил Пак, но сама мысль о том, что он похож на выставленный на аукцион дорогой автомобиль, которым приятно похвастаться перед друзьями, вызывала отвращение. «Разве не этого ты хочешь?», тихонько звенит подсознание. Бэкхён упирается влажными ладонями в края раковины и опускает голову, кусая губы. Нет, не этого. У него никогда не было желания становиться куском торта на витрине, на который облизываются все дети в округе. «Зачем же просил Сехуна помочь? Зачем подписывал договор? Ради захватывающего секса, которого у тебя как не было, так и нет? Или все эти снобы, запакованные в дорогие костюмы, недостаточно хороши?», Бэкхён почти что слышит эти вкрадчивые интонации собственного внутреннего голоса, бессовестно толкающие его к нужным выводам. Интонации, пугающе похожие на выученный за месяцы мурчащий бас. - Хороши, - тихо шепчет он, поднимая голову и рассматривая свое растрепанное отражение с горящим взглядом поверх торчащих из вазы белоснежных орхидей. Внезапно все становится до смешного простым и одновременно до боли сложным. Как он умудрялся не замечать этого раньше – непонятно, но похоже, что он давно уже нарушил один из пунктов договора. - Но не настолько, как... - О, какая встреча, - тянет лениво от двери мягкий баритон; наигранное удивление в нем волнами разбегается по комнате, вынуждая Бэкхёна суетливо закрутить кран и вырвать разом несколько бумажных полотенец в попытке убрать с лица капли воды. Молодой мужчина, едва ли намного старше самого Бэкхёна, закрывает дверь, отрезая звукам из коридора путь в уборную, и протягивает ему руку. - Я наблюдал за Вами весь вечер, но не ожидал увидеть Вас здесь. Не возражаете, если мы побеседуем без Вашего наставника? - ладонь, в которую юноша вкладывает свою, сухая и горячая в отличие от его собственной, с длинными смуглыми пальцами. - Вы знаете Чанёля? – Бэкхён выдавливает из себя кривую улыбку, все еще выбитый из колеи собственными мыслями и чувствами, и не замечает ответную – полные губы со слегка приподнятыми уголками не привлекают его внимания. Как и изучающий прищур глаз, от раздевающего взгляда которых становится некомфортно. - Ближе, чем Вы можете себе представить, - мужчина коротко смеется, все еще держа ладонь Бэкхёна в своей, и последний, осознав это, вырывает руку из хватки чуть резче, чем нужно для того, чтобы поддерживать иллюзию вежливости. Жест, кажется, ничуть не задевает незнакомца, наоборот, его улыбка становится только шире. – Вы, должно быть, не знаете, но обученные Чанёлем нижние ценятся на вес золота, - Бэкхён непроизвольно вжимается спиной в край раковины, словно стремясь оказаться подальше от этого интимного полушепота и мягкой улыбки. Впрочем, мужчина и не думает наступать на него, оставаясь на почтительном расстоянии. - Он давно не брал никого на обучение, но вот Вы здесь. И мне бы хотелось узнать Вас поближе. Ваши вкусы, интересы, предпочтения, Ваше имя... - Бэкхён, - металл в голосе внезапно выросшего в дверях Пака звучит для юноши, как спасение, и, несмотря на ледяное и немного пугающее спокойствие на лице мужчины, Бэкхён еще никогда не был так рад его видеть. – Нам пора. - Простите, сэр, я задержался, - сипит он неожиданно севшим голосом и, постаравшись взять себя в руки и угомонить бешено стучащее сердце, обходит незнакомца, становясь рядом с Чанёлем. Напряжение, наполнившее тесную для троих мужчин комнатку, тревожно звенит где-то над ухом, хотя Бэкхён и не видит этому причины. - Я едва встретился с твоим новым учеником, а ты уже отнимаешь его у меня. Это нечестно, хён, - мужчина всплескивает руками, наконец, являя миру полноценную улыбку, завораживающую, как и все в нем. Бёну он невольно напоминает удава, что постепенно опутывает жертву кольцами, прежде чем окончательно задушить – неторопливо, но основательно, осторожничая на каждом шагу, чтобы наверняка добиться желаемого. От собственных ассоциаций вниз по позвоночнику ползет липкий страх. - Сожалею, - и по жесткой ухмылке Чанёля ясно видно, что сожалением там и не пахнет, - но ты не входишь в список кандидатов, - внутри Бэкхёна поднимается волна возмущения, но он подавляет ее, не желая раздувать и без того намечающийся конфликт. Пак впервые показывает к кому-то настолько явную враждебность, и юноше не хочется скандалить из-за того, что его право выбора ущемляют. Куда важнее сейчас – его любопытство, только разгорающееся по мере того, как растет недовольство Чанёля. – Пойдем, - его подталкивают к выходу. - Был рад знакомству, Бэкхён, - доносится им в спину, прежде чем дверь уборной выпускает их в пустой коридор. Рука Пака стальной хваткой впивается юноше повыше локтя, и они, раздаривая виноватые улыбки гостям, спускаются по крытой коврами лестнице к центральному входу, куда подгоняют машину Чанёля. Бэкхён рад, наконец, покинуть празднование и не чувствовать на себе оценивающие взгляды, но напряжение, все еще крепко сковывающее плечи мужчины, когда пальцы до белизны сжимают руль, заставляет снова забеспокоиться. - Кто это был? – осторожно начинает он, как только автомобиль застывает черным исполином на перекрестке. Пак ведет так же аккуратно, как и всегда, но его почему-то не покидает ощущение того, что пребывает тот глубоко в своих мыслях. Тем не менее, они довольно быстро добираются до дома Пака, и, похоже, мужчина не совсем осознает, что привез юношу именно сюда, с головой уйдя в задумчивость. - Чанёль? - Бэкхён выходит из машины следом за ним, застывая с открытой дверью. - Выпьешь со мной чаю? - мужчина приглашающе открывает дверь в дом, даже пропуская мимо ушей обращение, которое младший использовал намеренно, и после этого Бэкхён, не колеблясь, заходит внутрь. Гостиная встречает его уже привычным уютом и двумя дымящими чашками зеленого чая, только молчание Чанёля и устремленный куда-то в пустоту взгляд оказываются чем-то новым. Он вздыхает, отвлеченно развязывает галстук, оставляя его болтаться на шее двумя серыми полосками, и расстегивает верхние пуговицы рубашки, несколько раз с силой проходясь по лицу ладонями. Бэкхёну он неожиданно кажется бесконечно уставшим, и это тоже первый раз, когда он видит обычно собранного Пак Чанёля таким. Почти уязвимым. – Его зовут Ким Чонин, – начинает мужчина, беря себя в руки. – Он был моим приятелем в университете, хотя учился на несколько лет младше. Восхищался моим творческим подходом к проектированию. Постепенно мы сближались, я ввел его в Тему, о чем жалею до сих пор, – Чанёль замолкает, задумчиво хмурясь – очевидно, погружается в воспоминания о прошлом, – пока его не отвлекает тихое бэкхёновское «Почему?». – Я свел его с твоим предшественником, и мальчик поплатился за это жизнью. Убийство по неосторожности, - глухо продолжает Пак, поднимая на него взгляд, пока внутри у Бэкхёна все холодеет. - Паршивцу, конечно же, все сошло с рук, он же сын прокурора, - мужчина жестко усмехается, неспокойно постукивая по подлокотнику пальцами свободной руки, прежде чем отпить из чашки. На какое-то время между ними повисает молчание, пока юноша не осмеливается нарушить его: - Сехун рассказывал, что Вы долгое время не брались никого учить, - слова все еще даются Бэкхёну с трудом. Сам факт того, что он стоял буквально в шаге от такого человека, как Ким Чонин, холодом отдается в венах. Теперь он полностью понимает ту враждебность Пака, едва ли не хлеставшую через край. – Из-за этого случая? - Именно. Все, чем мы занимаемся – это не шутки, Бэкхён. Я несу огромную ответственность за каждое свое действие по отношению к тебе. Любая – даже самая незначительная – ошибка может повлечь за собой неисправимые последствия. Поэтому и не собираюсь отдавать тебя такому безнравственному и безрассудному человеку, как он, - взгляд мужчины, направленный на него через столик, матово поблескивает в теплом свете бра. Бэкхён знает, что, должно быть, выглядит глупо, но улыбка сама просится на губы – он безжалостно закусывает ее, сжимая в пальцах чашку. «Не собираюсь отдавать тебя…» многократным эхом звучит в голове и разбегается по телу приятной слабостью. – Сожалею, что вечер так затянулся. Я отвезу Вас домой, - однако в голос Чанёля возвращается учтивость, и улыбка юноши гаснет так же быстро, как Пак захлопывается в своей привычной, полностью контролируемой раковине. Обращение на «Вы» всегда означает только одно: на сегодня сессия окончена. И хотя в этот вечер на Бэкхёне не было ошейника, юноша чувствует, как ему не хватало его холодной тяжести. -- Воскресенье проходит до отвратного скучно: Бэкхён пытается готовиться к завтрашнему зачету по философии, но мысли его вертятся только вокруг Пак Чанёля. Он то и дело кусает кончик шариковой ручки, зависая с мечтательным видом на пару минут, пока не трясет головой, после чего с удвоенным усердием всматривается в свои же записи. Правда, перед глазами все равно всплывают строчки из их с Чанёлем договора. «Наставник и Сабмиссив не могут иметь эмоциональной привязанности друг к другу». Но что делать, если эта привязанность, все-таки, появилась? Будет правильно, если Бэкхён воспользуется возможностью разорвать договор, при этом не объясняя причины. Вот только, стоит ему решиться и взять в руки телефон, открыть вкладку с сообщениями, чтобы написать об этом Паку, как руки просто перестают его слушаться. Одна мысль о том, чтобы самостоятельно отказаться от всего, что дает ему Чанёль, повергает юношу в ужас. Сехун, конечно же, все замечает, даже если Бэкхён пытается вести себя преувеличенно оптимистично. - Тебе стоит поговорить с ним об этом, хён, - замечает сосед утром понедельника, пока старший старательно прожевывает смазанный джемом тост. Бэкхён, перестав жевать, поднимает на Сехуна вопросительный взгляд, как будто мысли его вовсе не заняты одним единственным человеком. – Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - Бёну весело подмигивают, а сам он мгновенно сдувается, словно даже уменьшаясь в размере. - Не уверен, что все так просто. Чанёль будто спит и видит, как бы поскорее спихнуть меня в чужие руки, - жалуется он, бездушно расковыривая вилкой попавшуюся под руку глазунью. Наблюдающий за этим Сехун задумчиво хмыкает, подпирая столешницу бедром. Не то, чтобы он был не уверен в привлекательности старшего, но упертость Пака и его страстная приверженность