Долгие проводы

— Выйдешь проводить меня? Айда приподнялась на локте, откинула одеяло. Зандер поймал её руку, прижал к губам. — А ты как думаешь? Голос у Айды был хрипловатым со сна; растрёпанные серебристые волосы в беспорядке падали на плечи, на белую полную грудь, почти скрывая пересекавший её шрам. — Думаю, да. Айда улыбнулась уголком рта, кивнула. — Надо поторопиться. Айда кивнула ещё раз, вылезла из постели, зашлёпала по комнате, собирая одежду. — Раньше не додумался разбудить? — сердито спросила она, взглянув на него через плечо. — Сам-то при параде уже. — Жалко было. — Жалко ему, — фыркнула, но замолчала, явно польщённая. Зандер доплетал косу — наощупь, не отрывая взгляда от тонкой Айдиной фигурки. Сколько он её не увидит? Сколько раз будет касаться пергамента, представляя, как касалась его — за много дней до — её тонкая мозолистая ладонь? Айда… Вдруг вспомнилось — резко, словно удар — темнота корабельной каюты, Зандер, останься, прошу тебя, собственные мысли — ну что же ты делаешь, не играй с огнём, милая, милая, губы касаются губ, поцелуи цепочкой по шее, по беззащитному горлу, скрип двери — помогите Сине, Сина не может уснуть, страшно; ох, Сина, лучше бы ты стучала. Айда села к нему на колени. Склонив голову, провела носом по шее к уху, поцеловала в висок, отстранившись, поглядела в глаза. В распахнутом вороте — беззащитная ямка между ключиц — припасть губами, пропасть навеки, так никуда и не уехать в конце концов. Когда ещё расставались надолго? Гадать не надо — после Башни. Уходили оттуда без неё — опозоренные, опустошённые, горстка предателей, а не команда — и молчали. Напились потом в каком-то трактире, как свиньи, ничего не запомнил тогда, кроме Тилли, обнявшей со спины, ткнувшейся носом в макушку утешающе — сиди, сиди, только не спали ничего, плохо тебе, знаю. Смотрел на исцарапанный ножом стол, на сомкнувшиеся на его груди Тиллины веснушчатые руки, думал: если бы мать обняла хоть раз, было бы так, наверное. Потом плакал. — Зандер, пора. — Да, сейчас, — рассеянно ответил он, поцеловал в нос. — Уже скучаю. Плакал. Плакал долго, без толку, без облегчения, даже когда Тилли уже ушла. Наутро она всё цеплялась за Эйрдана; а ко мне не пошла, подумал Зандер, глядя на неё, ну и правильно, у меня утешения искать нечего. Да и вообще — нечего искать. Думал, отпустило — оказалось, нет; настоящее облегчение пришло потом, когда увидел её, как ни в чём не бывало тащившую за руку неизвестного хмурого эльфа. Ругался, на чём свет стоит, пытался унять дрожь в руках, гладил потом по волосам, молился — точно так же, как помолится месяцы спустя, прижимая её к себе в темноте, приникая к губам, хрипло, загнанно дыша: слава Тебе, Эанна, храни её. У самого выхода толкнула его к стене, прижалась всем телом, глянула насупленно, отчаянно снизу вверх: — Чтобы писал мне. Ясно? — и, не дав ответить, закрыла рот поцелуем. От приоткрытой двери тянуло утренним холодком.