Жжение в сердце

Ощущение своего ничтожества давит на его хрупкие плечи. Чувство бездействия раздражает, оседая в глубине несуществующей души. Он мечтал стать ангелом, по крайней мере, ангелы в его сознании были теми, кто несёт добро, кто живёт на небесах. Небеса, как говорят люди, недосягаемые, но они не столь жестоки, как этот мир. Его мир, где не должно быть чувств, где он не может любить, ненавидеть, умея лишь прислуживать и жить ради своего хозяина, но только не ради себя. Но До Кёнсу умел чувствовать. И это ужасно печалило его, угнетало и гнобило. Он не хотел быть куклой. Он смотрел своими безжизненными темно-карими зрачками на привычный красный декоративный стол, на стены приятного лимонного цвета. Его глазное яблоко не двигалось в это время суток, но он всё равно краем глаза мог видеть фигуры таких же, как и он, кукол. Сеть магазинов «куколок» Кёнсу и не назвал бы сетью, в Корее их было только два. Первый — там где «живут» куклы, которые делают всё, что пожелает их хозяин, были спрятаны в коробках. Второй — магазин сломанных, неправильных, вышедших из строя кукол. Однако, их всё равно продавали, скорее для тех, у кого заработок был чуть меньше, и они могли позволить себе только «бракованное». Кёнсу нравилось, что народу в помещении было мало. Люди, которые хотели бы приобрести неправильных кукол, не приумножались, они пугались странностей кукол и уходили, так и не купив. Кёнсу это напоминало детские дома: все хотели иметь хозяев, но их изъяны заставляли сторониться. И если повезет, то его купят, и тогда, возможно, в полной мере он поймет, как это — чувствовать себя счастливым ребенком из детского дома, страдающим инвалидностью. Настоящее имя куклы — номер 407, но из-за поломки ему дали имя «До Кёнсу». По этой причине Кёнсу чувствовал себя особенным. Он и куклы в этом магазине отличались от всех остальных. Наверное, это единственное, чем он может гордиться. За последние два года он изучил всех кукол, помнил имена каждого. Некоторые уходили, а кто-то наоборот приходил, последних было, к сожалению, больше. Кёнсу любил новых «людей». Их интересно разглядывать. И перестаёшь чувствовать себя единственным таким, уродом. Поломка кукол была не в техническом плане, а где-то на уровне подсознания, хотя Кёнсу называл бы это провалом экспериментов ученых, которые хотят сделать искусственный интеллект, способный чувствовать и что-то там еще, чего Кёнсу не знал. Сехун — тот, который не мог жить без электричества, — находился справа от него и был одет в миленький свитер и зауженные брюки. Крис, высокий блондин, возвышался примерно в десяти метрах от него, очень красивая кукла, имеющая противный характер — возможно, черта характера и было его изъяном, Кёнсу не знал, каким образом отсеивают бракованных. Сухо, чуть ниже его, с красивой улыбкой, волосами цвета вишни и с добрым сердцем, был в самом углу магазина, он не был столь приметным, как Крис, и столь милым, как Сехун, поэтому его спрятали подальше от покупателей и, к несчастью, от Кёнсу. Тогда почему он так хорошо знал его? Все просто — До Кёнсу любит его. Любит, как преданная собака, как что-то невероятное. Кёнсу просто его любил. И как раз «любовь» и была его поломкой. Кёнсу часто задумывался, почему именно Сухо. У него было лишь три варианта. Первый — просто так получилось, или, как называют люди, любовь с первого взгляда. Второй — его запрограммировали. Третий — Сухо был первым, кого он увидел, когда произошло замыкание. Не один из вариантов не доказан, поэтому этот вопрос терзает Кёнсу и вызывает сомнения. Ночь наступает мучительно медленно. Кёнсу со скрежетом зубов ждёт, когда работники закроют дверь, оставив за собой привычный чуть приглушённый свет неоновых ламп. Хлопок закрытой двери служит причиной оживления — в кукол, до этого похожих на статуи, словно вдыхают волшебную пыльцу как в сказках. Кёнсу облегчённо выдыхает, мнёт затёкшие мышцы, прыгает на месте и глупо улыбается. Его улыбку можно понять — он, наконец, сможет подойти к Сухо, посмотрит на него влюблёнными глазами, будет наслаждаться его обществом, приятным на слух тёплым смехом, мягкой улыбкой, растает под добрым взглядом и снова почувствует себя частичкой Сухо. Это безмерно его радует; он словно учится дышать рядом с Сухо, у него все внутри переворачивается, и ему кажется, что у него, чего, по сути, не должно быть, перехватывает дыхание, и в легких, сделанных из алюминиевых пластинок, — одна пустота. Губы Кёнсу горят нестерпимой болью, потому что хочется прикоснуться к чуть розоватым губам, пальцы Кёнсу, кожа которых напоминает гладкий мех, подрагивают, Кёнсу то и дело останавливает порыв потянутся к светлой коже, так похожей на снег, как в заложенных в жёсткий диск картинках. Кёнсу очень хочется прикоснуться к этому снегу, кожа Сухо вправду холодная, прикосновения к ней тают на пальцах Кёнсу, и следы согревают всю сущность куклы. Кёнсу уверенной походкой идет к парню с вишнёвыми волосами, которые на ощупь шелковистые, а еще они пахнут морским воздухом — эта странность приятно удивляла его. Раньше он робел перед Сухо, боялся подходить к нему, стоя невдалеке и наблюдая украдкой за ним, Сухо был общительным и добрым с другими куклами, тепло улыбался, от чего нервные клеточки в голове До из самого тонкого и прочного металла щекотали