Teenage dream

      Три года.       Три года — это тысяча девяносто пять дней, если среди них нет високосного, или двадцать шесть тысяч двести восемьдесят часов. Хотите дальше? Хорошо, в минутах это будет один миллион пятьсот семьдесят шесть тысяч восемьсот. Секунды? Ух, ладно, ладно. Как вам девяноста четыре миллиона шестьсот восемь тысяч? Число кажется заоблачным. Если представить себе, что каждая секунда — это один доллар, то весить будет такая куча денег больше девяноста четырёх тонн. Такую тяжесть не поднимешь.       За такой промежуток времени можно успеть сделать массу вещей! С этим спорить бесполезно.       Но когда это Иваизуми не противоречила чуть ли не всему, что её не устраивало?       — Хаджиме, ну чего ты? Ты найдёшь новых подружек. К тому же эта академия — прямая дорога в хороший университет. Ты же хочешь иметь успешное будущее? Да и уже поздно сдавать ход!       — Я же говорила, что я не хочу! Почему ты никогда меня не слушаешь? — на кровать показательно падает стопка футболок. — Это будет только зря потраченное время!       — Что ты такое говоришь?! Я уверена, уж там-то ты точно проведешь время в пользой, ты же так хотела стать врачом,— женщина вытягивает губы в полоску, а после вздыхает. — Глупенькая, у тебя появятся такие возможности, — она недолго молчит, пока дочь всё так же уверенно вопит, что нет смысла в данном решении.       Иваизуми хочет быть хозяйкой своей судьбы, а тут её ни с того, ни с сего после средней школы отправляют в супер-пупер особую академию с углублённым изучением химии и биологии. Как в тупой этти — блевотной сёдзе-манге, аж тошно. Да, она хочет быть врачом, но она не хотела на три года уезжать в какую-то закрытую школу, где только одни девушки, жить там вдали от семьи и друзей. Нет, в каком-то плане жизнь без родителей прекрасна: самостоятельность и тому подобное, но не хотелось Хаджиме жить именно там.       «Женская академия Ямару», название-то какое! Видимо, производное от «горный источник», Иваизуми даже оно раздражало, но выбирать не приходилось, и вскоре она уже ехала в долбаную академию, которая ей вообще не сдалась. Но во всяком случае она подумала, что если будет совсем не в моготу, то сбежать труда не составит, во всяком случае ей! Это ведь Иваизуми Хаджиме!       Место ей не приглянулось сразу: много-много огороженной территории, здание посередине — большое, корпусов пять, соединенных коридорами, и этажа так четыре ввысь. Рядом кучка небольших по сравнению с ним домиков, видно, спортзалы, или ещё что может быть на территории академии. Вроде кажется, что здесь может не понравится? Красота ведь, но нет. Хаджиме, только завидя это местечко, уже понимала, как будут пилить мозги по поводу того, что девушки должны соответствовать заведению успеваймостью, поведением. Иваизуми если и учится неплохо, то во втором аспекте её не удержать. Упёртая, как бык или, может, осел, вреднючая, да и далеко не послушный ребенок.       Она — ещё та… Эх, как бы выразиться… С виду милая некрупная девица с каре, грудью меньше среднего размера (из-за чего дико комплексует!) и в общем-то неплохой фигурой, а характер — дай боже! Стоит ей только открыть рот, любой юноша поймёт, что ему не очень рады, а если ей ещё что не понравится, то и ударить может. Хаджиме вовсе не озлобленная, она любит людей, но не тех, кто надоедлив, глуп, недалёк, излишне общителен или, наоборот, слишком молчалив, нытик, излишне самоуверен, нагл, заносчив, наивен, туп, недотепа, слабак, трус и далее по списку, а список велик. Вот и остаются только те индивиды, которых один на миллион.       Тянулось время мучительно долго, но это неудивительно: церемонии всегда нудные, скучные, ненужные, но их проводят. Видимо, для того, чтобы после них любое дерьмо уже не казалось таким ужасным, какое на самом деле.       Но даже эта церемония вступления кончилась, а после уже была неофициальная часть, состоящая из снятия мерок с новых учениц и распределения по комнатам.       Хаджиме чувствовала себя немного не в своей тарелке. В новом месте она не ориентировалась, и уже сейчас не особо понимала, что нужно делать. Сказали: выбрать, с кем хотите жить, и подойти, чтобы записаться.       