После войны

Айзен хотел стать богом - и стал им. Ичимару хотел стать богоубийцей - и тоже преуспел. Но затем бог воскрес. Перед смертью Ичимару успел увидеть Рангику. Она плакала, и его пронзило внезапным осознанием: все, все, что он делал, было ради того, чтобы Рангику больше не плакала, и вот она плачет, плачет из-за него, и ничего уже нельзя поправить. С этой мыслью он умер и попал в ад. Ад был наполнен тяжелой черной водой, и Ичимару отчаянно пытался выплыть наверх, к воздуху, а темнота утягивала его вниз. Внизу было хуже всего - там были только боль, и жар, и тяжелый камень, который лежал на груди и не давал дышать. Иногда удавалось подняться выше, и тогда Ичимару казалось, что он в Сейретее и ждет казни. Почему-то Рангику была рядом с ним - как ее пропустили в тюрьму? - и он спрашивал, долго ли еще ждать, а она гладила его лоб прохладной рукой и говорила: “Потерпи, Гин, еще немного потерпи.” А иногда он был в Лас Ночесе, и снова Рангику была рядом, и он боялся, что ее схватят, и просил, чтобы она ушла. Но она не уходила, а повторяла, что надо еще потерпеть и тогда все наладится. А иногда он лежал в темной комнате, которой никогда не видел при жизни, и чувствовал, что правая рука у него очень затекла. Он пытался пошевелить пальцами, но пальцы не слушались. Тогда он начинал шарить левой рукой, чтобы размять ею правую - шарил и шарил, но почему-то никак не мог нащупать. Это было так глупо, что он не может найти свою руку, и от нелепости происходящего, от собственного бессилия он начинал плакать и снова проваливался в мертвую глубину. А потом он проснулся, и вокруг не оказалось ни давящей темноты, ни Сейретея, ни Уэко Мундо. Была комната - светлая и незнакомая. Возле его постели сидела на стуле усталая Рангику и что-то читала. Он хотел сказать, как сильно по ней истосковался, но в горле у него было сухо, как в пустыне, и он только засипел. Рангику встрепенулась, приподняла ему голову и поднесла ко рту стакан с водой. - Ты знаешь, - сказал он, когда напился. Ему казалось, что он говорит громко, но она наклонилась к самым его губам, чтобы что-нибудь расслышать. - Ты знаешь, у меня все время ужасно чесалась рука. А я никак не мог ее нащупать. Так смешно. Но уж теперь-то я ее почешу. И тогда Рангику сказала: “О, Гин!” - и заплакала. Сперва ему показалось, что ад закончился. Должно быть, смена декораций так на него повлияла. Наверняка грешникам, переместившимся из одного круга ада в следующий, тоже в первый момент казалось, что все наконец стало налаживаться. На самом деле бескрайняя черная вода ушла, но ад остался. Он был очень слаб. Он даже не думал, что можно сделаться таким слабым. Самые простые вещи, рутина, которую он прежде делал, не замечая, теперь требовала невероятных усилий. День распадался в вереницу сложных задач - одеться, поесть, сходить в туалет. Рангику помогала ему: придерживала его трясущуюся руку, чтобы он ничего не расплескал, поддерживала под локоть, помогала застегнуть ширинку (он не сразу научился делать это одной рукой). Рангику все время была рядом, и это было куда хуже, чем тяжелая черная вода. Отдыхая между трудами, он делал вид, что читает, или делал вид, что смотрит телевизор, или делал вид, что спит. И думал, думал, думал. Триста лет он был самым умным, самым хитрым, он все знал и понимал лучше всех, у него был самый лучший план - и все это закончилось ничем. Ему казалось, если бы он сумел нанести Айзену хоть какой-то урон, сейчас было бы намного легче. Если бы своим нападением он ослабил Айзена, пробил брешь в его защите, и потом этот мальчишка, Ичиго, победил бы благодаря этой бреши - тогда все было бы оправдано. Но ужас был в том, что он не сделал вообще ничего. Он просто впустую потратил триста лет, погубил - в том числе бездействием - кучу народа, погубил себя, погубил Рангику - и ничего не смог сделать Айзену. Это невозможно было осознать, невозможно