принципам, о которых он знал не понаслышке, могли все испортить. – Как привязать к себе доминанта? Дашь универсальный совет на все случаи жизни? – Бэкхён, размазав желтую жижу по тарелке и прекратив издеваться над завтраком, с надеждой всматривается в лицо соседа – практически бессонная ночь и утро, проведенное в раздумьях о том, как повлиять на Пака, так и не дали результатов, зато добавили синякам под глазами контрастности. - Будь непослушным. Иногда это срабатывает, - честно говоря, Сехуну думается, что единственное, что Бёну действительно нужно – чуточка уверенности в себе и собственной привлекательности. Младший усмехается, замечая, как вспыхивают кончики ушей Бэкхёна, прежде чем оставить его наедине с его фантазиями. Вопреки халатному отношению к подготовке, Бэкхён все-таки вытягивает свой зачет практически за уши. Но даже долгожданная запись в зачетке оказывается неспособна снять с него нервозность и хоть сколько-нибудь поднять настроение. К тому моменту, как он спускается по ступеням центрального входа в университет, где его, вооружившись огромным черным зонтом, ждет Чанёль, юноша рассеянно роется в сумке и ставит телефон на беззвучный режим, только чтобы потянуть время и унять расшалившиеся нервы. Пак Чанёль, обтекаемый потоком промокших студентов, кажется монолитной скалой по сравнению с бушующим человеческим морем вокруг. Его строгий черный костюм и так некстати испортившаяся погода навевают Бэкхёну мысли о похоронах, но падающие за шиворот холодные капли вынуждают втянуть голову в плечи и, прибавив ходу, сбежать по ступенькам под спасительный зонт Пака. Отточенный годами жест приглашает его забраться в теплый салон автомобиля, припаркованный в нескольких шагах от пешеходной дорожки, и юноша с готовностью юркает на сухую и прогретую кожу пассажирского сиденья, застегивая ремень. Всю дорогу до дома Чанёля они проводят молча: Бэкхён нервно теребит застежку рюкзака, тщетно пытаясь подобрать тему для беседы, но неприступный и наглухо закрытый вид Пака вымывает последние крохи желания начинать разговор. Юноше остаются только взгляды украдкой на точеный профиль с натянутой на него видимостью расслабленности. Иногда мужчина закрывался вот так, как сейчас, слегка поджимая уголки губ и беспристрастно сканируя глазами окрестности, и в такие моменты Бэкхён почти боялся его. Казалось, всего одно лишнее слово – и Чанёль окатит его пренебрежением с головы до ног, как умел только он один. Однако, несмотря на тяжелый и резкий нрав наставника, все наказания юноша получал справедливо. Глуша мотор, Пак велит ему оставаться в машине, пока сам не торопясь расправляет зонт и огибает подъездную дорожку, открывая для Бэкхёна дверь. И последний даже счел бы этот жест романтичным, утопая потертыми кедами во влажной газонной траве, если бы между ними было хоть что-то больше безликого договора. За пеленой дождя цветы кажутся размытыми яркими пятнами, выстроившимися вдоль тропинки; их запах каким-то волшебным образом смешивается с озоновой ноткой воздуха, потяжелевшего от зависающих в нем капель, преображая пространство и время. Бэкхён впервые за день дышит полной грудью, стараясь урвать как можно больше разрозненных ароматов, плывущих над участком, и это оказывает на него немного успокаивающий эффект. А может быть, дело в травяном чае, который Чанёль предлагает ему, чтобы согреться. - У Вас сегодня будут какие-то особые пожелания, сэр? – начинает он аккуратно, поднимая глаза от чашки. Чанёль все так же молчалив и, кажется, задумчив, и Бэкхёну не терпится расшевелить его, снова почувствовать присутствие мужчины рядом. Возможно даже его прикосновения, дразнящие и уверенные, как всегда. Но начать разговор его подстегивает какой-то неясный страх, предчувствие, назойливо звенящее где-то над ухом. Брюнет отрывается от созерцания чего-то в своей собственной чашке и улыбается уголком губ, удобно откидываясь на спинку любимого кресла. - Неужели у тебя есть свои планы на этот вечер? – в его голосе слышно легкое недоверие. До этого момента Бэкхён всегда был ведомым, позволял делать с собой все, чего хотелось Чанёлю. Но сегодня ему самому хочется стоять у штурвала, взять инициативу в свои руки и показать мужчине, что кое-чему он все-таки научился за проведенные рядом с ним месяцы. Юноша наклоняется, оставляя ополовиненную чашку на кофейном столике и все так же игнорируя сладости, и покорно сцепляет руки на коленях. - Мне хотелось бы угодить Вам, - тихо предлагает он, без стеснения смотря в лукавые глаза напротив, взгляд которых, живой и ясный, наконец, направлен только на него. Бэкхён прокашливается в кулак, ерзая на софе и собираясь с силами. – Но, если позволите, я буду делать это по-своему, без Ваших указаний, - наконец, решается он. На нем нет привычной тяжести тренировочного ошейника (сессия не начиналась, пока на его шее не застегивались холодные ремешки), но даже так юноша ждет от Чанёля одобрения. Сехун сказал попробовать быть непослушным? Что ж, даже в этом надо знать меру, когда имеешь дело с Пак Чанёлем. – У меня есть несколько желаний. - Отлично,что ж. Расскажи мне о них, - предлагает Пак спустя минуту, и Бэкхён чувствует себя так, словно скинул с плеч неприподъемный груз. Вторая чашка с тихим звоном опускается на стол, а руки мужчины расслабленно сжимают подлокотники кресла, выражая готовность слушать. Его лицо серьезно, и юноша даже может представить, как Чанёль будет выбирать, какие из его желаний он сможет выполнить, а какие – без объяснений отмести в сторону. - Во-первых… - он запинается, нервно облизывая губы и подавляя всколыхнувшийся было внутри страх, - во время сессий Вы приказываете мне раздеться, но сами при этом всегда остаетесь одеты. Мне кажется, это немного нечестно, - едва ли не шепчет Бэкхён, ощущая, как начинают пылать щеки. Наверное, его стремление переступить границы договора хотя бы чуть-чуть настолько очевидно, что Пак откажет ему даже в таком простом желании. Блондин тяжело сглатывает в ожидании – если из-за этого настроение наставника испортится еще сильнее, его отходят ремнем. В лучшем случае… - Вот как? – губы мужчины растягивает томная улыбка с застывшими в уголках игривыми складками. Бэкхён уверенно кивает, осознав, что его, кажется, не собираются наказывать за подобную дерзость по отношению к Мастеру. Чанёль медлит, словно ожидая, что Бэкхён внезапно испугается, смутится собственных слов и его открытого взгляда. Однако сильные пальцы все-таки тянутся к рубашке и неторопливо вынимают из петель одну пуговицу за другой, пока кусок белой ткани не отбрасывается небрежно на спинку кресла. Первый успех кружит юноше голову – кто бы мог подумать, что Чанёль согласится! Он с жадностью осматривает широкий разворот чужих плеч и подтянутый живот, позволяя себе больше не стесняться своих желаний. Невыносимо хочется провести ладонью от яремной впадины на шее мужчины до самой кромки классических брюк, дразняще закрывающих самое интересное, но Бэкхён мысленно уговаривает себя подождать. – Что-то еще? – интересуется Пак таким будничным тоном, словно его попросили передать солонку за ужином. Бэкхён медленно выдыхает и так же медленно наполняет легкие воздухом, улавливая терпкий запах чужого парфюма и решаясь на следующий шаг. - Во-вторых, всегда только Вы прикасаетесь ко мне, - выдавливает он неровным голосом, борясь с желанием опустить глаза. Пусть Чанёль научил его быть откровеннее, но юноше все еще неловко говорить о подобном, выдерживая на себе прямой взгляд наставника. Человека, к которому он неравнодушен, даже если всеми силами пытался вытравить из себя эти чувства. - Хочешь прикоснуться ко мне? – Бэкхёна одаривают скептическим смешком, и это похоже на падение с утеса в холодные воды Желтого моря в середине февраля. - Хочу доставить Вам удовольствие, - поправляет он куда тише, чем сам предполагал, но лицо Чанёля все равно вытягивается от удивления. Мужчина явно не ожидал от него такой откровенности (что и говорить, Бэкхён и сам до последнего не знал, решится ли на что-то подобное), но и возражать, судя по всему, тоже не намерен. Осмеливаясь, наконец, поднять глаза выше фигурного торса, юноша натыкается на изучающий прищур. Тяжелый взгляд впивается в его лицо, словно вознамерившись во что бы то ни стало выискать в его чертах малейшее проявление лжи. Но, очевидно, окончательно уверившись в его искренности, Чанёль поднимается из кресла и подходит вплотную к Бэкхёну, без слов предоставляя ему возможность, наконец, коснуться горячей кожи. Поднявшись с софы на подгибающихся ногах, Бэкхён тянет руку к мускулистому плечу, и с его губ срывается восхищенный выдох, когда бицепс мягко пружинит под подушечками пальцев. Опоясавшая плечи сеть из крупных вен отчетливо пульсирует под его ладонями, спрятавшись за гладкой кожей; блестящий металл в напрягшихся от прикосновений сосках, едва Бэкхён задевает его ладонями, крадет из легких последний кислород – перед глазами едва ли не темнеет от его недостатка, и юноша далеко не сразу замечает, что слишком давно задерживает дыхание. Пак терпеливо ждет, пока осторожные ладони, огибая плечи, скрестятся на лопатках, и криво улыбается поднявшемуся на носочки сабмиссиву. - Меня ждет массаж? – он кажется достаточно дерзким и заинтригованным, но его тело насторожено, сковано сверх меры, и это Бэкхёну придется исправить. Пробормотав что-то отдаленно напоминающее «Возможно» и упорно не поднимая взгляд выше чужого подбородка, он позволяет себе те вольности, о которых ранее приходилось только мечтать: запускает тонкие пальцы в коротко стриженные черные волосы Пака, слегка сжимая их на затылке, тянется ближе, чтобы вжаться кончиком носа под острой линией челюсти и, прикрыв глаза, с минуту просто дышать запахом мужчины, в котором он пропадает без остатка. Бэкхёну немного странно и непривычно обнимать Чанёля, пока сам он полностью одет – черный бомбер со слегка влажными от дождя плечами практически не пропускает к нему тепло чужого тела, и это юношу почти бесит. Однако суетиться, раздеваясь, и, что более важно, отпускать от себя мужчину – последнее, чего бы ему сейчас хотелось, поэтому он, слабо улыбаясь, чертит кончиком носа невидимую черту от подбородка до уха наставника: - Снимите с меня одежду, сэр. Вам ведь всегда