Как хорошо и плохо одновременно, что к растерянной брюнетке вдруг подбежало нечто: высокая, с улыбкой до ушей, длинными пышными волосами, чуть ли не по ягодицы, и глазищами, как у девочки из аниме. Она без лишних слов схватила Иваизуми, кивнув перед этим, видимо, в знак приветствия, и потащила к женщине, распределяющей учениц.       — Здравствуйте! — её мелодичный голос был высоким, громким, но не писклявым. Девушка отличалась просто дикой красотой, Хаджиме не знала, как по-другому можно её описать. Статная, с округлыми формами, тонкой талией и красивыми ногами. Она, наверняка, была мечтой каждого парня, да что уж тут — воплощением идеала. Такое первое впечатление создала Ойкава Тоору.       — Комната 12С! Ойкава Тоору и… Как тебя?       — Иваизуми Хаджиме, — новенькая не понимала, что произошло. Буквально секунд двадцать назад сказали, что будут по комнатам расселять, а она уже стоит около какой-то девушки, которая все за неё выбрала. Это как понимать то? Что за произвол?       — Ага. Вто…       — Второй этаж! Коридор направо, — кокетливо подмигнув, Ойкава помчалась прочь, а Хаджиме побежала за ней, просто потому, что эта странная Тоору — теперь её соседка.       Иваизуми быстро её нагнала и начала с вопросов.       — Почему именно 12С? — она нахмурилась, а Тоору стала сбавлять шагу, будто до этого боялась, что комнату могут занять, даже несмотря на то, что в списках она уже их.       — Моя старшая сестра училась здесь, она всё рассказала. Та комната — лучший вариант! Можно устраивать пижамные вечеринки, звать других девчонок! Туда практически не ходят никакие няньки, а ещё пожарная лестница рядом, без проблем вылезти в окно.       — Чего? — Хаджиме, никогда не понимавшая этих девчачьих радостей, уже осознала, в какой заднице она оказалась. — А замерки? Не нужно ли нам сначала разобраться с формой?       — Завтра ты ещё и учиться-то не начнешь, так что можешь даже не париться по этому поводу. Потом сделаем, или тебе охота стоять в том душном зале?       Несмотря на то, что Ойкава — кокетка-болтушка, типичная девушка со всеми их чертами, — впечатлительностью, нежностью, легкой глупостью, обидчивостью, излишней надоедливостью (слишком раздражает!) — она понравилась Иваизуми.       Через месяц Хаджиме называла её подругой, ещё через три Тоору нагло забиралась к соседке в кровать, говоря, что якобы замёрзла, и прижималась к ней, будто назло, грудью, которая, безусловно, по размерам превосходила скромные размеры подруги. Чертовка Ойкава…       Она слишком прекрасна. Женственная, как цветок, самый красивый на всей клумбе, который хочется сорвать первым, поставить в вазу где-нибудь на видном месте, чтобы, проходя мимо, каждый раз любоваться.       Иваизуми и сама не заметила, как Ойкава стала для неё не просто лучшей подругой.       На улицу давно опустился мрак, так же давно, как и объявили отбой.       В полной темноте, к которой глаза обеих привыкли, Тоору перебирала недлинные локоны девушки, тихо, шёпотом с той разговаривая.       — Это глупо.       — А кто говорит, что не глупо? Но я не хотела, а мама хотела. Потому она и взяла платное место, даже экзамены вступительные сдавать не пришлось. Какой я была дурочкой, так сопротивлялась, — Иваизуми тихо усмехнулась, а Тоору, желая сменить тему, ткнулась в её щеку носом, намекая, как соскучилась по поцелуям.       Хаджиме не жалко. Она любит целоваться, тем более с такими прекрасными людьми, как Ойкава, то есть именно с ней. Но только так, чтобы это был поцелуй, а не лобызания детсадовцев, французский. Ей нравилось чувствовать, как в груди всё сжимается и расцветает. Сначала чувствуешь только мягкие губы, которые нередко имеют еще и привкус помады. Её, к слову, Иваизуми терпеть не может, помаду Ойкавы. Она не сладкая, а имеет какой-то непонятный вкус, но точно не вишни и не клубники, гадость еще так.       