Дежурная по губам

Тока окинула взглядом ряд стоящих перед ней навытяжку девушек в черных леотардах. Вчерашние хонкасэи, ученицы второго класса музыкальной школы. Сегодняшние актрисы. Хм. Ладно, будущие актрисы. Свежевылупившиеся цыплята, одним словом. Пробить скорлупу было непросто, но теперь им предстоит жить в этом мире, в который они так упорно рвались… и это будет гораздо сложнее, чем им кажется. Кумитё встала из-за низенького столика и прошла вдоль ряда затаивших дыхание девушек. — Добро пожаловать в труппу Месяц, — сказала она наконец. — Теперь эта труппа будет вашей семьей и вашим домом, как до этого им была музыкальная школа. Как младшие ученицы, вы обязаны неукоснительно слушаться старших, каждая из вас получит распечатку со стандартными этикетными формулами, с которыми вы должны обращаться к тем, кто старше вас. Также вы должны будете помогать с реквизитом, декорациями, уборкой… Да, опять уборка, — ободряюще улыбнулась она, заметив, что некоторые из девочек не смогли скрыть досаду. — Не надо морщиться, все так начинали. И Китама Рё в том числе. Упоминание топа произвело почти волшебное действие: все подтянулись и заулыбались. Точнее, почти все. Тока тут же вычеркнула из мысленного списка несколько имен: не подойдут, претендентка должна любить топа. Обожать. Она резко скомандовала: — Улыбнитесь. Нет, смелее. Искреннее. Шире! Вы актрисы или кто? Покажите мне свою улыбку! Я ваш зритель, я плачу вам деньги, улыбнитесь мне! Ученицы, несколько сбитые с толку неожиданным приказом, быстро взяли себя в руки и заулыбались. Тока прошла вдоль ряда, продолжая вычеркивать строчки из мысленного списка. Потом задержалась напротив одной из девушек. Вычеркнутой чуть ранее. Улыбка у нее была странная, кривоватая и не слишком любезная. Но от этой девушки, как ни от одной другой, веяло внутренней силой. Тока посмотрела на ее нагрудную вышивку: — Кидзу Хоан, через час подойдешь сюда же на инструктаж. Пока что свободна, — Тока отвернулась от Хоан, не обращая больше на нее внимания, и обратилась к остальным. — А теперь давайте поговорим подробнее о ваших обязанностях… *** Часом позже недоумевающая Хоан вошла в тот же зал. Теперь тут было безлюдно, все младшие ученицы разошлись. А за столиком сидели двое: Тока, кумитё и Китама — топ-звезда труппы Месяц. Они рассматривали фотографии, разложенные на столике, и не заметили, как вошла Хоан. — Она похожа на маленькую акулу, — задумчиво протянула Рё, водя пальцем по фотографии. — К тому же отокояку… Тока, тебе не кажется, что это не лучший выбор? Хоан будто окатили кипятком — даже не видя фотографий, она поняла, что речь идет о ней. Ее выбрали — для чего? И Рё, ровным счетом ничего о ней не зная, уже решила, что Хоан не справится со своими обязанностями? Она зашагала вперед, впечатывая каждый шаг в пол так, что по залу пронеслось эхо, и чеканя на ходу выученную за свободный час длиннющую формулу обращения к топу. Для верности Хоан добавила еще несколько слов, из разряда тех, которые используются при обращении к императорским особам: когда-то она наткнулась на них в книге и выучила просто смеха ради, но теперь они пригодились. Приветствие вышло… внушительным. Настолько изысканным, что оно прозвучало почти издевкой. -…и надеюсь, что смогу быть вам полезна, — закончила Хоан. Дыхания хватило еле-еле, и она постаралась перевести дух как можно незаметнее. Китама подняла бровь и посмотрела на нее. — Действительно, маленькая акула. Кусачая и неглупая. Тока, я беру свои слова обратно, это прекрасный выбор. Но с дыханием надо будет поработать, акулка. Оно тебе будет нужно для дела… Тока, дай, я сама поговорю с девочкой. Спасибо за работу, можешь идти. Китама дождалась, пока за кумитё закроется дверь, а потом обратилась к стоящей рядом ученице: — Присядь, Ан. Разговор предстоит долгий и важный. Но сначала скажи мне вот что: ты хотела попасть в Месяц или тебя распределили? Хоан замешкалась, и Китама чуть повысила голос: — Не думай, что и как сказать. Просто говори правду. — Я даже в театр не слишком хотела, — сдавленно призналась Хоан. — Но эта школа считается очень престижной, деньги на учебу у нас были, а петь я всегда любила и умела… — она понимала, что начинает оправдываться, и злилась на себя за это. В конце концов, она-то в чем виновата? Она сдала экзамены, заслуженно поступила, несмотря на умопомрачительный конкурс… ей нечего стыдиться! Но Кидзу почему-то чувствовала угрызения совести. Ее речь становилась все сбивчивее, а Китама смотрела на нее с непонятным Хоан выражением лица. — Дай-ка, я уточню, — мягко сказала Рё, когда Хоан вконец стушевалась и замолчала. — Ты не любишь театр, не любишь труппу Месяц, и ко мне лично ты, разумеется, тоже не испытываешь ни малейшей симпатии. Ты сидишь здесь, не понимаешь, что происходит, и злишься на меня за это? Хоан почувствовала, как вся кровь отхлынула у нее от лица, но гордость не позволила ей промолчать или начать врать. Она подняла голову и твердо ответила, глядя Рё в глаза: — Да. Все так и есть. Хоан ждала чего угодно, любой реакции, но только не того, что произошло потом. Китама вдруг откинула голову и громко