всё тело — настолько это было волнительно. Кёнсу ловил на себе взгляд Сухо как лучики солнца, как маленький впечатлительный ребенок. Кёнсу так бы и наблюдал в сторонке, если бы его единственного друга Бён Бекхёна не забрали. Какой-то шумный и высокий парень купил весёлого и чудного Бекхёна, который мог видеть сны. Кёнсу был рад за своего друга. Но внезапно понял, что Сухо тоже могут забрать, отобрать, не спрашивая разрешения, не давая и шанса на последнюю встречу; так безжалостно порвалась бы их связь, его мир рухнул бы. Жизнь куклы До Кёнсу окончится на тот момент, когда Сухо исчезнет. Кёнсу завидовал людям — они могут полюбить кого-нибудь другого, а Кёнсу — нет, его странность с ним на всю его короткую жизнь, думал он. Кёнсу благодарен Сухо за его доброту, за то, что он позволяет любить себя, что не отворачивается от него, а как-то слишком покорно принимает его слепое обожание. — Привет, — кротко улыбается Кёнсу, он распахивает свои и так большие глаза и смотрит с немой привязанностью и заметной любовью. — Привет, — ответная улыбка Сухо затрагивает его глаза, которые напоминают щёлочки. Вишнёвый парень прячет руки в карманы своих брюк и немного краснеет. С ним краснеет и Кёнсу. Между ними чувственная атмосфера, тоненькая, нежная ниточка связывает их. Сухо не может сказать, что тоже любит, так как не умеет, но он привязан к Кёнсу, ему приятно такое внимание, и он просто отвечает взаимностью, той, которую он в силах дать. «Сердце» Сухо действительно доброе. — Мне поменяли одежду, чтобы привлечь внимание и кто-нибудь меня купил, — заметно, как сильно Сухо желает иметь хозяина, Кёнсу это огорчает, но он любит, поэтому терпит. Терпит все обстоятельства его жизни. — Ты очень красивый, — признаётся Кёнсу, восхищённо разглядывая парня. Сухо идет кожаная куртка, этот модный прикид, а еще — слабо подведённые глаза завораживают. Он только сейчас замечает, что табличку «Сухо» убрали — Кёнсу хмурится, это настораживает, что-то тут не так. Волнение вместе с паникой накрывает с головой. Сухо сначала не понимает перемены в настроении брюнета напротив. — Теперь мое имя Чунмён, — объясняет парень, догадавшись. У Кёнсу на лице отражались все его эмоции. — Чунмён, — повторяет Кенсу, смотря прямо в глаза напротив. — Чунмён, — он говорит это до тех пор, пока не привыкает и пока окончательно не влюбляется в эти два слога. Чун. Мён. Глаза Кёнсу загораются. — Чудесное имя, замечательное. Сухо — точнее Чунмён с этого дня — тихо смеется, Кёнсу подхватывает, их несуществующие на бумаге души заполнены приятными звуками смеха друг друга. Кёнсу бережно берёт в свои руки ладони куклы. Почему-то Сухо сделали фарфоровым, он не такой теплый, как До, немягкий и негладкий на ощупь, но Кёнсу любит его за это еще больше. — Тебя, я вижу, тоже изменили. Кёнсу рассеянно кивает головой, ему не хочется говорить о себе, нет особой причины, ему нужен только Сухо… нет, Чунмён. Хотя парню самому нравится его обновление — ему чуть осветлили чёрные волосы, обрезали по краям, облачили в белый костюм и симпатичную розоватую футболку с Микки Маусом. — Мне нравится, — довольно замечает Чунмён. — Значит, нам нравится, — «нам» звучит волшебно, думает Кёнсу. Он делает вид, что не замечает виноватый взгляд Сухо. Виноватый, оттого, что Чунмён не может ответить теми же чувствами. Кёнсу уже привык, привык к этому ощущению, словно резкий мороз хватает за лицо, из-за чего оно трескается на маленькие кусочки — больно. Вот они, обстоятельства его существования. Кёнсу давно смирился с этим. — Сегодня меня рассматривал какой-то странный парень, — Кёнсу морщится, он не любит всего этого: его показывают людям, что он умеет, как он ходит и так далее. Иногда к нему прикасаются, отчего Кёнсу ёжится и с трудом сдерживает раздражение, лишь морща носик, как сейчас. Сегодняшний посетитель допытывался у консультанта, в чём проблема Кёнсу, но ему так и не сказали, ведь это не может причинить неудобства. — Он был очень любопытный, и его хищный взгляд пугал. К тому же он слишком нагло тыкал пальцем в мою щёку, — Кёнсу невольно надувает щёчки. Он вспоминает прикосновения того человека и снова вытирает щёку, потому что ему кажется, что след так и не стёрся. — Кёнсу, когда-нибудь тебя купят. В принципе, ты очень послушный, и твоя странность простительна. — Я люблю тебя, Чунмён. Тебя, куклу, такую же, как и я сам, я не могу полюбить хозяина. Сухо грустно улыбается и сам обнимает Кёнсу, успокаивающе поглаживая. Но Кёнсу от этого печалится ещё больше — к нему относятся, как к ребенку. Тот незнакомец появляется снова, он ходит по магазину, разглядывает каждую куклу. Кёнсу скрипит зубами — он боится, что парень захочет купить его Чунмёна, его хёна. Он нарушает правила и следит за тем, куда идет этот высокий брюнет с чуть угловатыми чертами лица. Вальяжной походкой тот проходит мимо Криса и Сюмина, усмехается над чем-то. Все раздражает Кёнсу в этом парне, особенно его бесит заинтересованный взгляд на Сухо. Кёнсу сжимает сильнее кулаки, его голову посещают плохие мысли. Он решает и вовсе не наблюдать за парнем, отворачивается и успокаивается приятной улыбкой Сехуна. — Не думай, что я не заметил твоего взгляда, — самодовольный тон, изогнутая бровь. И клёвые ботинки — это Кёнсу почему-то сразу же отмечает. Кёнсу безразлично скользит