Медовая вода

Аллен не верил, что место столь страшное и, без сомнения, заставляющее медленно сходить с ума, может существовать вне кошмаров. Впрочем, не тратя свой драгоценный прах мыслей на всякую метафоричную ересь, он думал, как отсюда сбежать. И хоть подсознание, что шипящей змеёй отравляло его изнутри, подсказывало, что выхода из этой клетки нет, те мнимые порывы свободной мысли позволяли Аллену сохранять ясность ума. Он пробовал ходить по клетке — квадрат десять на десять метров — и пытаться нащупать какой-нибудь рычаг или камень, отворяющий тайный проход, однако, не трудно догадаться, все эти детские игры в бесконечный садистский лабиринт не принесли, ровным счётом, ничего. Аллен и сам понимал, что это чертовски глупо, однако внутри — где-то там, за пшеничными колосьями — всё ещё теплилась надежда на спасение. Ведь Нои так остервенело гонялись за ним, неужели ради того, чтобы заключить в каменную темницу? Темница — это мягко сказано. Или же слишком громко… Аллен путался в своих мыслях. Всё, что пред собой он видел — тёмно-серые стены с выпирающими блестящими камнями. В одном месте гранитный осколок выпирал так сильно, что Аллен по неосторожности рассёк руку. Порез был глубоким и длинным, диагональю пересекающим всю ладонь. Кровь, не останавливающаяся ни на миг, слегка насторожила юношу. Естественно, он не ждал никакого внимания от своих надзирателей, но бинт, кажется, не является такой уж большой просьбой. Пришлось собрать волю в кулак и оторвать край рубашки. Теперь он лежал с распоротой рукой, обвязанной пропитавшейся кровью лентой, и изредка бросал взгляд на багровую полосу, украшающую стену. Когда надоедало ходить, а от эха собственных шагов уже начинало мутить, Аллен ложился на свою «кровать» — цементный блок в углу комнаты и тонкое холодное одеяло. Когда юноша лежал, витая в омуте собственных размышлений, он стелил одеяло под спину, чтобы его окончательно не доконала боль в позвоночнике. Наконец, кое-как устроившись и сведя ноющую боль к минимуму, Аллен смотрел в потолок. В потолок, которого не было. Над ним мерцала темнота, переливающаяся всеми оттенками безлунной ночи. Наверное, Аллен не сошёл с ума исключительно из-за этого. Из-за этих редких проблесков, сверкающих во тьме. Лишь эти незначительные изменения приводили разум в порядок и проясняли его, утягивая в туманные размышления. Аллен закрывает глаза. Он прокручивает в голове тлеющую плёнку воспоминаний. После того, как юноша бежал из Ордена вместе с Тики, спокойной и размеренной жизнью он жил лишь несколько дней. Без суда и следствий, он оказался пред лицом свыше десятка акум и Ноя, кажется, сошедшего с ума. Каждая черта его длинного, осунувшегося лица, пугала Аллена. Его золотистые глаза ярко выделялись лихорадочным блеском на фоне смуглой кожи, словно у зверя, истекающего слюной при виде добычи. Он уже видел этого Ноя, но воспоминания о нём были смутны и неясны. Кажется, они пересеклись, когда Аллен поддался провокации и погнался за Тики. А ведь, задумавшись, Аллен понял, что из всей сумасшедшей семейки Тики был самым человечным и, не кривя душой, самым добрым. Тики и Роад — единственные, к кому Аллен не чувствовал отвращения или страха. Интересно, что случилось с ней, с малышкой Роад? Выжила ли она после удара Апокрифа? А выжил ли Тики после этого случая и встречи с сумасшедшей семейкой?.. Естественно, этого ему никто не говорил. Аллен почувствовал боль и перевернулся на бок. И пусть эта боль вовсе не в теле, ему хотелось верить, что она именно там. Что