Кем вы видите себя через пять лет? Сделавшим недостаточно.
Тсукишима возвращается в комнату, обернув полотенце вокруг бёдер, и замирает на пороге. На его кровати сидит Ямагучи, примеряет его очки и ничего не стыдится. Здесь он чувствует себя свободнее, и Кей ему всё позволяет. — Привет, Тсукки, — Тадаши улыбается. У него получается рассматривать людей так, что это им становится неловко — по крайней мере, Кей чувствует, что краснеет. Он молча кивает. Одно дело — переодеваться в общей раздевалке после тренировки, другое — предстать в подобном виде перед человеком, к которому ты отвратительно неравнодушен. Впрочем, у Ямагучи краснеют уши, и он тактично отворачивается. — Проект по истории, — напоминает он, пока Тсукишима шуршит одеждой. — Меня Акитэру впустил, — заодно поясняет он. Кей думает, что им пора бы обменяться ключами, и бесцеремонно забирает свои очки. Ямагучи пару секунд театрально дуется, но мигом прекращает, улавливая настроение Тсукишимы. Тему они взяли довольно близкую: некогда великие города, которые оказались разрушены, — и то из-за того, что Ячи успела забрать себе доклад про римского императора, душившего гостей лепестками роз. Ямагучи им был заинтересован, но руины его тоже устраивали. Работают они быстро, потому что умеют друг друга не раздражать, и говорят в основном про учёбу. Не то чтобы им больше нечего сказать, просто обычно такое не произносят между делом. Ямагучи рассматривает бумажки на столе, пока Тсукишима перечитывает текст. — О, ты ещё не заполнил? — он вытягивает злосчастную анкету. — Тебе нужно здесь поставить прочерк, как будто ты загадочный. Кей фыркает, но не слишком убедительно, и Ямагучи широко раскрывает глаза: — Ты так и хотел? — Ну, почти, — не говорить же ему, в самом деле, что из-за одного дурацкого вопроса у него случился очередной подростковый кризис будущего, которое не случится. Ямагучи хмурится. — Всё в порядке, — заверяет его Тсукишима, — я просто не придумал ещё нужную формулировку. У меня ведь так много вариантов. Тадаши прекрасно слышит сарказм, и это ему не нравится, но поговорить с Тсукки по душам у них не выйдет, потому что они и так друг друга насквозь видят. И Кей знает, что Ямагучи не любит эту тему почти так же, как и он, и серьёзно говорить о ней будет больно для обоих. — Лучший центральный блокирующий? — предполагает Тадаши. — Как пафосно, — тянет Тсукишима, но в игру включается. — Самый умный студент на факультете? — Ямагучи и не замечает, что Тсукки для него везде “самый”, но почти всегда это заслуженно. — Парень в очках? — предполагает Кей, явно не верящий в то, что за несколько лет решится на операцию по улучшению зрения. Ямагучи фыркает. После их знакомства Тсукки никогда не выбирает оправу без его совета, и он втайне этим гордится. — Лучший друг Ямагучи Тадаши? — бессовестно предлагает Ямагучи Тадаши и пытается скрыть своё напряжение. — Ага, и наклеить рядом блестящую звёздочку, как в детских дневниках, — Тсукишима по-особому улыбается, и его другу становится легче. После паузы Ямагучи спрашивает: — А если серьёзно, ты останешься моим другом и после того, как мы выпустимся? Последнее слово не настолько страшное, как для третьегодок, ещё далёкое, но всё равно неприятное. — Конечно, — уверенно и тихо отвечает Тсукишима. Конечно, ему хотелось бы быть не просто другом — больше, чем — но, скорее всего, для отношений он не создан, и дружбу эту он может разрушить своим мерзким поведением, так что его обещание не такое уж и искреннее, но Кей собирается приложить все усилия. Тсукишима думает: никаких привязанностей в жизни, абсолютно никаких. Пошёл к чёрту, Тсукки, говорит Ямагучи одним своим существованием.Кем вы видите себя через пять лет? Влюблённым дурачком с разбитым сердцем.
