последствия сахарных слов

Юнги засыпал, сидя на очередной скучной паре. Он опять всю ночь читал книгу, запивая просмотренные страницы литрами кофе. Только спасательное средство от сна к утру совсем закончилось и парень, пытаясь максимально разжать глаза, шел в универ. Юнги 22 года, он невероятный распиздяй и не понимает, зачем вообще поступал в учебное заведение, когда днями и ночами напролет мог бы сочинять музыку и наслаждаться красотой природы где-нибудь в тихой деревушке Кореи. Но реальность повернула все так, как захотела сама и вот, парнишка сидит за партой, слушая нудную лекцию. Впереди него что-то рисует Сокджин, закрывая хрупкого человечка своей широкой спиной, поэтому Юнги спокойно засыпает. В кармане штанины вибрирует телефон, и его обладатель невольно морщится. Яркий свет, льющийся из приоткрытого окна, слепит глаза, но парню все равно удается рассмотреть того, кто звонит, а именно — Чонгука. Мин демонстративно закатил глаза, хоть сей жест все равно никто не увидел, и попросил выйти из аудитории. Усталыми и довольно ленивыми движениями он ответил на звонок. — Хен, хелп, — Чонгук встревоженно говорил сбивчивой речью, иногда жадно хватая воздух. Что не могло не заставить Юна волноваться. — Мне нужен натурщик на одно задание в школе. — Что, опять? — Юнги расслабился и уже собирался повесить трубку, ссылаясь на занятость взрослого человека. — Не опять, а снова. Ну хен, ну тут безвыходная ситуация, — Чон громко захныкал в трубку. — Так давай, поведай мне, что у тебя за безвыходная ситуация на этот раз, — Мин завалился на скамейку, стоящую около кабинета биологии, и закинул ногу на ногу. — Мы работаем на этот раз в парах с противоположным полом, то есть с девушками. Ну ты понимаешь, да? Мне слишком неловко рисовать их! — И че ты от меня хочешь-то? — парень нервно поглядывал на часы. — Бля, да не тупи, хен, — Чонгук недовольно фыркнул. — Слушай, почему бы тебе не нарядиться в девушку? — Так, мелкий, это доходит до абсурда. Серьезно, я вешаю трубку. — Да стой, ну Юнги-хен. Никто даже не заметит, что я рисовал парня переодетого в девушку. Тем более, ты своей хрупкостью очень даже схож с девуш… — Юнги, не дожидаясь конца этого бреда, поспешил повесить трубку и зайти обратно в аудиторию. Прокручивая в голове совершенно бредовую идею нарядиться в школьницу, он закатывался смехом, на что лектор сверкала глазами, предупреждая того быть потише. Спустя пару минут пришла смска от того же надоеды. — «Хен, меня выпрут из школы искусств, если я не сдам это задание. Пожалуйста, подумай еще разок ㅠㅠㅠㅠ». Мин знал обо всем, об этой глупой боязни рисовать девушек с натуры, которую Чон так старательно скрывает, о проблемах в школе из-за не сданных работ. Он знал это. И прекрасно понимал, что будет в семье мальчика, если его попрут. Но все равно идея о том, чтобы переодеться в девушку его не очень интересовала, скажем так. Но… кто не рискует, тот не пьет шампанское, да? Юнги написал Чонгуку, чтобы тот ждал его и не двигался с места, иначе он передумает заниматься этой хуйней. Парень быстро доехал до школы, как считал он, но прошло уже полтора часа и весеннее небо потихоньку начало затягиваться бело-розовыми облаками, скрывая солнечные лучи. На одном из беспорядочно разбросанных стульев лежала женская школьная форма. Клетчатая красная юбка, что уже с одного вида казалась слишком короткой, белая рубашка, синий пиджак простого покроя и белые чулки. Мин аккуратно взял чулки и подошел с ними к Гуку, что увлеченно вырисовывал нежные облака. — Эй, художник, разве школьницы одеваются так? — Чон испугался и неожиданно резко махнул рукой. С кисти упали розовые капли прямо на черные штаны