За обычными поцелуями в губы уже идёт часть интереснее, в которой чужой язык, тоже мягкий, нет, очень мягкий, влажный и теплый, толкается в рот. Хаджиме старается не прижать его случайно зубами, но потом всё равно за излишний напор покусывает осторожно-осторожно за самый кончик, как бы играюче. Ойкава всегда целует излишне напористо, но то свойственно её характеру, было бы странно, если бы из неё, наоборот, пёрла неуверенность. Она хоть и кажется невинной милашкой, на деле ещё та сучка. Безжалостная, гордая, для девушки подчас излишне стойкая.       Но стойкость только красит её, красит, как человека, как личность она растёт в глазах Иваизуми каждый раз, когда уверенно борется за что-то, что ей так ценно, без колебаний, не распускал нюни при первых неудачах.       Тоору красивая, не стоит это забывать, даже очень. Безусловно, появились те, кто завидовал её красоте. Бывает такое, что некоторые глупые люди решают тебя возненавидеть за то, что у тебя кожа темнее или глаза зеленее.       Есть одна девчушка — приятной наружности, по нраву такая же, с первого взгляда.       На деле ещё та стерва. Красавица Ойкава стала для неё главным врагом именно по причине того, что та родилась с носом ровнее и ногами прямее.       Как она ей завидовала. Не было случая, чтобы, проходя мимо, она как-нибудь, да не нагрубила Тоору. А чтобы та не ответила на оскорбления тем же?! Это как?! Быть выше такого, проявить хотя бы каплю интеллекта — ну уж нет! Вот дура! Гордость ей не позволяет! Конечно же, Ойкава отвечала колкостями, из-за чего конфликт лишь раздувался. Уже все знали — если зовеёшь одну из них на пижамную вечеринку, то убедись, чтобы другой не было.       Они даже подрались разок. Ну, как подрались. Женская драка — отдельная история, притом весьма забавная.       В уставе прописано, что в академии Ямару нельзя крутить шуры-муры. Кончается это не очень хорошо, если узнаёт администрация. Хоть учатся и одни девушки, но Тоору с Хаджиме — яркий пример того, что это отношениям не помеха.       Стоило только завистнице узнать эту небольшую тайну, она сразу же взяла её на вооружение. Появился компромат, которым глупо было бы не воспользоваться.       — Ива-тян, хочешь, тебе покажу что? — Ойкава легко залезла на кровать, мягко, буквально как пушинка. Она достала из пакетика ободок с чёрными ушками и поспешила нацепить Хаджиме на голову.       — Что это за хрень? — брюнетка явно была не в восторге. Стоит повториться, она не была ценителем девчачьих штучек и тому подобного, хотя зачастую вела себя, как самый яркий представитель женского пола. Говоря «хватит меня трогать», имела ввиду «ну же! Давай откровеннее, не видишь, я тебя подстрекаю».       — Сними это, пока я тебя не ударила.       — Ну Ива-тян! Не будь такой грубой, тебе очень идёт. Сделай так и скажи «мяу»! — Ойкава поджала руки, подобно кошке, и изобразила крайнюю степень милости, на что Иваизуми лишь фыркнула.       Ничего, сейчас Тоору всё сделает, как надо.       Шатенка плюхнулась на пятую точку, забрала ушки и надела на себя, строя такое выражение лица, будто бедная она, несчастная, обиженная всеми и вся.       У Хаджиме нет выбора, кроме как обнять это чудо, поцеловать и извиниться за излишнюю грубость. А та ведь именно этого и добивалась! Разве могло что-то заставить Иваизуми проигнорировать «обиду» Ойкавы? Нет, конечно. Она, как-никак, любит эту дурочку.       Стук в дверь.       — Я открою, — Ойкаве приходится нехотя отстраниться. Она улыбалась непринужденно и мило, но, открыв дверь, тут же стала серьёзнее в лице. Улыбка исчезла, а бархатно-карие глаза сфокусировались на оппонентке.       Девушка сняла ушки.       — Слушаю тебя, — Тоору не знала, зачем завистница здесь, но ничего хорошего это точно не сулило.       Враждебный настрой был заметен и невооружённым глазом, не хватало только искры дорисовать на фоне, ну точно — натуральная атмосфера недоброжелательности.       Ойкава вышла из комнаты, прикрыла дверь.       После разговора она вернулась, как не своя. Конечно же, Иваизуми тут же это заметила, подбежала к ней, стала расспрашивать, а после увидела то, что думала никогда не увидеть. У нее в ту секунду сердце замерло и отдолбило по груди так, что больно стало. Будто ржавым лезвием прошлись по чувствительной коже, оставляя кровоточащий порез, а заодно и заражая кровь.       