***
*** «Сегодня прекрасный день, Реджинальд!» — воскликнул шатен, ослеплённый всей красотой природы. Стоя на камне, что покоится уже сотню, а может, и тысячу лет на утёсе, юноша взглянул на горизонт, рассматривая изжелта-красное небо. Вырвавшись из многолюдного города — где и проходу, ей-богу, нет! — юнец, он же сын почётного дворянина, подданного Короны государства, прихватив с собой кучера, по совместительству старого приятеля их семьи, отправился в добрый путь — авось вдохновенье наконец настигнет молодую голову — куда-то далеко, где звёзды ярче сияют, где шум деревьев, колышущихся от ветра, резво гуляющего по местным лугам да полям, доносится отовсюду, где морской прибой врезается о скалы — в общем, там, где людей и не ожидаешь встретить, если только проезжающих путников, ищущих то ли новые ощущения, то ли вообще, забыв обо всём, блуждая по свету в поисках своей «единственной», любви; авось и по вытоптанной дороге встретишь повозку, набитую разного рода товаром на пару с торговцем, зачастую задающего храпака по полной после, казалось, бесконечной дороги. — Вы абсолютно правы, сэр. Низкий голос послышался за его спиной. Говорящим оказался не кто иной, как Реджинальд — пожилой мужчина, лет за пятьдесят уж точно перескочило, одетый в лёгкий, хоть и поношенный и «проверенный временем», тёмно-синий кафтан и сапоги; он же и «извозчик», хоть за этим «званием» скрывается его личный мотив — путешествовать и оберегать неопытного юнца от всяких нелепостей и случайностей. Несмотря на обет госпоже, матери сего дитя, что жаждет повидать всё и сразу, мужчина мог легко раздражаться от всякой мелочи: начиная от звонкого мальчишеского смеха, заканчивая обращением к нему по имени — а то и обращением к нему в какой бы то ни было форме; но стоило мальчику улыбнуться, да пошире, как весь негатив словно рукой снимет со старика. — Реджинальд! — возмутился молодой дворянин. — Я же просил — без «вы» и «сэр»! — Сэр, вы же… — Реджинальд! У меня, в конце концов, есть имя! — Ох… — мужчина положил руку на свою седую голову, схвативши несильно охапку волос в кулак. И как же объяснить настойчивому мальцу, что негоже кучеру общаться по-дружески с сыном многоуважаемого дворянина, чьё имя простолюдинам вроде Реджинальда и произносить запрещено? — Марчин, вы же знаете, я не могу обращаться к вам подобным образом — не положено. — Вы, Реджинальд, друг нашей семьи и всегда званый гость. Вы видели меня ещё в пелёнках, не так ли? — Да, но… — Да и потом, — юнец перебил седовласого, — вы в разы старше меня. Не я ли должен на «вы» обращаться? Лёгкая, хоть и мимолётная, но всё же улыбка скользнула по губам мужчины: он не ожидал, что Марчин, даже будучи десятилетним мальчишкой, так быстро увидит и, что самое главное, осознает вещи, которые, по мнению большинства, начинают доходить с совершеннолетия — притом не всегда. Однако знать не разделяет взгляды семьи Марчина: по мнению зажиточных граждан Короны, низшие социальные классы должны падать ниц перед ними, «их повелителями», забывая обо всех терзающих проблемах, будь то чума или же намечающаяся свадьба; в частности, многие из детей, почти равных по статусу Марчину, называли его «полукровкой» — и неспроста: отец Марчина женился на простолюдинке после того, как проскакивал мимо одинокой деревушки и его кобыла «иссохла», там и встретил дворянин Габрелу — простую селянку, ухаживающую за пшеничным полем часами, стоя под знойным солнцем. Но высказать что-либо по этому поводу Стефану — отцу Марчина — никто не хотел, даже не пытался — никто не рискнёт оспорить авторитет человека, чьё имя «освящено» Короной. Оттого и Марчин на обидчиков смотрит сверху вниз, хоть и не держит зла. Старик не нашёл слов в ответ, и он слегка кивнул головой, зажмурив глаза. Марчин в свою очередь широко улыбнулся, добавив: — Лучше насладитесь сим прекрасным видом, Реджинальд. Оторвитесь вы уже от этой повозки! — и негромко захихикал. — Хорошо… В ответ кучер, едва слышно закряхтев, оторвался от деревянного сидения, бросив на землю поводья, и встал ногами на твёрдую почву, оглянувшись вокруг. Ни много ни мало прошло времени, а на его памяти и не осталось моментов, где б он смог понаблюдать за столь манящим и завораживающим видом — Реджинальд готов поспорить, что любой провинциальный художник, чьи работы, несомненно, будут расхваливаться критиками и через десять, и через сотни лет, а самые известные из них — украшать залы богачей; чьё имя фигурирует во всех объявлениях о проведении выставки работ маэстро, обожаемого любителями и ценителями картин, отдаст многое, лишь бы воочию обозреть своим «рабочим взглядом» сие чудо, недоступное для жителей многолюдных городов, особенно столицы Короны. — Знаете, Реджинальд, — тихо, словно чем-то расстроен, заговорил юноша, — так жаль, что мы уже вынуждены возвращаться домой. — Отчего же жаль? — Мне так по душе наблюдать за природой, за окраиной нашего государства… Меня, наверно, ничто не способно увлечь, как это. Марчин проговаривал столь очевидные для кучера вещи с такой грустью, будто спустя миг пустит слезу, но нет: не сдерживать свои эмоции не подобает дворянину, а значит, и плакать недостойно статуса, который, честно говоря, гложет мальчика чуть ли не с самого рождения. — Реджинальд! Скажите, ведь следующее лето совсем скоро наступит, да?! — Конечно же, сэр, — отвечая, мужчина слегка улыбнулся; кучеру захотелось поддержать юнца в его наивном желании. Скоро осень, а это значит, что благодать сменится поначалу проливными дождями, а после — лютыми морозами. — Реджинальд, я же просил!..***