Юна. — Спасибо, мелкий, за еще один подарок. Юнги разочарованно пытался стереть капли с черных штанов, но ничего не выходило. — Хен, их просто нужно постирать, спокойно, — Чонгук попытался оттереть размытые пятна с помощью воды, но как бы сильно тот не тер ляжку хена — ничего не получалось. — Минус любимая пара штанов, — Гук неловко откатился на стуле ближе к выходу. — Ты тут это, переодевайся, я тебе принесу свои спортивные штаны, — парень выбежал из кабинета как угорелый. — Переодевайся, бля, такой уверенный. Невозможно с ним вообще работать, — Мин недовольно натягивал чулки, что были чуть белее собственного тона кожи. — И откуда у него эта форма вообще, почему она подходит мне в размерах, — с каждой надетой вещью Юнги становился все злее. — Мечта извращенца какая-то. С одной стороны, темноволосого забавляло это, с другой стороны — какого хуя он вообще это делает? Чонгук зашел в кабинет с несвойственной ему тишиной, любуясь, как его друг крутится возле зеркала, то и дело поправляя то прическу, то юбку, которая стремилась все выше и выше. «Он и правда похож на девушку, бля» — Чон шумно глотает слюну и кладет на стул свои спортивные штаны. — Хей, здорово выглядишь! — парень с усмешкой смотрит на него, хотя внутри у мальчика буря из чувств. Юнги посылает младшего нахуй и садится перед мольбертом. — Ну, рисуй уж, — Мин по своей тупой привычки закидывает ногу на ногу, в очередной раз ворча, что юбка слишком короткая. Мелкий принимается за дело, чувствуя, что на этот раз все точно получится идеально. И снаружи, и внутри так тихо, лишь изредка еще морозный ветер колышет голые ветви деревьев. Из наушников рисуемого отдаленно слышится спокойная мелодия. Мин невольно прикрывает глаза, растворяясь в музыке и запахе пришедшей весны, но еще до конца нераспрощавшейся зимы. Чонгук плавно водит карандашом по все еще белому листу, вырисовывая нежное лицо старшего. Все его черты казались неземными. Раньше он часто засматривался на Юнги, детально рассматривал каждый участок молочной кожи, созерцая внутри себя чужую красоту. Да и сейчас особо в них двоих ничего не поменялось. Юнги все еще вызывает у Чона чистое эстетическое наслаждение и небольшой поток мурашек. Сейчас ему хотелось максимально передать такой взгляд с томными карими глазами, такую необычную и дерзкую внешность, что видел на протяжении своих долгих лет. Сейчас ему действительно хотелось постараться изо всех сил. Карандаш плавно скользит, вырисовывая хрупкие плечи, которые и правда похожи чем-то на девичьи. Все в старшем было так хрупко и невесомо; будто он — фарфоровая кукла, его хотелось поставить на полку и закрыть стеклом, чтобы никто не смел тронуть такую дорогую вещь. Тонкие запястья, казалось, можно обхватить одной ладонью, и даже этой ладони будет слишком много. Матовая кожа, пронизанная изумрудными линиями, виделась ему слишком прозрачной, ведь Чонгук может прослеживать путь каждой вены. Еще чуть-чуть и случится передоз Мин Юнги. Таких, как он, стоит запрещать. Раньше младший никогда не обращал внимания на эти мелочи во время рисовки других портретов старшего, ему хотелось поскорее закончить нудную работу и пойти развлекаться с одним из хенов, проходя очередную игрушку. Но, внезапно для самого себя, парень стал наслаждаться процессом, сохраняя где-то глубоко у себя эти моменты, где только Юнги и Чонгук наедине; где только они в двоем вдыхают один и тот же воздух из все еще приоткрытого окна. И могло бы так быть и дальше, но внезапно Юнги становится слишком неудобно, а Чонгуку — вдвойне неудобно. Ветер поднимает юбку все выше и выше, открывая вид на такие тонкие ляжки, обрамленные кружевным верхом чулок. В какой-то