Тоору упала ей в ноги, обняла те и начала рыдать.       Это не Ойкава Тоору… Это не она.       Но это была она, именно она, сидела на полу и плакала, как ребенок.       Тогда Хаджиме уяснила для себя один момент: сильным тоже нужна передышка.       Долго Ойкава молчала, ну, точнее, ревела, и попытки добиться внятного ответа на вопрос «что случилось?» не давали результата. В конце концов шатенка успокоилась, умылась и села рассказывать. Хаджиме держала её за ладонь, за ледяную, дрожащую ладонь. Впервые она заметила, какие у Тоору тонкие пальцы, какие у них аккуратные косточки. Пока любимая гладила и нежно сжимала её руку, Ойкава рассказывала, то и дело поправляя волосы или утирая вновь наступающие слёзы.       — Она. Она всё знает.       — Что — всё?       — Она знает, что мы встречаемся, знает о нас, она хочет рассказать директрисе. Ива-тян! Я не хочу, чтобы нас исключили! И она сказала мне, что если я этого не хочу, то тогда могу распрощаться со своими волосами, — по тембру голоса было понятно, что сейчас она вновь расплачется, да и говорила быстро, глотая окончания слов.       — В смысле? — Иваизуми искренне недоумевала, хоть и понимала, что явно всё идет не совсем так, как хотелось бы им обеим.       — Она сказала мне: либо я бреюсь налысо, либо вся школа будет знать наш секрет!       В последовавшие полчаса шла пылкая словесная перепалка.       Иваизуми предлагала проучить эту «умную», хотела уже сама пойти и побить, Тоору же настаивала, что готова на что угодно ради Хаджиме, а волосы и отрастут потом, так что проблем нет. Брюнетка говорила, что нужно сохранить честь, не хотела, чтобы её возлюбленную макали мордочкой в грязь, потому-то и утверждала, что стоит сопротивляться. Тоору ведь сама всегда сопротивлялась?! Почему же сейчас она так запросто позволит себя унизить?       Ойкава, казалось, сдалась, но это было совсем не так.       Она была согласна побриться, но вовсе не потому что была слаба духом, нет, только из-за любви. Она наивно заявляла, что так сильно любит Иваизуми, что не жалко ничего, что сделает это в доказательство, когда же ничего доказывать-то не надо.       А еще Тоору понимала, что если их исключат, ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно было сохранить момент как можно дольше. К тому же, они с Иваизуми живут далеко друг от друга, а сейчас имеют такую возможность — видеться каждый день!       Она и побрилась.       — Тоору! Ты идиотка! Это не стоит того, дура! — Иваизуми барабанила в дверь, но ей не открывали.       — Ты не знаешь, что творишь! Ты будешь жалеть! — говорила она, но Ойкава знала, что жалеть не будет, потому что она делала это для них.       Ночью Хаджиме, обнимая спящую Тоору, уже не могла перебирать прекрасные мягкие пряди. Она чувствовала некую потерю, но одновременно с этим и получила нечто большее.       Как же Ойкава её любит. Иваизуми была счастлива вновь понять то, насколько ею дорожат, от этого было даже слегка неловко.       Брюнетка прижалась носом к виску спящей и стала целовать её туда, где некогда были волосы, обцеловывала буквально каждый миллиметр: медленно, не торопясь, она уснула, так и не покончив с делом, но во сне ей казалось, что она уже успела поцеловать Тоору везде, где только можно и где нельзя.       Утром, как всегда, её будили нежно и трепетно, шёпотом, пощипываниями, прикосновениями.       Ойкава лысая, как бы то не звучало: комично, может, коряво, но правдиво, не была хуже обычной. Она оставалась всё той же самой красивой для Иваизуми, самой лучшей, хоть и слегка надоедливой (но это качество не зависело от длины и наличия волос, оно просто было, как данная константа).       — Ива-тян! Ну, посмотри получше! Где-то был платок.       — Да откуда мне знать, где в твоих шмотках он мог заваляться! Это как иголку в стоге сена искать.       — Нам надо поторопиться, скоро зарядка! Ива-тя-а-а-а-а-ан!       Надеть платок было весьма логично, чтобы поражать всех постепенно, а не сразу вводить в состояние шока.       Во время утренней разминки голова Тоору была обвязана нежно-голубым, кое-где зеленоватым платком со звёздным рисунком. Она выглядела, как всегда, достойной своего имени, не унывала, была достаточно веселой, учитывая ситуацию.       