расхохоталась, весело и искренне: — Эх ты, акулка! Вот что с тобой делать с такой? Ты-то мне уже очень нравишься, характер у тебя бойцовский. Я б тебя обняла, но тебе это будет не в радость… Тока молодец, конечно, что выбрала тебя за силу воли, но она первый год кумитё — и это сказывается, — Рё успокоилась и продолжила уже серьезно. — Хоан, тебе выпала огромная честь, но ты ей рада не будешь. Тока выбрала тебя «дежурной по губам». *** Хоан не помнила, как она добралась до общежития. Хотя на улице было прохладно, она вся взмокла, колени у нее дрожали, а голове мелькали обрывки недавнего разговора. Настолько странного, что они казались ей бредом, жутким сном… вот только все это происходило на самом деле и происходило именно с ней. «- Дежурной по губам? Что это значит? По каким губам? — переспросила сбитая с толку Хоан. — По губам топа. То есть, в настоящее время, по моим, — Китама прикоснулась к губам, как бы поясняя свои слова, но понятнее они не стали. Китама посмотрела на перекосившееся лицо Кидзу, вздохнула и начала говорить, тихо и размеренно, взвешивая каждое слово. — С труппой тебе не повезло, насколько я знаю, такая традиция есть только в Месяце. Но она довольно давняя, так что просто отмахнуться от нее я никак не могу. Суть в том, что одна из младших актрис должна помогать топу готовиться к фотосъемкам, по крайней мере к тем, которые проводятся непосредственно в театре. — Я должна буду вас гримировать? — спросила Хоан, не пытаясь скрыть собственный ужас: она себя-то накрасить пока толком не умела… Китама рассмеялась: — Нет, это дело профессионалов. Ну, или мое, если съемка не для афиши. Предполагается, что твоя задача будет намного проще… или намного сложнее, это как поглядеть. Дежурная по губам должна целовать топа перед съемкой. Губы чуть-чуть припухают и лучше смотрятся на фотографиях». Хоан остолбенела, услышав эти слова. Наверно, только поэтому она не выбежала из зала с воплем. Целовать? В губы? Эту женщину?! При том, что сама Хоан ни разу в жизни ни с кем не целовалась?! Китама продолжала говорить, но Хоан ее едва слышала, и Рё, видя ее состояние, скоро отпустила ее домой. «- Я очень не советую тебе отказываться, Хоан. О твоем назначении уже наверняка знают в труппе, и, если ты откажешься, тебя не поймут. Меня любят, любят за совесть, а не за страх, потому что я сама всем сердцем люблю свою труппу и забочусь о ней. Мне не хотелось бы, чтобы ты стала парией, ты этого не заслуживаешь. Не волнуйся, я тебя ни к чему принуждать не буду: у меня личная гримерка, а губы я и сама покусать смогу… Просто будешь приходить на все мои съемки, посидишь в уголке. Опять же, там есть, чему поучиться, тебе это будет полезно…» Хоан долго сидела в своей комнате, не зажигая свет. «Дежурная по губам». Почетный долг, о котором наверняка многие так мечтали, и который ей совершенно не нужен. Место рядом с топом, по-своему даже ближе нибантэ… Лицо Хоан перекосило улыбкой. Правда, нибантэ становятся топами, а дежурной не светит даже приоритет в продвижении. Китама отдельно предупредила ее и об этом: «- Не вздумай целоваться со мной, думая получить с этого какие-то выгоды, не ломай себя. Место дежурной — это не ступенька вверх, это такая же работа, как уборка реквизита или разметка пола, просто немного более… специфическая. Через год тебя сменит другая ученица из новеньких, не так много придется потерпеть… Иди, Хоан. Ничего страшного не случилось, помни это. И добро пожаловать в труппу Месяц. Я искренне надеюсь, что она станет твоим домом». *** Прошло две недели. Труппа постепенно собиралась в репетиционной зале, большинство, как было заведено, пришло задолго до назначенного времени. Младшие сновали по залу, исполняя привычные обязанности, новенькие тоже уже выглядели более-менее освоившимися. — У тебя завтра фотосессия, помнишь? — Тока с формальным, почти неосознанным поклоном обратилась к сидевшей напротив двери Китама. — Помню, конечно, — ответила Рё, мельком оглянувшись на кумитё: ее явно больше интересовало происходящее в зале. — И заметь, она тоже помнит. И нервничает. А ведь я пыталась ее успокоить… — Ты про Ан? — А про кого же еще? — Забавная девочка. В тот раз она выбежала из зала так, будто за ней гнался призрак. А уже на следующий день начала крайне деликатно выспрашивать, кто был дежурной раньше, явно хотела проконсультироваться. Жаль, прошлогодняя девочка ушла по болезни, позапрошлогоднюю перевели, а к тем, что старше, она обратиться не решилась. — Да, мне уже рассказали. Ты на ее пальцы смотрела? Она же их чуть не до мяса искусала за эту неделю — тренируется… — Китама улыбнулась. — Я бы предпочла, чтоб она упражнялась на живом человеке, но ей, видимо, не с кем. А вообще, похвальное рвение. До начала репетиции оставалось еще немного времени, а у Токи и Китама были более важные вопросы для обсуждения, так что к этой теме они больше не возвращались. А Хоан, между тем, работала изо всех сил. Ей не поручили никаких обязанностей, кроме дежурств на фотосессии, но сидеть и бездельничать, пока ее одноклассницы сбиваются с ног, ей было не по вкусу. Вклиниться в отлаженный механизм подготовки