по стройному телу, которое до этого показало гибкость, чуть пританцовывая между стеллажами. До не отвечает — запрещено. Но зато он закатывает глаза. — Я чувствую от тебя атмосферу ненависти, — парень выдавил смешок и закинул голову назад. Кукла продолжает молчать. — Что-то в тебе не то… — парень читает табличку, переводит взгляд на куклу, смотря сверху вниз. — До Кёнсу. Кёнсу ёжится от чужого взгляда. — Оставьте меня в покое, — тихо, почти неслышным шепотом. Посетитель магазина довольно улыбается, поправляет воротник пиджака Кёнсу, пристально наблюдая за реакцией куклы. Кёнсу передергивает. — Так живо реагируешь. Единственные куклы, показывающие признаки жизни, пожалуй, ты и… — парень хмурится, припоминая имя, — Чунмён, кажется. Реакция До незамедлительна, он стрельнул глазами. Незнакомец может издеваться над ним, но только не над Сухо. Кулаки вдруг зачесались, но Кёнсу понимал, что не вправе приукрасить личико парня — во-первых, он не дотянется, во-вторых, его ликвидируют. Тогда он больше никогда не увидит Сухо. -До Кёнсу, — парень кивнул и ушёл, словно что-то задумал. Иногда Сухо позволял себя целовать, иногда сам был инициатором поцелуев, зная, какой Кёнсу стеснительный и как ему хочется прикоснуться к своей одержимости. У Кёнсу кружилась голова от поцелуев, и он был настолько благодарен Чунмёну за это. За эти мгновения. Поцелуи были сладкими и короткими. Больше Кёнсу не требовал, Чунмён и так давал слишком много для куклы, которую и не любил. Иногда Чунмён не разрешал подходить к себе, Кёнсу не знал почему, но чувствовал, что это очень нужно его хёну. Иногда Чунмён не позволял прикасаться к себе, он ловко уворачивался, извиняющее улыбаясь. Кёнсу ничего не говорил в те моменты. Иногда Чунмён молчал рядом с Кёнсу. Тишина совсем не угнетала, Кёнсу просто наслаждался присутствием Чунмена рядом. Иногда Сухо отходил поговорить с друзьями — Крисом, Сюмином и Ченом. В эти моменты Кёнсу наблюдал, как всегда благодаря Сухо за то, что его не отталкивают. Иногда Чунмёна бесило обожание До, поэтому он замыкался в себе. Кёнсу оставалось только исчезнуть из вида Чунмёна. Кёнсу задавался вопросами: а у людей, ведь также? Им, наверное, еще больнее. А может, им легче, они притупляют боль, отвлекаются делом, а может, они теряются и ломаются. Кёнсу завидовал людям — они умирают, а он нет. Есть, конечно, способ убить его, но кукла этого не знал. И все-таки он был запрограммирован быть послушным. Кёнсу было интересно, зачем люди покупают кукол. Неужели им так одиноко? Или им скучно? А может им некуда девать деньги? Или они хотят попасть в мир чудес? Или вспомнить детство? Кёнсу не понимал, зато он сочувствовал куклам. Ему никогда не хотелось бы приобрести куклу. Даже куклу Чунмёна, потому что так жестоко он не может поступить. Он не такой эгоистичный. Кёнсу облегченно вздыхает, когда ему вводят снотворное и увозят. Он давно мечтал умереть — так даже легче. Все равно Чунмён его не любит. Зачем вообще нужен такой, как он? Кёнсу умирает с улыбкой. Молча прощаясь с Чунмёном. Он давно готовил себя к этому дню, поэтому был спокоен. «Чунмёни-и, будь счастлив настолько, насколько может твоя кукольная душа». *** Кёнсу не совсем понимает, почему он просыпается в мягкой, пахнущей лавандой, постели, почему лучик солнца падает на его щёку, если, конечно, мозг правильно определил обстановку вокруг. Он должен умереть. Может, его отправили в другой магазин или временно подключили к питанию? Запах паленого непривычен, Кёнсу перебирает в файлах аромат, процессор незамедлительно определяет причину горелого — смесь газа, жареных яиц, подсолнечного масла. Кёнсу приподнимается на локтях, рассматривает новые стены, бирюзовые, как океан, — сопоставляет с картинкой в голове. Сравнивать обыденные вещи с картинками природы — занятно, а ещё легче запоминается, считает До. Комната пустая, не считая двуспальной кровати. Кёнсу чего-то недопонимает. Он помнит, что должен умереть, а еще его сердце ноет от чего-то и ему очень грустно. Кукла роется в памяти, какие-то сумбурные воспоминания смешиваются, он помнит чувства, но не лицо. Слово «Чунмён или Сухо» — заполняет большую часть его памяти, но доступ к файлам закрыт, Кёнсу не знает, как взломать свою же систему. Он забыл что-то важное. Нужно время, чтобы вскрыть файлы — Кёнсу умён. Он обязательно вспомнит, кто такой Чунмён, но не сейчас. — О, ты уже проснулся! — восклицает знакомый голос. Кёнсу поворачивает голову в сторону двери и видит того самого парня с магазина. Правда, он не помнит, почему так злился на него. Но чувствует раздражение. Брюнет одет по-домашнему, в тапочках, темно-синих шортах, серой майке с пятнами, полученными, скорее всего, во время готовки. Кёнсу имел привычку осматривать все снизу вверх, поэтому только в конце разглядывания он заметил яркую улыбку и шоколадные глаза. Кёнсу нахмурился и чуть подзавис, перебирая все возможные варианты своего пребывания здесь. — Чунмён? — неуверенно спрашивает Кёнсу. — Нет, я — Ким Чонин или Кай, — отвечают ему чуть хрипловатым, но ровным голосом. Брюнет выглядит расслабленным. Немного озадаченным, но вполне довольным. Ответ разочаровывает Кёнсу, только особой причины вроде бы и нет. Всё кроется в закрытых файлах — уверен кукла. — Я тебя одел в свои шмотки, — Чонин почему-то