казалось, что на мне ее слишком много, - Бэкхён, спроси его кто-нибудь, и сам не смог бы сказать, откуда у него берется столько наглости. Чанёль, наверное, думает о том же, раз по гостиной проносится его ироничный хмык. Впрочем, уже спустя мгновение сильные руки тянут за полы бомбера, стаскивая его через голову; для этого Бэкхёну приходится оторваться от чужого тепла всего на пару секунд, прошуршавших над головой темной тканью. Украдкой он перехватывает взгляд мужчины, и это придает ему уверенности в своих действиях – Пак Чанёлю интересно, что будет дальше. – Полностью, - подгоняет юноша, когда широкие ладони вопросительно и немного нахально проходятся по его скрытым рубашкой поло бокам. И Чанёль больше не медлит, лишая его остатков одежды с почти спринтерской скоростью, пока прохладный и влажный от дождя воздух гостиной не окутывает тело невидимой пеленой. От зябких мурашек его спасает горячий торс наставника, все еще стоящего вплотную, и широкие ладони, по-хозяйски опустившиеся на его бедра. Юноша ощущает исходящее от них волнами тепло, почти что гипнотическое, как и направленный на него взгляд мужчины. - На тебе нет ошейника, - словно бы очнувшись от какого-то транса, негромко замечает Пак, смотря на него сверху вниз; Бэкхён почти осязает это осуждение в его голосе, видит его в суровой межбровной складке и опущенных уголках губ. «Нет, не закрывайся от меня, пожалуйста», мысленно молит он, приникая к мужчине и только крепче стискивая его плечи. – Без него… - начинает тот, но Бэкхён перебивает, страшась только одного – упустить свой шанс когда-либо еще оказаться так близко к Пак Чанёлю: - Вы говорили, что молчанием желаемого не добиться, - в его отрывистом шепоте чувствуется привкус отчаяния, щедро приправивший каждое слово. Бэкхён опускает голову, но так и не осмеливается прижаться лбом под фигурно вылепленной ключицей. Он так устал погружаться в уныние по самую макушку, устал бегать от собственных чувств, нет, потребностей именно в этом мужчине, что сам себе кажется лишенным чего-то крайне важного, безнадежно изломанным. Пак Чанёль сломал его, даже если все это время всеми силами старался оберегать. Блондин сцепляет пальцы в замок за шеей мужчины и заставляет себя продолжить, хотя слова нещадно застревают в горле: – Учили быть откровенным хотя бы с самим собой. Так вот, овладев этим умением и все тщательно взвесив, я открыто заявляю, что хочу провести с Вами ночь. Тишина в гостиной становится гнетущей и почти оглушительной, безжалостно давя на барабанные перепонки и нервы Бэкхёна. Чанёль, кажется, перестает даже дышать, застывая в его слабеющих от волнения руках подобно живой статуе и только подтверждая то, что Бён и так знал наверняка: это провал. Медленно поднимая глаза, чтобы встретить жесткий взгляд мужчины, юноша мысленно подготавливает себя к чему угодно – пощечине, порке, ремням, зажимам и еще целому списку того, что на нем еще не успели опробовать, но… - Ошейник, Бэкхён, - с расстановкой требует Пак, холодно поджимая губы, и юноша едва не задыхается от его давящей ауры. Так и не дождавшись реакции, мужчина отступает назад, осторожно покидая объятия, словно сабмиссив может устроить истерику или броситься на него с кулаками, и достает из комода бархатную коробочку, протягивая ему украшение на раскрытой ладони. Бэкхён, потеряв последний источник тепла, ежится и обхватывает себя руками, то ли в попытке согреться, то ли стараясь скрыть от Чанёля явно мелькнувшее на лице недоумение. - Вы вообще меня слушаете? Я сказал… - Ты хоть понимаешь, какие последствия будут у твоего желания? – ледяной взгляд впивается в лицо Бэкхёна, напоминая о том, что даже выверенная годами сдержанность имеет свои пределы. - Если откажешься надеть ошейник, нам придется расторгнуть договор. Я больше не буду твоим наставником, - ему, наконец, отвечают по теме. Нельзя сказать, что юноша не предвидел такое развитие событий, но повисшая в воздухе фраза все равно заставляет внутренне подобраться. Откуда-то изнутри проклевываются первые ростки неуверенности, которую Бён гнал от себя последние несколько дней, отчего приходится нервно облизать губы и глубоко вдохнуть. Готов ли он рискнуть всем, что имеет сейчас, ради чего-то несбыточного и эфемерного? Да, черт возьми, и еще раз да! - Что для тебя важнее: обучение или секс на одну ночь? - Вы, - отвечает он, как только затихает последний отзвук чужого голоса, упрямо смотря в глаза пока еще официальному наставнику, и мужчина выдыхает, раздраженно пробегаясь пальцами по коротким волосам. - Для меня важнее всего Вы, Пак Чанёль. Звук собственного имени служит для Пака чем-то вроде удара под дых – он недовольно кривит губы, и пара минут проходит для них в гробовом молчании. Бэкхён ждет приговора, который мужчина вынесет ему за все нарушенные сегодня правила, и мысленно надеется, что тот будет снисходителен к нему настолько, чтобы либо выполнить его последнее желание, либо (хотя это, скорее всего, противоречит всем негласно принятым Паком принципам) забыть о его маленьком унижении. Боже, он ведь практически сознался в том, что влюблен в этого непредсказуемого и определенно опасного в своих темных желаниях мужчину! Но, стоит признать, что именно эта смесь абсолютного контроля над телом и безграничной заботы и привлекала Бэкхёна. - Следуй за мной, - хриплый голос Пака врывается в сознание неожиданно, подобно ледяной волне, накрывшей с головой – Бэкхён едва не захлебывается в нем и нервном возбуждении, когда шагает следом за широкой спиной мужчины по знакомым коридорам дома. В комнате для сессий все остается неизменным с его последнего визита: двуспальная кровать с наброшенным черным покрывалом все так же поражает своими размерами, в центре стоит винтажное кресло и только в стеклянных витринах, возможно, прибавляется пара-другая новоприобретенных экспонатов. – Выбирай, - требует Чанёль, подводя юношу к витрине со скрученными кнутами, отливающими глянцевым блеском. Мужчина останавливается за его спиной молчаливым напоминанием о том, что у него нет права ослушаться, и Бэкхёна пробирает мелкая дрожь (не разобрать даже, возбужденная или нервная) от мысли о том, что будет дальше. – Не заставляй меня ждать, - грозно гремит над ухом, вынуждая блондина собраться и указать тонким пальцем на один из девайсов, особенно не присматриваясь. - Вы… накажете меня? – спрашивает он с заминкой, наблюдая за тем, как Чанёль достает хлыст с витрины и проворно раскручивает его во всю длину – металлический наконечник кольцом сворачивается у его ног, словно змеиный хвост. - Ты ослушался прямого приказа, проявил своеволие и использовал неподобающее обращение, - разъясняют ему без тени сожаления, уже направляясь к соседнему стенду со стеклянной крышкой, - и я не собираюсь спускать тебе это с рук. Подойди, - Бэкхён, не медля, подчиняется, ощущая, как ноги готовы подвести его в любой момент, подогнувшись от слабости. – Открой рот, - Пак отдает приказы беспристрастно, словно они заучены наизусть и монотонно повторялись тысячи раз до этого, но что-то (и это вовсе не действующий между ними договор) все равно подталкивает юношу следовать каждому из них. Бён, поколебавшись, раскрывает губы, и между ними тут же втискивается плотный кожаный шарик на таких же черных ремешках. «Кляп», мечется в сознании загнанная инстинктивным страхом мысль, «это чертов кляп!». – Давай проверим, как искренне ты умеешь вымаливать прощение, не говоря при этом ни слова. По два удара за каждое нарушение, - сильные пальцы почти до боли сжимают острый подбородок, а по чужим губам растекается ядовитая усмешка, пропитанная эстетическим удовольствием. – А теперь упрись ладонями в стену и разведи ноги шире. Мне ведь не обязательно использовать ремни, чтобы ты стоял смирно? Бэкхёну страшно настолько, что руки, которые он укладывает на стену, безудержно дрожат, а дыхание, шумное из-за кляпа, что он зажимает зубами, сбивается безо всякой на то причины. Он слышит, как Чанёль останавливается за его спиной, и зажмуривается, не в силах расслабиться хоть немного. На несколько мгновений все стихает, а потом воздух рассекает резкий свист – вспышка боли, почти ослепляющей по своей интенсивности, вспарывает кожу спины наискось, от левой ягодицы до правой лопатки, заставляя Бэкхёна пронзительно вскрикнуть и распахнуть глаза, упираясь пустым взглядом в черную матовость стены. Юноша оставляет на ней продольные царапины и невольно вжимается в нее грудью, инстинктивно пытаясь уйти от боли, но второй удар приходится перпендикулярно первому, едва не подкашивая ноги. - Стой ровно, Бэкхён. Попытаешься уйти от наказания – добавлю еще три удара, - командует мужчина, терпеливо ожидая, пока Бён выпрямится на слабеющих ногах. Горячие, унизительно-соленые капли ползут по щекам, из уголка губ тянется вязкая нитка слюны, но у него нет возможности их стереть – если Бэкхён хотя бы попытается убрать ладони со стены, Чанёль будет недоволен им. Это будет расцениваться, как очередное неподчинение, чего юноше хочется в последнюю очередь. Спина горит так, словно на свежие раны щедро плеснули водки, и следующий удар блондин встречает слабым, задушенным всхлипом. Больно. Боль врезается в него, саморезами вкручивается в мозг, не давая отвлечься ни на мгновение, свербя яркими всполохами на краю сознания. Удары ложатся на кожу через равные промежутки времени, и Бэкхён забывается в их очередности, сбиваясь со счета. На паре последних он и вовсе не сдерживает чуть слышный скулеж, готовый умолять, готовый на что угодно, лишь бы Чанёль прекратил. Но свистящий шепот кнута бесследно стихает, оставляя после себя только свернувшиеся во внутренностях пустоту и слабость. Бён тихо всхлипывает, мутным от слез взглядом рассматривая оставленные на обоях царапины, пока все рецепторы не начинают оглушительно верещать, предупреждая о приближении мужчины. Пак Чанёль молча осматривает плоды своих трудов, осторожно касается израненной кожи, остро отзывающейся на это саднящей болью. Юноша уверен, что его страх сделал эту боль в разы сильнее, чем она есть на самом деле – право же, Чанёль не стал бы бить его и в половину своей силы, – и хотя Бэкхён болезненно вздрагивает, он не пытается избежать тепла чужих пальцев, покорно позволяя очертить указательным