Зафиксируй

Чувствовать чужие удары по своим ребрам больно. Больно ощущать, как тугие веревки заламывают руки за спину, стягивают запястья, заставляя те ныть от недостатка крови в пальцах. Страшно чувствовать вокруг себя движение, но не видеть за толстым слоем ткани, что безжалостно забрала краски у окружающего мира, накрыла собой глаза. Дыхание сбивается при каждом звуке, сердце скачет в глотке, мешаясь с холодеющей от ужаса слюной, а слух улавливает все вокруг, вплоть до дыхания того, кто заточил несчастную жертву в эту камеру пугающих ощущений, зафиксировал, не позволяя дернуться. Чужие пальцы царапают нижнюю губу, оттягивают ее, режут в кровь, чтобы потом позволить щелчку фотоаппарата запечатлеть, как юноша давится собственной слюной от боли. Нуар знает эти звуки, знает как модель, как Адриан. Знает, что сейчас камера хватает секунды его существования, превращает в пиксели и выводит на экран его изображение. Хочется дернуться назад, спрятаться от этого немого унижения, но путь преграждает спинка неудобного стула, к которому привязаны ноющие от боли руки. Кот пытается, он желает свободы, желает до обжигающих слез, что впитывает повязка на глазах, до дрожи, что пробивает током тело от прикосновений того, кто сейчас имеет полную власть над беззащитным героем. Вновь щелчок. Вновь чужие пальцы хватают острый подбородок, чтобы дернуть жертву вперед, заставить выдохнуть от резкой боли в плечах. Нуар ломается, поддается, скрипя зубами от осознания собственной беспомощности. Щелчки становятся громче, теперь их слышно чаще, чем раньше. Похититель старается запечатлеть каждую секунду, каждое мгновение боли своего пленного. - Я хочу развязать тебя, чтобы сделать еще несколько снимков, - Адриану слишком знаком этот голос, он знает, кто именно ломает его уважение, издевается над его телом. Ему хочется подать голос, хочется раскрыть себя, рассказать, кто он и насколько отвратительны действия человека, что сейчас развязывает ему руки. Но надо молчать. Почувствовав свободу, руки нервно заныли, затряслись. Тело обессилено рухнуло со стула. - Не смей снимать повязку, иначе будет еще хуже. В ответ лишь слабый кивок и боль где-то под ребрами. По вискам вновь ударяют щелчки фотоаппарата, а чужие пальцы хватают юношу за волосы, потянув наверх, заставляя Нуара встать на ноги. Похититель фиксирует каждое движение Кота. - Больно, - шумно выдыхает Адриан, хватаясь за руку, что держала его. – Пожалуйста… Но ему не дали договорить. Резкое ощущение холодной стены, боль в носу и обжигающая жидкость на губах. И еще раз. Голова трещит от каждого удара, губы захлебываются кровью из носа, пытаясь схватить немного спертого воздуха. Больно. Пальцы беспорядочно пытаются ухватиться за того, кто доставляет эту боль. Они царапают чужую руку, цепляются за рукава, с силой сжимая запястья. - Повтори, - Адриана резко дергают вперед, и он готов поклясться, что на секунду ощутил дыхание своего истязателя на собственных губах, обожжённых кровью. Юношу трясло. Каждое его слово сопровождалось болью с того момента, как его сюда притащили. Тогда их последнее сражение с Бражником закончилось поражением, и тогда его свобода была заточена в четырех стенах, связана тугой веревкой по рукам и ослеплена черной тканью. И именно тогда Кот Нуар понял, кто именно скрывается за маской их главного врага. Лишенный зрения, он слышал каждый шорох, каждое движение. Он слышал голос того, кто заковал его в цепи собственной слабости. И он узнал этот голос, и именно это заставило его бояться этого человека еще сильней. - Мне больно, - шепчет Нуар, давясь кровью. - Ты можешь сделать так, чтобы тебе не было больше больно сегодня. - Да, я могу, - голос падает вниз, ударяясь о холодный пол, разбивается. Пальцы, безжалостно перетянутые эластичной тканью, цепляют чужие, скользя дальше по рукам, а колени с болезненным грохотом ударяются о кафель. Да, Адриан может сделать так, чтобы сегодня над ним больше не издевались. Он может избежать холодного лезвия, что полосит его ребра, кнута, что истязает его худую спину. Для этого ведь надо немного, лишь подавиться собственной гордостью, унизиться под звуки щелчка фотоаппарата. Шершавый язык скользит по коже дорогих туфель. Это те самые, что они вместе выбирали несколько недель назад в Милане. Адриан знает это, потому что этот человек после той поездки стал носить только их. Зубы цепляются за хлопок брюк, а губы смачивают ткань вязкой слюной. Кот выгибается в спине, поднимаясь выше, в то время как суетливые пальцы уже дергают