смеется. — Видимо, кукол продают без одежды. Или им жаль денег на вещи. Или они хотят, чтобы покупатели оценили всю прелесть товара, — рассуждает парень, опираясь о косяк двери. Кёнсу внимательно слушает, и до него доходит, что его купили. Только вот почему именно его? Он не такой уж и привлекательный, особенно с его странной мимикой. Наверное, Чонин считает иначе, раз выбрал его. — На мне нет одежды, потому что хозяин сам должен выбрать стиль одежды для своей куклы. Может быть такое, что наряд куклы наоборот придаст негативный эффект, и покупателю захочется вернуть куклу обратно, — объясняет Кёнсу, опираясь на свою базу основных знаний и навыков оперативной памяти. — О, я об этом и не подумал, — хозяин выглядит дружелюбным, но Кёнсу чувствует его нервозность. — Тебя что-то беспокоит, — Кёнсу встает и уже по привычке ёжится, Чонин выше его, это немного давит. — Беспокоит, — парень делает вид, что не удивлён. Ему говорили, что куклы бесчувственные, но Кёнсу необычная кукла, не просто он выделил его. И купил, в конце концов. — Я отвлёкся, поэтому мой завтрак в мусорке. Кёнсу удивленно расширил глаза и с любопытством заглянул в коридор, словно спрашивая «А где у вас, собственно, кухня?» — Я могу приготовить тебе, в меня заложили такой навык, — Кёнсу моргает глазами и почему-то радуется. Чонин пожимает плечами и ведет свою куклу в кухню, придерживая и поторапливая. Кёнсу рассматривает каждый уголок, ему интересно все: красные стены коридора, увешанные рамками с фотографиями, если пройти прямо по длинному коридору, то дойдешь до кухни. Кукла неуверенно шагает, но его все завлекает. Вполне обычная кухня, но его от чего-то восхищают жёлтые стены, необычной формой стулья и овальный стол в середине, черный, лакированный холодильник, огромный плазменный телевизор, по которому идет какая-то программа про животных, а может, это мультики — Кёнсу не уверен. До Кёнсу никогда не видел всё это в живую, только картинками и своим воображением. Ему хочется всё пощупать, потрогать, чем он сейчас и занимается. И ко всему, что трогает, он восклицает что-то и называет предмет по имени. Чонин пытается не засмеяться, когда Кёнсу, как радостный ребенок, говорит «О, помидор!» или волнительно шепчет «Утро», когда смотрит в окно. Сеул давно проснулся, но туман слегка окутал здания, поэтому все выглядело загадочным и волшебным. Неудивительно, что Кёнсу восхищается — Сеул красивый по утрам, чувствуется свежесть и обновление. Завтрак готовится в тишине. Кёнсу хмурится и выглядит сосредоточенным. Чонин не просил шедевральный завтрак, но не стал мешать кукле, он молча наблюдал и не мог понять, что не так в Кёнсу. То, что он всему радуется? Нет, такие куклы есть и не считаются бракованными. — Зачем я тебе? — вдруг задает вопрос Кёнсу, не оборачиваясь. Он забавно смотрелся в одежде Чонина — мешковатым и утонувшем в ткани. Миниатюрный До Кёнсу. Чонин не ожидал такого вопроса, но всё же ответил, пожимая плечами. — Я просто проходил мимо. И вдруг захотелось зайти в магазин «куколок», поглазеть, развеселить себя, в конце концов. В итоге решил купить тебя. Ты занятный и подешевле того же Криса. Кёнсу кивает головой, приносит тарелку с чем-то; название блюда Чонин не знает, он даже понять не может, что это. — Испанская кухня, — поясняет Кёнсу. — Я вдруг понял, что корейскую кухню мне не установили в программе. Хозяин усмехается и начинает есть. Кёнсу не сводит глаз, даже когда брюнет ворчит: «Не смотри, как я ем». — Я никогда не видел такое… зрелище. Кёнсу не врал, ему нравилось это довольное выражение на лице Чонина. Он вдруг почувствовал себя нужным, и к его уже удивлению ему приятно было быть куклой Чонина. Возможно, потому что это был его первый день или это чувство должно быть у каждой куклы. — Мне надо уходить, — неожиданно заявил парень, прервав тишину между ними. Кёнсу кивнул головой, складывая руки на коленях, его неуверенная поза и сутулость выдавали волнение. — Если честно, я не знаю, что мне с тобой делать. — Ты можешь оставить меня здесь, я буду тебя ждать. К твоему приходу ужин будет готов. Ты можешь меня где-нибудь запереть, — предлагал Кёнсу. Первое ему нравилось больше, но у него не было прав ослушаться приказа хозяина. Будучи куклой Чонина, он был привязан к нему, скорее всего, какой-нибудь недавно разработанной программой, может, Кёнсу сам по себе привязывался к кому-либо. Вопросов было множество, и Кёнсу расстраивало, что он не может найти ответы на них. — Я сам не понял, зачем ты мне, — сконфуженно говорил Чонин. — Вскоре я найду тебе дело. Я открыл инструкцию… — Правда? И что там написано? — Кёнсу поднял глаза на своего хозяина и смутился странному взгляду. — Книга ужасно толстая, — по лицу парня была заметна его «любовь» к чтению. — О, я придумал, — парень взбодрился. — Пока меня не будет — прочтёшь инструкцию. Расскажешь мне за ужином, как тебе идея? Кёнсу мягко улыбнулся, он даже немного обижался, что хозяин не даёт ему распоряжения, и он, кукла, ему вовсе и не нужен. Возражать — он не смел. Когда за Чонином закрылась дверь, Кёнсу вдруг запаниковал. Он остался один, совсем один в пустой квартире. Цветные стены уже пугали его, восхищение исчезло из глаз Кёнсу, осталось лишь испуганное выражение на лице. Неужели жизнь кукол такая — ожидание своего хозяина и растерянность. В