один из зудящих следов и морщась. - Кивни, если понял свою вину, - доносится до него словно через густой кисель, но согласное движение не заставляет себя ждать. – Умница, - шумный выдох пробегается по телу приятной дрожью. Чужие пальцы, сложившись под подбородком, поворачивают его лицо в сторону – Бэкхён почти что хнычет, когда Чанёль языком убирает соленую влагу с его щеки. Это первое подобное прикосновение, оно кажется юноше сладким пряником после беспощадности кнута и приятной тяжестью оседает в паху. Страх перед новой волной боли никуда не делся, но постепенно стирается за уверенными касаниями, ведь этот сильный мужчина так нежен с ним, что самому себе блондин напоминает расплавленное стекло: мягкий и абсолютно податливый, чтобы Чанёль мог вылепить из него все, что только пожелает. – Давай я уберу это, - его гипнотическому бархатному басу невозможно сопротивляться. Бэкхён и не стал бы, учитывая, что в подобной обстановке он целиком и полностью подавлен этой властной аурой, клубящейся вокруг мутного силуэта, который аккуратно расстегивает ремешки на светлом затылке, давая ему свободу. Юноша стискивает зубы, как давно хотелось, и сползает вниз по стене, отрешенно наблюдая за тем, как Пак останавливается перед витринами, выбирая ему очередное наказание. В этом весь Пак Чанёль – в умении идеально соотнести боль и удовольствие от ее получения так, чтобы Бэкхёну хотелось еще. - Встань коленями на кровать и сведи руки за спиной, - командует мужчина, и ему не остается ничего, кроме как подчиниться этому поставленному голосу. На дрожащих ногах Бэкхён ковыляет до кровати и выполняет приказ: матрас, застеленный мягким покрывалом, продавливается под его коленями, пальцы сплетаются за спиной. Но этого, похоже, оказывается не достаточно. В гудящем от напряжения воздухе раздается тихий хмык, прежде чем Чанёль, сжав тонкие запястья одной рукой, свободной ладонью давит между углами лопаток, заставляя выгнуться и свести их вместе. Бэкхён пораженно выдыхает, осознавая, что в такой позе у него быстро затекут руки. – Не двигайся, - велят ему, пока за пределами его видимости шуршит и гремит застежками очередной кожаный девайс Пака. Судя по ощущениям, состоит он из кожаной пластинки и креплений для шеи и рук; в этом юноша убеждается, как только холодная кожа приспособления протягивается по всему позвоночнику, закрепляясь ремнем на шее таким образом, что двинуть руками становится теперь невозможно. Согнуться или ссутулиться, к слову, тоже, бесстыже выставляя напоказ жадному взгляду весь его торс. – Ну, что скажешь? – Чанёль разворачивает сабмиссива к себе лицом, и его темные глаза вскользь проходятся по черной полоске кожи на изящной шее. - Неудобно, сэр, - отрывисто шепчет Бэкхён, пытаясь поерзать в попытке немного ослабить крепления, сдавившие руки в четырех местах. Толку это, конечно же, не приносит, и юноша слегка морщится, чувствуя, что кончики пальцев начинает покалывать. - Ты не в том положении, чтобы жаловаться, - отрезает на это Пак, вытягивая из кармана брюк тонкую серебристую цепь с двумя зажимами, от которой у Бэкхёна разом сбивается дыхание. – В прошлый раз тебе понравилась эта милая безделушка, правда? – глаза у мужчины сминаются в лукавых морщинках при виде чужих розовеющих щек и увлажнившегося взгляда, внимательно следящего за тем, как маленькие зажимы с силиконовыми наконечниками аккуратно крепятся к его соскам. Чанёль с самым бессовестно-довольным видом отступает на шаг и ощутимо щелкает по зажимам пальцами, а Бэкхён даже не успевает ответить на вопрос – мягкая, чувствительная плоть, взрывающаяся болезненно-приятной пульсацией, мгновенно перетягивает на себя все его внимание. Юноша выгибается в спине почти до хруста и выпускает из губ приглушенный всхлип. Под веками прочно отпечатывается вкрадчивая улыбка на губах наставника, которые уже через мгновение прижимаются к его собственным, вынуждая изумленно распахнуть глаза. Мужчина стоит так близко, что Бэкхён ощущает на коже бешеный жар его тела, его горячий язык проходится между приоткрытых в тихом, задушенном выдохе губ, протискивается между ними, едва не лишая Бэкхёна рассудка. Пак Чанёль целуется неторопливо и уверенно, основательно укореняя в сознании юноши свою доминирующую позицию и крепко держа острый подбородок пальцами, хотя Бэкхён и не думал протестовать. Их первый поцелуй отдает взаимным возбуждением напополам с горькой никотиновой нотой, даже если юноша ни разу не видел, чтобы Чанёль курил. Он снова полностью и беззащитно раскрыт перед мужчиной, и уже от одного осознания этого тягучее возбуждение струится по венам и артериям, приливая к паху, показывая Чанёлю, что вся ситуация, несмотря на все, ему даже более чем приятна. Едва поцелуй заканчивается, Бэкхёна толкают на кровать, и скованное тело отзывается тянущим онемением в плечах. Одно хорошо – это позволяет ему отвлечься от ссадин на спине, которые теперь казались не более чем царапинами. Поднимая затянутый поволокой взгляд на Пака, юноша встречается с его глазами – темными, почти враждебными в своей насыщенности вседозволенностью и властью над хрупким мальчишкой – и закусывает губу. Бездумно, на чистых эмоциях, но именно из-за этого невинного жеста Чанёль чувствует себя быком, несущимся на мелькнувшую перед глазами красную тряпку. Отрицать, что Бэкхён привлекает его физически, не имеет смысла; юноша далеко не слепой и замечает этот сосущий голод на глубине чужих глаз, словно там поселилась пара огромных черных дыр, поглощающих каждый световой проблеск. Сейчас Бэкхёна действительно буквально пожирают взглядом без остатка, и где-то в сознании мелькает мысль о том, что, будь он тем самым сочным стейком, Чанёль вылизал бы тарелку, не оставив от него ни крошки. - Разведи бедра, - негромкая команда гремит в ушах подобно эху в пустом колодце. Юноша покорно упирается ступнями в матрас, невольно приподнимая нижнюю часть тела – сведенные за спиной руки не позволяют полностью опуститься на кровать, открывая мужчине совершенно развратный вид на аккуратный член и молочные полукружья ягодиц. Властная ладонь ложится на внутреннюю сторону бедра и на удивление нежно ползет вниз, минуя то место, где прикосновений хотелось больше всего. Чанёль не спеша изучает его тело, хотя ласкал младшего уже сотни раз и раньше, но этот – другой. Этот раз для них первый, особенный – для самого Бэкхёна, – и поэтому реакции сабмиссива острее, ярче от того, что мужчина, наконец, чувствует его, определяет для себя, каково это – касаться мягкой кожи не потому, что они заключили договор, а потому, что он сам хочет этого. А он хочет, Бён видит это в шумном, едва контролируемом дыхании, в хмуром изломе чужих бровей, сосредоточенном до предела взгляде, что следует за ладонью вдоль отзывчивого тела. Чанёль мысленно определяет для себя все, что хочет вытворить с его телом, пока у него для этого есть последняя возможность, понимает Бэкхён, и от этого осознания становится горько. - До чего же ты красив, - шепот Пака еле слышный, и юноша улавливает его с большим трудом, лишь задержав дыхание. Впрочем, его перехватывает автоматически, потому что подтверждение фразы Бэкхён видит где-то на глубине темных глаз. Там, на самом дне, где-то между диким желанием и невероятным самоконтролем, тлеет восхищение, которым пропитано каждое прикосновение Чанёля. Оно буквально искрит на кончиках его пальцев, когда они удивительно нежно, почти невесомо скользят по внутренним сторонам бедер сабмиссива. И теперь уже наступает очередь Бэкхёна отыскивать его слабости. Пак Чанёлю нравится нежная кожа его бедер, но еще больше нравится оставлять на ней багровые пятна засосов как напоминание – своеобразный подарок на память, который не сойдет еще несколько дней. Юноша хватает губами загустевший воздух, от ощущений горячих губ в такой близости от паха нечем дышать, а Чанёль, кажется, наконец-то, отпускает себя – его руки оглаживают стройное тело, то и дело натыкаясь на кожаные ремни, гладят крепление на шее, и это, видимо, еще один из многочисленных фетишей Пака. Чанёль обожает контрасты – на бледные ягодицы Бэкхёна ложатся резкие удары ладоней, окрашивая их в стыдливо-розовый и заставляя юношу скулить от боли и наслаждения. Он утыкается носом в кровать, высоко подняв пылающий зад и разведя колени, чтобы Чанёлю было удобнее шлепать его. Каждый раз, когда широкая ладонь приземляется на его кожу, юноше хочется кричать, стонать, скулить, умолять Пака, но он сам не знает, о чем – чтобы тот прекратил или чтобы никогда не останавливался. Светлая кожа под его пальцами – будто топленое молоко, такая бархатистая, что практически невозможно оторваться. Не удивительно, что при такой чувствительности даже легкие удары оставили на спине Бэкхёна ярко-красные полосы. Чанёль тихо усмехается, вызывая в памяти острый прогиб позвоночника и широко распахнутые глаза сабмиссива, когда хлыст впервые коснулся его. Пак не хотел делать ему больно, но мальчик должен был запомнить, что за каждым неподчинением обязательно следует наказание. И соразмерность его выбирается самим Чанёлем – вот, что должно пугать и одновременно вызывать у мальчишки трепет. Его первостепенной задачей было привить Бэкхёну послушание, вытянуть наружу желание подчиняться другому мужчине, которое тот запрятал подальше под гнетом мыслей о неправильности. Должен был научить следовать своим желаниям, доверять им и своему доминанту, а в итоге… В итоге собирается переспать с ним и выпустить в свободное плаванье недоучку с еще хрупкой, неустоявшейся психикой. Неуверенного в себе и своей привлекательности недосабмиссива, который сломается морально, если сделать к нему неверный шаг. Ты сошел с ума, Пак Чанёль. Мужчина трясет головой, отгоняя непрошеные мысли. Он подумает об этом позже, сейчас же все его внимание переходит на блондина, нервно (или скорее уж возбужденно) перебирающего тонкими пальцами. Эти чертовы пальцы. Они с самого момента их встречи сводили его с ума. Кажется, их ломкая грация разве что не снилась Паку, что уж говорить о желании когда-нибудь почувствовать их на своем члене. И теперь, когда у него есть такая возможность, упустить ее было бы самой большой ошибкой в жизни Чанёля. Поэтому, невольно проходясь по пересохшим губам