было не так легко, и сейчас Кидзу изо всех сил училась находить в заведенном порядке сбои. Пусть даже мельчайшие, незаметные упущения. Она училась смотреть и видеть, и вовремя приходить на помощь. Ее начали запоминать и отмечать, и Хоан была довольна собой и старалась гнать подальше мысли о предстоящей фотосессии… по крайней мере, до вечера, когда она сидела за монитором дешевенького ноутбука и пыталась восполнить статьями из сети свое полное незнание того, что такое поцелуи. «Это просто моя обязанность, — твердо решила она для себя. — Почетная, а не постыдная. Раз меня выбрали, я должна сделать все, как можно лучше. Как всегда — и никак иначе». И она снова и снова касалась губами собственных пальцев, то мягко, почти невесомо, то осторожно зажимая кожу между зубов. «Это просто работа». *** На следующее утро Хоан пришла в фотостудию чуть ли не за час до назначенного времени. Она поднялась ни свет ни заря, три раза почистила зубы, долго возилась с укладкой, чтобы жесткая челка, которой она обычно так гордилась, ни в коем случае не торчала вперед, подкрасила глаза (но не губы!), и раз пять проверила, лежат ли в рюкзаке запасная зубная щетка и паста — почистить зубы еще раз, незадолго до съемки. Но времени все равно оставалось слишком много, и она волей-неволей пришла в фотостудию раньше всех, хорошо хоть, сторож не отказался ее впустить. Оставшись в гримерке одна, Хоан нервно прошлась туда-сюда. Осмотрела столик, подумала, быстро сбегала до ванной. «Так, наверняка понадобятся…» Выдвинула из-под низкого столика коленную подушку-дзабутон, чуть взбила, задвинула обратно. Оглядевшись вокруг, вдруг заметила рядом со столиком еще один дзабутон. Явно не топский, серый и совсем плоский. «Это — для меня?» Кидзу, мгновение промедлив, решительно выдвинула дзабутон Рё вперед, пристроила рядом серый. «Нет, так — слишком близко… Я же не должна все время дышать ей в ухо…» Когда Китама открыла дверь гримерки, то с трудом удержала улыбку: Хоан сидела на подушке в традиционной позе сэйдза, напряженная и собранная, как боец перед боем. Увидев Рё, Хоан тут же сложилась в поклоне: — Я желаю вам плодотворного дня и готова к исполнению своих обязанностей… «У нее и поклон воинский», — невольно подумала Китама. Поклонившись, Хоан не согнула спины, не опустила голову, и Китама позволила себе на полмгновения залюбоваться красивой линией белой шеи, оттененной коротко остриженными волосами. — Благодарю, Ан. Поднимись, я обращусь к тебе, если мне что-то понадобится. Хоан разогнулась и застыла на своем жестком дзабутоне прекрасной мраморной статуей. Казалось, она даже не дышала, но Китама отметила краем глаза, что аккуратно лежащие на коленях ладони девушки мелко подрагивают. «Я думала отправить ее смочить ватные подушечки, если будет слишком нервничать, но она уже и об этом успела позаботиться…» — подумала Китама со смесью досады и одобрения. — «Ладно, работа есть работа. У каждой из нас…» Рё без промедления принялась за дело. Прежде всего нарисовать лицо: крем (на глаза — отдельно), тон, пудра… Губы накрасить в последнюю очередь, но помощь дежурной понадобится, прежде чем Китама приступит к глазам. Тогда губы как раз успеют принять окончательную форму, будет понятно, как их именно их красить. — Ученица Ан, можешь начинать, — сказала Китама и повернулась на своем дзабутоне к вздрогнувшей девушке. Та выпрямилась еще больше, хотя, казалось, это было уже невозможно. — Могу я попросить вас закрыть глаза? — как Хоан ни крепилась, в ее голосе прозвучали умоляющие нотки. Китама молча опустила веки, и Хоан была благодарна ей за молчание. Кидзу судорожно вздохнула и нервно облизнула губы, но тут же тщательно вытерла их, проклиная себя — еще не хватало обслюнявить топа, позорище! «Это моя работа. Это мой первый поцелуй. Мой долг. Мой поцелуй. Это честь. Да к черту такую честь!!! Нет. Это. Моя. Обязанность. И мой выбор. Я могла отказаться. Это был мой выбор». Последняя мысль придала Хоан смелости. Она придвинулась ближе, мучительно, почти судорожно, вытянула шею… Ей не хватало расстояния. Хоан чуть не заплакала, понимая, что Рё слышит ее возню и боясь, что та вот-вот откроет глаза, чтобы спросить, что случилось. Но топ сидела неподвижно, и даже ресницы, кажется, не дрожали. Опереться на руки, продвинуться еще на пол-ладони вперед. Вот так, не задев колени Китама. Наклониться… Да, с расстоянием теперь все в порядке. А с носом что делать? Хоан неловко выгнула шею и наклонилась еще чуть-чуть. Первый поцелуй… В последний момент она все-таки не выдержала и зажмурилась сама. Губы Рё оказались теплыми. Теплыми, мягкими и такими нежными, что Хоан чуть не отпрянула. Ее пальцы не были и вполовину такими мягкими. И вот их нужно укусить? Но… как? Кидзу смешалась, она осознала, что все ее тренировки были напрасной тратой времени. Это не пальцы, тут нужно быть гораздо нежнее… Но ведь губы должны «припухнуть»? Мысли Хоан метались, как птицы в клетке. И тут Китама, то ли устав от долгой неподвижности, то ли решив чуть-чуть поторопить ученицу, шевельнула губами, чуть подавшись навстречу Хоан. Совсем чуть-чуть, но по телу Хоан пробежала