Баллады Убийцы

Саммари: Старый друг наносит визит, и ловушка захлопывается. Старик смотрит в окно на грязный маленький двор с засохшим газоном, где сотрудники дома престарелых в ярких униформах втихаря курят между переодеванием иждивенцев, вытиранием их подбородков и раздачей таблеток. Он не оборачивается, когда слышит шаги рядом с дверью. К нему никогда не приходят. Когда ты – молодой мужчина, то думаешь, что хуже всего - ранения, что ужас – это война и оружие, - размышляет он. Но старик знает: ужас – это человек, который приходит и говорит, что они забирают твой дом, потому что в счетах полный бардак, и писать становится так тяжело, и трудно читать, и неужели он действительно так низко пал? Ужас – это сноха, которая снова вышла замуж, переехала на другое побережье и говорит «Какой еще Джим?», когда ты наконец набираешься смелости позвонить через две недели после выселения. Ужас – это пережить своих детей. У него было двое отличных мальчишек. Одного забрал Вьетнам; другого – рак. Ужас – это… - Морита, как дела, сукин ты сын. Джим поднимает взгляд, замешательство туманит глаза. Фигура в синей куртке садится напротив, держа на коленях коробку, завернутую как подарок. Бобби? Нет, слишком высок для Бобби, а тот парень был европейцем… - Я не смог привезти тебе настоящий подарок. Эти мудаки установили металлодетектор на входе, серьезно, куда катится этот мир? - говорит человек, разрывая бумагу на коробке и доставая набор пистолетов и ножей, которые быстро исчезают под синей курткой. Запах оружейного масла и сигарет… Джим моргает и улыбается. – Сержант, мы выдвигаемся? Лицо Баки вытягивается. Он накрывает правой рукой тонкое, с коричневыми пятнами, запястье Мориты, в котором теперь не больше силы, чем у птицы. – Ну да, мы выдвигаемся завтра утром, Джим. Но сегодня мы в порядке. Периметр проверен, Капитан на часах, и нам нихрена не надо делать на этой ферме, только играть в карты и пить. Да и завтра будет просто прогулка. Маленькая база, почти без защиты. - Ты так говорил про Аззано, сержант, - хмыкает Джим, когда Баки извлекает из коробки бутылку виски и колоду карт. - Ну, что ж, это был последний раз, когда я доверил кому-то другому проводить разведку, - фыркает Баки, раздавая карты. – Богом клянусь, Джим, на этот раз я сам проверил. Джим берет карты и смотрит на них. Они пляшут у него перед глазами. Он старается припомнить, в каком они должны быть порядке, понимает, что сержант наблюдает за ним и решит, что у него проблемы, если он что-нибудь не сделает, поэтому он неловко тасует карты, как будто имеет хоть малейшее представление, куда класть картинки - направо или налево. - Как Джун? – спрашивает Джим. - Кто? - Дела у нее в школе идут лучше, Бобби? Баки сглатывает. – Да, она, ээ, подтянула оценки, Джим. - О, слава небесам. Она вернется в японскую школу? Кулак Гидры проходит по маленькой комнатушке, в которой сосредоточился весь мир старика, где прямоугольник из линолеума воняет мочой и промышленным дезинфектантом, и становится спиной к солнечному свету Сакраменто, чтобы его старый друг не заметил слез, которые тихо катятся по его щекам. Гордость вынуждает его усесться перед окном, будто какого-то идиота, который напрашивается, чтобы его подстрелили. Вот так и умирают умные люди, изрекает часть его мозга, которая всегда все рассчитывает. - … Сержант? Ты в порядке? Зимний Солдат вытирает лицо. – Да. Отлично. Прости. Задумался на минутку. - Ты же не о том оборотне задумался, а? - Господи, Морита, с чего ты вдруг вспомнил? – спрашивает Баки ошарашенно. На эту… тему парни из первоначального состава 107 не говорили. Баки никогда не рассказывал Стиву про ту ночь. Это случилось за пару недель до Аззано, когда полк увяз в долине между Падуей и горами, и ночь выдалась неожиданно теплой, наполняя низины и сосновый лес туманом. И той мрачно-серой ночью за ними пришла ведьма, принявшая облик их друзей… Баки ежится. Это была одна из тех ночей на войне, о которой он никогда не хотел вспоминать. Ужас прошибает его, когда он задается вопросом, что в приливах и водоворотах воспоминаний Мориты вытолкнуло наверх этот скелет. - Джим, поговори со мной. Ты видел эту ведьму еще раз? Джим моргает и кладет карты. – У меня есть что-нибудь? – спрашивает он. - Так, дай-ка посмотреть, - Баки изучает его карты. – Ну да, ты выиграл. У тебя две пары и куча старших карт. Мы играем по правилам Дугана, так что они считаются, пусть даже они не одной масти или последовательности. Баки выуживает из кармана сигарету и катит ее к Джиму. – На вот. Не говори парням, что я зажимаю, - он достает потрепанную Зиппо из другого кармана и тянет в рот сигарету. Оба мужчины прикрывают сигареты ладонями, чтобы укрыть огонек от вражеских наблюдателей. Морита улыбается. – Ты лучше всех, Сержант. Не знаю, что мы будем делать, когда ты умрешь. Баки наклоняется вперед, внезапно напрягаясь: - … Что? За дверью мелькает тень. (Отойти от окна в угол, пинком отбросить кресло чтобы отвлечь противника, снять оружие с предохранителя и наполовину вытащить…). - Здесь нельзя курить, - бормочет пухлая женщина в униформе с изображением Снуппи, которая не знает, как близко она только что подошла к тому, чтобы пополнить собой статистику убийств. Баки небрежно прислоняется к стене