языком, мужчина вжикает молнией на брюках, замечая, как Бэкхён застывает от этого звука. Даже его дыхание стихает, замирает в груди на несколько бесконечных мгновений, и весь юноша превращается в слух и осязание. Чанёль мог бы поклясться, что тот лихорадочно представляет все то, чего не может видеть в этой позе, пока стоит на четвереньках к нему спиной, прижавшись алеющей щекой к матрасу: как сильные пальцы тянут застежку вниз, приспускают брюки с бельем, как упругий горячий член ложится в широкую ладонь… Бэкхён тихо и возбужденно скулит от одних только образов, хотя никогда еще не видел Пака без штанов. Но это не мешает ему податься назад всем телом в попытке слепо вжаться бедрами в чужой пах. Несдержанность блондина вызывает у мужчины хрипловатый смех, но не осуждающий, легкий и чуточку дразнящий. - Наберись терпения, - советуют ему, и это значит, что пытаться отнять у Чанёля инициативу бесполезно – все в любом случае будет именно так, как тот захочет. А Пак хочет издеваться над ним, довести его до того состояния, в котором можно только скулить, бессовестно раздвигать для него ноги и делать все, что прикажет Мастер. И Бэкхён готов на это, готов выполнять приказы и быть его послушным мальчиком, лишь бы Чанёль был им доволен. Лишь бы взрастить в его упрямой, деспотичной натуре ростки привязанности. Или хотя бы желания провести с ним больше, чем одну ночь. В тот момент, когда беспокойные пальцы все-таки натыкаются на влажный бархат головки, Бэкхён, кажется, и вовсе забывает, как дышать. Тяжело выдохнув, юноша, будто не веря собственным ощущениям, ощупывает напряженную плоть, растирает прохладную каплю смазки и скользит пальцами ниже по стволу, прислушиваясь к тяжелеющему дыханию за спиной. Пак Чанёль практически нависает над ним – каждый его выдох слегка колышет взмокшие волосы на блондинистом затылке – и позволяет ему изучать длину, впитывать подушечками пальцев этот жар, который совсем скоро заполнит его изнутри. От лихорадочных мыслей об этом хочется выть белугой, ругаться на Пака за эту медлительность, но все, что он может – это развести колени еще шире, скользя ими по простыням, чтобы опуститься кольцом из пальцев к основанию чужого члена. - У тебя волшебные пальцы, малыш, - доносится до него то ли на самом деле, то ли отголоском его чересчур напряженного воображения. Неуверенно и сбивчиво поблагодарив за комплимент чисто на всякий случай, Бэкхён резко выдыхает весь скопившийся в легких воздух – горячая головка прижимается к его входу, трется о него, заставляя тихо млеть от первых подобных прикосновений. От жара чужой плоти в непосредственной близости от гиперчувствительных мышц отнимаются ноги – Бэкхён бы уже давно упал перед Паком на колени, если бы и так не стоял на них. Мастер не ставил рамок, не давал приказов, а значит, Бэкхён не ослушается ни одного из них, если позволит себе немного посвоевольничать, правда? И он, боясь даже сделать вдох, чтобы не спугнуть Чанёля, не оттолкнуть его каким-то случайным своим действием, подается бедрами назад и легко, едва ощутимо трется о мужчину в ответ, вытягивая из него глухой рык. - Мастер хочет… – Бэкхён, нервно выдохнув, прикрывает глаза, еще раз оглаживая влажную головку, прежде чем опустить пальцы одной руки ко входу, обводя нежные мышцы по широкому кругу и мягко надавливая в самый центр. – Посмотреть на них в действии?.. – он знал, что Пак любит наблюдать, получая от процесса эстетическое удовольствие. Иногда мужчина садился в кресло и велел ему ласкать себя, запрещая кончать до тех пор, пока юноша не впадал в некое подобие транса. Пак Чанёль был сущим дьяволом, и Бэкхён в такие моменты готов был продать ему душу за долгожданное удовольствие. Сейчас же ему хотелось, чтобы в трансе оказался сам Пак, чтобы его легкие разрывались от недостатка кислорода, а член налился кровью и болезненно пульсировал от возбуждения. Ему хотелось довести мужчину до безумия, сделать ему хорошо одним своим видом, а потом вытолкнуть за грань реальными ощущениями. Но у Чанёля, кажется, были свои мысли на этот счет. - Убери руки, - некогда бархатистый бас грозно хрипит над его ухом, а потом широкая ладонь в очередной раз прикладывается к покрасневшей ягодице. Бэкхёна неестественно выгибает в спине, из груди вырывается характерный всхлип, но и тот застревает где-то в горле – чужие пальцы не дают ему выйти, протиснувшись между искусанных губ. Твердые и чуть солоноватые, они пробираются дальше, едва не заставляя его давиться, подушечки мягко гладят корень языка, вызывая не то стон, не то просто возбужденное мычание. – Оближи, как следует, Бэкхён. Я не хочу использовать смазку для растяжки, - одна мысль о том, что его будут растягивать практически насухую, заставляет блондина захныкать. Черт возьми, плевать как, он хочет чувствовать эти пальцы в себе, знать, что они там, ощущать, как они двигаются, и слышать тяжелое дыхание Чанёля над ухом. Поэтому юноша плотно обхватывает их губами, вбирает глубже и старательно посасывает, чтобы мужчина остался доволен им. Это полная и бескомпромиссная капитуляция. И как только ему дают свободно сделать хриплый вдох, выдох случается сам по себе – Пак загоняет в него пальцы одним уверенным движением, а юноша от неожиданности не может даже простонать, настолько резко перехватывает дыхание. Перед распахнутыми глазами на мгновение темнеет, и хотя обстановка постепенно проясняется, на нее Бэкхён обращает внимание в последнюю очередь. Чужие пальцы внутри собственного тела ощущаются совсем иначе, нежели те тонкие и изящные, которыми Бэкхёна наградила наследственность. Кажется, что он сжимается вокруг них настолько плотно, что вот-вот сломает, но нет – они проталкиваются глубже, расходятся «ножницами», поглаживают горячие стенки, так умело минуя простату, что блондин не сдерживает сбивчивого шепота. В его неясном шуме Чанёль разбирает скомканные мольбы, но только жестко ухмыляется в ответ, даже если сабмиссив и не видит этого. Совершенно забывшись за стремлением получить удовольствие, Бэкхён даже подается бедрами навстречу растягивающим пальцам, но тут же удостаивается шлепка в наказание и только несдержанно стонет, вновь расплываясь по кровати. Пак Чанёль – тиран, но Бэкхён отчаянно любит в нем эту черту. В какой момент пальцы начинают скользить внутри проще, блондин не замечает за звуком собственного дыхания и слепящего возбуждения. Кажется, что где-то на периферии зрения поселилась парочка белых гигантов, безжалостно выжигая ему сетчатку, вызывая на глазах слезы. Мимо сознания проходят и те минуты, когда он извивается на кровати, сбивчиво бормоча мольбы в адрес доминанта. Яркой и самой отчетливой в этой вакханалии вспышкой остается только первый толчок Чанёля – мощный, без тени осторожности, будто бы просчитанный до мельчайших деталей для того, чтобы вырвать из юноши протяжный стон. Пак, сжав пальцами ремни на его запястьях, уверенно вбивает Бэкхёна в кровать, и все, что тот слышит, практически оглушенный удовольствием, это низкие стоны мужчины, звучащие каждый раз, когда он крепче сжимается вокруг чужого члена. Его переворачивают, покинув тело на какие-то пару секунд, а после наваливаются сверху, почти до боли прижав к кровати: - Смотри на меня, Бэкхён, - и он не смеет ослушаться этого властного голоса. Веки, словно налитые свинцом, с трудом поднимаются: над ним раскачивается Пак Чанёль, растрепанный, с ярким лихорадочным блеском в чёрных, как смоль, глазах, потерявший свой лоск, но все еще непередаваемо красивый и опасный. Сложивший оружие Арес. Сошедший с пьедестала Аполлон. Его личное божество. Желание коснуться этого совершенства настолько велико, что Бэкхён сипло скулит, пытаясь сжать коленями бока мужчины, но добивается только того, что толчки приобретают насмешливую тягучесть. Чанёль, как и всегда до этого, издевается над ним, намеренно не давая получить максимум удовольствия, пока не наигрался сам – это отчетливо видно по его кривой ухмылке, и Бэкхён решает смириться. Что-то внутри него ломается, открывается навстречу мужчине, принимая его правила от начала и до конца. Уайльд говорил, что искушению надо поддаться, и был безоговорочно прав. Со смирением приходит небывалое удовольствие, пронизывающее каждую клеточку, пробирающееся в самую его суть, туда, где все это время хранилось самое сакральное. И тогда приходят несдержанные стоны, сиплый шепот и откровения, о которых Бэкхён не позволял себе даже думать – не то, что говорить. Он, наконец, отпускает себя полностью и отдается желаниям Пак Чанёля, чтобы доставить удовольствие мужчине, быть для него особенным хотя бы на короткий миг, пока над роскошными чайными чашками в уютной гостиной еще клубится ароматный пар. -- Бэкхён нехотя открывает глаза, по продолговатым лунным полоскам на одеяле понимая, что за окном еще ночь. В смятой постели, пропахшей сексом и отчужденностью, он, что неудивительно, один. Разумеется, думается ему со вздохом, Пак Чанёль не из тех, кто после хорошего секса лежит рядом, на второй половине кровати, еще полночи, наблюдая за тем, как ты спишь. Юноша оглядывает окутанную мягкой тьмой комнату, уверенный в том, что в ней он один, и чуть не вскрикивает, когда из ближайшего угла раздается негромкое: - Я вызову Вам такси, - мужчина расслабленно сидит на своем винтажном троне, с голым торсом и закинув ногу на ногу. Красивое напоминание о его, Бэкхёна, самой большой и постыдной слабости. Откуда-то сверху, словно кто-то в насмешку над ним раскрутил вентиль на небесном кране, наваливается неловкость. Блондин, по наитию натянув черное покрывало повыше и сев в кровати, пытается незаметно прокашляться, но получается плохо – голос все еще хрипит, когда он, наконец, заговаривает. - Спасибо, - ему неловко поднять взгляд на мужчину, хоть он и знает, что прочесть выражение его глаз при таком освещении для Чанёля будет непосильной задачей. Он справился, достиг цели, которую сам же себе поставил, но… что теперь? Бён, облизав губы, вскидывает взгляд на молчащего брюнета. В голове роились тысячи вопросов («Вам понравилось, Мастер?», «Могу я быть Вашим сабмиссивом, сэр?», «Мы еще увидимся?»), но ни один из них он не осмелился бы озвучить. Вместо этого юноша поднимается и, завернувшись в покрывало и ощущая на себе чужой взгляд, подбирает