волна чувства. Чувства почти незнакомого и настолько сильного, что оно показалось ей почти болью… Ан вздрогнула, задохнулась — и бессознательно сомкнула зубы. — Ай! — Китама не сдержала вскрик. Хоан отпрянула и с ужасом уставилась на лицо Рё — на прокушенной губе показалась капля крови. Кидзу выдернула из коробки салфетку и почти не осознавая, что делает, стерла каплю… вместе с тональным кремом. Китама оттолкнула ее руку и быстро повернулась к зеркалу: — Принеси лед. Живо! — прикрикнула она. И, не теряя больше ни секунды, взялась за пуховки: слишком много времени потеряно, а теперь нужно еще и восстанавливать макияж… В глубине души Рё понимала Ан и сочувствовала ей, но сейчас было не до того. Сейчас нужно было все исправить. Хоан пулей вылетела из гримерки, пробежала к ближайшей аптечке, трясущимися руками нашла хладпакет. Обо что раздавить? Хоан приложила пакет к стене, что было сил врезала по нему кулаком и помчалась обратно, чувствуя, как пакет в ее руках становится твердым и льдисто-холодным. Когда она вбежала в гримерку, реакция как раз закончилась, можно было прикладывать. — Держи под нижней губой, пока я рисую глаза. Не прижимай, опять все смажешь, просто аккуратно держи, — Китама не удостоила Хоан даже взглядом, она торопилась. Хоан держала пакет, пока руку не свело судорогой от напряжения — и еще несколько минут после того, как руку скрутило болью до плеча. Потом опустила и снова села прямо. И только когда Рё почти бегом вышла из гримерки, Ан поняла, что все это время по ее щекам бежали слезы. И что ее запястье безумно болит. *** На следующий день запястье покраснело и так опухло, что Ан сняли с репетиции и отправили в больницу, несмотря на ее робкие возражения. — Перелома нет, но ушиб у вас очень сильный, руку не нагружать по меньшей мере три недели… «Неделю, — решила про себя Ан. — Больше — никак». -…и я бы посоветовал вам обратиться в клинику неврозов. Успокоительное я вам выписал, но вообще, это не мой профиль, сходите к специалисту. — Н-неврозов? — Ан так поразилась, что начала заикаться. — У вас все пальцы искусаны. Простите, но если это не невроз, то и я не врач. Ан промолчала. Если начать объяснять, то он еще и к психиатру направление выпишет… а успокоительное ей, пожалуй, не помешает — в последнее время она подолгу не могла заснуть. Следующая фотосессия была меньше, чем через неделю, и Ан окончательно потеряла покой и сон, хотя принимала прописанные ей таблетки в максимально допустимой дозировке. Она проводила все ночи напролет с тяжелой гудящей головой, но уснуть все равно не могла, только время от времени проваливалась в тяжелое забытье, не дающее ни облегчения, ни сил. — Я желаю вам плодотворного дня и готова к исполнению своих обязанностей… — Благодарю, Ан. Сегодня отдохни, твоя помощь мне не понадобится. Китама произнесла эти слова так мягко, как только могла, но это не помогло: Хоан вздрогнула, как от удара. Безукоризненно прямая линия спины и шеи сломалась, Кидзу сгорбилась, почти вжалась лбом в пол. — Я приношу свои глубочайшие извинения за свою прошлую ошибку и прошу вас позволить мне… — мягкое прикосновение к плечам оборвало срывающуюся скороговорку Хоан. Китама подняла ее, очень бережно, но с силой, сопротивляться которой было невозможно. — Это не наказание, Ан. Я обещала, что не буду тебя заставлять, и я тебя не обману. Отдохни. Я твой топ, я даю тебе задание: отдохнуть. Отдохни и подумай, чего ты на самом деле хочешь. И не говори, что хочешь «быть мне полезной». Традиции и ритуалы хороши, пока они поддерживают людей, но не тогда, когда они их ломают. *** Был поздний вечер среды, единственного выходного дня в театре. В небольшой, но уютной комнате шуршал принтер, Китама потянулась и взяла распечатку. Два листа, полный список труппы крупным шрифтом, рядом с каждым именем оставлено пустое пространство для пометок. Она делала так каждую среду: прочитывала список имен, каждое из которых знала наизусть, прочитывала медленно и вдумчиво, вспоминая все, что случилось с этой актрисой за прошедшую неделю. Кого-то нужно было похвалить, кому-то указать на ошибки, кто-то пока не нуждался в особом внимании. Китама достала стопку небольших квадратиков разноцветной бумаги, написала две записки, коротенькие, в пару слов. На одной дорисовала кошачью мордочку, на второй — солнышко. Завтра она положит их в шкафчики. Китама знала цену своим словам и своим знакам внимания. Слишком часто хвалить нельзя, редко — тоже. Но иногда нужны и не только слова. Эти кусочки бумаги будут держать в руках, перечитывать, возможно, хранить многие годы. Труппа работает для нее, но и она должна работать для них. Время шло, листок постепенно покрывался пометками, и наконец Китама добралась почти до самого конца списка. — «Кидзу Хоан»… — медленно прочитала вслух Китама. Она откинулась назад на пол, закинув руки за голову и глубоко задумалась. А подумать в самом деле было о чем. В последние недели прошло не так мало фотосессий, но ни на одной Китама не пользовалась помощью дежурной. Она старалась быть помягче с Хоан, но та явно была не из тех, кто может спокойно сидеть в углу и бездельничать, если