момент этого воздуха на двоих становится слишком мало. В мыслях крутятся разные фразы, разные ситуации, которые с каждым движением карандаша становятся все грязнее и грязнее. Эскиз нарисован и, казалось бы, осталось еще чуть-чуть мучения этих двоих. Но рука художника будто сама тянется к губам своего творения, раскрашивая их в ярко-розовый. А взгляд уже совсем не на рисунке, а на натурщике, что так усердно пытается сделать юбку ниже. Сейчас окно распахивается настежь, запуская зимне-весенний воздух. Старший морщится и мило сжимает кулачки на юбке. Художнику слишком плохо, чтобы продолжать и дальше писать свой шедевр. — Мне жарко, может, оставим открытым? Если тебе холодно, то возьми мой пиджак, — Чонгук встает и протягивает вещицу, что на пару размеров больше размера старшего. — Я бы предпочел твою рубашку, — такая совершенно неуместная шутка Мина воспринялась у обоих не в том значении, каком предполагалась изначально. Младший по привычке прикусил губу, сообщая всем своим видом, что его собеседник зря это сказал. — Ты же пошутил, да? — светловолосый по-кроличьи улыбнулся и вернулся за свое дело, пытаясь унять дрожь в руках. — А что, если нет? Что, если не пошутил, а сказал всерьез? В один момент совершенно случайные встречи глазами перестают быть случайными; а дыхание, которого раньше не хватало только у Чонгука, перехватывает и у Юнги. — Тогда, может, и правда, стоит отдать свою рубашку? — тонкие пальцы художника аккуратно расстегивали пуговицу за пуговицей. Мин кивает головой, раздразнивая еще больше малыша. Но малыш-то больше не малыш, ведь подкаченное не по годам тело кричит об этом во весь голос. А вместе с этим кричит заодно и Юнги из-за внезапного желания встать на колени и сказать «Выпей меня без остатка». Воздуха совсем не остается, когда Чонгук, прижимая парня к себе, вдыхает мятный запах волос, смешанный с каплей парфюма. И руки так бережно обвивают лелеянное в мечтах фарфоровое тело, а концы пальцев считывают холод кожи под просторной рубашкой. На секунду старший теряется из-за близости двух тел, пытается сохранять спокойствие, плавно вдыхать воздух, но попытки были по определению обречены на провал. Парню оставалось лишь схватиться за обнаженные родные плечи и припасть губами к приятно-пахнущей шеи, оставляя пару укусов. Секундный взгляд обоих в знакомые глаза, молочные ладони на мягкой щеке с незажившим детским шрамом и нежно-тянущийся поцелуй. Все это для парочки не сравнимо даже с дорогим шоколадом, а вкус розовых губ друг друга пьянит больше, чем самое хорошее вино. Так по-собственнически ладони Юнги скользят по торсу, иногда задерживаясь на мелких родинках. Внутри завязывается приятный ком чувств, сотканный лучшим мастером — его Чонгуком. Мин останавливается, когда младший разрывает поцелуй, слизывая с губ остаток слюны Юнги, как самую приятную сладость. Чон подхватывает легкое тело и сажает на парту, становясь между раздвинутых ног. А старший слишком остро чувствует явно не свой стояк и от этого возбуждается еще больше. Пару раз он задевает тонкими пальцами бугорок в штанах, раззадоривая Чонгука на большие действия, чем просто поглаживания по коленкам и долгие поцелуи. И он только рад этому, нужно было лишь приглашение, чтобы в последний собрать капельки пота с другого лба и резко развернуть парня, приложив лицом к холодной парте. Мин недовольно шикнул, ощутив прохладу чуть оголенным телом. И все также недовольно бубнил под нос, пока Чонгук не наклонился к уху, прикусив мочку. Юнги сразу же почувствовал тепло и острые слова, вызывающие мгновенную дрожь по телу. Пока паренек пытался успокоить свои чувства, младший легко задрал юбку. Попытка унять