свою одежду, которую Чанёль заботливо, но скорее уж кропотливо, сложил на краю огромного ложа, а после скрывается в знакомой ванной. Пункт 5.4 гласит: Наставник и Сабмиссив не могут иметь эмоциональной привязанности друг к другу. Бён Бэкхён нарушил этот пункт и потерял того, кто за последние месяцы стал ему необходим. Кто-то говорит, что отчаяние похоже на цунами, но Бэкхён поспорил бы с этим утверждением – оно накатывает псевдозаботливыми, ленивыми волнами, дает маленькую передышку каждый раз перед тем, как снова накрыть тебя с головой. Первая волна приходит в ванной, когда юноша, даже не подумав принять душ, дрожащими пальцами натягивает на себя одежду. После разгоряченного тела и терпкого запаха спермы, застывшего на коже, она пахнет непривычно и до тошноты отрезвляюще. Бэкхён старается не думать о том, что потерял, а что приобрел взамен – бежит от тяжелых мыслей обратно в комнату, только чтобы обнаружить винтажное кресло пустым. Вторая волна подкрадывается незаметно. Ее отголоски слышны в отчетливой нехватке воздуха и дрожи губ, когда он зашнуровывает кеды, а молчаливая громада пустого дома – единственная, кто его провожает. Бездушные пейзажи Моне больше не радуют глаз и даже чашки с остывшим чаем куда-то исчезли – словно дом, и без того нехотя открывший для него свои двери, теперь поспешно и бесцеремонно вытеснял Бэкхёна на промозглые улицы. -- - Ты чего так поздно? Я весь телефон оборвал, - Сехун подскакивает со стула, взъерошивая волосы и облегченно откладывая мобильник в сторону; его губы все красные от частых покусываний (и вряд ли на этот раз это была заслуга Криса, спокойно попивающего чай на диване). Бэкхён виновато улыбается им обоим: из-за нервозности младшего самое большее, на что эти двое сегодня были способны – светские беседы. – Если ты не был закован в цепи и поэтому не брал трубку, я прямо сейчас задушу тебя собственными руками. Сехун слишком взволнован, чтобы заметить его подавленное состояние. Крису слишком плевать на него с тем же исходом. Поэтому Бён не спеша стаскивает кеды за задники, аккуратно ставя их на полку для обуви, и только поле этого проходит в небольшую гостиную, ширкая носками по светлому ламинату. - Мы разорвали договор, - вздыхает он, тяжело опускаясь на другой конец дивана и предпочитая не обращать внимания на задумчивый хмык китайца. Слова падают с языка, словно камни, безжалостно прибивающие к земле только-только начавшие показываться ростки надежды. – Я вынудил его провести со мной ночь. И хотя знал, что последствия могут быть такими, мне казалось… казалось, что он тоже чувствует что-то… а наутро он просто выставил меня из дома, - Сехун, когда Бэкхён поднимает на него взгляд, выглядит так, как будто задохнется от возмущения сию же секунду: щеки пылают, словно соседу от души надавали пощечин всего пару минут назад. От его осуждающего взгляда некуда деться, даже если старший стыдливо опускает глаза, сцепляя дрожащие пальцы в крепкий замок. - Ты в своем уме, хён? – Сехун шипит не хуже змеи, гневно раздувая ноздри, пока не срывается на хриплый крик: - Да ты должен был вцепиться ему в штанину и не отпускать! Встать на колени, если бы в итоге это помогло. Надо было сделать хоть что-нибудь! А ты просто взял и ушел!? - Бэкхён зажмуривается, запуская пальцы в волосы и желая сейчас только одного: не слышать отчаяния в хрипнущем голосе Сехуна. Он знает, что облажался. Но что теперь-то прикажете делать? Теперь, когда пути назад уж точно не найти... - Глупый Бэкхён, - Сехун шелестит шепотом и одеждой, садясь перед ним на корточки и, как тогда, на кухне, укладывая теплые ладони на его плечи. Жест такой родной и утешительный, что Бэкхён неожиданно для себя всхлипывает и отчаянно кусает губы, чтобы не разрыдаться, чувствуя себя абсолютно сломленным всего одним человеком. Боль и эмоциональная опустошенность наседают на него с удвоенной силой, заставляя заламывать пальцы и снова сгибаться над раковиной, спуская в слив кислую, вязкую слюну. Сехун достает из заначки припрятанные сигареты и, раз уж сейчас он не скован никакими правилами, Бэкхён с жадностью выкуривает одну, даже не кашляя. Никотиновый привкус, призванный, вроде как, перекрыть горечь отчаяния и запах/вкус чужой кожи, вопреки ожиданиям не помогает ни капли. - Вы тоже меня осуждаете? – спустя время, когда в гостиной остаются только они с Крисом, а Сехун суетится на кухне, по-новой заваривая три чашки ароматного чая, его голос звучит глухо. Он не ревел, нет. Просто твердый комок непонятной боли, занявший большую часть его нутра, все так же мешает дышать. - Считаете глупым? - он переводит взгляд на мужчину, отмечая его расслабленную позу. Вот уж кому точно до лампочки все эти страсти его личного «дворца». - Сехун прав: Пак Чанёль не из тех, кому легко найти замену. И если от этого у тебя прибавится немного ума, да, ты всего лишь глупый мальчишка, потерявший над собой контроль, - отрезает тот, но в этих словах Бэкхён не замечает злорадства. На самом деле, он даже считает, что Крис прав. Несколько минут они молчат под нестройный звон чайных ложек, размешивающих сахар на кухне, пока китаец не поворачивается к нему, усмехаясь уголком полных губ: - Ты поддался желанию, и в этом нет твоей вины. Разве только в том, что ты позволил себе поддаться первым, - добавляет он с лукавым блеском в глазах, который в представлении Бёна совершенно не вяжется с его холодным образом. Впрочем, этот доверительный эффект длится всего пару мгновений – не успевает он опомниться, как Крис снова надвигает на глаза брови в своей привычной манере. – Но помощи от меня больше не жди. Ты упустил свой шанс. - И что… - голос позорно срывается, вынуждая его прокашляться в кулак. – Неужели нет никакой возможности восстановить договор? Или я уже не смогу вернуть его? – одна мысль о том, что он так легко упустил возможность быть с Чанёлем, всего лишь поддавшись порыву, кажется, раскаленными иглами впивается в легкие. Боль невыносимая, но Бэкхён терпит, не подавая вида. За время обучения у Пака его отлично вымуштровали контролировать свои эмоции на публике. Но никто почему-то так и не подсказал, как унять ту бурю, что бушевала внутри. - Если только он сам этого не хочет... боюсь, что ничего не выйдет, - Крис даже не пытается скрыть скепсис в голосе. Еще той ночью в клубе Бэкхён чувствовал, что китаец далеко не в восторге от его знакомства с Паком, и теперь это недовольство постепенно выплывало на поверхность. – На этот раз Сехун ошибся, - добавляет тот, поднимаясь на ноги и, очевидно, собираясь попрощаться со своим сабмиссивом, который все еще гремел чем-то на кухне. Бэкхён переводит на Ву вопросительный взгляд, снова ловя себя на мысли, что младшему повезло с доминантом – китаец был достаточно обходителен и заботлив, когда дело касалось О Сехуна. – Вы с Чанёлем ничем друг другу не помогли. Сделали только хуже. И с этим Бэкхён не может не согласиться. Без еженедельных встреч с Паком жизнь Бэкхёна возвращается в прежнее унылое русло: он просыпает первые пары, отказывается от заботливо приготовленного Сехуном завтрака, предпочитая оставлять часть вчерашнего ужина в раковине, и берет в привычку таскать сигареты из сехуновой заначки. Последний на него не ругается и не пытается воспитывать – только укоризненно поджимает губы, стараясь все реже оставлять Бэкхёна одного по вечерам. Крис захаживает к ним все чаще и с каждым таким визитом кажется Бёну все суровее. Хотя, может, все дело в густых бровях – ему-то что с того? У Бэкхёна в груди – Сахара, потому что без Чанёля существование кажется сплошной засухой, когда только-только начал привыкать к муссонам. Время неторопливо близится к Рождеству, а Бён заваливает два экзамена разом и чуть не вылетает из университета, выслушивая от ректора о том, что совсем скатился и думает вовсе не об учебе. Юноша тянет губы в болезненной улыбке, разрезающей осунувшееся лицо пополам, словно прозрачная леска – какая уж тут учеба, когда проще удавиться, чем вытравить из себя болезненную привязанность к человеку, которому ты не нужен. Ни насовсем, ни даже на три дня в неделю. Он не пытается искать встречи с Паком. Знает, что бесполезно. Они даже вертятся в совершенно разных кругах, так что о точках «случайных» пересечений не может быть и речи. Да и к тому же, что он скажет, если вдруг подвернется возможность, пусть даже самая абсурдная и призрачная, увидеть Чанёля? Без его рук и твердого, поставленного голоса Бэкхён снова постепенно закрылся в своей раковине, словно и не было последних месяцев, так что, скорее всего, так и будет хмуро смотреть в пол, ссутулившись так, будто взвалил на плечи все свои тяжелые мысли. Каким-то утром из бесконечной череды таких же сопливых от дождя вперемешку со снегом приходит осознание того, что он погряз в Пак Чанёле слишком прочно. Бэкхён делится этим с соседом, кутаясь в поношенный бомбер грязно-серого цвета и обнимая ладонями чашку с горячим чаем на их стерильной кухне, как целую кучу дней до этого. Сехун болезненно заламывает брови, что не очень-то на него похоже, и молча сосет фильтр незажженной сигареты, потому что запреты Криса никто не отменял. Блондину внезапно думается, что сероватые ленты дыма здесь были бы очень кстати, просачивающиеся в легкие и плавно плывущие между металлическими ножками перевернутого табурета – последнего признака затеянной Сехуном уборки. - А твой Уайльд говорил что-нибудь о том, как справиться с последствиями? – в ленивой (но скорее уж напряженно застывшей) тишине кухни вопрос старшего звучит хрипло, ломано, вырванный из потока неозвученных мыслей. – Ну, когда все-таки поддался искушению? – он поднимает на соседа взгляд, но Сехун так и не находится с ответом. В глазах Бэкхёна – усталость тысячи клерков, не успевающих вовремя сдать годовой отчет. И хотя младший все еще считает, что тот сам позволил ситуации с Паком зайти тупик, смотреть, как Бэкхён буквально загоняет себя в депрессию, нет уже никаких сил. - Хён, давай съездим к твоим родителям на каникулы. Ты ведь говорил, что они нас обоих звали, - предлагает он не то, чтобы с энтузиазмом и предвкушением, но надеется, что родные с детства места и люди помогут Бёну хоть немного прийти в себя. Тот улыбается так же болезненно, походя на дряхлого