магазине было лучше — он знал всех кукол и помнит это чувство дружбы. Решившись взяться за инструкцию, Кёнсу неожиданно вскрикнул, прочитав «Куклам инструкцию читать нельзя». Но он не мог ослушаться приказа. С одной стороны, он подчинялся правилам магазина, а с другой — До Кёнсу полностью принадлежит Чонину. Зажмурив глаза, Кёнсу перевернул страницу, ощущая внутреннюю борьбу в себе. Кёнсу самому не хотелось знать, что таится в этой книге и какой секрет, но он боялся, что его накажут за непослушание. Хозяин выглядел дружелюбным и игривым, и, тем не менее, возможность агрессии с его стороны равна ста процентам. Закончив с чтением, Кёнсу занялся готовкой. Он нарочно не обдумывал новую информацию, не набравшись смелости так плохо думать о своем хозяине и поколебать в своих глазах статус Ким Чонина или совсем испугаться летального исхода. Все зависело от хозяина. Исследуя квартиру, Кёнсу заметил некоторые привычки Чонина, если, конечно, это они и есть. Парень заправлял свою постель, но оставлял подушку на полу по какой-то известной лишь Чонину причине, прятал вещи в огромном шкафу, одежда была смята, какая-то не постиранная, какая-то старая и обтрепанная. Чонин не вытирал пыль и редко поливал цветы. Кёнсу хотелось убрать дом и проявить хоть какую-то заботу, показать, что он умеет, пусть это всего лишь глажка или уборка, но страх быть наказанным останавливал, поэтому Кёнсу бродил по комнатам, шагая неуверенно и смотря испуганными глазами. Единственное, чего он не удержался сделать — прикоснуться к фарфоровой вазе. Пальцы тянулись к ней, и Кёнсу ощутил привычное чувство счастья. Фарфор что-то ему напоминал, был причиной дежавю и вызывал волшебство внутри души Кёнсу. Брюнет вздрогнул, услышав хлопок двери и чьи-то шаги. Шелест пакетов, громкое топтание, звук соприкосновения тапочек с паркетом. Все это было ново. — Я пришёл, — радостные нотки, доносящиеся из кухни. Кёнсу поторопился к хозяину, неуклюже ступая по полу и не скрывая радость — ему было одиноко и страшно. Он хотел приластиться к хозяину, сказать «спасибо», прижаться, чтобы его успокоили и разогнали панику и страх в душе, но опять же — Кёнсу был напуган неизвестностью. — Принес странную смесь, хотя может, это и жидкость, — Чонин крутил в руках банку и выглядел озабоченным чем-то. — Мне сказали давать тебе ее раз в месяц. Ты знаешь что-нибудь про это? — он повернул голову и вопросительно посмотрел. До кивнул головой, сжимая неподходящую по размеру рубашку в кулаке, ему казалось, что он сейчас расплачется. — Ты в порядке? Что случилось? — парень подошёл к своей кукле, встревоженно рассматривая. Кёнсу подпрыгнул на месте, подумав, что его сейчас будут ругать и обязательно накажут. И пусть причины никакой и нет. Грусть и печаль вдруг накатили на куклу, и он тихо всхлипнул — ему безумно чего-то не хватало. И то, по чему он скучал, таилось в той самой папке «Чунмён», которую он не мог вскрыть. Все чувства смешались, особенно преданность к хозяину и чувство предательства, словно он кому-то изменил и сделал больно своим прислуживанием Чонину. — Ты плачешь? — удивился брюнет, откладывая банку в сторону. — О боже, что делать-то? — запаниковал Чонин. Кёнсу заметил, что у хозяина есть привычка говорить «О!», когда он чем-то удивлён или придумал что-то умное. — Простите, — тихо проговорил кукла, делая шаг назад, зажмуривая глаза, словно ожидая удара или чего похуже. Слёзы с большей силой полились из глаз. «Кукла начинает плакать, когда боится. Если Вам не нравятся слёзы — прикажите кукле не плакать, » — вспомнил Кёнсу совет из той большой книги. Он ожидал приказа на подсознательном уровне, прислушиваясь к его программе. Но другой частью он знал, что Чонин этого не сделает, потому что не был ознакомлен с инструкцией. И все же Кёнсу наивно ждал. — Все нормально, — спокойно проговорил Чонин. Кёнсу не ожидал, что его обнимут и начнут успокаивающе поглаживать. Это чувство защищенности было привычным и знакомым. — Все хорошо, не плачь, пожалуйста. Когда кукла открыл глаза, то увидел паническое выражение на лице Чонина, которое искажалось облегчением. После хозяин улыбнулся, давая понять, что никто ругать его не будет. — Эм…почему ты заплакал? — Чонин продолжал обнимать парня, зарываясь носом в тёмные волосы. Кёнсу слышал биение чужого сердца и пытался прислушаться и к своему, но у него не было сердца. Он чувствовал тепло, исходящее от тела Чонина, в ответ наоборот охлаждая хозяина. — Я испугался хозяина. А ещё я боюсь быть один, — ещё раз тихо всхлипнув, сказал брюнет. — Не бойся меня, Кёнсу, я тебе плохо не сделаю, — Чонин задорно улыбнулся, отпуская из объятий хрупкое тельце куклы. Ужин прошел в тишине. Хотя Кёнсу так бы не сказал, он улавливал тихое чавканье и жевание, глотание, вдохи-выдохи, считал стуки сердца, единственные в этой комнате. Он уже не боялся открыто наблюдать за хозяином и смущенно улыбался. Чонин делал вид, что всего этого не замечает, продолжая уплетать вкусный ужин. — Если честно, впервые ем итальянскую кухню, — парень усмехается. Кёнсу внимает, ему безумно интересно слушать хозяина, знать его мысли и наблюдать за его действиями. Чонин такой живой и резкий. Его движения напоминают Кёнсу качание плакучей ивы и холодный режущий ветер. — Кстати, ты прочитал инструкцию? — вспоминает он. Теперь