это лишь затёкшие конечности, а не гложущая его тоска и грусть. Да и по кому грустить-то? По Ордену? Да, возможно, но почему же Аллен не чувствовал грусти, убегая от Апокрифа? Уместно бы сказать, что тут по нервам ударил шок, однако прошёл день, и два, и три, а печали всё не было. Аллен знал, что своей изоляцией он уберёг родных друзей от безумного Четырнадцатого, и поэтому он радовался. Хоть и с горечью для себя, но радовался. Да и Четырнадцатый, к слову, тоже притих. Словно бы уснул, не смея шевельнуться в этой клетке. Неа видел его глазами, слушал его ушами и чувствовал его кожей, а посему спрятаться, дабы не умереть от руки Ноев, было весьма мудрым решением. Вот только теперь, избавившись от своего недруга, Аллен абсолютно не знал, чем занять эту пустоту. Вместо угрожающего шёпота и отчаянной борьбы внутри — безмятежное поле пшеницы, тихонько шуршащее от прикосновения ветра. Юноша никогда бы не подумал, что когда-нибудь начнёт скучать по Неа. То есть, он, разумеется, ни в коем случае не хотел уступать ему, однако и забывать тоже. Борьба с безумием Четырнадцатого стало неотъемлемой частью его жизни, и теперь, слыша лишь шорох пшеницы, Аллен поддавался скуке. Постепенно он начинал сходить с ума, и трещины, идущие по стене, в какой-то момент показались ему нереальными, какими-то мистическими, словно галлюцинация. Аллен не знал, на что можно это списать: на поднявшуюся температуру, на скуку или на наступающее на пятки сумасшествие. Трещина без единого шума выбила на стене огромное сердце, два метра в высоту и метр в ширину. Аллен даже не шелохнулся. Не было сил. Постепенно стена начала светлеть, и сие действие было настолько ярко, что Аллен невольно зажмурился. Белый свет резал по глазам и вызывал ещё большую головную боль, нежели собственные мысли. — Ох, Роад, я постараюсь, — виноватым и одновременно таким ласковым голосом повисли в пустой тишине слова. — Но я ничего не обещаю. Удерживай их так долго, как только сможешь. Наконец, вынырнув из молочно-белого пространства, мужчина отвёл свою ладонь от уха. Выпрямился и, не глядя на Аллена, принялся ждать, пока треклятая дверь наконец-то закроется. В самый последний миг оттуда вылетела чёрная бабочка с мастью пик на крыльях — хлоп! — и вновь голая стена с выпирающими, словно человеческие рёбра, каменными осколками. Мужчина раздражённо откинул со лба смольную прядь. — Эй, Малыш, ты как? — тихим отголоском прозвучала скорбь и гордость. — Наконец-то мы смогли пробраться к тебе. Мы с Роад, в смысле, однако она вынуждена удерживать нашу сумасшедшую семейку. На белом, словно мел, лице Аллена появилась тень улыбки. Она показалась темноволосому столь измученной и горькой, что всё его сердце сжалось об одной лишь мысли об этом. Парень сжал в кулак руку, придерживающую лямку чёрной сумки, перекинутую через плечо. — Хах, Тики… — тихо усмехнулся Аллен, пытаясь сесть. — Я уже хотел подумать, что тебя убили. Так Роад жива? Я рад… Тики заострил взгляд на порезанной руке юноши и слегка нахмурился. В блестящих янтарных глазах зажёгся маленький огонёк злости, а ладони, скрытые за перчатками, начали надоедливо зудеть. — Да, кхм, — он кашлянул в кулак, прочищая горло. — Она сильно пострадала от Апокрифа, но осталась жива. В целом, она идёт на поправку. Что с твоей рукой? — Да вот, порезался, — и, улыбнувшись ещё больше, демонстративно поднял руку. — Разве вы за мной не наблюдаете? — Шерил наблюдает, — Микк почесал затылок и вздохнул. — Но меня посадили под домашний арест. Прости, Малыш, я бы пришёл