старика, который безбожно устал от жизни и только ждет удачного момента, чтобы пустить пулю себе в висок или, на худой конец, шагнуть под поезд, и это заставляет Сехуна снова чувствовать себя смутно виноватым. Если бы не он, Бэкхён никогда бы не разобрался в своих желаниях. Если бы не он, не познакомился бы с Паком. Но, если бы не он… был бы Бэкхён счастлив в своем неведении? - Я хочу побыть один, - выдыхает старший, и голос его такой же бесцветный, как вымоченная в белизне половая тряпка, которую Сехун бросил в ведро в углу ванной. – Да и тебе не помешало бы проводить больше времени с Крисом. Я же не идиот, Сехун, а у него не бесконечное терпение, - Бэкхён ломко смеется, замечая покрасневшие кончики ушей соседа, и легко хлопает младшего по плечу. – Не переживай, послушаю треп матери, отдохну, повидаюсь с отцом и бабушкой… может, даже отъемся немного перед началом семестра… - Сехун понимает, что его, как бы парадоксально это ни звучало, пытаются приободрить, и на этот раз сдается. Кто знает, вдруг небольшой отдых вдали от изученных уже вдоль и поперек столичных улиц и клубов пойдут Бёну на пользу? Уезжает Бэкхён рано утром, пока сосед еще не успел не то, что приготовить завтрак – даже вернуться домой из клуба. На спине у него забитый самым необходимым рюкзак, а впереди – четыре бесконечно занятых самокопанием часа в дороге, которые он проводит, погрузившись в музыку и пролетающие за окном поезда пейзажи. Родителям о своем приезде юноша тоже не сообщает, а потому мама, едва завидев его на пороге, визжит от радости и кидается на шею, обещая приготовить самый вкусный ужин. Впрочем, не то, чтобы он собирался много съесть. Нельзя сказать, что Бэкхён отвык от дома – атмосфера здесь не изменилась совершенно с того времени, как он переехал в Сеул для учебы, – но в свете последних событий все видится ему немного иначе. И даже плакат на стене в его комнате с изображенным на нем байкером, оседлавшим красавца-харлея, невольно отдает чем-то непривычным, мыслями возвращая Бёна к Чанёлю. К его словам, его голосу и прикосновениям. Он тяжело опускается на свою кровать, заботливо застеленную мягким синим пледом с белыми пятнами ракет, и с силой трет лицо ладонями, окончательно и в полной мере понимая, что ему не сбежать от этих чувств. Если уж Пак Чанёль, сам того не осознавая, последовал за ним из Сеула в Пусан, сможет ли Бэкхён вообще выбросить его из мыслей хоть когда-нибудь? Дни дома тянутся подобно душистой домашней карамели, размазываясь в сплошную тонкую полоску, которую так сложно потом оттереть с пальцев. Бэкхён проводит их, бесцельно гуляя по округе, иногда забегая то в одно, то в другое кафе, чтобы перекусить и выпить чашку кофе. И есть в этой чашке с толстым слоем пушистой пены какой-то вызов, доля какого-то бунтарства, хотя и никому уже ненужного – наказывать его за вредный напиток все равно некому. И пусть даже от осознания этого на языке горько и кисло одновременно, пусть даже пара унизительно-горячих капель успевает скатиться вниз по щеке до того, как он стыдливо смахнет их ладонью. Краем сознания Бэкхён понимает, что ему нужно двигаться дальше, и чашка кофе (самая обычная, белая и безликая) – уже начало пути. И все же, чопорно-строгий образ слишком крепко сидит у него внутри. Кажется даже, что чувствами к этому отстраненному мужчине Бэкхён прикипел так сильно, что его уже не выцарапать – Пак Чанёль у него под кожей, в артериях, венах, легких, и без него юноша задыхается. Наверное, именно поэтому, когда он возвращается домой, а на пороге его встречает озадаченная мама со словами о том, что в гостиной его ждет молодой мужчина, все внутренности вдруг сладко сжимает в крохотный комок. Бэкхён невольно выпускает из ослабевших пальцев рюкзак, который везде таскал с собой, за задники сбрасывает ботинки и раздевается на ходу, замирая в дверях гостиной. Перед глазами невольно всплывает и тут же тускнеет чужой точеный, задумчивый профиль, чуть сутулые плечи, обтянутые рубашкой, словно второй кожей… - Здравствуй, Бэкхён, - с углового дивана ему мягко улыбается Ким Чонин, опуская на блюдце самую обыкновенную чашку с чаем, который расфасовывают в пакетики. Бэкхён поджимает готовые было сложиться в улыбку губы, с горечью понимая, как просчитался. Почему-то простая и вовсе не изысканная обстановка комнаты совсем не вяжется с лоском чужого костюма и блеском запонок, вызывая в представлении юноши диссонанс – Ким Чонин для него такой же незнакомый и далекий, как Альфа Центавра. Поэтому младший молчит, стараясь скрыть всю палитру выступивших на лице эмоций, но это вызывает у мужчины легкий, с заметной долей сожаления смешок. – Кажется, ты хотел увидеть кого-то другого. Прости, что не оправдал ожиданий. И в этот момент Бэкхён ненавидит себя за то, как болезненно сжимается сердце, которому дали призрачную надежду и тут же отняли ее. - Как Вы меня нашли? – с голосом справиться оказывается куда легче, чем с разочарованным видом, хотя Бэкхён, говоря совсем уж откровенно, не очень-то и старается его скрыть. Чонин закидывает ногу на другую и вальяжно растекается по дивану, неспешно осматривая гостиную, будто до этого у него не было на это времени. Взгляд по-кошачьи прищуренных глаз проходится по глянцевому пианино, ненадолго задерживается на семейных фотографиях, прежде чем вернуться к Бэкхёну. - Мне казалось, сначала ты должен спросить о цели моего визита… Но не суть. Моих связей было достаточно, чтобы проследить твой путь от съемной квартиры до родного дома. Здесь, кстати, весьма уютно. Теперь понимаю, почему в такой момент тебя потянуло именно сюда. Где еще залечивать душевные раны, как не в своем «логове», - Ким одобрительно кивает, снова потянувшись за чашкой почти остывшего чая, а Бэкхён хмурится, ощущая в интонациях старшего открытое пренебрежение. - Что Вы здесь забыли? – раз уж мужчина не утруждает себя этичностью, Бэкхён тоже может сделать себе в этом послабление. Чонина, как видно, задевает формулировка вопроса: уголки его губ, чуть дрогнув, поднимаются еще выше в попытке скрыть недовольство. - А ты не привык ходить вокруг да около, да? – резюмирует тот вполголоса. Бэкхён не утруждает себя ответом, опускаясь в кресло напротив мужчины, но не чувствуя ту скованность, которую ощущал в первые минуты знакомства с Чанёлем. Здесь, в этой комнате, в этом доме, хозяин именно Бэкхён, и Чонин это чувствует – его ненавязчиво сканирующий взгляд замирает на беспристрастно поджатых губах, а после поднимается к медовым глазам, больше не отпуская их в попытке утвердить превосходство. – У меня есть к тебе заманчивое предложение… - Думаю, я знаю все, что Вы можете мне предложить. И заманчивым это предложение будет только для Вас, - отрезает Бэкхён с уверенностью и холодностью, которых никогда не замечал за собой ранее. Все-таки, Пак Чанёль научил его не только подчиняться, но и давать отпор. Научил отстаивать свою свободу, желания, мысли и принадлежать ему. Ощущать это странно и болезненно, но юноша чувствует: даже после того, как их договор был расторгнут, Бён Бэкхён все еще принадлежит Пак Чанёлю. - Я не буду Вашим сабмиссивом, - мужчина все еще не отводит взгляд, хотя где-то за пренебрежительностью и легкой насмешкой Бэкхён замечает уязвленность. Очевидно, Ким Чонин не привык к подобным стоп-фразам. – У меня уже есть хозяин, - озвучивает он хрипло и ломко то, во что, наконец, сложилась сосущая пустота внутри, что ревела и скреблась внутри него все это время, и от звучания этих слов становится неожиданно легче. Словно кто-то заботливый разделил с ним тяжкий груз мыслей и переживаний пополам, но на деле все было намного проще. - Что ж, - Ким подает голос не сразу. Судя по всему, ему требуется какое-то время, чтобы окончательно прийти в себя после настолько откровенного отказа, поэтому он неловко прокашливается, зачесывая смуглыми пальцами растрепавшиеся волосы. – Очевидно, я только зря потратил на тебя время, - на этот раз пренебрежением в его голосе можно было бы убить, но Бэкхён, целиком и полностью погрязший в собственных мыслях и заново осознающий собственное «я», которое после долгих истязаний признало, наконец, главенство над собой, даже не обращает на него внимания. Мужчину никто не провожает, а Бэкхёна никто не трогает весь остаток вечера, словно давая ему время подумать. Чонин не зря проделал весь этот путь, чтобы увидеть его – Ким знал, что их с Чанёлем больше не связывает договор. А значит, для него слова Бэкхёна прозвучали лишь отмазкой, но это, в конечном итоге, не так уж важно. Кому нужен сабмиссив, зациклившийся на другом? Бэкхён ложится на бок, сгребая ракетово-синий плед руками, и подтягивает ноги к груди, упрямо запрещая себе же себя жалеть. К моменту его возвращения в Сеул снег ровным, но непростительно тонким слоем покрывает мокрый асфальт, чавкая под ногами, как свежая жвачка. Юноша подбрасывает на плече рюкзак и топчется на остановке перед вокзалом, стараясь согреть руки в карманах парки, вот уже полчаса. Сехун, обещавший подобрать его вместе с Крисом, подло опаздывал, а пальцы с каждой минутой немели все отчетливее. И Бэкхён и рад бы поехать на автобусе, но последнюю мелочь спустил на сигареты в вагоне-ресторане, о чем сейчас очень жалеет. Облачко пара, которое юноша выдыхает на замерзшие руки, тут же рассеивается промозглым ветром, не оставляя ему даже призрачной надежды на тепло. И вот, когда с пальцами, казалось бы, можно было попрощаться, перед ним тормозит, разбрызгивая перемешанный с грязью снег в разные стороны, черный внедорожник Ву. Бэкхён, облегченно выдохнув, распахивает заднюю пассажирскую дверь и забирается в теплый салон, сразу же начиная ворчать: - Даже знать не хочу, чем вы таким занимались, что опоздали аж на полчаса. Я продрог, как мразь, пока вас ждал, поэтому с вас большой обжигающий мо… - стараясь завернуть заледеневшие пальцы в шарф, юноша поднимает взгляд на водителя, и ставшее привычным за последние две недели «мокко» так и не срывается с замерзших губ. Из зеркала заднего вида его рассматривают два прищуренных темных глаза, и принадлежат они явно не домину его соседа по квартире. Внутри Бэкхёна вскидывается целый ворох мыслей, но прежде, чем он успевает озвучить хотя бы одну, Чанёль включает печку на десяток градусов сильнее и выруливает обратно на дорогу. Начинать разговор первым младший откровенно трусит, а Пак, судя по всему, не спешит подавать голос, и Бэкхён пока не уверен даже в том, что ему это не снится. Он впивается непослушными пальцами в кожаную обивку сидений и сверлит взглядом следящие за дорогой глаза в отражении зеркала, жадно изучает заново сильные пальцы, лежащие на руле, и циферблат часов, случайно выглянувших из рукава. Ему до последнего не верится в то, что перед ним сидит Пак Чанёль, а не его больная, продуманная до мелочей фантазия. - Я прошу прощения за то, что заставил Вас стоять на холоде, Бэкхён, - раздается чужой мурлыкающий бас, едва слышный за урчанием двигателя и шумом печки, и темные глаза в зеркальной глади на мгновение встречаются с бэкхёновскими. Это короткое пересечение взглядами рассылает приятную дрожь по всему телу, и январский холод здесь вовсе не при чем. - Почему… - в голове блондина роится уйма вопросов, но произнести удается только один, вмещающий в себе все остальные: «почему Вы здесь?», «почему извиняетесь?», «почему везете меня куда-то?», «почему появились только сейчас?», «почему?», «ПОЧЕМУ?»