он напоминает любопытного Кёнсу. Кукла заметно краснеет, опускает глаза и вцепляется в края чониновской рубашки. — Надо бы купить тебе одежду, — скорее себе говорит хозяин. — Насчет одежды, — парень прикусил нижнюю губу. Эти милые и неуверенные движения удивляют Чонина, он даже рад, что это включено в программу его куклы. — Я не умею одеваться, меня не учили, поэтому тебе придется наряжать меня. Чонин изогнул одну бровь и громко захохотал. Он помнил, как девочки одевают своих кукол, и его веселило то, что он будет одевать Кёнсу. Только вот он не понимал, почему Кёнсу это смущает. И вообще, разве куклы должны вести себя так? Чонину казалось, куклы наоборот спокойно это воспринимают. — Что там еще? — нетерпеливо спросил Чонин. — Меня необязательно мыть каждый день, но стоит иногда протирать тряпочкой от пыли. Я сам могу следить за процессом своих органов. Я создан для чего угодно. Ты можешь обращаться со мной, как с домашним питомцем. Можешь содержать как мебель. Или как уборщицу. Я могу починить тебе любую технику. Могу готовить, выгуливать твоих собак, могу сыграть на разных инструментах, могу спеть, станцевать, — на последнем он поморщился. — Если честно в плане танцев… это вложили в меня на базе новичка. Я могу… — он вздрогнул и уже шепотом продолжил, — могу заниматься с тобой сексом, если ты хочешь. Любые твои пожелания. Чонин округлил глаза и только теперь понял причину такой скромности его куклы. Кёнсу напрягало слово «секс». Это было заметно. Парень нахмурился: почему это так тревожит До, если он по идее не должен знать и делать такой вид, словно у него уже был этот самый секс и, к слову, не совсем удачный. — Давай лучше поговорим о том, что тебе нельзя. — Я не умею любить… наверное, — Кёнсу запнулся. Он не знал почему. Действительно он не мог, только почему в этом сомневался? Мысли снова вернулись к той папке «Чунмён», но за последние семь часов он смог раскодировать одну сотую часть. — Наверное? — Чонин вскинул брови. Кёнсу ничего не ответил. Два месяца прошли незаметно и стремительно. Кёнсу привык к хозяину, ожидал его каждый вечер с приготовленным ужином. Он не спрашивал, куда тот уходил, но Чонин этого и не скрывал. Чонин без стеснения рассказывал о себе и спрашивал мнение Кёнсу о том или ином. Кенсу честно отвечал, что думает по этому поводу, не пряча улыбки. С хозяином было приятно и тепло, и, тем не менее, Кёнсу чувствовал себя покинутым и тосковал по магазину. О своей тоске хозяину он не рассказывал, ведь куклы не должны говорить такое, а особенно чувствовать. До помнил каждую историю, каждую мелочь хозяина и порой гордился, что так хорошо знал его. Ким Чонин родился в Инчхоне, но в возрасте восемнадцати лет переехал в Сеул с позволения родителей, о которых, правда, Чонин не распространялся. Он работал обычным банкиром, но большую часть своей души посвящал танцам, давно начав увлекаться ими, примерно с десяти лет. Друзей у него не так много, зато знакомые повсюду. Многие знают Ким Чонина под псевдонимом Кай, особенно в клубах и танцполах. Кёнсу сожалел, что хозяин ни разу не показывал свои умения, а просить До боялся. Лучший друг Чонина, Лухан, часто наведывается к нему и любит уводить Чонина куда-то, приводя пьяным или наоборот позволяя нести себя в нетрезвом состоянии в гостевую кровать. Иногда они втроём просто сидели за телевизором, и Лухан с Чонином кидали в друг друга попкорн или куда похуже — пиццу с сыром, например. Кёнсу считал Лухана милым и хорошим, ему нравилось рассматривать этого парня и восхищаться его необычной красотой и как будто детской наивностью. И детским личиком, которое контрастно смотрелось с характером Лу. Иногда Кёнсу злился на него, но тщательно скрывал это. Лухан-гэгэ, как называл его Чонин, мог легко рассердить хозяина и любил подшутить над ним, частенько затрагивая тему «Твоя кукла, Чонин». Чонин не казался Кёнсу странным, но ему было грустно, что его хозяин порой выглядел одичавшим и покинутым. Из-за этого всего Кай становился раздражительным и мог устроить скандал, грозясь выкинуть его ко всем чертям собачьим, сжимая кулаки, для того чтобы стукнуть по столу. В моменты агрессии Кёнсу боялся Чонина, поэтому вёл себя очень тихо, не желая ещё больше раззадорить парня. Чонин однако виновато смотрел и тепло улыбался после. Кёнсу не понимал своего хозяина. Неужели все люди такие? То взрывные, то добрые, то опасные, то ничтожно одинокие, то счастливые? Кёнсу не нравилось, когда Чонин начинал говорить о чём-то сложном, потому что ему было больно, как и его хозяину. Он смотрел такими потерянными глазами на свою куклу, ложился рядом с До и болтал отчуждённым голосом. Кёнсу не смел отругать и приказать не говорить об этом. Он видел, как было грустно Чонину. Часто задаваемые вопросы Чонина Кёнсу запоминал и сам иногда начинал задумываться о них. Почему люди такие одинокие? Почему люди сбиваются с пути и теряются в собственном глухом лесу воображения и несбыточных надежд? Почему не всегда происходит то, что хочется? Почему он купил себе Кёнсу? И почему его кукла считается сломанной? Ни на один из этих вопросов Кёнсу не знал ответа. Особенно на последний — он никак не мог вспомнить. Кёнсу был благодарен Чонину за те моменты, когда они выходили из дома, держась за руку. Он обожал гулять по городу, дышать