Merry Christmas, Piper

– Раньше все было по-другому.       Сколько раз Пайпер слышала эту фразу? Больше сотни, не иначе. Нейт обожал повторять её при каждом удобном случае: когда они натыкались на разрушенное здание, в котором он бывал до войны; когда у них происходили конфликты с жителями Содружества, да даже когда какой-то бедняга-торговец пытался всучить им свой дрянной товар. Комбез постоянно критиковал этот новый для него мир, в котором ему, волею судьбы, пришлось оказаться. Её мир. Журналистку такие едкие слова, безусловно, задевали, ибо каким бы ужасным не казалось Содружество, оно было её домом. Жестоким, беспощадным, разорванным на части и неумело собранным обратно, но домом. Она выросла здесь, а Нейт только недавно вылез из своей криокамеры и только и делал, что фыркал, полный пренебрежения ко всему окружающему. Однако, нужно отдать ему должное: больше, чем ворчать, он любил рассказывать истории о мире до Великой войны. Мужчина вспоминал о нем каждую минуту, а, точнее сказать, никогда и не забывал вовсе. По сути, он и есть тот самый мир, крохотная частица того, что было когда-то. Выживший поведал Пайпер о тех вещах, про которые она читала только в старых, потрепанных и неизвестно каким чудом сохранившихся книжках, с сухими жёлтыми страницами и выцветшим текстом. Парочку таких она бережно хранила под матрасом своей кровати и перечитывала время от времени. Во многое, сказанное им, Пайпер верилось с трудом, это просто не срасталось с тем, что она привыкла видеть с самого детства. Девушка, в свою очередь, всеми силами пыталась вовлечь Нейта в Содружество, помочь ему проникнуться его обычаями. Однако он любил только рассказывать о своём мире — узнавать же больше о Содружестве мужчина не хотел, потому что был убежден в отсутствии чего-либо стоящего в нем. Всё переменилось в один декабрьский вечер.       Выживший спускался по ступеням на рынок Даймонд-сити, крепко сжимая в покрытых запёкшейся кровью руках автомат, который не выпускал из них с утра. В тот день им с Пайпер пришлось дать серьёзный отпор рейдерам, накинувшимся на них неизвестно откуда. В ходе тяжелого и затяжного боя Нейт, пытаясь уберечь девушку, заработал себе ещё один шрам — в этот раз от пули, оцарапавшей его щеку. Исходя из всего вышеперечисленного и учитывая то, что в карманах нападавших не нашлось ничего полезного, нетрудно было догадаться, в каком настроении пребывал мужчина. Весь путь до Зелёного самоцвета он сохранял унылое молчание, что бесило Райт ещё больше, нежели его недовольное ворчание. Задумавшись о том, как бы разговорить своего спутника, она не заметила того, что он остановился, и врезалась прямо в его спину.       – Эй, Комбез! — недовольно воскликнула она, потирая ушибленный лоб. — Ты бы хоть предупредил.       Нейт проигнорировал её восклицание. Он стоял, как вкопанный, и даже внезапное столкновение не вывело его из ступора. Задрав голову, он заворожённо глядел на гирлянду, украшавшую крышу и стены "Общественных событий". Моргая глазами, он в недоумении оглядел рынок: повсюду мерцали разноцветные огоньки, натянутые на провода, дома, таблички торговых лавочек. Развернувшись на пятках, мужчина уставился на журналистку такими удивлёнными глазами, что она сначала была готова спутать его с кем-либо, а потом думала, смеётся он над ней, или нет.       – Что? — спросила Пайпер, недоверчиво косясь на него.       – Что... — голос Выжившего был таким непривычно тихим и потрясённым, что девушка не на шутку забеспокоилась о его самочувствии, – что это, Пайпер?       – Это... Гирлянда, – ответила она, совершенно сбитая с толку таким банальным вопросом. – Ты что, никогда не видел таких?       – Что она здесь делает?       – Ну... — начала было Райт, но внезапно окончательно растерялась и замолчала. — Что за дурацкие вопросы, Комбез? — разражённо фыркнула она после секундной заминки. — Гирлянда висит здесь, потому что сегодня двадцать четвёртое число, а это значит, что завтра Рождество, а к Рождеству всегда украшают город! У Нейта, выслушивающего свою тараторившую подругу, было такое выражение лица, какое непременно будет иметь семилетний ребенок, если вы наскоро расскажете ему основы ядерной физики. Переволновавшаяся Райт даже не смогла сдержать улыбку, глядя на обескураженного спутника, вертящего головой в разные стороны.       – Неужели... Неужели вы всё ещё празднуете? — наконец выдавил он.       – Ну да, — она легко пожала плечами.       – А ёлки? После войны я нигде не видел ёлок. Вряд ли они вообще сохранились, но мало ли...       – Ёлки? — теперь пришла пора Пайпер удивлённо смотреть на своего товарища.       – Ну ёлки, — повторил Выживший таким голосом, будто речь шла об очевидных для всех вещах. Заметив, что его не понимают, он закатил глаза, а потом начал активно жестикулировать, пытаясь объяснить всё точнее. — Большое такое пушистое дерево с маленькими иголочками. На Рождество в доме обязательно ставят его и украшают разными игрушками.       – Не знаю, про какие игрушки и ёлки ты говоришь, мы ставим маленькое деревце, а кто-то — просто связанные между собой ветки, и цепляем на них всё, что способно удержаться на месте. Пойдем, — девушка схватила Нейта за руку и потянула ко входу в "Общественные события", — Нат как раз должна была украшать дом сегодня.       "Дом" Пайпер представлял собой барак, наскоро составленный из проржавевших, кое-где разъевшихся от радиоактивных осадков железных листов. Полом служили видавшие виды доски, которые смело могли называть себя ровесниками Выжившего. Мебель здесь была только самая необходимая — в мире после ядерной войны люди в роскоши не купались. Неотъемлемой частью интерьера являлись, конечно же, письменные принадлежности: печатная машинка, кофейный столик, заваленный как новыми выпусками газет, так и старыми, с пожелтевшими страницами и потрёпанными уголками. На письменном столе журналистки, расположенном на втором этаже, лежала кипа чистой бумаги, готовившаяся, по видимому, стать новым выпуском "Общественных событий". Ко всему прочему, раньше здесь не пропадал запах сигаретного дыма, потому что Райт дымила, как паровоз. Однако Нейта это привычка бесила до белой пены у рта, и после долгих уговоров и пары болезненных ударов по рукам, ему удалось заставить девушку бросить это гиблое дело. Комбезу было тяжело привыкнуть к обстановке в доме: ржавые стены, подпёртые деревянными брусками, чтобы здание не рухнуло, как карточный домик, прохудившийся пол, комнатка, отгороженная шлакоблоками за неимением другого строительного материала — всё это производило впечатление какого-то загона, непригодного для жизни людей. Ещё тяжелее было называть это домом. В плане уюта их с Пайпер мнения радикально расходились. Однако девушка чувствовала себя вполне комфортно в своей берлоге, а посему, едва переступив порог, с наслаждением на уставшем лице рухнула на диван. Выживший слегка поморщился от глухого звука её падения — сидение, все-таки, было не из мягких.       Нат, услышав скрип железной двери, со скоростью пули слетела по ступеням со второго этажа, и теперь нетерпеливо вертелась вокруг старшей сестры, явно выпрашивая что-то. Однако журналистка стойко не поддавалась воздействию её щенячьих глазок, потирая уставшую шею и кисти рук.       – Ну хорошо, — наконец, кивнула она. — Тащи. Девчонке не нужно было повторять дважды — едва услышав заветную фразу, она умчалась куда-то вглубь дома; послышался звон упавших предметов, треск ломающегося дерева, а через несколько минут появилась и сама непоседа, держащая в руках маленькое, чем-то похожее на мутафруктовое, деревце.       – Без слёз не взглянешь, — грубо констатировал Нейт, критично осматривая его.       – У нас ещё красивее всех, — оскорблёно заметила девочка. — Сейчас украсим, и будет ещё лучше.       – Это будет самое странное Рождество в моей жизни, — тихо выдохнул мужчина себе под нос, осторожно опускаясь на диван рядом с Пайпер.       – Что, всё совсем не так, как было до Великой войны? — поинтересовалась та, специально провоцируя его на долгий рассказ о своём прошлом, которые она так любила.       – Да. И сейчас я не беру в счет супермутантов и повышенный радиационный фон. Сама обстановка... Всё какое-то... Неживое что ли. Раньше к Рождеству готовились за несколько недель, украшали весь город, куда ни глянь — отовсюду лилось праздничное настроение. Люди ходили в ожидании чуда, поздравляли друг друга, и не важно, знакомы они были или нет. Рождество олицетворяло добро, чистоту, дружбу... взаимопонимание. В этот праздник как никогда чувствовалось единство с семьей, с друзьями. Все собирались за большим столом, дарили друг другу подарки, пели, веселились... — улыбка начала сползать с его лица, взгляд померк и остановился в одной точке. — Я бы даже не вспомнил о нём, если бы не эти гирлянды. Повисло трагичное молчание. Нейт сидел, понурив голову, а Райт, подогнув ноги под себя, задумчиво рассматривала его нахмуренные черты лица. Было что-то притягательное в грусти этого человека, что-то загадочное и необычное. Меланхоличный Выживший отлично вписывался в унылую обстановку её берлоги, превращая происходящее в сцену из добротного романа. Однако уютное молчание прервала ворвавшаяся Нат, держащая в руках громыхающую содержимым коробку.       – Что там? — настороженно спросил мужчина, невольно потянувшись к оружию. На секунду Пайпер показалось, что она почувствовала волну напряжения, исходящую от него.       – Украшения, — просто ответила девочка и начала доставать оттуда разные вещи. "Украшениями" в этом мире служил всякий хлам: резные болтики, кожаные лоскутки на нитках, пробковые брусочки, пружинки. Однако были среди этого всего ещё и чудом сохранившиеся игрушки из времени Нейта: машинки, детские кубики, погремушки. Выживший перевёл печальные глаза на Нат: ему вдруг стало невыносимо жалко ребёнка, который вынужден был расти в таких условиях. Ребёнка, который с пелёнок знаком с супермутантами, радатараканами и прочими мерзопакостными существами, который жил в постоянном страхе, который не знал, что такое настоящие радости жизни. "Бедняга", — подумал мужчина, осторожно погладив её по волосам.       – Что, это всё тоже не такое? — усмехнулась Пайпер, перебирая украшения. – А я, знаешь ли, выросла на этом.       – Раньше... Раньше ставили ёлку, я уже говорил тебе об этом, – начал Нейт, – знала бы ты, Пайпер, как она пахнет. Так свежо, так... – он закрыл глаза, полностью переносясь в прошлое, – неописуемо по-рождественскому. До сих пор помню этот запах.       – Хотела бы я тоже его ощутить, — с горечью в голосе проговорила журналистка.       – А на веточки этой ёлки вешали игрушки, как и вы делаете, но только украшения выглядели совсем по-другому. У нас были стеклянные шарики на нитках: рельефные или украшенные чем-то. Блёстками, например.       – У нас тоже такой есть! — воскликнула Нат и, вытащив из бездонной коробки стеклянную линзу, гордо протянула её Нейту. Мужчина ничего не ответил, лишь позволил ей поместить хрупкий предмет в свои широкие ладони и тепло улыбнулся. Не хотел он больше портить представление ребёнка об этом празднике. Она радуется тому, что есть — а это главное.       – Я могу сделать другие украшения, – неожиданно сказал Выживший, хватаясь за моток медной проволоки. — Смотри. После десяти попыток и парочки ругательств сквозь стиснутые зубы у него получилось скрутить несколько добротных бабочек, оленёнка, рыбку и простенького котика. Вручив всё это Нат, он любовался тем, как она с восхищением вертела их в руках, то и дело показывая сестре с восклицанием: "Пайпер, смотри!". И журналистка смотрела, только не на игрушки, а на Нейта, который, потренировавшись на проволоке, взялся за бумагу. Высунув язык от старания, он сворачивал лебедей из газетных листов, попутно обучая её сестрицу-непоседу этому мастерству. Девушка видела в этом душевно исстрадавшемся человеке не только отличного лидера и умелого вояку, но прежде всего прекрасного отца, которому просто необходимо было о ком-то заботиться. Пайпер часто спрашивала себя, что именно она чувствовала, когда смотрела на него. Привязанность, теплоту, решимость... Любовь? Он бывал так мил временами, что просто невозможно было не проникнуться к нему теплыми чувствами. Однако девушка сомневалась, что Выживший позволит ей приблизиться к нему — боль от утраты жены ещё отравляла его душу, а бередить эти раны и делать ещё больнее она совершенно не хотела. Тем более перед Рождеством.       – Хэй, Пайпер, — Нейт окликнул её, мягко дотронувшись до кисти кончиками пальцев. — Ты чего замерла?       – Да ниче... Ого! — воскликнула она, увидев на столе кучку собственноручно сделанных украшений. — Это вы сейчас сделали?       – Ага, — Нат улыбалась во весь рот, — Нейт научил меня делать птичек из газет. Смотри, какие они милые, — в подтверждение своих слов девочка покрутила в руках одного из их бумажного представителя пернатых.       – Красиво, — искренне выдохнула Райт, с благодарностью взглянув на Комбеза. Сама она смогла научить сестренку только основным житейским премудростям, ну и как текст вычитывать объяснила.       Втроём они украсили своё деревце, заменившее довоенную ёлку, над которым Выживший тоже немного "поколдовал". С новыми украшениями всё получилось вполне симпатично даже по его меркам, а ещё стоило учитывать, при каких обстоятельствах это вообще существовало.       – Знаешь, — сказал мужчина, помогая журналистке поставить на место коробки, в которых находился забракованный им хлам, — я не хочу встречать Рождество, бредя по Содружеству с ружьём наперевес и избегая лагерей рейдеров или супермутантов. Не хочу возвращаться в Сенкчуари, где меня снова завалят рутинными проблемами, или топать до Добрососедства, чтобы Хэнк опять пытался влить в меня радиоактивное поило.       – Поэтому? — протянула Пайпер, хотя уже знала, к чему он клонит.       – Поэтому я хотел бы остаться здесь на некоторое время, если позволишь. Я, конечно, без праздничных подарков сейчас, — он бросил на неё виноватый взгляд, — но они обязательно будут, позже. Я что-нибудь придумаю. Девушка смотрела на него блестящими от восхищения глазами и даже не стеснялась своего, возможно, слишком фанатичного вида. Пожалуй, Нейт никогда не перестанет будить в ней весь спектр самых ярких эмоций, которые только может ощущать человек. Её удивляло, как ему удалось сохранить такое хрупкое и напрочь отсутствующее в этом мире чувство, как скромность. После всего, что он для неё сделал, после стольких раз, когда он спасал её от пуль (включая сегодняшний), после всех его добрых слов и поступков, он допускал мысль о том, что может как-то помешать ей. Что она могла быть ему не рада, или что он мог бы как-то стеснить её маленькую семью. А ещё он чувствовал себя виноватым за то, что не принес подарки... Этот мир не заслуживал Нейта.       – Ты удивительный человек, Комбез, — констатировала Райт, качая головой. — Таких уже не делают. Выживший смотрел на неё, смущенно поглаживая свои кое-где запутавшиеся темно-каштановые волосы.       – Так можно?       – Ты ещё спрашиваешь? Хоромы не обещаю, но располагайся, будто ты дома. Услышавшая это Нат сделала победный жест, будто выиграла разом пару сотен крышек. Она любила Нейта, а он с ней выходил из своего привычного состояния рыбы, выброшенной на берег, становился весёлым, открытым, часто дурачился. Пайпер нравилось наблюдать за ними: её радовал факт, что два самых важных человека в её жизни были так дружны. Вот и сейчас девчонка, схватив Выжившего за руку, тащила его к письменному столу, чтобы показать наброски статьи к новому выпуску, которую она написала сама. Райт-старшая, стоя сзади Комбеза и уткнувшись подбородком в его плечо, внимательно слушала по-детски написанный текст, который она ни за что не пропустит в печать.       А на улице тем временем совсем стемнело. Близилось Рождество, которое обещало быть самым лучшим событием в жизни этих троих за последнее время.