Моё золото

       — Мистер Никифоров…        — А это его водитель?        — Ха, погляди, какой мелкий!        — Неужели Виктор не мог подыскать в водители кого-то более солидного?        Тихие перешёптывания шорохом доносились с разных сторон их почти легального офиса. И да, Кацуки Юри было смешно это слышать, потому что, когда к желторотикам придёт осознание дела, будет поздно: слова прочно отпечатались в памяти и шлифовке не поддавались.        Виктор шёл рядом, и его плечо, обтянутое строгим тёмно-серым костюмом, грело его руку. Никаких комментариев они, понятное дело, не давали — нос не дорос лезть в дела управления мафией, это дозволено не многим.        После слухов о скорой отставки папы Фельцмана несколько дней среди рядовых гуляла занятная байка: следующей главой будет Виктор Никифоров. Высшие чины организации снисходительно кривили губы: куда этому совсем мальчишке (всего двадцать шесть лет) до Якова: прыти и гнева не хватит сомкнуть бока всему сообществу. Но последнее слово было явно за папой Фельцманом.        Их шаги гулко отдавались в холле, чёрные начищенные ботинки Кацуки и серые — Виктора. Позади оставались плотно сомкнутые входные двери и захлопнувшие рты новички: Никифоров умел убеждать взглядом.        Дверь в кабинет главы мафии закрылась мягко и без скрипа. На улице — ранняя весна, во всю светит солнце, сохнут лужи и возрождается жизнь. В комнате — полумрак, под потолком кружится сигаретный дым и стылый воздух оживает только от колебаний людей внутри. Вся комната — замкнутое пространство, принимающее в себя тяжёлый даже на вид стол, два кожаных чёрных кресла и такой же диван.        — Виктор, Юри, — Фельцман, сидящий за столом и раскуривающий сигару, кивает. — Проходите.        Юри неспешно опускается во второе кресло. Виктор остаётся стоять рядом.        — Что за новички, Яков? Их явно не обучали ничему. Ведут себя, как подобрыши, — недовольно морщится Никифоров. — Какой приём они устроили будущему главе мафии?        — Брось, что ты от них хочешь? Кристофф ещё не вернулся из Канады: Леруа снова пытается добиться расширения границ его группировки, чем существенно усложняет жизнь не только Джакометти, но и самому себе. По приезде он ими займётся. Или, — Фельцман сделал глубокую затяжку и выпустил дым перед собой. — Этим можете заняться вы. Развлечения ради, пока я ещё тут.        — Вот ещё, — хмыкает Никифоров. — У нас полно других дел. Самолёт завтра в девять, Яков. Мы пробудем в Лозанне около пяти дней. И даже не пытайся объяснить новичкам ничего. Крис справится с этим лучше.        Фельцман недовольно хмурится, иногда по-прежнему позволяя названному сыну делать, что вздумается. Одна надежда на этого японца. Пусть он и выглядел как подросток рядом с Никифоровым, но был старше на пять лет и подавал большие надежды, если это вообще можно было сказать о будущей главе преступной группировки.        — Не превратите это место в голубой дом, — тяжело говорит Яков. — Вас с Крисом до этого было слишком много, что будет теперь?        — Организация будет продолжать функционировать в прежнем режиме, мистер Фельцман. Я вам это гарантирую. — Кацуки впервые заговорил с Яковом в этой комнате. — Виктор не настолько легкомыслен, как кажется, и вы прекрасно знаете об этом. Под моей эгидой он стал куда более серьёзным. Спасибо за доверие.        — Мы не подведём, — кивает Виктор и сжимает руку Юри на подлокотнике. В тусклом свете на их пальцах поблёскивают обручальные кольца.