запахом улицы, наблюдать за жизнью людей. Он восторгался жизнью животных, красотой природы. Не мог удержаться прикоснуться к чему-нибудь, пощупать дерево и, наконец, ощутить всю прелесть его жизни куклы. Кёнсу по-своему был привязан к Чонину. Дарил улыбки, такие солнечные и теплые, что у Чонина сжимало сердце. Так мило краснел, когда Чонин заботливо снимал с него одежду и надевал новую, прикасаясь к его холодной коже и вызывая странные чувства. Чувства были привычные, словно кожа помнила чьи-то чужие прикосновения и остро реагировала. Кёнсу был в восторге и любил, когда к нему прикасался его хозяин. Он ластился и тихо мурлыкал, прячась от всего мира в объятиях высокого парня. Чонин не возражал, просто принимал эти странные проявления чувств. Но в особо плохие дни хозяин запирал Кёнсу в его комнате и не подпускал к себе. Потому что ему было очень плохо, догадывался Кёнсу. На пятый месяц своего проживания Кёнсу смог вспомнить, почему имя «Чунмён» настолько важно для него. Он лежал в кровати, рылся в голове, вспоминал, как они с Чонином катались на горках, помнил эти счастливые моменты, рассуждал о поступках Лухан-хёна и Чонина. И вдруг вскочил с места, удивлённо смотря на свои руки. Внутри произошло какое-то замыкание, и Кёнсу начал плакать, не переставая. Он вспомнил, почему ему все это время было больно. Ощущение своей беспомощности унесло его куда-то, от чего Кёнсу хотелось выть. Он словно вновь видел эту добрую улыбку, слышал звонкий и приятный голос. Он, поломанная кукла, согнулся пополам и закрыл свои глаза, отключаясь. Нужно было выключить блок питания, как можно скорей, пока одержимость Чунмёном не поглотила его, пока Кёнсу не начал давиться своими эмоциями. Он скучал, безумно скучал по Чунмёну, ему не хватало простого присутствия его любимой куклы. Тяжело… Чонин не сразу понял, почему никто его не встречает. Он звал Кёнсу, но бросил это дело, думая, что тот снова заперся в своей комнате и выглядывал из окна, играясь с птичками или просто смотря на голубое небо и тёплое солнце. До Кёнсу удивлял его и заставлял испытывать странные чувства, от которых становилось тошно и противно от самого себя. Чонин ненавидел До Кёнсу так же сильно, как и любил его. Он сдерживался каждый раз, когда видел хрупкую, беззащитную и слабую куклу. Зверь внутри Чонина хотел воспользоваться всеми возможностями его куклы. Но Чонин не мог, хоть и осознавал, что Кёнсу — кукла. Простая кукла, бесчувственная, которой можно воспользоваться. Но Чонин не был сволочью, хоть Лухан и утверждал, что кукла — это просто кусок металла, просто машина, только красивая и может выполнять любые приказы. До Кёнсу — особенная кукла, Чонин почувствовал это ещё тогда, в магазине. Поэтому поддался мимолётному чувству, чувству именно влюбленности. «Дурак, влюбился в куклу, » — ругал себя Чонин, переодеваясь. Он скинул все вещи на пол в поисках домашней футболки. Вся одежда, аккуратно сложенная заботливыми руками Кёнсу, валялась на полу. Чонин злился, срывался на своих же шмотках. Бесился. И как обычно крушил комнату, ещё больше злясь оттого, что через час Кёнсу придёт и приберёт, расставляя всё по местам. «Долбаная кукла, » — ругался Чонин. Лучше бы он её не покупал. Хотя вряд ли он уже сможет прожить без Кёнсу. Итак глупая, одинокая, попусту потраченная жизнь. Чувство неполноценности и несбыточных надежд давит на него уже шесть лет и будет продолжать уничтожать Чонина, а к этому может прибавиться ещё и любовь к кукле, к куску металла. «К долбанскому куску железа, » — стискивал зубы Чонин. Вскрик и тихое «О, боже» вырвалось у Чонина, когда он открыл дверь и увидел свой любимый кусочек железа на полу. Чонин помнил, что зарядки хватило бы ещё на три дня, помнил, что Кёнсу был бракованным, только неизвестно почему и в каком месте, помнил, что слезы на щеках появляются у куклы, когда он чего-то пугается. Парень ругал себя за то, что так и не прочитал инструкцию на досуге, поэтому непонимающе и испуганно смотрел на маленький комочек. Он подбежал к Кёнсу и прижал к себе, вытирая его слёзы на глазах и судорожно придумывая, что сделать, что, черт возьми, делать, если твоя кукла лежит на полу с заплаканными глазами, совсем неживая. В этот момент Чонин вдруг понял, что любит мёртвое тело, почти что зомби, что никогда, НИКОГДА, его чувствам не ответят. Чонин такое ничтожество. От собственного эгоизма стыдно, Чонин прикрывает глаза и качает головой. Дурак, какой же он дурак. Что он пытался себе доказать, решившись приобрести куклу? Чего добивался? Неужели это может спасти его от одиночества? Неужели Кёнсу найдет Чонину смысл существования? Вспышкой в голове к Чонину пришла идея найти инструкцию, поэтому он аккуратно уложил в кровать свою куколку и принялся искать по всему дому книгу. Все валилось из рук, и он никак не мог сосредоточиться. Заметив красную корочку под своей кроватью, он облегченно выдохнул и, чуть ли не разрывая, пробегал взглядом по страницам книги. Кёнсу очнулся, слыша чужое биение рядом с собой и чувствуя на талии чужие объятия. Он тяжело вздохнул. Не должен был так эгоистично поступать с хозяином, в конце концов, он кукла, его жизнь — это прислуживание хозяину, привязанность к нему. А не любовь к такой же, как и он, кукле. Не мог, не получалось у Кёнсу разлюбить Чунмёна, он помнил всё