… - Сначала Вам нужно согреться, - и говорится это таким безапелляционным тоном, что отпадает всякое желание возражать. Бэкхён снова чувствует себя настолько безвольным рядом с этим мужчиной, что на лицо просится глупая улыбка, которую он – безуспешно, впрочем – пытается скрыть в вязанном шарфе. Хорошо. Хотя бы несколько минут, пока грязный снег тихо шуршит под шинами и работает печка, Бён может насладиться ставшей уже родной близостью и запахом. Юноша закрывает глаза, и он – терпкий, пряный и тяжелый – окутывает его, словно дымовые кольца на их с Сехуном стерильной кухне, пробираясь в легкие и навсегда застревая там, по соседству с его неспокойным сердцем. Чанёль паркует машину на подземной стоянке, и еще несколько минут они шагают рядом в полной тишине, прежде чем заворачивают в какой-то ресторан, который мужчина, казалось, выбирает наугад. Но Бэкхён-то знает, что это только кажущееся ощущение – Пак Чанёль не был бы самим собой, если бы не распланировал все заранее. Его страсть и стремление к абсолютному контролю над всем и вся полыхала вокруг него, вибрировала, сотрясая морозный воздух, однако, не каждому удавалось рассмотреть это в собранном, хоть и учтивом мужчине. Он открывает перед юношей дверь, и поток теплого воздуха, приправленный аппетитной ноткой кофе, обдает Бэкхёна с ног до головы, заставляя приятно поежиться. После того, как им приносят чашку неизменно зеленого чая и ароматный мокко в пузатой кружке, блондин немного расслабляется, обнимая горячий напиток узкими ладонями и украдкой поглядывая на того, кому последние несколько месяцев всецело принадлежат его мысли и чувства. Пак Чанёль пьет свой чай так, словно они все еще сидят в его крохотной и бесконечно уютной гостиной – бессовестно раздевая Бэкхёна обсидианово-глянцевыми глазами. И ярко-красные кончики ушей младшего кричат, словно в рупор, о том, что юноша практически чувствует, как этот взгляд оставляет горящие следы на коже. Хочется закрыться от него, закутаться в парку, которую Бэкхён оставил на вешалке в гардеробе, потому что взгляды эти пробуждают воспоминания о хриплом голосе, отдающем приказы, и холоде черной кожи креплений. Приходится прокашляться, намекнув Паку на такую неожиданную наглость с его стороны, и опустить взгляд в кружку, выдыхая практически на грани слышимости: - Где Сехун и Крис? – у Бэкхёна просто не хватает духу открыто спросить, зачем Чанёль приехал. Наверное, после стольких дней он безумно боится услышать в ответ, что у старшего просто не было выбора, уже успев надумать себе слишком многое. Юноша хмурится, по давней привычке закусывая губу из-за непонятной обиды, вдруг взметнувшейся где-то в груди под гнетом все тех же «почему?». И Чанёль, будто безошибочно считывая его состояние, вертит в руках свою чашку, не спеша отвечать. Когда пауза затягивается, Бэкхён поднимает на него взгляд, смотря исподлобья, невольно любуясь нерушимым спокойствием на красивом лице мужчины, вспоминая мягкость губ и легкую шероховатость щетины на волевом подбородке той ночью… - Наверное, все еще заперты в моем кабинете. Если Ифань, конечно, не выбил мне дверь, - в голосе Пака нет и намека на сожаление, его тон ровный и даже задумчивый, зато Бэкхён чуть не давится своим кофе, теперь уже смотря на мужчину во все глаза. Заперты? И как это понимать?.. - Почему?.. – тянет он, все еще не определившись, что именно хочет спросить, но Чанёль подхватывает: - Почему я их запер? – и младший может только кивнуть в ответ, решая не перебивать внезапно начавшийся поток откровений. Это так не похоже на Пака, который все время их непродолжительного знакомства только и делал, что отдавал приказы, что юноша не в состоянии даже отвести от него взгляд. – Потому что твой сосед отказывался говорить время прибытия твоего поезда,очевидно, считая, что мне лучше вообще пропасть из поля твоего зрения, а Крис его поддерживал. Номер телефона ты, к слову, сменил, если помнишь, в университете не появлялся, дома тебя тоже не было… И как я после всего этого должен был тебя искать? – Бэкхён впервые видит, чтобы Пак Чанёль нервничал настолько, что даже забыл на время о своей строгой учтивости. Сейчас в его глазах горел гневный огонь, подпитанный невольным игнором со стороны Бэкхёна, который даже не подозревал о том, что его так отчаянно ищут. От осознания этого все те переживания, что клубились у него внутри, резко ухают вниз, утягивая за собой и драгоценный кислород из легких – приходится сделать резкий и шумный вдох, чтобы не задохнуться. - В универе… были каникулы… - оправдывается он ломко, застыв перед Паком, словно безвольный мышонок перед коброй, с остывающей чашкой в руках. Юноша пытается подавить до безобразия счастливую улыбку, и из-за этого лицо, наверное, перекашивает, но ему плевать. Пак Чанёль не избегал его. Он хотел встретиться. И даже угнал у Ву машину ради встречи с Бэкхёном. - Если еще раз пропадешь, клянусь, я отхожу тебя ремнем до кровавых полос, - мужчина совсем немного сбавляет громкость вибрирующего баса, наклоняясь к нему через столик, и Бён ощущает, как позорно дрожат пальцы от желания сейчас же подставить ему задницу, словно его резко дернули за цепь в ошейнике и указали на пол. И плевать, что кафе, намеренно выбранное Чанёлем в самый разгар обеденного перерыва, под завязку забито посетителями. Под его жарким взглядом Бэкхён весь съеживается и быстро проходится языком по губам, не в силах вытеснить из мыслей всплывшие образы. Он неловко молчит вплоть до того, как в кружке не остается больше ни капли кофе, и Чанёль, убедившись, что тот окончательно согрелся, оплачивает счет. Дорога до подземной парковки на этот раз занимает на пару минут дольше: мужчина, засунув руки в карманы пальто, неспешно шагает впереди, а Бэкхён плетется за ним, все еще не в силах определиться с тем, какие ощущения у него вызывает вся эта ситуация. Нет, его чувства к Паку не изменились, но это состояние какой-то невесомости между ними размером ровно в полтора бэкхёновых шага отчего-то заставляет бояться. Сейчас юноше снова кажется, что между ними с Чанёлем целая пропасть, и ему все так же не позволят даже коснуться обтянутого черным твидом плеча. - Но у нас ведь… больше нет договора, - блондин почти шепчет, испугавшись собственных слов и тут же прикусив язык – парковка, будто бы издеваясь над измученным мальчишкой, многократным эхом разносит по темным уголкам бетонной автоколыбели отголоски фразы, успевшей сорваться с губ. Поднять глаза на повернувшегося к нему Чанёля и увидеть разочарование на его лице неимоверно страшно, поэтому юноша опускает голову и напряженно молчит, пока в поле зрения не появляются лакированные носки чужих ботинок с влажными разводами. Шаг – и пропасть стремительно уменьшается. Пальцы уверенно сжимают тонкий подбородок, заставляя юношу встретить твердый, пропитанный концентрированной тьмой взгляд. Древние мифы приписывали такие взгляды сиренам, что безжалостно топили целые флоты, и Бэкхён был бы совсем не против пойти ко дну следом за этим мужчиной. Время между ними замедляет свой ход, воздух застревает на подходе к легким, но младший отчего-то не чувствует, что задыхается, зато отчетливо ощущает четыре слова, выдохнутые ему прямо в губы: - Ты принадлежишь мне, Бэкхён? – вкрадчивый голос окутывает его сладкой патокой, вьет веревки, ломает, крошит, растирает в пыль, а потом создает заново более совершенным. Бэкхён тает в этих сильных руках, готовый принять от Пак Чанёля хоть кнут, хоть пряник. Где-то в глубине стоянки раздаются неторопливые шаги, отвлекая младшего – его нервный взгляд устремляется сквозь ряды безучастных автомобилей, пока не возвращается обратно к Чанёлю. Тишина парковки прислушивается к их негромким голосам, но ничего не слышит, и далекий обиженный визг автомобильных шин оповещает их о том, что они снова одни. - Да, - выдыхает он с готовностью, завороженный медленно растекающейся по чувственным губам улыбкой, такой редкой и потому такой ценной. Сердце будто замирает на тысячную долю мгновения, страшно сделать даже вдох, чтобы не разрушить пьянящее очарование момента. Кажется даже, что парковка плывет перед глазами, и приходится крепко вцепиться в рукав Пака, сжимая пальцами черный твид. - Отвечай, как следует, - требует мужчина, хотя на дне темных глаз Бэкхён отчетливо видит игривый блеск. Горячие ладони по-хозяйски оглаживают спину, безошибочно находя подушечками пальцев созвездие родинок прямо на левой лопатке, отчего-то заставляя юношу слегка покраснеть, потому что Чанёлю, кажется, не нужно даже раздевать его, чтобы видеть. - Да. Да, сэр, - шепчет младший на выдохе, ощущая, как все его существо тянется ближе, стремится прижаться к сильному телу и остаться рядом как можно дольше. Пак, будто разгадав его мысли, сокращает расстояние между ними до минимального, так, что Бэкхёну приходится уткнуться носом в обжигающий изгиб его шеи, пропитанный бесподобным запахом горчащего парфюма. – Я принадлежу Вам… - он закрывает глаза, пропадая в них без остатка – Чанёле и аромате его тела – и точно знает: это взаимно. А Уайльд… Уайльд плохого не советует.