«В Гареде Таттле я увидел себя… Я думал, что ему можно доверять, Сэм. Но я ошибался. Он пообещал мне, что никогда не нарушит клятву, данную в богороще. Однако в тот же день он убил брата на вершине Стены. Я хотел, чтобы он сражался со мной о бок в замке Крастера. Я защищал его от Беспалого. И это мне аукнулось. Что бы ни случилось… Дозорные не сбегают.»
Находиться рядом с ним было чем-то особенным. Гаред был таким же новичком, как и все, как и я когда-то. Но в его глазах читалась стойкость и упертая честность, за которую он вполне мог поплатиться, — но продолжал говорить правду. Даже про Северную рощу. Сам бы не поверил, если бы не этот серьезный взгляд и ни следа улыбки, только вера в сказанное. Слепая, пожалуй, вера. Просил его сдержать клятву, хоть это и была обязанность каждого дозорного, но у него почему-то я просил. Надеялся, и он сказал то, что мне хотелось услышать — во что хотелось поверить. Он был умелым бойцом. Справлялся и с луком и с мечом, и с новыми братьями. Ему удалось усмирить, стать братом тому, кто почесал об него кулаки в первый же день. Не без моей помощи, конечно, но каждому на Стене нужно было наставление, совет. Гаред Таттл — друг, которого я хотел бы сохранить, которому хотел бы прикрывать спину, но судьба разветвила наши пути. Он был верен и предан своему дому, и это очень достойно, но… Дозорные никогда не сбегают. Однако он смог сделать то, на что однажды... чуть было не решился я.***
— О чем задумался, Джон? — Сэм присел рядом. Костер отыгрывал свои пляски, мелкими искрами освещая лицо друга. Его несколько волновало состояние Сноу, тот будто был не здесь. — Ни о чем, — привычная улыбка и вздох. Кажется, он уже рассказывал Сэму о Таттле, не мог не рассказать. Но в тот момент Джон был напряжен, и нежелательные воспоминания только потушили его настроение. « — О чем задумался, Гаред? — он внимательно изучал собрата, будто пытаясь прочитать, хотя бы угадать его мысли. В ответ тот улыбнулся уголком губ. Но ответа не дал.»***
Ладонь коснулась меха чужой накидки. — Спасибо, Джон. В груди непривычно затеплилось, собственное имя прозвучало с такой улыбкой и благодарностью, которая чувствовалась насквозь. От Гареда разило искренностью. Разило какой-то особенной аурой неизвестного, благородного и отчасти напоминающего самого Джона. Его хотелось понять. И ауру эту хотелось прочувствовать полностью. Они были слишком похожи, но все же… — Здесь потрясающий вид, несмотря на холод. В этом есть какая-то ирония. Вопросительный взгляд. — Не будь мы дозорными, мы бы никогда не поднялись сюда, — он усмехнулся, говоря очевидное, — но, не будь мы ими, то никогда бы не почувствовали смесь холода и красоты. — Говоришь красивыми речами, Гаред, — Джон усмехнулся, он позабыл свое первое восхищение Стеной, но подобное описание, его… притянуло — заставило вспомнить. — Порой мне удавалось прочесть пару книг. Сноу хотел было спросить откуда у него была такая редкость, как книги. — Лорд Форрестер однажды подарил мне том различной поэзии. Это было неожиданно, но я принял. Талия, его дочь, так же делилась своими песнями. Ты бы слышал, Джон, она прекрасно поёт. Сноу внимательно слушал его истории — они расслабляли, как кружка эля; правда, он иногда удивленно приподнимал брови: рассказы Гареда казались выдуманными или слишком сказочными, но он верил. Верил в каждое слово, потому что просто хотелось. Порой ему казалось, что Таттл просто читает ему сказки или убаюкивает, поскольку спалось Джону действительно лучше. И кошмары не беспокоили.***
«Я любил смотреть на его тренировки. Он рос с каждым днем, его умения оттачивались — однажды мы даже провели спарринг. Признать, Гаред почти одолел меня. Я был горд за него, хотя он сам упорно тренировался, готовился к вылазкам за Стену, подготавливал себя ко встрече с ходоками, о которых ему поведал — он поверил. Но истинной его целью были далеко не они — слишком очевидно, слишком честно — Северная роща. От этого становилось не по себе. Не оттого, что были сомнения насчет ее существования, но на счет Гареда, который так упорно тренировался, очевидно, не ради разведки и не ради долга Дозорного, давшего клятву. От этого возрастало чувство опасности, предупреждения, что скоро что-то будет, что-то неприятное, но ожидаемо, связанное с ним. Я не мог не знать этого, но все равно надеялся, что он не ошибется с выбором, который ему предстоит сделать.***