пережить, а еще невозможнее было каждый день видеть Рангику, слышать ее голос, вдыхать запах, говорить с ней. Ичимару не знал, как с ней говорить. Прости меня, Рангику, я прошу, прости меня, хотя я знаю, что меня невозможно простить. Я только хотел, чтобы ты не плакала, все, что я делал, я делал ради того, чтобы ты не плакала больше, но это неправда, хватит лгать, все, что я делал, я делал ради своей дурацкой мести, и ты плакала из-за меня чаще, чем из-за чего бы то ни было. Я сломал твою жизнь, Рангику, я ломаю твою жизнь сейчас, я не знаю, как ты смогла оставить службу и сможешь ли вернуться, я боюсь спрашивать. Лучше бы я погиб, Рангику, я рад был бы погибнуть, чтобы ты поплакала из-за меня еще немного - напоследок - и зажила бы нормальной жизнью, которой заслуживаешь. Вот что он хотел бы ей сказать, но вина и отчаяние сковывали ему язык. После этих слов можно было только умереть, чтобы освободить ее наконец от своего утомительного общества, и поэтому он молчал. “Сегодня солнечно”, - говорила она, и он отвечал: “Ну надо же”. “Интересный фильм”, - говорила она, и он отвечал: “Пожалуй”. “Как ты себя чувствуешь?” - говорила она, и он отвечал: “Отлично”. В Уэко Мундо она не была так далеко от него, как сейчас. Так безнадежно далеко. Несколько раз заходил Урахара. Он водил над Ичимару загадочно пищащим приборчиком и приговаривал: “Откройте рот, больной, дышите - не дышите.” Ичимару, подыгрывая ему, закатывал глаза и томным голосом спрашивал: “Скажите, доктор, я буду летать?” Урахара ему никогда не нравился. Он Урахаре, скорее всего, тоже. Особенно если вспомнить, что, когда Урахару обвиняли во всех грехах и изгоняли на Грунт, он, Ичимару, молчал и не пытался развеять заблуждения капитанов. И тем не менее именно Урахара спас ему жизнь, не дал истечь кровью на поле боя, помог им с Рангику скрыться, раздобыл гигаи, нашел квартиру на Грунте, снабдил деньгами и всем необходимым... К счастью, в первое же свое посещение он избавил Ичимару от тягостной неловкости, сказав: - Я вижу, капитан Ичимару, что вас прямо-таки переполняет благодарность. Прошу вас, однако, не раскупоривать этот фонтан. Все, что я сделал, я сделал не ради вас, а ради вашей прекрасной сиделки. - Как хотите, - ответил Ичимару с облегчением. В этот момент он в самом деле ощутил благодарность. Урахара приносил последние новости из Сейретея. Все текло, все двигалось. Айзен сидел в тюрьме. - Меня беспокоит, - признался Урахара во время одного из визитов, - что он не выглядит огорченным. Он даже не выглядит растерянным. Мне казалось, поражение должно было сильнее его расстроить. У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет, капитан Ичимару? - Ничего конкретного сказать не могу, - отвечал Ичимару. - Но будьте уверены: когда его темница падет и он выйдет наружу во всем блеске своего божественного величия, он обязательно вам скажет, что все прошло в полном соответствии с его планом. К этому моменту он уже уверился в том, что сам остался жив тоже в рамках Айзенова плана. Наверняка Айзен специально не нанес ему смертельного удара, зная, что живому Ичимару будет гораздо хуже, чем мертвому. - Сегодня пойдем в парк, - сказала Рангику. - В парк? - переспросил он. - Парк - это далеко. Парк действительно был очень далеко - нужно было пройти насквозь сквер, где они гуляли обычно, и еще перейти две улицы. Один раз они уже пытались дойти до парка, но посередине дороги Ичимару совсем устал, и пришлось повернуть обратно. - В парк, - повторила Рангику. - Собирайся, Гин. Тебя там ждет сюрприз, в парке. И по ее голосу, по выражению лица он в мгновение ока догадался, какой это будет сюрприз. Ну конечно. Она притащила из Сейретея лейтенанта Киру. Привести старого боевого товарища, который поддержит и ободрит хандрящего раненого - это было абсолютно в духе Рангику. Ей самой, наверное, такой способ помог бы, но Ичимару с трудом выносил лейтенанта