раньше, если бы мог. — А тебя-то за что? — чуть наигранно поинтересовался Аллен, вскинув тонкие брови. Ему было интересно, правда, но выдавливать из себя что-то яркое и эмоциональное было чертовски трудно. Тики притворился, что не заметил этого. — За всё хорошее, — он пожал плечами. — Шерил очень рассердился, когда узнал, что я оставил Роад без защиты. — Садись, — Аллен чуть подвинулся, освобождая место для Тики. — У тебя много времени? — Минут пятнадцать, — он аккуратно сел рядом с Алленом и, сведя руки в замочек, упёрся локтями в колени. — Как твои руки? — заботливо поинтересовался юноша, как бы невзначай коснувшись пальцами его перчатки. — Апокриф же, кажется, проткнул их насквозь. — Всё нормально, — не задумываясь, бросил Тики. — По-крайней мере, пальцы гнутся. Аллен молчал с пять минут. Белёсая чёлка, растрепавшись, скрывала оба его глаза — серебристо-фиалковый и проклятый. — Зачем вы так носились со мной? Зачем вступили в схватку с этой тварью? Разве вы не могли просто перебросить меня через двери Роад в темницу? — Видишь ли… — Тики хлопнул по карману брюк, с горечью обнаруживая, что оставил в комнате сигареты. — Мы с Роад пытались тебя спасти. Пока я дрался с Апокрифом, Роад должна была освободить тебя. Мы не хотели брать тебя в заложники, мы хотели предоставить тебе свободу. — Но я же здесь. Не на свободе. Тики обвёл его взглядом, полным жалости и сострадания. Где-то в середине его зрачка блестела вина. — Мой брат спятил. Услышав о том, что Роад исчезла, пусть и временно, он впал в ярость. Меня посадил под домашний арест, а… — с невероятным трудом он не дал себе закончить тем случаем с младшим Книгочеем. — А на остальных срывался, словно цепной пёс. Он пренебрёг указаниями Графа и решил упрятать тебя сюда. Ты в безопасности, а он за тобой наблюдает… Он и сам понимал, насколько бредово звучат эти слова. Тихо вздохнув от полного незнания того, как следует подбодрить седовласого юношу, Тики глянул на свою сумку. — Прости, Малыш, я не успел взять с собой чего-нибудь более сытного, но всё же, надеюсь, тебе это хоть как-то поможет. Тики стянул её со своего плеча и с непринуждённой улыбкой протянул Аллену. — Что там? — недоверчиво покосился он на сумку. — Взрывчатка, — недовольно буркнул Микк, явно обиженный такой осторожностью. — Что там ещё может быть? Еда. Аллен осторожно взял сумку, небольшую снаружи, но чертовски тяжёлую по весу. Ему на секунду показалось, что рука сейчас сломается. Тики встревожено вскочил, желая придержать Аллена за локоть. — Чёрт возьми… Как знал, что здесь что-то не сходится. Тебя вообще кормят?! — Горбушка хлеба, стакан воды… Тики рыкнул, словно озлобленный зверь, и положил сумку на колени юноше. Он схватил Аллена за порезанную руку, но немного не рассчитал силы, и тьму над ними прорезал короткий вскрик. Буркнув тихое «прости», парень опустился на колено. Он со всей возможной аккуратностью принялся распутывать грязную полоску, пропитавшуюся кровью. В нос ударил резкий характерный запах. — Не хочу расстраивать, но у тебя рука гноится. Бросив короткий взгляд на лицо юноши, Тики слегка надавил на запястье. Ничего. Тогда он надавил чуть выше, ближе к ране, и пальцы мальчика слегка дёрнулись. Микк нахмурился, поскольку результат короткого исследования был весьма печальным. — В сумке найдёшь сыр, немного яблок и орехи. Ещё есть немного запеченного мяса, Роад сама готовила. Вот… — Тики, чуть порывшись, вытянул бутылку с мутновато-янтарной жидкостью и протянул её Аллену. — Выпей, Малыш. Это вода с мёдом. Роад