Where is my mind

*** Запутанны и непонятны порой узоры нитей судьбы, связывающие людей, абсолютно не похожих друг на друга. Ведь казалось бы, что может быть общего между одинокой старухой в инвалидной коляске и мальчишкой из обеспеченной семьи? На первый взгляд – ничего. Но если заглянуть чуть глубже, проникнуть за обманчивый занавес поверхностных впечатлений, то можно обнаружить то, чего совсем не ожидаешь увидеть – невероятно тесное сплетение душ, необыкновенную доброту и способность радоваться каждому мгновению, проведённому вместе. Ощутить почти осязаемую глубокую симпатию и привязанность. Удивиться и позавидовать стойкости духа и неунывающему характеру одной, энергичности и неподдельной искренности другого. Жизнь часто бывает жестока, даря нам бесценные подарки и тут же отбирая их, заставив страдать от терзающей сердце утраты. А в качестве слабого утешения она оставляет лёгкий след в душе. Лишь эти светлые, ясные воспоминания, слегка подёрнутые дымкой прошедшего времени. *** – Бабушка Энни! Голос, доносившийся с улицы, всё приближался и приближался, и вот уже звонко хлопнула входная дверь, пропуская в просторную квартиру невысокого, но очень даже крепкого и бойкого подростка. – Здравствуйте, бабушка! На пороге стоял ученик средней школы, светловолосый, румяный мальчишка с широкой улыбкой на лице. Белая рубашка с короткими рукавами резко контрастировала с загорелой, почти бронзовой кожей, равно как и белые гольфы немного ниже колена на молодых поджарых ногах. Коричневые шорты, лёгкие летние туфли на шнуровке, изящная эмблема чуть выше нагрудного кармана, песочный галстук – вся атрибутика известной в узких кругах частной школы была налицо. Под мышкой юнца был зажат пухлый коричневый портфель. Сияя ярче начищенного столового серебра, хранящегося в серванте со стеклянными дверцами, мальчишка скинул с себя обувь и бегом кинулся по коридору. – Какой чудесный солнечный денёк сегодня, Альфред! Мы с тобой совершим ужасную ошибку, если сейчас не выпьем чаю на веранде. Сегодня у нас бисквиты с черничным джемом, – на этих словах громоздкая коляска, стоящая у дверей небольшой террасы, медленно развернулась, и пожилая женщина с необычными лучистыми глазами задорно подмигнула мальчику. – Как тебе? – Здорово! - воодушевился мальчик. - Я согласен! – Ну вот и отлично. Ты знаешь, где чайник. А я пока накрою на стол. – Бабушка Энни, я сам могу… – И слышать ничего не хочу, – категорично перебила его старушка, погрозив мальчику пальцем. – Ты же знаешь, что это мне вполне по силам. Не лишайте меня моей приятной обязанности хозяйки дома, молодой человек, – с шутливым укором чопорно проговорила она, и после этих слов они оба прыснули в кулак. – Хорошо-хорошо, я понял, – юный гость направился в сторону кухни и, на мгновение остановившись у дверного проёма, смешливо фыркнул. – Когда Вы включаете режим папы, я просто не могу Вам сопротивляться. Женщина тем временем приблизилась к серванту и плавно растворила дверцы. Длинные, широкие полки из толстого стекла были тесно заставлены разнообразной посудой. На самой нижней располагалось уже упомянутое выше столовое серебро, набор, рассчитанный на двенадцать персон. Опасно нагроможденных друг на друга (впрочем, в идеальном порядке) предметов было так много, что ни для чего другого места на этой полке попросту не хватало. Наверху находился хрусталь – салатницы, бокалы, фужеры и рюмки, блюда с замысловатыми узорами по кайме и несколько графинов. Иногда среди посуды встречались безделушки типа резных фигурок нэцкэ или покрытых известью морских ракушек. А вот на средней полке, той, что находилась как раз на уровне глаз, было почти пусто. Несмотря на обилие свободного пространства, последние два месяца там стоял только прекрасный чайный сервиз белого фарфора – четыре чашки и четыре блюдца, молочник, заварник и, конечно, чайник. Какое кощунство – наливать чай в чашки из ужасного электрического агрегата, как сейчас делают все вокруг! Нет-нет, если вы собрались пить чай (имеется в виду, пить его по-настоящему), то тогда всё должно быть чин по чину. Именно такого мнения придерживалась Энни, и, осторожно вынимая фарфор из серванта, мысленно ещё раз согласилась с этим убеждением. – Жаль только, что самовара теперь не найти, – подумала она вслух и легко вздохнула. – А вот если бы ещё и… Послышался звук стремительных шагов, и возле женщины вновь возник мальчик. Взяв у старушки заварник, он тут же умчался обратно. – Чёрный с шиповником? – раздалось с кухни. – Ну конечно, Альфред, а как же иначе. Сегодня ведь четверг? – коляска неторопливо покатилась к выходу на балкон. – И молоко, не забудь молоко! – Ага, я помню, не беспокойтесь, – отозвался мальчик. Весёлая клетчатая скатерть в тёплых оранжевых оттенках покрывала небольшой деревянный столик, расположенный вплотную к перилам. По