предоставляется возможность. Внешне все было хорошо, Хоан по-прежнему была везде и всюду, ее помощь начали принимать, как должное, она словно бы стала частью семьи… но пальцы у нее так и не заживали, а в глазах поселилось глубоко затаившееся отчаяние. Самым простым решением было бы дать ей вторую попытку, но Рё сразу отвергла эту мысль как абсолютно неприемлемую. В тот раз речь шла об единственном листке в Кагэки, пришлось отказаться от крупных планов, но ничего непоправимого не произошло. А если обложка? Программа? Календарь, на который будут смотреть месяцами? Рисковать подобными кадрами ради начинающей актрисы с весьма неопределенными перспективами на повышение было бы вопиющей безответственностью со стороны Рё, и она это понимала. Китама вздохнула и села. Она сняла со стопки синий квадратик бумаги, сняла колпачок с кисточки и начала писать. Окончив, она нарисовала рядом с вертикальными строчками рыбку, маленькую улыбающуюся акулу с острыми зубками… и смяла листок в кулаке, не задумываясь о том, что пачкает руку не успевшей просохнуть тушью. — Акулы должны постоянно двигаться, иначе они не могут дышать… — пробормотала Рё. — Ты не понимаешь, куда тебе плыть, акулка — и медленно задыхаешься… Китама поморщилась. Не так редко случалось, что девочки попадали в театр, не зная толком, куда они идут, но обычно они быстро находили себе какую-то опору: кто ударялся в танцы, кто заводил подруг… Коньком Ан однозначно было пение, но в хоре ей было негде развернуться, а соло ей такими темпами дадут очень не скоро. Да еще и это ее почти болезненное чувство долга в придачу… Китама вздохнула: она сама-то лишь совсем недавно избавилась от привычки всегда винить во всем только себя. Ан нужна цель. Цель, которая отвлечет ее от собственной неудачи. И сама она явно найти ее не может, ни в помощи другим, ни в работе над собственными крохотными ролями в основном составе и СК. Нужно что-то, что заняло бы ее с головой… Китама вдруг просияла и схватила сотовый: — Тока, привет, не спишь? — Заснешь с тобой… Рё, завтра рабочий день, если ты не забыла. Неужели нельзя было со мной завтра утром все обговорить? То есть, через… семь часов? — Нельзя, — решительный тон Рё отметал все возражения. — Ты же завтра раздаешь вопросы для мини-интервью? Кому? Мини-интервью для программок было той еще головной болью для кумитё, поэтому она всегда перепоручала эту задачу кому-то из младших. Вся труппа должна была ответить на несколько вопросов, как правило, довольно глупых, а потом часть ответов печатали в программке, добирая объем. — Я думаю, вот этим, — Тока назвала три имени. — А что? — Отдай вопросы Хоан. Все. Пусть она одна всех опросит. — Одна?! Семьдесят с лишним человек?! Что, и сэночниц?! Китама помедлила, потом решительно кивнула. Киро Ю всегда любила общаться с молодежью, она не оскорбится, что к ней прислали первогодку. Потом спохватилась и сказала в трубку вслух: — Всех до единой. И допиши к списку еще один вопрос… Тока записала продиктованное и пообещала сделать все, как просила Рё, но потом все же не удержалась: — Китама, так нельзя. Чем эта девочка отличается от остальных, что ты за нее так трясешься? — Тем, что сейчас ей нужна помощь. Больше, чем кому бы то ни было в труппе, — отрезала Рё, но Тока не соглашалась. — Ты уже топ, Тама. Ты не можешь позволить себе быть такой… мягкой. Ты должна… — Я знаю, в чем долг топа, гораздо лучше, чем ты. Я точно знаю, что я не должна. Я не должна называться топом, если не могу позволить себе быть доброй. Власть без доброты слишком быстро перерождается в жестокость. При мне в Месяце такого не будет. Точнее, не повторится. Тока не нашлась, что возразить, и только повторила, что все будет сделано. Они распрощались, и Рё посмотрела на часы. Так поздно, и так много дел… — Плыви, Ан. Вот теперь я в самом деле больше ничем не могу тебе помочь, — сказала она — и, открыв на рабочем столе папку с видеофайлами, нашла в ней документальный фильм. Через несколько минут она уже совершенно забыла про Хоан: она внимательнейшим образом слушала, как актеры выговаривают старинные слова, нажимала на паузу, чтобы проговорить те же слова вслух, делала пометки в лежащем перед ней сценарии. Работа есть работа, а роль предстояла нелегкая. Поспать можно и позже. *** Хоан со стоном разогнулась и постучала себя кулаками по пояснице, а потом по затекшим плечам. Откинулась назад на татами, поерзала, извиваясь, как змея, словно пытаясь раздавить пылающую в спине боль — а потом подскочила на ноги и прокричала: — Всё-о-о-о-о! Готово! Я! Мо! Ло! Де… Ой! — Ан зажала себе обеими руками рот. Орать в голос в общежитии, со здешними картонно-тонкими стенками, было не лучшей идеей. Даже несмотря на то, что еще не слишком поздно и вряд ли кто-то уже спит. — Я — молодец! — громким шепотом повторила она. С этим утверждением трудно было спорить. Ан умудрилась опросить всех актрис за половину данного ей срока. Единственным местом, где ее не видели с диктофоном наизготовку, была душевая, и ходили шутливые слухи о том, что кто-то из актрис именно там и прятался от настырной и вездесущей первогодки. Но шутки не