Целуй меня

— Все в порядке, не беспокойся обо мне.       Ее голос звучит равнодушно, холодно, спокойно. Сидит перед ним, в сумерках своей комнаты, вся из себя такая снежная королева. Тоффи лишь качает головой, разворачивается и застывает перед дверью, сжимая ручку.       Принцесса Мьюни менялась на его глазах. Маленькая девочка, веселая и беспечная, за каких-то пару месяцев превратилась в настоящую леди из высшего общества. И ему не нравились эти перемены. Но ведь он сам смеялся, что все никак Ее Высочество не может повзрослеть, что она глупый несмышленый ребенок.       Мун безэмоционально скользила пальцами по клавишам фортепиано. Губы ее то и дело подрагивали, в глазах все двоится, а живот сводит от боли. Сколько она не ела? Три или четыре дня? Впрочем, не имеет значения. Девушка продолжает повторять одними губами «Все в порядке».       Когда скрипнула дверь, Баттерфляй невольно скривилась, резко нажав на клавиши. Она ведь не хочет, чтобы он уходил. Совсем не хочет. Самовлюбленный, высокомерный монстр сейчас был ей нужнее, чем кислород и ей становилось противно от одной мысли об этом. Я ненавижу, когда ты так нужен…       Мун подскакивает с места и протягивает руку к нему, желая остановить, но сказать ничего не может. От страха, что здесь только они, и за пределами комнаты никто ничего не слышит. От боли. От того, что ее мысли противятся желанию всего организма.       Ящер оборачивается и вопросительно смотрит на нее. Целуй… целуй меня… — Целуй меня! — срывается с губ принцессы отчаянный крик, и она тут же делает несколько шагов назад на дрожащих ногах, зажав рот руками, не в состоянии поверить, что это сказала она, что ее голос разнесся по комнате.       Сейчас он рассмеется и уйдет, и у него появится еще один повод для того, чтобы насмехаться над ней при всех, растаптывая ее в пух и прах. Но Тоффи молчал и смотрел на нее с таким выражением лица, словно именно так все и должно быть.       Неужели именно этого он от нее добивался?!       Тоффи подошел к ней. Мун не могла пошевелиться и лишь сумела закрыть глаза, когда ее бледных чуть приоткрытых губ коснулись губы ящера.       Как может быть так горячо от таких холодных прикосновений? Целуй… целуй меня… снова и снова целуй…       До утра еще час, и пока в комнате царит мрак, пока солнечные лучи не коснутся их кожи, пока они совсем не потеряли способность чувствовать что-то, кроме презрения ко всему окружающему лицемерию и друг к другу… — Целуй меня, — снова вырывается у нее, и снова она проклинает себя за эти слова.       Она ненавидит. Ненавидит себя, ненавидит его, ненавидит солнечный свет, который разрушает эту волшебную атмосферу, царящую в комнате.       Если уже сейчас она с трудом дышит, если его нет рядом, то что же с ней будет дальше?