Киру, даже когда был здоров. При мысли о том, как лейтенант будет тяжко вздыхать над ним, поднимать брови и отводить глаза, он внутренне содрогнулся и сказал: - Там, кажется, дождь собирается. Давай никуда не пойдем, ну его, этот сюрприз. - Гин, - ответила Рангику, - ты, конечно, несчастный зайчик и все такое, но надо уже что-то с собой делать. В ее голосе проступила тяжелая, многодневная усталость, и тогда он устыдился и начал собираться. Он оделся, затянул липучки на кроссовках - теперь вся обувь у него была на липучках. Повернулся к Рангику, чтобы она застегнула ремень - это ему пока не давалось. Она застегнула, поправила завернувшийся воротник рубашки, а пустой правый рукав сунула за ремень. Ичимару бесил этот пустой рукав. Почему нельзя было оставить руку гигаю, спросил он Урахару. О, ответил Урахара, это плохая практика. Нехорошо, если у гигая есть конечности, которыми владелец не может пользоваться. Можно случайно повредить такую конечность и не заметить, потом начнутся всякие осложнения, гангрена, гигай придется выбросить. Да и вообще, капитан Ичимару, вам это только на пользу. Привыкайте потихоньку. Небо хмурилось, но совершенно непонятно было, пойдет ли дождь прямо сейчас, или через час, или не пойдет сегодня вовсе. Ичимару медленно брел через сквер, Рангику шагала слева от него и чуть сзади, готовая поддержать, если он вдруг споткнется. Они теперь везде так ходили. Людей на улице было немного - будний день, все на работе - и все же Ичимару все время чувствовал, как чей-то жалостливый взгляд скользит по нему, задерживаясь на пустом рукаве. Раньше, когда они с Рангику выбирались на Грунт, он тоже часто ощущал на себе чужие взгляды. Мужчины смотрели им вслед, и Ичимару знал, о чем они думают: как это такой обмылок да вдруг подцепил такую шикарную женщину?! Те взгляды доставляли ему удовольствие. Новые, в которых сквозило: “такая молодая, такая красивая, связала жизнь с инвалидом” - были невыносимы. Они благополучно преодолели сквер, перешли обе улицы. Тут выяснилось, что для того, чтобы попасть в парк, надо подняться по старой мраморной лестнице. Какой идиотизм, устало поразился Ичимару, карабкаясь по ступенькам, кто это придумал? А если бы я был мамашей с коляской? Или старой бабкой? Впрочем, я и так как старая бабка. Наконец лестница осталась позади, и они побрели по широкой песчаной дорожке, мимо мамаш с колясками и старых бабок, которым как-то удалось просочиться в парк. Ичимару пытался отдышаться после подъема и одновременно выглядывал белобрысую голову лейтенанта Киры, и когда Рангику сказала: “Ну вот и сюрприз, Гин” - это застало его врасплох. Он обернулся к скамейке, на которую она указывала, и обомлел. На скамейке сидел он сам, точная его копия, разве что одетая по-другому. Но поражало не столько удивительное внешнее сходство, сколько удивительная мимика двойника: рот его скалился в жуткой, как у мертвеца, и совершенно безумной ухмылке; левый глаз скрывала повязка, правый же был широко открыт и горел мрачным алым огнем. - Йо! - поздоровался кошмарный доппельгангер. - Привет, Нноитора, - ответил Ичимару, охваченный сильнейшим дежа вю. - Хорош, да? - спросила Рангику. - Меня чуть удар не хватил, когда я его впервые увидела. Привет, Нелл! - Привет! - заулыбалась синеволосая красавица, сидящая рядом с фальшивым Ичимару. - Здравствуйте, господин Ичимару! Ичимару тяжело опустился на скамейку. Сюрприз Рангику действительно оказался полным сюрпризом. - Я ничего не понимаю, - признался он. - Откуда вы оба взялись? Нноитора, я слышал, тебя чуть ли не пополам разрубили. И, Нелл, я очень рад видеть тебя в добром здравии, но ты ведь тоже... - А я вернулась, - объяснила Нелл. - После того, как Нноитора проиграл капитану Зараки. Я смогла вернуться в прежнюю форму, и мы вдвоем выбрались из пустыни. А потом... Она рассказывала, как они с Нноиторой вернулись в Лас Ночес и обнаружили, что