Иваизуми, по случаю оказавшаяся чуть дальше, чем хотелось, не сводила с неё глаз, а заодно и с той прилипалы, которая так выгодно была прямо за Ойкавой и со своими подружками пыталась её взвести, не давала покоя.       — Тоору, ну же, сними платок, что такое? Неудачно покрасилась? — зарядка уже закончилась, ученицы расходились.       — Да нет, решила вот сменить образ, — она улыбалась той самой улыбкой, когда её глаза выражали полную противоположность губам. Они горели ярой ненавистью, а милашка Ойкава стянула с себя платок, демонстрируя совершенно лысую макушку.       Девчушки охнули, злоумышленница же рассмеялась.       — Нет, ну совсем рехнулась! Аха-ха! Или, может, ты на благотворительность волосы сдала? Или… Ах! — она изображает наигранный шок. — Неужели у тебя рак? Ха-ха-ха!       Злилась не только Ойкава, у Хаджиме тоже чесались кулаки. Брюнетка наблюдала за тем, как возлюбленную окружили и донимают вопросами, смеются над ней, и ей откровенно хотелось начистить морду той сучке, которая посмела расстроить Тоору, из-за которой та плакала, которая так ужасно и аморально шутит над ней. Это слишком.       Ойкава в перелом себе же ничего не отвечала, впервые она поступала в этом отношении более-менее мудро, не подпитывая обидчицу пищей для лишь больших оскорблений.       — У тебя все такие в семье, немножко ненормальные, или ты одна — девочка со странностями? А твоя соседка — Иваизуми? Так ведь её? Правда, что вы лесбиянки?       — Правда, обожаю трахать девиц, знаешь, как это весело? Не пробовала? — Хаджиме подошла к ней сзади, а все замолкли.       Сердце Тоору в тот момент вырывалось наружу, жгло от страха в груди, казалось, в неё втыкали иголки, а живот от непонятной тоски свело.       Зачем, Ива-тян, зачем, ты совсем что ли?, задавалась она вопросом, но не могла и пошевелиться.       — А что? — Иваизуми всем своим видом издевалась над замешвавшейся девкой.       Обидчица на то осмелела, нагло усмехнулась, теряясь в подборе слов, чтобы колко ответить, ведь сначала появление защитницы её слегка выбило из колеи.       — Мало, она такая дура, так ещё и ты такая же, пфф, — девушка поправила крашенные в противный белый кудри, делая вид, мол «какие вы мерзкие».       — Позволь поинтересоваться, что дурного ты в ней нашла? И что во мне? — Хаджиме не унималась, она скрестила руки на груди — явный жест того, что ей разговор не доставляет особого удовольствия, а еще того, что скоро кто-то огребёт.       — Ну как что? Она тупая и уродина. Хах, теперь-то точно уродина, а ты просто тупая, — аргументы явно кончались, а у Иваизуми сдало терпение. Она пустила в ход кулаки.       Совершенно неожиданно для соперницы она ударила её в нос снизу, так, что та откинула голову, оступилась, а после схватилась за лицо.       Все так и стояли, не двигаясь, особенно Ойкава. Она так вообще стеклянными глазёнками смотрела на происходящее, будто увидела привидение, а не обычные женские разборки.       — Тоору, идем. Не хотелось бы опоздать на завтрак, — Хаджиме берет из рук шатенки, а точнее, бывшей шатенки платок, вяжет ей на голову и провожает прочь из комнаты.       Данный инцидент умело замяли, обидчица даже не стала жаловаться никому, на вопросы о разбитом носе отвечала, что с лестницы упала. Лишь маленькая горстка девушек знала, что было на самом деле, но никто не рассказал об Иваизуми и Ойкаве. Страхи Тоору «нас теперь точно исключат!!» и «что ты наделала!» не оправдались, и хорошо.       Три года — это тысяча девяносто пять дней. Так много. Хаджиме и не думала, что эти тысяча девяносто пять дней будут одними из самых счастливых в её жизни, что это время будет настолько ей ценно, что она не забудет ни одного дня, что запомнит всё, как сегодня, что запомнит Ойкаву Тоору от А до Я. Все её хорошие и плохие стороны, как выбрала и те и другие, как в свою очередь показала ей свои, позволила прочитать себя, каждую страницу разглядеть получше, вчитаться между строк, бережно перелистать вновь, а в конце написала: «Продолжение следует…».