По разным сторонам черты

      Здесь было холодно и пусто. Снег тихо ложился на белое покрывало земли, в морозном воздухе, остро впивающимся в лёгкие, вытанцовывая торжественный ритуальный танец со всей бесконечностью своей и незаметной человеческому глазу грациозностью. Пара шагов вперёд, и необутые ноги по щиколотку проваливаются вниз. А там, за спиной, ещё виднелась тонкая черта, снег на которую попасть никак не мог, — граница, кою мне уже никак нельзя переступить. Выбор был сделан, и теперь для меня существовала лишь одна дорога — вперёд.       С каждым шагом приходила боль: спокойная, неминуемая, ожидающаяся. Не выли ни ветер, ни вьюга. Было тихо. Даже снег угрюмо молчал, будто сочувствуя. Обволакивающую тишину нарушало лишь моё собственное прерывистое дыхание. В душе я уже давно ничего не чувствовала: ни какой-либо моральной боли, ни мыслей, обычно забивающих голову. Ничего. Пусто.       Снег рьяно продолжал спускаться вниз, не давая возможности разглядеть лежащую впереди дорогу. Лишь падающие белые небесные хлопья и белоснежное, никем не истоптанное покрывало — всё, что я видела перед собой. И свет. Пронзительный, ослепляющий, одинокий свет.       Дыхание с каждым шагом становилось всё громче и громче, пока, наконец, не стало совсем тяжёлым, хриплым и громким. Таким громким, что, казалось, было слышно даже у первой покинутой мной границы, давно уже скрывшейся и утерянной в собственных решениях и непроглядной пелене белого дождя. И я упала. Как безвольная кукла я опустилась вниз, не в силах больше сделать ни шага, встречая спиной проваливающийся под тяжестью холодного дрожащего тела воображаемый плед, согреть который мог разве что промёрзлую землю и корни невидимых, да и, конечно, не существующих здесь растений.       До щемящей, тоскливой боли в груди захотелось вновь почувствовать то блаженное тепло, которое я так опрометчиво сама покинула. Покинула уже навсегда.       Будто почувствовав бурю во мне, он незаметно опустился рядом. И в какой-то миг наши взгляды пересеклись. В нём — нежная страсть, во мне — закованный в вечные льды, давно потухший огонь, яростно пробивающийся наружу. Затем его взгляд начал спускаться и, вздрогнув, такое желанное раньше тело прижалось к моему, обнажённому, трясущемуся. Он что-то пытался сказать, безостановочно и беззвучно шептал слова, на крошечные доли секунды горячо опаляя кончик, должно быть, ужасно ледяного, как ледышка, уха. Сильные руки обвили талию и притянули, увлекая за собой. А затем поцелуй. Слияние двух необузданных безумцев в одном неописуемом, резко нахлынувшем чувстве.       Шаг назад. И пока он ещё блаженно стоит с прикрытыми глазами, аккуратно обрамлёнными тёмными, покрытыми снегом ресницами, я отхожу назад и открыто любуюсь красивым, ничем не прикрытым подтянутым телом, на которое, как сахар, опускались хлопья снега, вспоминая, как когда-то проходилась по нему пальцами, очерчивая безупречные грани. Он открыл глаза, посмотрел на меня, внимательно смотря в глаза, и кивнул. Кивок в ответ, и ноги разворачиваются, быстро набирая скорость и унося меня вперёд так быстро, как это было возможно, чтобы не дать себе возможности вернуться и остаться.       Уже виднелась заветная граница, когда я обернулась, чтобы — в последний сегодня, но будущий завтра — раз обернуться и выхватить в белой пелене одиноко бредущую следом за мной тень. Губы ещё помнили чужой обжигающий теплом бархат, но мысли уже прощались с его хозяином. И только витало в них осколком воспоминание о всё ещё где-то в глубине души родном лице, вечным запечатлённым живым фото оставшемся в памяти. Шаг вперёд, и я перехожу черту, готовясь открыть глаза в уже совсем другом мире. Мире, где мы будем совсем далеки. По разным сторонам черты.