трогали Кидзу, она носила свое ответственное поручение, как рыцарский доспех. Она научилась без былого страха первой заговаривать со старшими, больше того, научилась настаивать на своем. Если какая-то из актрис пыталась начать кормить ее «завтраками», то она могла быть уверена, что уже второе «завтра» ей придется провести в компании Хоан. До победного, причем победа всегда оставалась за младшей. Кидзу была безукоризненно вежлива и при этом вызывающе терпелива, и хватка у нее была поистине акулья. Проще уж ответить на злосчастные пять вопросов. Потом настало время обрабатывать материал, и тут Хоан чуть ли не впервые внимательно вслушалась в то, что ей отвечали. Вопросы про любимую погоду и еду не давали пищи для размышлений, но первый: «что для вас труппа Месяц?» и особенно последний: «расскажите, как вам удалось справиться со своим самым крупным промахом» заставили ее задуматься. На первый вопрос многие отвечали «семья», «мир», «жизнь», «мечта наяву». «Сговорились они все, что ли?» — ворчала Хоан, набивая на клавиатуре однотипные ответы, но понимала, что ворчит зря. Конечно, она брала интервью у актрис, способных сыграть любую эмоцию, но что-то подсказывало ей, что большинство отвечало искренне. Они действительно находили что-то для себя в этой странной жизни, в которую Ан никак не могла вписаться. И это были не восторженные дурочки, какими Хоан привыкла считать актрис. Многие из них уже успели завоевать ее симпатию и уважение, а значит, они были людьми, от мнения которых Кидзу не могла просто взять и отмахнуться. Последний вопрос, похоже, был в интервью ключевым, он явно выбивался из общего ряда, и при опросе Хоан уделяла ему больше внимания, чем остальным. Кто-то отмахивался, что у нее «не было крупных промахов», но Хоан услышала и немало действительно печальных историй. Чаще всего говорили о травмах, случившихся по вине рассказчицы, о забытых на сцене словах, о неполадках с костюмом (хотя последние истории, как правило, были скорее веселыми). О том, как актрисы обещали себе не повторять таких ошибок. Разговор с Киро Ю запомнился отдельно… Хоан вставила в уши таблетки наушников и снова включила нужный файл. В ушах у нее зазвучал суховатый голос уже немолодой актрисы: — Конечно, я стараюсь не делать ошибок, но я также понимаю, что от них не уйти, людям просто свойственно ошибаться… Уметь не делать ошибки очень важно, но гораздо важнее уметь, сделав ошибку, тут же подняться и пойти вперед, вернуться в строй, не позволить себе пасть духом ни на секунду. Хоан отчеркнула ползунком фразу и поставила на «повтор». «Сделав ошибку, тут же пойти вперед… Сделав ошибку, тут же подняться и пойти вперед… Не позволить себе пасть духом… Ни на секунду… Ни на секунду…» Хоан долго сидела перед экраном и качалась взад-вперед в такт словам. Наконец почти уронила руку на пробел, обрывая фразу на полуслове. — Я так долго жалела себя… — Хоан посмотрела на собственные руки. Она давно не пыталась отрабатывать поцелуи на пальцах, но грызть их стало ее дурной привычкой, тем самым неврозом, о которой ей говорил врач. И Кидзу только сейчас заметила, что ранки начали подживать. Хоан вздохнула. Да, сейчас все хорошо, но что она будет делать завтра, когда сдаст Токе листы с аккуратно обработанными ответами? Ее передернуло при воспоминании о собственных неудачах, и тут в памяти всплыло еще одно невыполненное задание: Китама велела ей понять, чего она хочет. Нет, конечно, это было не задание, а совет… А все-таки? Кидзу наморщила лоб. Ее вообще когда-нибудь спрашивали, чего хочет она сама? Школу за нее выбрали родители, труппу — учителя, дежурной ее назначила кумитё. Кидзу растили послушной девочкой, она никогда не протестовала и решила для себя, что самым правильным и верным будет безукоризненно выполнять любые данные ей поручения. Именно поэтому она не отказалась от поста, ни официально, ни тайком, как ей предлагала Рё. Она так привыкла, что самым правильным будет делать то, чего от нее ждут, что совершенно забыла о том, что у нее есть собственные потребности. И вот чем все это обернулось… Чего же хочет Кидзу Хоан? — спросила она себя. Петь. Петь — однозначно. Наверно, стоит начать брать уроки на стороне, время на это у нее есть, деньги тоже. Хочет быть нужной, хочет уважения. Немного поразмыслив, Хоан с немалым удивлением поняла, что это у нее уже есть. Она была младшей и формально ее статус был мало отличим от нуля, но ее знали. Ей улыбались, ей были рады. Хоан со стыдом поняла, что очень многие все это время пытались ее подбодрить и растормошить, но она ничего не замечала, упиваясь своей ошибкой и своей виной. О-ох… У нее было почти все, чего она могла только пожелать… Почти. Хоан заставила себя вспомнить тот день, который все это время сознательно пыталась забыть, день злополучной фотосессии. Вспомнила его со всей отчетливостью, минута за минутой. Как ждала в пустой гримерке. Как поклонилась Китама. Как ерзала по полу, придвигаясь поближе. И как ее окатило жаркой и сладкой волной, после которой цепочка мелких неприятностей переродилась в сущий кошмар. Хоан чуть слышно вскрикнула, когда воспоминание заставило