∞ † ∞

       — Виктор! Юри! — Джакометти врывается в кабинет не дождавшись разрешения. Налетает на теперь уже официально главу русской мафии и супруга Виктора Никифорова Юри (уже не Кацуки), сжимает в тесных объятиях и вовсю распускает свои феромоны сексуальности. — Как прошло бракосочетание? Как там моя Швейцария? Вы привезли мне моего любимого шоколада?        — Если ты будешь есть сладкое в таких количествах, твоя задница перестанет вмещаться в эти тесные лосины. Мужские такие вообще есть? — Виктор хлопает друга по плечу и достаёт из ящика стола плитку «lindt»¹, протягивая Кристоффу.        — Фу, как некультурно, — морщит нос Джакометти и тут же распечатывает плитку. — Желторотиками я уже занялся. Видели бы вы их лица, когда они осознали. Нет, погоди, Юри. Только вслушайся: они осознали. Поразительно невежливые в этот раз, будто от Леруа набирали. Правда, один из них подаёт весьма неплохие надежды, есть, с чем работать, на следующей неделе, возможно, переведу его к Алтыну.        Виктор довольно смеётся и пытается произнести сквозь слёзы:        — Отличная русская мафия! Новеньких натаскивает беглый швейцарец, отправляет на подготовку к казаху, а глава вообще из Японии, даром, что не оябун².        — Тем лучше для всех, — отрезает Юри. — Многонациональность поможет стереть некоторые границы между нациями и приведёт к большему пониманию друг друга даже внутри этнического круга.        — Я всё ещё не перестаю удивляться твоему уму, Юри, — влюблённо говорит Виктор, смотря на супруга. — Сигару?        — Можно.        Крис многозначительно хмыкает и покидает кабинет. Смотреть на это он категорически отказывается.        Виктор неспешно берёт гильотину и мягко обрезает шапочку, передавая сигару в руки Юри.        — Ками-сама³, ты наконец научился делать это. Сколько сигар пало от твоих неумелых рук? — задаётся риторическим вопросом японец и щёлкает зажигалкой.        Виктор недовольно фыркает. Знал, на что шёл, сочетаясь браком с сыном якудзы⁴ и всё равно ни о чём не жалеет. Пусть так.        — Эти очки делают тебя моложе меня, — произносит Виктор. — И, пожалуй, нужно сжечь этот отвратительный галстук, он тебе совершенно не идёт.        Юри на это только приподнимает одну бровь. И он прекрасен. Даже в этих очках, делающих его младше на несколько лет, в этом ужасном, совсем не солидном галстуке. Он — сама уверенность и вседозволенность, сидит в обычном кресле — всё равно что на троне. Тридцать один — в глазах уже бесконечная усталость и холод. И только Виктору он позволяет делать всё, потому что, знаете, любовь не даёт права выбора. И это единственное, с чем Юри согласен мириться в этой жизни.        Виктор слишком сильно любит его, чтобы отказаться от своих слов или каких-то действий, и японец к этому привык, даже если порой это переходит некоторые рамки. Он спокойно сносит всё, получает удовольствие (что по его лицу можно сказать только в постели) и снисходительно относится к друзьям супруга, которые незаметно становятся и его друзьями тоже.        Виктор не почувствует себя унизительно, если просидит долгое время у ног супруга, обнимая его острые колени, обтянутые неизменно чёрными брюками. Просто потому, что ему комфортно, а ещё он знает: Юри только с виду ледяной. Внутри него — восток. Горячий, дурманящий и умеющий переживать по всяким пустякам, только скрывает так тщательно, что только Виктор знает его настоящего. Виктор и, наверное, сама семья Юри. За это понимание супруг разрешает ему всё. Конкретно сейчас: мешать курить сигару.        Виктор берёт правую руку Юри и мягко сжимает в своих пальцах. Он обожает эту тонкость, бледность и длину. Так странно видеть в этих изящных пальцах большую сигару. Запястье, опоясанное золотым браслетом, утяжеляет изящность так же, как и обручальное кольцо. Но это приятный груз. Виктор знает, о чём тревожные мысли супруга.        — Не имеет значения, что люди думают о тебе, я всегда буду на твоей стороне и никогда не покину. Моё золото, — русский нежно целует сначала золотое кольцо на пальце, а после начинает покрывать мелкими поцелуями всю руку.        — Не думай, что мне есть дело до чьего-либо мнения, кроме твоего, — отзывается Юри и делает ещё одну затяжку. — Anata o hontōni aishiteimasu⁵.