все там пришло в упадок, все одичали и жрут друг друга, и как они решили, что безопаснее будет свалить на Грунт, и сначала все было очень сложно, но потом на них вышел Урахара и очень помог - а Ичимару слушал и с удивлением думал, что она поумнела. Неллиэль, которую он знал в Лас Ночесе, никогда не сказала бы: “Мы выбрались”. Нет, она сказала бы: “Я вытащила Нноитору, пока он валялся без сознания” - после чего Нноитора немедленно начал бы орать, что это все неправда и он вызывает Нелл на поединок. А теперь он сидел и благодушно кивал, слушая про “мы выбрались”, “мы увидели”, “мы решили”. Мы пахали, я и трактор. - ... А потом господин Урахара рассказал, что вы тоже здесь. И мы сначала встретились с Рангику - потому что вы тогда были еще очень слабы - а теперь вот решили встретиться все вместе. - Паршиво выглядишь, - доверительно сообщил Нноитора. - Мне вот три руки отрубили, и ничего! И покрутил у Ичимару перед носом его, Ичимару, рукой. - Почему ты в моем гигае? - спросил Ичимару. - Почему _опять_ в моем гигае? - Господин Урахара обещал, что сделает Нноиторе новый гигай, - сказала Нелл извиняющимся голосом. - Мы уходили из Лас Ночеса в спешке. У меня был гигай - вы помните, владыка в качестве поощрения отпускал тех, кто себя хорошо вел, на Грунт. У Нноиторы не было, поэтому он взял ваш. - И угадай, что я нашел в кармане! И Нноитора выхватил из кармана и развернул у Ичимару перед лицом какую-то корочку. Ичимару вгляделся. Это был читательский билет токийской библиотеки №44. Ичимару автоматически потянулся за ним, но Нноитора быстро отдернул руку и сунул билет обратно в карман. - Ну уж нет, - сказал он. - Я его сам добывал, рисковал жизнью, он мой по праву. Но если будешь себя хорошо вести, я тебе что-нибудь возьму в отделе детской литературы. - Что-то, друг мой, ты совсем обнаглел, - констатировал Ичимару. - Вот что значит - отсутствие благотворного влияния владыки. - А то, - ухмыльнулся Нноитора. - Слушай, ты знаешь капитана Зараки? Ичимару признался, что да, немного знаком, а Нелл вздохнула и сказала: - Ну вот. Это надолго. - Ну и пусть, - ответила Рангику. - Пусть мальчики потреплются. Они с Нелл отсели на другой конец скамейки и заговорили о чем-то своем, девичьем, а Ичимару в течение сорока с лишним минут (ему показалось, что гораздо дольше) слушал подробное описание поединка между Нноиторой и капитаном Зараки. - Ну теперь-то ему точно конец! - говорил Нноитора. - В тот раз я проиграл, но это потому что он меня застал врасплох. А теперь я все обдумал, у меня есть стратегия, и капитану Зараки крышка, это ясно! Ичимару слушал его, поддакивал, задавал уточняющие вопросы - и не переставал удивляться. Нноитора изменился. Прежде в нем всегда, даже когда он веселился или торжествовал, чувствовался какой-то надрыв, какое-то затаенное отчаяние. Теперь же Ичимару видел перед собой арранкара, пребывающего в полной гармонии с собой и с миром (в той степени, в какой арранкару доступно понятие гармонии), видящего цель в жизни и твердо идущего к этой цели. Говорить с ним было хорошо - Ичимару словно вернулся вдруг в старые добрые времена, когда все еще шло по плану - или по крайней мере ему так казалось - и ничто не предвещало грядущего сокрушительного фиаско. И, когда Нноитора немного выдохся и замолчал, он рассказал смешной случай из жизни капитана Зараки. Нноитора расхохотался, а Ичимару воодушевился и рассказал еще один случай, затем еще парочку. Больше ничего забавного про капитана Зараки он вспомнить не смог и следующую историю сочинил на ходу. Рангику, слушавшая его краем уха, удивленно приподняла брови, но ничего не сказала. Они с Нелл были похожи на двух мамочек, которые вывели своих сыновей погулять и теперь самозабвенно болтают и только поглядывают, чтобы их чада не поубивали друг друга. От этой мысли Ичимару развеселился и сообщил, что хочет мороженого. Нноитора немедленно