то чувство вернуться, когда все ее тело вдруг на пару мгновений вспыхнуло пламенем. Она снова и снова проигрывала в памяти эти считанные секунды. Тепло. Мягкость. Нежность. И всепожирающий огонь, который так ее испугал. Глаза Хоан распахнулись сами собой. Она нашла ответ, и ответ был до смешного прост. На самом деле больше всего на свете ей хотелось снова прикоснуться к губам Китама… *** Хоан поражалась и себе, и тому, насколько по-другому все стало восприниматься после сделанного ей открытия. Теперь, когда она руководствовалась не чувством долга, а собственным, в самом деле собственным желанием, статус дежурной наконец-то перестал ее тяготить. Больше того, ее перестало тревожить и то, что она по-прежнему участвовала в съемках Китама лишь формально. «Я должна… Нет, я хочу сделать все, как можно лучше. Раз я пока не могу этого сделать, значит, не стоит и навязываться. Но… все-таки, как же мне научиться?» Задача казалась непостижимо сложной. Ан внимательно смотрела, как Рё осторожно приминает зубами свои губы перед съемкой, потом дома пыталась повторить то же самое перед зеркалом. Получалось неплохо, но Кидзу уже слишком хорошо знала, что тренироваться на себе — не самый лучший вариант. Решение пришло к ней во сне, на грани грез и яви. Хоан снова сидела в гримерке, снова пыталась потянуться Рё… но та вдруг рассыпалась вихрем розовых лепестков, и Хоан проснулась. Розы. Ну конечно, розы! Как она сразу не догадалась? — Извините, а что вы делаете с… бракованными розами? Ну, если стебель обломился или лепестки помялись? Которые еще не увяли, но уже не продать? — спрашивала Хоан тем же утром в небольшой цветочной лавке. — Продаем лепестки, — улыбнулась старушка из-за прилавка. — А тебе что нужно-то, деточка? У Хоан был наготове ответ: — Мне нужны лепестки для косметической маски, но мне сказали, лучше всего получается, если обрывать вот сразу перед тем, как ее делать. А хорошие розы такие дорогие… Ну, и жалко тоже… — в глубине души Хоан, наоборот, гордилась тем, что ее лицо не нуждалось ни в каких средствах ухода, но сейчас она играла роль, которую выбрала для себя — и играла с неведомым ей до сих пор удовольствием. Это была не ложь. Это было… ее маленькое выступление. И если ей удастся получить розы, они станут ее гонораром за спектакль. — Я могу откладывать для тебя такие розы, если ты заплатишь за них чуть больше, чем за лепестки, сможешь забирать их по утрам, — продавщица назвала свою цену, и та показалась Хоан вполне честной. — Тебе сколько нужно? — Ой, чем больше, тем лучше! И каждое утро, можно? — Ну, больше десятка-то вряд ли? Если для маски? Хоан беспомощно рассмеялась, сообразив, что безнадежно выпала из роли. Но на нее не сердились. Старушка явно решила, что за всем этим кроется какая-то романтическая история, и не стала расспрашивать, а только ободряюще улыбнулась растерявшейся девушке. — Приходи за полчаса до открытия. Я уже буду здесь, и розы будут тебя ждать. Утром Хоан получила свою корзинку одуряюще пахнущих цветов. Вернувшись в общежитие, она выложила три штуки на стол, а оставшиеся засунула в холодильник, рассудив, что так они лучше всего сохранятся до вечера, когда у нее будет побольше времени. Но немножко потренироваться она успеет и сейчас. Хоан отрезала от бутона обломок стебля и неуверенно взяла цветок в руки. Шелковистые лепестки приятно холодили ладони, Кидзу закрыла глаза и медленно поднесла цветок к губам. Лепестки были нежными, но упругими, и от них так сильно пахло, что у Кидзу слегка закружилась голова. Они не были теплыми, и это разочаровало девушку: идея вдруг показалась ей не такой уж удачной. Она мотнула головой и отняла бутон от губ. «Не так! Сосредоточиться!» Она закрыла глаза и вызвала перед внутренним взглядом лицо Китама. Вот она сосредоточенно хмурится. Вот задумалась, взгляд чуть отсутствующий и рассеянный. Слегка прикусила губу, размышляет. Широко и искренне улыбается. Смеется. Прекрасные чувственные губы, такие желанные… Хоан поцеловала бутон, и с радостью ощутила в губах уже знакомое жаркое покалывание. Да. Рё — это прекрасный цветок, а этот цветок — Рё. И девушка, уже не раздумывая, приникла к бутону, как жаждущий припадает к воде. Когда она открыла глаза, то не смогла удержаться от смеха: цветок был буквально изжеван. Она смотрела на несчастные лепестки — и хохотала до слез: — Рё была права, когда называла меня акулой! Ну ни стыда, ни совести, разве так можно! — она отдышалась и вытерла глаза. — Да, кусаться я умею замечательно… А теперь — пора учиться целовать. И календарные дни полетели вихрем оборванных лепестков роз. Хоан каждое утро забирала из цветочного магазинчика свое «домашнее задание», как она его называла, и каждый вечер отрабатывала урок сполна. Она обрывала лепестки губами, сминала их, сгибала под заданным заранее углом. Одно время она даже развлекалась, пытаясь складывать из лепестков простейшее оригами — «самурайский шлем», но эта задача явно была из разряда невыполнимых. И все же Хоан понимала, что она движется к цели: она училась владеть собой и быть чуткой. Чуткой и сильной. Не бояться ни себя, ни своих ошибок. Понимать, что