«Честность Гареда иногда приходилось заталкивать подальше, но он умело ею пользовался, когда приходилось разговаривать с Беспалым. Умел давить своей честью, на которую всем было плевать и выворачивал любой разговор на моральные ценности, от чего старика кривило — в этом заключался весь Гаред. Его присутствие напоминало мне о прошлом. О временах, когда были пиры и юные Старки окружали стол, шутили и смеялись. О временах, когда никого не волновали политические споры и все было мирно, когда от ледяного, прорвавшегося ветра вполне спасала кружка горячего чая и игривый толчок от Арьи. Гаред сказал, что, чтобы не забыть о том, как выглядит дом, он напевает в голове песни Талии и все сразу становится на свои места. Меня же спасали только эти воспоминания.»***
«В один момент Гаред стал рассеянней, чем обычно — задумчивей. В нем всегда было качество слушателя, поэтому он легко ладил со всеми, кто при первом разговоре не подносил нож к его горлу. Конечно, улыбчивых новеньких никто не любил, но и Таттл эмоциональностью не выделялся, только в редких случаях, когда по лицу, наверное, было понятно, что это нужно: поддержка. Например, при нашем первом разговоре, в лифте. Тогда он, скорее всего, пытался показаться дружелюбным, но я не особо верил, пока он честно не рассказал о событиях Красной свадьбы, тогда мы оба были рассержены на Фреев и он признался, что не смог бы ничем помочь, как бы не пытался. Именно тогда я к нему проникся. Понял, что чем-то парень отличается. Но после он охладел, понял, как нужно себя вести, чтобы выжить. Говорил прямо, хоть и не всегда уверенно. Чаще выслушивал мои речи, нежели отвечал. Но иногда хотелось послушать, о чем он думает, как бы Беспалый не учил в свое время держать язык за зубами и говорить только по делу. Гаред, что уж врать, за пару месяцев учел этот урок лучше, чем я за несколько лет. Но, признаться, только Гаред услышал так много моих историй, не вытягивая их, а просто находясь рядом в нужный момент.»***
«Я коснулся его щеки, он поднял на меня удивленный взгляд. И я притянул его. Поцеловал холодные губы и сам прикрыл глаза, обожженный его дыханием. — Джон… — шепнул он, застыв. Я знал, что он хочет опустить взгляд, сглотнуть или отойти подальше, но сейчас он не мог сделать ничего из этого. Он просто застыл, смотрел глаза-в-глаза и был растерян: в нем все перемешалось. Притянул еще раз, более уверенно, но не напирая. Так, чтобы можно было оттолкнуть, но так, что, если бы это произошло, то мне пришлось бы лететь со Стены, так что выбор невелик. Гаред позволил, но скорее от отсутствия вариантов, нежели от неловкой взаимности, которой, очевидно, не было. Удерживал момент, впитывал чужие губы — грелся от близости и нахлынувших чувств в груди. На задворках сознания легкой мигренью отдавался страх. Страх, что Гаред все же оттолкнет, но я усердно его глушил, прижимая ближе, пока холод не касался застывшего, пылающего тела и не отрезвлял.»***
«Когда Гаред еще не стал разведчиком, я, находясь на вылазках, становился внимательнее, чем когда-либо. Мне стали интересны мелочи, которыми мог бы с ним поделиться, когда он только будет осваиваться за Стеной. Например, способы боя с одичалыми или ходоками — полезно. Как добыть огонь в невозможных условиях — полезно. И все, что так или иначе поможет выжить и продолжать нести свой Дозор. Однако первой его вылазкой, кроме клятвы в богороще, должна была стать битва в замке Крастера. И там, я уверен, он бы показал себя, но этому не суждено было случиться.»***
«— Гаред, — он застыл, сжимая кулаки. Я еще не видел его таким. — Гаред, ты его знаешь? Кто он? — Таттл впервые так открыто выражал свое презрение. — Тот, кто убил всю мою семью. Ноты его голоса можно было сравнить с рычанием зверя. — Что… — Вот это новость. Гаред сдерживался — это было заметно. На его месте, я бы порвал ублюдка еще при входе в замок, однако, — Не натвори глупостей. Адресовалось скорее самому себе, в надежде, что Гаред послушает. Он всегда слушал.»***
«Я просто смотрел на него и не верил — не хотел верить. — Прости, что подвел тебя. Он не оправдывался, хотя я уже не был ни в чём уверен, но Беспалому — даже если это было так — бесполезно было что-либо внушать. — С этим ничего нельзя сделать? — разочарование прорезало голос. — Он такой же предатель, как и те, кого ты идешь вырезать, Сноу. Это была неправда. — Да помогут тебе боги, Гаред. Было тяжело видеть, как он, как окажется, в последний раз обернулся на меня со страхом в глазах и немой благодарностью. Я не хотел отворачиваться.»