центру – стеклянная банка из-под сливового варенья, которое закончилось ещё в марте, сейчас в ней слегка растрёпанный, но в целом очень милый букет из одуванчиков, клевера и пары-тройки ромашек. Дощатый пол, нагретый солнцем, почти в точности такой же, каким она сохранила его в потерянном мире своего прошлого. Он чудно пахнет летом и старыми воспоминаниями. Расставив посуду на столе, старушка прикрыла глаза и с наслаждением вдохнула в себя знойный воздух. Неужели всё это действительно было когда-то? – Чай готов, миссис Хозяйка! – на балкон протиснулся Альфред, держащий в одной руке небольшой чайник с кипятком, а в другой заварник, источающий приятный аромат. – А молоко? – Вот чёрт! – мальчик раздосадованно топнул ногой, поставил ношу на стол и вдруг переменился в лице. – Ой! Извините, бабушка Энни, это я случайно, вот правда, честное слово, – зачастил Альфред и, резко замолчав, виновато взглянул на собеседницу. – Альфред? – женщина воззрилась на паренька с недоумением, но спустя секунды её лицо посветлело. – Ах, вот оно что… Я ведь не твой отец, дружок, так что всё в порядке, – хитро подмигнув, произнесла старушка. – Между нами говоря, я не вижу в этом слове ничего такого страшного. – У меня уже рефлекс на такие штуки, ведь папа всегда говорит…да вы можете себе представить, что он говорит, – безнадёжно махнув рукой, кисло закончил мысль мальчик. – Твой отец – замечательный человек, Альфред. Очень хороший, правда. – Да я знаю, это верно, конечно, но… – Но всё-таки он слегка…ммм…зациклен на соблюдении правильности речи, ты так не считаешь? – наполнив чашки ароматным напитком, Энни невинно отхлебнула горячий чай. Изумлённый парнишка быстро взглянул на старушку. – Вы…Вы так считаете? – По-моему, он слишком строг к тебе. Несомненно, это потому, что он тебя очень сильно любит. Но он имеет склонность немного перебарщивать с этикетом, как думаешь? Альфред неверяще моргнул, а потом от души рассмеялся, усаживаясь за стол и беря свою чашку. – Это точно. Папа – зануда. – Согласна. – Но он всё равно замечательный. – Дважды согласна. После этой фразы они смеялись уже вдвоём, долго и заливисто, заражая друг друга всё новыми и новыми улыбками. – А помните, бабушка Энни, как он пришёл тогда в первый раз? – отсмеявшись, спросил Фред. – Это же было в тот день… – Я помню. Такое не забудешь! – пожилая женщина многозначительно посмотрела на Альфреда, и тот густо покраснел. – Конечно же, я помню. Ведь это было в тот самый день. День, когда мы с тобой познакомились. *** – У-упс… Хруст разбившегося стекла, дико хлестнувший по ушам, замолк так же внезапно, как и возник. В окне двухэтажного дома напротив образовалась внушительная дыра, тёмным пятном зиявшая на фоне бликующего стекла. Альфред почувствовал, как по телу ледяной волной пробежала нервная дрожь. – Ребя-я-ят…Время делать ноги, – неестественно спокойно проговорил один из столпившихся в кучку мальчишек в школьной форме. – Зашибись поиграли, – с ноткой паники присвистнул смуглый шатен, тревожно разглядывая отверстие в стекле. – Всё, уходим, уходим! Опустив голову на грудь, светловолосый остался стоять на месте, собирая всю свою дрогнувшую смелость в кулак. – Ал, ты чего застыл?! На коня и поскакал, ну! Тут сейчас такая каша заварится! – Вы…вы идите. Я останусь, – не оборачиваюсь, убито проронил паренёк. – Ты что, с ума сошёл, что ли?! – Тебя же сейчас засекут! Нам и так сказочно везёт, из окна ещё никто не выглянул! – Не глупи, уходим, быстро! Альфред отрицательно помотал головой. – Нет. Это был мой пас, так что…отвечать буду сам. Компания из четырёх школьников, махнув на друга рукой, дала дёру, а один на мгновение задержался, удивленно глядя на товарища. – Ну ты даё-ёшь. Ладно, отговаривать не буду, поступай, как знаешь, – воровато оглянувшись по сторонам, мальчишка тут же трусливо добавил. – Но я, пожалуй, всё-таки тоже пойду… – Угу, давай, - чуть запоздало буркнул Альфред, глядя, как однокашник во весь опор мчится прочь. Ему так сильно хотелось убежать вместе с друзьями, что ноги нетерпеливо дрожали от всё нарастающего напряжения, а лодыжки свело судорогой от упрямо неподвижного стояния на месте. Но он знал, что ни за что в жизни не поступит так. Потому что так нельзя. Потому что это неправильно, нехорошо и некрасиво. Потому что ещё в незрелом сознании навсегда выжжены отцовские слова: "Какими бы ни были твои поступки, Альфред, ты должен отвечать за них". Проводив взглядом удаляющуюся фигуру друга, юный футболист мрачно поглядел на разбитое окно. По какой-то невероятной причине по улице ещё не разносились истошные вопли пострадавшего, и мальчика угнетало зловещее молчание, охватившее улицу. Но ведь и на этом беды не заканчиваются! «Отвечать-то я буду сам, конечно, – невесело усмехнулся своим недавним мыслям Альфред. – А вот платить придётся папе».