она делает. Маленькая акулка уверенно плыла вперед. *** — Я желаю вам плодотворного дня и готова к исполнению своих обязанностей! Китама удивленно моргнула. Вот уже больше месяца она не слышала от Хоан этих слов, только обычное приветствие. Китама заметила, что Кидзу в последнее время явно приободрилась и решила, что на этом история с дежурствами окончена навсегда: Хоан смирилась с тем, что ее статус будет строго формальным. Китама вполне устраивал подобный исход, и она обратилась к другим своим заботам, которых было немало. Но сейчас ей нужно было принять решение, и принять его быстро. — Благодарю, Ан. Поднимись… Хоан подняла голову, выпрямилась, мягко положила руки на колени. Белые пальцы, без следа укусов, ясная улыбка. Китама вспомнила, какой Ан была раньше: в первый раз перед ней сидела воительница, готовая в любой момент ринуться в бой и погибнуть. Потом — жалкая и несчастная тень. Сейчас на сером плоском дзабутоне восседала маленькая хищница, собранная и сильная. И удивительно спокойная. «Она ведь в самом деле уверена, что справится, это не напускная бравада… — изумленно подумала Китама. — И она наверняка нарочно дождалась этого дня, когда я опять снимаюсь только для Кагэки…» -…я обращусь к тебе, если мне что-то понадобится. «Она заслужила вторую попытку». На столике все подготовлено, как всегда. В какой-то момент Китама поймала себя на том, что она торопится побыстрее наложить базу: какая-то часть ее просто сгорала от любопытства. Но небольшая и не слишком значимая, так что Рё одернула себя и принялась накладывать макияж со всегдашней тщательностью, заставив себя забыть на несколько минут о сидящей рядом девушке. — Ученица Ан, можешь начинать. На этот раз Хоан не прятала глаз и ни о чем не просила, но Китама все-таки решила приопустить веки, хотя продолжала следить за Хоан из-под длинных накладных ресниц. В этот раз — никаких ёрзаний. Кидзу легко поднялась на ноги, сделала полшага вперед, опустилась рядом, словно бы не обращая внимания на то, что при этом она буквально притерлась своим чуть жестковатым бедром к ноге Рё. Крохотная заминка, но не нерешительная, а оценивающая, а потом Хоан деликатно взяла Китама за плечи и чуть развернула к себе. «А ведь она сейчас в своем праве… — вдруг осознала Рё. — Она работает, и я должна, по мере сил, помогать ей выполнять ее работу. Слушаться так же, как я слушаюсь фотографа на площадке или врача на приеме. Я ведь раньше даже не осознавала, что должность дежурной дает ей преимущество над топом, когда же Хоан успела это понять? Пока брала интервью? Наверняка. Так вот, для чего была введена эта странная традиция назначать дежурных, и непременно первогодок… Чтобы топы не забывали, что они — всего лишь люди. Но как же далеко мы ушли от этой идеи…» Вихрь мыслей пронесся в голове Китама за считанные мгновения, а потом Ан наклонилась вперед, прикоснулась к ее губам — и наступила пустота. Хоан не целовала — она владела. Владела собой и владела Рё. Мягко и властно пробежалась губами по нижней губе. По верхней. Китама почувствовала, как ее отпускает всегдашнее напряжение, поняла, что хоть сейчас, на несколько мгновений, она может и вправе расслабиться, не думать о своем долге, о работе, о труппе… Передать кому-то ответственность за происходящее, передать целиком и полностью. Всецело довериться этой поразительной маленькой девочке, утонуть с головой в ее поцелуе… Тем временем Хоан чуть сжала губы, коротко и сильно. Напоследок коснулась зубами, четко, без суеты, будто ставя точку в законченном шедевре. Отклонилась назад, сняла руки с плеч Китама, отодвинулась. На мгновение в гримерке все замерло. А потом Хоан всхлипнула и расплакалась. Разревелась навзрыд, и как она ни пыталась сдержаться, всхлипы все равно рвались наружу, ее трясло. Китама рывком развернулась на подушке, приобняла Ан за плечи: — Эй! Ты чего? Ты все замечательно сделала, ты молодец, Ан, ты слышишь? Ты — молодец. — Я… Простите, я… Я такая счастливая-а-а-а!.. Китама обняла ее уже по-настоящему. Не начинающая актриса и будущая певица, не собранная и уверенная в себе хищница — в ее руках рыдала от счастья, размазывая слезы, маленькая влюбленная девочка, которая столько всего пережила и преодолела за последние месяцы… Рё пообещала себе, что она непременно расскажет Хоан, как она ей восхищается и как уважает, несмотря на огромную разницу в опыте и возрасте. И что она непременно вернет девушке ее замечательный поцелуй. Но не сейчас. Как ни жаль, не сейчас. Она погладила Хоан по взъерошенной макушке и дала ей салфетку. Хоан подняла голову и ахнула: — Ваша рубашка! — Ничего, у меня есть запасные, — отмахнулась Рё. — Не переживай. Но и не отвлекай, пожалуйста, я опять выбилась из графика. Хоан, у тебя прекрасная техника, но над таймингом нужно поработать, очень тебя прошу, — она улыбнулась, и Ан улыбнулась в ответ. — А ведь вы в тот раз сказали мне правду, — вдруг добавила Хоан, в глазах ее плясали чертики. — М-м? — Китама как раз рисовала стрелки. — Вы сказали, что пост дежурной — это не ступенька вверх. И это в самом деле не какая-то там ступенька. Это лестница. Лестница прямо в небо.