и убивался этими воспоминаниями, особенно осознанием того, что Сухо — настоящая кукла, и у него нет такой же поломки. Кёнсу вдруг ощутил себя человеком. Ведь люди умеют чувствовать. Ведь они мучаются и страдают. Тогда получается, что Кёнсу нельзя назвать куклой? Или он просто ошибается. Или он просто так сильно хочет стать человеком. Для чего, спрашивается? Слёзы снова застилают глазные яблоки, Кёнсу не может объяснить всю гамму его чувств. Он сравнивает это с бушующим ураганом, который сметает все на своем пути, чувствует сожаление за то, что разрушил чужие дома и, возможно, уничтожил жизни людей, но иначе нельзя, ураган — желание природы, эдакий закон жизни. Значит — любить Сухо тоже самое? Разрушительно и губительно. Кёнсу вздрагивает от неожиданной мысли: «А если влюбиться в Чонина?» Нет, это, по меньшей мере, странно! Это неправильно! Так не должно быть! Он человек, а Кёнсу — кукла! Вспоминая любовь к Сухо, Кёнсу понимает всю абсурдность его дум. И что, любить куклу тоже считается абсурдом? — Любить куклу нельзя? — тихо спрашивает Кёнсу. Человек рядом с ним тихо смеется, после его смех превращается в истерический, и руки сильнее прижимают тельце Кёнсу. — Я не знаю. Не знаю, что можно, что нельзя. Никто не знает! — взрывается хозяин, нависая над испуганным Кёнсу. — Нигде не прописано, что считается правильным, что считается глупым, что — ошибкой! Жизнь — не чертова инструкция! — с горечью говорит парень, злобно смотря в большие глаза куклы. — Жизнь — нарушение правил! — Пе-перестань, хозяин, — шепчет Кёнсу. Он впервые ослушался правилу «Нельзя перечить хозяину». Но если посмотреть объективно, Кёнсу давно начал нарушать правила — он любит куклу, он думает о смысле жизни, он чувствует и живет желаниями людей. — Перестать, что? Я ещё ничего не начинал! — усмехается, становясь похожим на скалящегося волка. Кёнсу чувствует себя белым зайцем, который попал в лапы хищного животного. — Пугать меня. Я боюсь тебя, — хныкает парень, как всегда жмурясь. Чонин ненавидит слёзы До Кёнсу. Ему хочется разрушать, уничтожать каждый раз, когда он видит эти капельки. Сегодня он впервые познает, какого вкуса слёзы его куклы. На кончике языка чувствуется сладость и приятное жжение. На лице Кая отражается отвращение. — Я не сделаю тебе больно, чертов кусок железа! — прикрикивает на ухо. Он сгребает в охапку дрожащего Кёнсу и начинает качать его в своих руках. Ради себя самого. Его это успокаивает. — Я ненавижу тебя, машина. Ненавижу в тебе все. Почему ты такой, Кёнсу? Почему ты все ещё живёшь? Ты ведь не должен существовать. Не должен. Зачем тебя создали? Чтобы мне было больно? Или чтобы я возненавидел тебя так сильно? И не смог отпустить? Не смог жить без тебя? — шепчет Чонин, его тихий шёпот отдаётся по всему телу Кёнсу, особенно вибрацией на макушке. Кукла перестает плакать, чтобы Чонин больше не кричал на него, чтобы больше не говорил таких слов, обидных, которые причиняют терзание хрупкому существу До Кёнсу, кукле под номером 407. — Я чувствую себя ничтожеством, потерянным, ничем, мёртвым. Потому что я устал от такой жизни. От постоянного чувства вины, за то, что подвёл родителей, за то, что предал мечту, самого себя. За то, что живу никчёмной, ненужной мне самому жизнью. За то, что люблю тебя, Кёнсу, — продолжает Чонин. Яркость его шоколадных глаз потухает, как звёзды меркнут где-то в космосе. Кукла молчит. Чонин усмехается — а что эта бесчувственная тварь может ему ответить? — Забудь, все равно не поймешь, — усмехается человек, желая раздавить куклу своими руками, чтобы после сидеть и оплакивать. — Я… понимаю тебя, — наконец отвечает Кёнсу. Ему тяжело: ему больно за всех троих. За Сухо, который не может полюбить, но очень хочет, за Чонина, который прожил такую странную жизнь, за себя, потому что он любит… как Чонин и сказал до этого — «бесчувственную тварь». — Поэтому не убивайся так, пожалуйста. Давай держаться друг друга. Я знаю, я чувствую всю твою боль, потому что мы связаны друг с другом, потому что я действительно умею чувствовать. — Не говори глупостей, кусок железа, — Чонин не верит, поэтому продолжает сыпать обидными словечками. — Я хочу быть ангелом, Чонин. Красивым ангелом с крыльями, — Кёнсу мягко улыбается и мечтательно вздыхает. — Хочешь, я стану твоим ангелом? И тогда моя мечта исполнится. А хочешь, я стану демоном? Хочешь, я убью себя? Я знаю как. Теперь знаю. Чонин зарывается в волосах куклы и думает о пустоте. От слов его куклы в душе пустеет. — Ты с самого начала был моим ангелом, — выговаривает человек, он слышит биение своего сердца и чувствует жжение в груди. — Значит — Чунмён тоже мой ангел? — глаза Кёнсу сами по себе загораются, когда он говорит о Сухо. Просто так получается. — Да… — Тогда ангел должен уйти? — Не надо уходить… ты же ангел. Особенный ангел. Чонин обнимает крепко-крепко, думает Кёнсу. Чонин любит сильно-сильно, чувствует До Кёнсу. Чонин не сможет без своего ангела, понимает кукла. Чонин стоит того, чтобы попрощаться со своим эгоизмом и стереть из памяти Чунмёна, решается номер 407. Человек отличается от куклы только тем, что может сам принимать решение и сам определяет свою судьбу, независимо от того, из чего ты сделан. С этого дня До Кёнсу перестаёт быть куклой, принимая решение остаться с Чонином и быть его ангелом.