невыразимую страсть внутри себя снова провалилась. — Просто возьми меня: жестко или нежно, меня не ебет это. Главное, чтобы ебал именно ты, — бляшка чужого ремня звенит слишком громко, разнося звук сквозь пустое здание школы. Чонгук слишком долго не торопился, чтобы сейчас быть нежным для него. Чонгук слишком долго ждал момента, чтобы вбиваться в приятную узость, выводя и себя, и партнера на симфоничные стоны. Он в последний раз скользит ладонями по сахарной заднице и входит. Парень не стал проверять, растянут ли Юнги, в этом просто нет нужды. Он знал, что они оба когда-то должны были слиться воедино. Чон знает, что тот растягивал себя. По-другому быть и не может. Жажда желанного, наконец, окупилась. Мин ерзает, давая понять, что ему нужно привыкнуть к такому напору. Чонгук же смиренно ждет, ждет, пока в комнате сменится свежий воздух зацветающих деревьев на примесь двух парфюмов и чуточки пота. Когда же воздух изменился, младший не оставляет никакого шанса на спасение им обоим, выводя толчками на точку невозврата. С каждым прикосновением к тонким рукам запах становится сильнее и сильнее, он заполняет весь прилежный класс. Юнги хорошо ощущает тело Чонгука; его мощь внутри себя, его прикосновения к своим ляжкам; его тихие, но милые постанывания. Он хорошо ощущает свою зависимость от этого момента, где существует только Чон, страстно наклоняющийся к девственно-бледной шее, и он. Чонгук настойчиво проезжает по простате раз за разом, насаживает на полную длину, желая, чтобы запах был еще сильнее, а старший был так близко, что мог бы перекрыть воздух одним лишь вздохом. Младший знает, что ничего не будет как прежде после этого момента, но кому блять какая разница, когда перед ним его Юнги в мини-юбке и проклятых изодранных чулках? Одним движением парень поднимает тело и прижимает к себе, не оставляя ни единого сантиметра между телами. Он слишком желает быть с Юнги одним целым. Они оба слишком опьянели друг от друга, слишком одержимы желанием быть едиными. Чон выбивает хриплые стоны и в полной мере наслаждается тем, как, в предвкушении развязки, старший жмется, как слепо ищет чужие руки и как сильно хватается за них, будто они — это единственное лекарство от сильного опьянения. Хаотичные стоны порой перерождаются в единый звук, создавая абсолютную гармонию между двумя людьми. И им обоим слишком нравится все происходящее, чтобы так быстро останавливаться, поэтому толчки меняют ритм и стиль, перетекая из быстрых в тянущиеся, как нуга. По спине Мина течет пот, который сразу же погибает, сталкиваясь с крепкой грудью. Гук давит сильнее, прикусывает мочку уха, скользит руками по чужому члену. Все, чтобы Юнги восхищенно хлопал глазами, не зная, куда деть себя в этом истинном воплощении наслаждения. Все, чтобы слышать желанный хриплый стон и все, чтобы видеть, как меняется мимика фарфорового лица без изъянов во время очередного протяжного толчка. Чонгук с жадностью обвивает руками талию, с трепетом шепчет на ушко приятности. Им двоим одновременно слишком много и мало друг друга. Они впитывают чувства, запоминая каждый миг, чтобы потом воспроизводить его во сне. Чтобы поставить в памяти на бесконечный повтор и сделать громкость на полную. Младший нежно зарывается носом в волосы партнера и в последний раз толкается в любимое тело, издавая гортанный рык. Он полностью удовлетворен всем: от стойкого запаха до изгиба тела Юнги во время разрядки, его тяжелого стона, что обречен был погибнуть в громком чонгуковском. Они бросают друг другу улыбку и беззвучно смеются, пока ветер забирает себе красивый эскиз Юнги, оставляя его как воспоминание о зарождение чего-то нового в маленьком классе.