ширинку. Медленно, ведь торопиться ему запрещено. Осторожно и плавно, ощущая властные руки на своем затылке. Нуар давится, кашляет, но продолжает двигать головой, обжигая горло собственной слабостью. Темная ткань на глазах вновь становится мокрой, впитывая горечь и отчаяние юноши. Но ведь это ненадолго, зато потом не будет боли, не будет долго, за это время раны на груди затянутся, а спина перестанет гудеть. Адриан смешивает чужой вкус со вкусом собственной крови, что запекается на губах, заглатывает глубже, хватаясь пальцами за дорогую рубашку. И вновь щелчок. Еще один. И еще. Кота трясет от стыда, хочется забиться в угол и зарыдать в голос, биться головой о ту самую шершавую стену до потери сознания, чтобы выбить это отвратительные воспоминания из памяти, но он лишь покорно продолжает поддаваться руке, что сжимает на затылке светлые волосы. Вязкая жидкость забивает глотку, заставляя Нуара рефлекторно отстраниться и закашлять. Дрожащие руки зажимают грязный рот, а горло сокращается, проглатывая позор. Чужая рука ласково гладит затылок, словно успокаивая, и юноша тянется к ней, вспоминая, как редко в детстве он получал подобный жест от этого человека. - Хороший мальчик, - слышится где-то наверху, и Адриан вздрагивает от этих слов. И его оставляют одного. Не привязывают к стулу, не сдавливают больные руки тугой веревкой. Его истязатель просто уходит, закрывая дверь и щелкая замком. Дрожащие пальцы стягивают мокрую от слез повязку, и в глаза ударяет темнота подвала. Узкая комната, без какой-либо мебели, лишь одиноко стоящий стул посреди четырех неровных стен, да дверь, что отделяет от Кота столько хрупкую и недосягаемую теперь свободу. - Я хороший, - Нуар давится собственными словами, облокачиваясь истерзанной до крови спиной о шершавую стену. Пальцы дотрагиваются до затылка, который еще пару минут назад гладила теплая и родная рука. – Я хочу быть для тебя всегда хорошим… Идти нет сил, юноша ползет к двери, что так манит своей хрупкостью. Будь у него силы, он бы с легкостью ее сломал, но сил не было, мышцы ныли от боли и усталости. Ладони упираются в дорогую древесину, гладят ее. - Я готов на все, лишь бы ты всегда говорил мне это, - глаза режет соль, голос дрожит, срывается на шепот. – Снимай меня, фиксируй каждое мгновение. Только будь со мной таким всегда. Пожалуйста. Нуар ломается. Ломается под натиском боли, что сдавливала хрупкую грудь, ломается от холодных слов, что слышал до этого. Его сломал тот, от кого он больше всего ждал любви, кого он сам любил. - И если для этого я должен унижаться, - губы шепчут в дерево, целуют его, растирая кровь по поверхности. – Я готов для этого. Когти скребут дверь, оставляя кривые полосы на благородном цвете. Язык смачивает изогнутую ручку, пробует ее на вкус, чтобы потом коснуться губами. Зубы режут гладкий металл, сбившееся дыхание раскаляет его. Нуара трясет, его тело сжимается под волной резкой дрожи. Это мерзко, отвратительно, низко, но желание завладевает разумом, давит на виски. Не хочется сейчас думать, в голове беспорядочно пляшут воспоминания, картинками сверкают перед полузакрытыми глазами. Адриан хочет, желает вновь и вновь получать ласку, он желает поддаваться тем сильным рукам, что могут не только доставлять боль, не только издеваться. Они могут любить, они могут быть теплыми. - Пожалуйста, - слова ударяются о стены, разлетаются по подвалу, растворяются в темноте, что хозяйничает в небольшой комнате. Юноша подчиняется этой темноте так же, как подчинялся чужим пальцам. Вкус металла пьянит, скрип когтей о дерево зомбирует. Нервы рвутся, сознание ломается под безответным чувством, пьяным, терзающим до слез. Губы ласкают дверную ручку так же, как ласкали похитителя, нежно и медленно, но в то же время нервно. Кот так же давится своим чувством собственного достоинства, так же унижается, но он готов к этому, он готов смешаться с грязью ради того, кто сейчас за этой дверью. - … только, пожалуйста, - слова утопают в слюне, что стекает по острому подбородку. – Не бросай меня одного. Ручка щелкает, дверь уходит из-под пальцев Нуара, заставляя того упасть вперед, уткнуться ослепленными ярким светом глазами в носки тех самых туфель из Милана. Плечи дрожат, голова гудит, а тело сжимается, пугаясь тишины, что поглотила обоих. - Что это… - Я готов, - Адриан обрывает знакомый до боли голос. – Я готов стерпеть все… Обессиленное тело трясется, истерзанные руки тянутся к чужим ногам, губы целуют идеально вычищенные носки дорогих туфель. - … только полюби меня, отец.