Жертва

Когда в дверь постучали, а затем вошли, Джейн заметила в зеркале высокого широкоплечего мужчину. Он был одет в элегантный парадный костюм чёрного цвета и по привычке подёргивал своим гладковыбритым остроконечным подбородком, недовольно оглядываясь. В его тёмных бездонных глазах не было ничего, кроме триумфа и лёгкого безумного огонька. Заметив, что Джейн смотрит на него, мужчина кривовато улыбнулся и деловито прокашлялся: – Пора. Не будем заставлять всех ждать. Джейн кивнула, и мужчина, ещё раз оглядев комнату и скользнув взглядом по её свадебному платью, вышел. Тускло мерцали три свечки, а их призрачные язычки пламени отбрасывали на пол и стены тени от близстоящих предметов, делая их сравнительно больше, чем было на самом деле. Джейн склонилась над пергаментом, ранее спрятанным в стол и старалась что-то написать, как можно быстрее. Пока она писала, причудливые силуэты прошлого невольно всплыли в её памяти. Тот мужчина, что вошёл в её покои несколько минут назад, был раньше таким тёплым и добрым человеком, что сейчас казался совершенно чужим. У того человека были живые и любящие глаза, и то неподдельное счастье, которое Джейн видела всякий раз, когда он смотрел на неё, исчезло из его глаз в тот миг, когда он осознал и прочувствовал, какую власть получит, если женится на принцессе. Слава и власть – два страшных порока – проникли в сердце этого мужчины, и вытеснили оттуда любовь и саму Джейн. И от этого её собственное сердце тоже разлетелось на куски. Джейн больше не смотрела этому мужчине в глаза. Она не могла. Боялась. Боялась, что сойдёт с ума, если увидит перед собой совершенно чужого, незнакомого ей человека. Но даже не глядя ему в глаза, Джейн это чувствовала. Изменилось всё. Тёплые объятья стали холодными и давящими от страха. Подарки становились всё богаче и изысканней, вместо прежних – таких милых и дорогих её сердцу. Пусть её возлюбленный был принцем обедневшей страны – Джейн любила его таким, каким он был. Что ж, теперь этот принц действительно был. Джейн пыталась вернуть его, вернуть того, кого она любила больше жизни. Она сбегала по ночам из замка, сбивая в кровь ноги, в одном тонком платьице и гуляла с ним до посинения. Она позволяла ему целовать себя, обнажать свою душу и тело, забирать их полностью, без остатка. Но становилось только хуже. Отвратительней. И, в конце концов, Джейн сломалась. Дописав письмо, она быстро пробежалась по своим корявым строчкам, написанным меленьким подчерком, затем вздохнула и встала из-за стола. Её платье нежно-розового цвета тихо шелестело в такт качающимся из стороны в сторону огонькам свечек, которые затрепетали от маленького порыва ветра, созданного торопливо прошедшей мимо них Джейн. Дойдя до конца комнаты, в углу которой притаился величественный позолоченный стул, Джейн остановилась и медленно приложила руку к груди. Билось. После стольких месяцев Джейн впервые ощутила, что она всё ещё жива. Маленькие пальчики Джейн переместились к шее и с силой сжали кулон на серебряной цепочке – последний подарок настоящего Дилана. Вобрав в лёгкие запах воска, страха и трепета, Джейн на секунду закрыла глаза, а затем, уверенно встала на стул, издавший печальный приглушённый скрип. Когда Дилан вновь ворвался в комнату, на столе лежал пергамент с чёрной засохшей розой, а в углу комнаты, глядя на него безжизненными глазами, висела в тридцати сантиметрах от пола Джейн. Время словно остановилось. Не стало ни родителей, то и дело подгоняющих его к свадьбе, ни старого седовласого короля с добрыми, но уже почти мёртвыми глазами. Не стало той толпы с букетами и бардов с кучей приготовленных песен, которые нетерпеливо ждали прихода жениха с невестой. Исчезла память и о могущественном троне. Исчезло всё. Осталась лишь Джейн. Впервые за долгое время только она сейчас осталась в его сердце. Дилан медленно подошёл к ней. Красивое платье краешком подола доставало теперь до пола. Редкие пряди волос огненного цвета, заплетённых в изумрудные ленты, спадали на её щёки и лоб, не закрывая глаза. Сухие потрескавшиеся губы были чуть приоткрыты, словно хотели прошептать что-то. На шее висел смутно знакомый кулон на серебряной цепочке. Дилан никак не мог вспомнить, что же это за кулон, но чувствовал свою с ним связь, словно он был из далёкого прошлого. Когда Дилан осторожно прикоснулся к кулону своими холодными пальцами, то ещё тёплая шея Джейн больно резанула его по сердцу. И это тепло, которое он позабыл, отозвалось в сознании тупой болью, сделав невозможное. Дилан почувствовал, как по его щекам катится что-то мокрое и липкое. «Слёзы?» Каждая клеточка тела оживала с агонией. Дилана била дрожь, он горел, в горле пересохло. Он не мог издать ни звука. Все нужные слова, которые он помнил ещё минуту назад, стали незнакомыми и непонятными. Единственное, что осталось – память о пергаменте, что лежал на столе вместе с чёрной розой. Когда-то именно такую розу он купил Джейн в их первую встречу. «Это потому что мы встретились ночью», – прозвучал голос в его голове. Дилан издал приглушённый всхлип и на негнущихся ногах направился к столу. Одна из трёх свечей погасла, когда Дилан разворачивал пергамент. Он не мог разобрать мелкие буквы, которые то чётко плясали перед глазами, то исчезали, размываясь от набежавших слёз. Лишь одну, последнюю строчку, написанную крупными печатными буквами, Дилан прочёл и оставил в своём сердце навечно.

«Надеюсь, хоть моя жертва сможет сделать тебя человеком».