заявил, что тоже хочет мороженого, и мамочки отправились искать киоск. Ичимару еще немного послушал о печальной судьбе, ожидающей капитана Зараки, дождался, пока в излияниях Нноиторы наступит пауза, и наконец задал вопрос, который очень его интересовал: - А что у вас с Нелл? Нноитора поморгал единственным глазом, пытаясь переключиться на новый предмет обсуждения. - А что с Нелл? - переспросил он. Ичимару молча ждал. Почему-то ему очень важно было, что Нноитора ответит. - Да нет, - сказал Нноитора. - Нелл тут вообще ни при чем. Я с Зараки сам разберусь, еще не хватало бабу втягивать... Ичимару звучно хлопнул себя по лбу. - А ты что узнать-то хотел? - спросил Нноитора. Рангику и Нелл показались в дальнем конце аллеи, и Ичимару сказал быстро: - Я хотел узнать, тебя как, не беспокоит, что ты ей голову проломил, а она тебя потом вытащила, выходила, горшки за тобой выносила? Лицо Нноиторы - его собственное лицо - отразило глубочайшее изумление. - Меня не беспокоит, - сказал Нноитора. - Почему меня это должно беспокоить? Вот если бы я за ней горшки выносил, тогда да, меня бы это беспокоило. А так нет. Пусть это ее беспокоит, а мне все нормально. В этот момент случилось чудо. Потом Ичимару не мог сказать, в чем именно было дело. Может быть, в том, что эти волшебные слова произнес его собственный голос? Но когда он их услышал, ему вдруг стало легко. Очень легко. Как будто другой Ичимару, не искалеченный, не раздавленный сокрушительным поражением, не разочаровавшийся в себе, встряхнул его за плечи и сказал: жизнь не исчерпывается прошлым, друг мой. Прошлое прошло. И если после всего, что между вами было, ей нормально, то и тебе должно быть нормально. “Однако, - подумал он, наслаждаясь этой необыкновенной, новообретенной легкостью. - Уроки жизни от Нноиторы. Как низко я пал.” Рангику и Нелл подошли, и некоторое время они все ели мороженое и болтали - в основном, как нетрудно догадаться, о капитане Зараки. Затем Нелл озабоченно взглянула на небо и сказала, что вот-вот пойдет дождь и им, пожалуй, пора. - Потому что, - объяснила она застенчиво, - мне не нравится, когда с неба льется вода. Это противоестественно. Рангику обняла ее и сказала, что надо обязательно прошвырнуться вместе по магазинам, а Нелл ответила: “Да, только без _этих_.” Нноитора во внезапном приступе благожелательности пожал Ичимару левую руку и сказал, что одно из самых сладостных наслаждений, которые ему ныне доступны - это возможность не рисовать гребанные иллюстрации для гребанной стенгазеты, и он признателен Ичимару, благодаря которому узнал, какое это счастье. Ичимару в ответ пообещал, что если описание его, Ичимару, внешности всплывет в полицейских сводках, он будет знать, с кого за это спрашивать, и должность иллюстратора покажется Нноиторе синекурой. Тогда Нноитора сказал, что он без понятия, что такое синекура, но здесь же, мать их, дамы, и пусть Ичимару не выражается; а Ичимару порекомендовал ему взять в библиотеке толковый словарь. На этом, очень довольные друг другом, они расстались. Нноитора и Нелл пошли по аллее прочь. Нноитора брел медленно, подволакивая ноги, и Ичимару подумал, что в ближайший месяц капитан Зараки может спать спокойно. Они с Рангику не спеша пошли обратно, к мраморной лестнице. Первые редкие капли дождя расплылись на песке темными пятнами, и Рангику спросила: - Гин, а что за история с библиотечным билетом? Спросила - и напряглась. Ичимару ощутил, как она затаила дыхание. Она впервые спросила его о чем-то из прошлого, и ждала, как он отреагирует. Как? Ему было так легко, что он рассмеялся. Согнул руку кренделем и подставил, чтобы Рангику оперлась. Сколько они не ходили вот так, под ручку? Месяц? Три месяца? Год? Десять тысяч лет, сказал он себе. И следующие десять тысяч лет я буду ходить только так. И начал: - Пословица, моя голубка, гласит, что книга - наш лучший товарищ. Не поручусь за это в точности...