хотела, чтобы ты улыбался, но, судя по всему, тебе это необходимо. Юноша взял бутылку осторожно, опасаясь, ожидая выпада или нападения, но… Тики был непоколебим. Серьёзное лицо, столь непривычное для графа, обеспокоило Аллена и одновременно рассмешило. — Что такое, Тики? — усмехнулся он. — Ты что, действительно переживаешь за меня? Но Тики не ответил и не посмел зажечь в глазах радости. Аллена откровенно мучили, ломали, и это его бесило. Он положил руку ему на голову, заставив утихнуть. Тики, чуть наклонившись, убрал Аллену чёлку и, приблизившись, заглянул своими кошачьими глазами в душу мальчика. Пронзая, изучая, Микк взглядом исследовал, ощупывал исхудавшее тело подростка и, вернувшись к глазам, он поджал губы. — Малыш, не считай меня слепым. Я же вижу, как тебе плохо. Без Ордена, без битв, без свободы… — Без тебя с Роад, — как бы невзначай обронил Аллен, борясь с подступающими слезами. — Мой сумасшедший брат тебя совсем измучил, — вздохнул он. Вздохнул и обнял хрупкое тело Аллена. Прижал к своей груди, позволяя подростку уткнуться в чьё-то плечо. Тики закрыл глаза и слушал, как бьётся сильное сердце, которое он когда-то продырявил. — Что ты делаешь? — тихо, но совсем не сопротивляясь, спросил Аллен без каких-либо эмоций. — Роад как-то говорила, что через объятья люди передают свои чувства. Мне хочется, чтобы ты продержался ещё немного. Главное — знай, мы скоро придём за тобой. Ты только не сходи с ума, хорошо? И Тики почувствовал, как Аллен сжимает его рубашку на спине. Он наплевал на боль, что ядом растекалась по телу, лишь бы побыть в ненавистных руках — руках, которые его однажды чуть не убили — как можно дольше. Он ненавидел Тики, но вместе с тем и любил — столь страстно и одновременно невинно, что сейчас хотелось заплакать от беспомощности. — Слышишь, Аллен? — он чуть отстранился от юноши и обворожительно улыбнулся. — Держись. Мы придём за тобой. Я приду за тобой. Обещаю. Откинув надоедливую чёлку и мысли, Тики подался вперёд. Закрыв ладонью затуманенные юные глаза, он прильнул к его холодным губам. Так легко, непринуждённо и так ласково, что Аллен не смог удержаться. Капли слёз, сорвавшись с ресниц, оставили влажные дорожки на покрасневших щеках. Мысль «это неправильно» сперва сверкнула в голове яркой молнией, но затем затухла, скрылась среди парящих в желудке бабочек, исчезла, растворилась. Аллен не думал ни о чём и одновременно обо всём, а прежде всего о том, что Тики стал единственным человеком, чью любовь и поддержку он способен ощутить. Сладкая пытка кончилась, и Тики, неохотно оторвавшись от столь желанных губ, отстранился прежде, чем сердце начало бешено колотиться. Не поворачиваясь спиной, он сделал шаг назад — стена за ним уже трещала и вырисовывала дверцу в форме сердца. Тики, мягко улыбаясь, протянул ему руку, словно бы увлекая за собой. Аллен знал, что не может сейчас идти с ним, и всё равно коснулся искусанными пальцами изящной ладони. — Жди меня, Малыш. Мы обязательно придём за тобой. Слегка сжав напоследок руку юноши, он, скрепя сердце, отпустил её. Не сейчас. Бабочка Тиза, до этого времени бесшумно порхающая где-то в углу, толкнулась в руку хозяина, подгоняя его. Микк растворился в белоснежном свете, из-за которого Аллен вновь зажмурился. Он знает, что Тики нельзя доверять. А ещё он знает, что кроме Микка в его жизни больше никого не осталось. И, разумеется, он знает, что в медовую воду, возможно, подсыпали яд. И всё же… Он утирает слёзы. Он делает глоток. Он решает, что будет ждать его, несмотря ни на что.