Ямагучи валяется на его кровати, делает вид, что дремлет. Эта комната больше не комната Кея, это — комната Тсукки, в которую бесстыдно заполняет собой Тадаши. Никто не возражает, всё кажется таким верным; Ямагучи в жизни Тсукишимы — самое-самое правильное, а с остальным у вселенной вышло не очень. — Если ты собираешься оставаться на ночь, то так и скажи, а не сопи в мою, между прочим, подушку, пока на меня не снизойдёт озарение, что нужно достать футон, — ворчит Тсукишима, но вовсе не злится. — Помолчи, Тсукки, — копирует его тон Ямагучи. Кей почти не удивляется, он-то знает, каким дерзким иногда Тадаши может быть. И каким красивым. Тсукишима тоже умеет любоваться — не в открытую, почти незаметно, будто намеренно создавая для себя атмосферу преступности действия. — Сын! — вдруг резко садится на кровати Ямагучи. — Да, матушка? — ехидничает Тсукки, за что в него прилетает подушка. — Я должен завтра отвести сына соседки в детский сад, — спокойнее поясняет Тадаши. — Так что мне надо идти к себе. Тсукки понимающе кивает. Ямагучи безотказный, и Кею приходится следить, чтобы хотя бы в школе на него не вешали слишком много работы. — Проводишь меня? — Ямагучи чуть прищуривается. Тсукишима обычно — человеческое воплощение слова «нет». Кей для Тадаши — всегда «как скажешь». (Тсукишима в жизни Ямагучи не кажется таким уж правильным, но вселенная честно пыталась).Кем вы видите себя через пять лет? Разрушенным городом.
Вечер такой, как Кей любит: безлюдный, тихий, с Ямагучи рядом. Тадаши что-то говорит о том, что вообще-то не любит детей, потому что они могут оказаться жестокими, но соседский ребёнок неплохой: он не шумит, любит корабли и всегда делится с Ямагучи конфетами. Тсукишима слушает вполуха, но замечает: — Вот будет у тебя кариес, я тебя к стоматологу сопровождать не буду. — Я их не боюсь, — не совсем уверенно врёт Тадаши, и Тсукишима фыркает. — Ты боишься стоматологов, а также камней, на которых трещины образуют узор, похожий на лицо. Зато беззвёздное небо тебя вдохновляет, как и морские волны. А ещё, — Кей искоса смотрит на Ямагучи, убеждаясь, что тот внимательно слушает и уже успел смутиться, — а ещё ты мне нравишься. Тадаши останавливается. Тсукишима вообще-то не планировал это говорить, но ему почему-то захотелось, чтобы Ямагучи знал. Кей вообще-то не ждёт ответа, и ему кажется это таким очевидным, что он начинает немного раздражаться; а может, раздражение — привычный способ спрятать все страхи. — Не обращай внимания, — быстро говорит он. Наверное, вселенная совсем уж оплошала, раз допустила такое. Но у Ямагучи и щёки краснеют, и зрачки чуть расширены, будто бы ему не всё равно. — Тадаши? — неуверенно зовёт его Кей. Он уже чувствует, что всё испортил, а с его неловкого обещания быть другом прошло-то всего несколько часов, браво, Тсукишима-сан, вот вам чёрный пояс по провалам в жизни. Ямагучи встаёт на цыпочки и целует его, робко и почти невесомо. — Прости, Тсукки, — тут же бормочет он и будто оправдывается, — давно хотел это сделать. — О, — только и может сказать Кей. — Думаю, теперь мы можем делать это чаще. Ямагучи энергично кивает. Они идут некоторое время молча. — Тсукки, напиши, что через пять лет ты украдёшь соседского ребёнка, чтобы он для нас воровал, — говорит Тадаши, расслабленный, довольный и решивший, что дети могут приносить домой не только конфеты. — Я подумаю, — усмехается Тсукишима. Ямагучи берёт его за руку (к чёрту все твои принципы, Тсукки). Карфаген — руины. Небо над ним чистое.