и за спиной прячет пистолет обратно в кобуру. Вынимает сигарету изо рта. – Простите, мэм. Мы пойдем на улицу. Женщина смотрит на него. – Пора принимать ванну, - говорит она, усталым но непоколебимым голосом женщины, тянущей лямку на двух работах с оплатой меньше 12 долларов в час и растящей детей в одиночку. Баки знает, когда надо отступить. Он протягивает руку за сигаретой Мориты, и Джим, вздыхая, отдает ее. Баки плющит окурки между пальцами металлической руки и опускает все еще имеющие ценность бычки в свой карман. Затем наклоняется и обнимает Мориту. - Пока, Бобби. Передай Джун и своей симпатичной жене, что я люблю их, - говорит Джим, похлопывая его по спине. – Дай мне знать, когда они разрешат мне вернуться домой. Баки идет по коридору, разрываясь между необходимостью убираться отсюда прямо сейчас, и нутром чувствуя, что он должен хоть как-то помочь Морите, и как только он шагнет под знойные лучи солнца Северной Калифорнии, будет поздно. (Он мог бы вернуться домой с тобой…) (Это ужасный план. Твой лофт больше напоминает арсенал, и тебя никогда не бывает дома, и у него Альцгеймер. Нет). (Нельзя оставлять его здесь…) Он разворачивается на каблуках, как только его осеняет: Стиви. Башня. Они могут… А затем он замирает. Звук долетает с другой стороны здания, откуда он только что вышел, и нормальным слухом его не уловить. Человек без усовершенствованных чувств даже не заметит эти два небольших выдоха, если только этот человек не провел чертовски много времени с оружием с глушителем. С убийственным выражением на лице Баки несется по коридору, в каждой руке по пистолету. Он предполагает, что люди кричат. На самом деле он их уже не слышит. Морита лежит на полу, пуля в живот, эти ублюдки выстрелили ему в живот, и теперь его ждет медленная смерть, и он смотрит вверх, и превозмогая раскаленную добела боль, спрашивает: - Сержант, почему… - это не окно, должно быть, дверь, этот человек все еще в здании. И тут он слышит сирены. Слишком быстро. Кое-кто позвонил в полицию заранее, до того как подстрелил Мориту. Его подставляют. Он бросает взгляд через плечо. Весь набор свидетелей, каких только пожелаешь, прямо здесь, в холле (прикончи их, не оставляй свидетелей, прикончи их сейчас же, тебя никто не видел, ты останешься призраком) - все смотрят, как знаменитый убийца стоит с оружием в руках над умирающим человеком. Хилая женщина в кресле-каталке рыдает, брошенная в коридоре, будто вынесенный потоком обломок (мягкость тебя погубит, Барнс). Это гребаная подстава, и ему остается или трусливо сбежать и оставить Мориту умирать тяжелой смертью, или застрелить Мориту и захлопнуть за собой ловушку. Баки опускается на колени, приставляет дуло к виску Мориты и сжимает его дрожащую руку своей правой. Тот еле заметно кивает. Баки спускает курок. После чего убирает пистолет из левой руки обратно в кобуру и бросается вперед, прямо через окно в маленький дворик. Почти на полной скорости врезается в противоположную стену, тут же подтягивается, и бежит по плоской муниципальной крыше. Судя по звуку, полицейский вертолет в паре минут отсюда. Скройся, прежде чем тебя заметят, скройся немедленно, мать твою – позади него крики и выстрелы, но не в него, черт знает, в кого они палят, и деревья впереди, на северо-восточном углу, между зданием и шоссе, недостаточно для прикрытия, Господи, серьезно, к черту пригород, к черту живописные пейзажи, дайте мне город в любое время, или подходящую глушь, и нет, не Морита, он не заслужил этого - он молится тому из богов, который присматривает за неудачниками (скорее всего, только Дьявол), по шоссе за деревьями едет грузовик, вашу ж мать, это будет просто смех... Крякнув, он прыгает с крыши так далеко, как только может. Хватается металлической рукой за дерево с низко свисающими ветвями, сучья в кровь раздирают ему лицо (вот зачем маска, Стиви, а еще для того, чтобы до смерти пугать врагов, это ПОЛЕЗНО), вываливается на дорогу прямо под грузовик, нет времени перекатываться, просто лежи себе на спине как идиот, и, нет, не Морита, старайся не угодить под колесо, затем хватайся за дно грузовика, пока тот проезжает над головой, и держись изо всех гребаных сил, дорога проносится в считанных дюймах от затылка со скоростью около 70 миль в час, и постарайся не увязнуть в параноидальных теориях, что Они подослали этот грузовик, кто бы эти Они ни были (Гидра, это Гидра, это гребаный Красный Череп). Они старались тебя подставить, а теперь намереваются вывезти в пустыню, где некуда бежать, и завязывай с этим, Барнс, если они сделают это, ты все равно вывернешься, и все равно их всех поубиваешь, да какого хрена с тобой творится в последнее время, а прямо перед тем, как открутить им нафиг головы голыми руками, ты поглядишь им в глаза и скажешь, что это - за жизнь Джима Мориты. Проходит двадцать минут, и его мускулы горят от усилий висеть вверх ногами под днищем грузовика, он ползет к зазору между кабиной и трейлером и забивается в темный уголок с минимальной видимостью. Надевает свои очки для защиты от ветра. Грузовик едет на юго-запад, к Сан-Франциско. Ему это вполне подходит. В Окленде у него лежка с инструментами и оружием, а также штук 20 удостоверений личности на выбор. Достав перепрошитый телефон, он набирает занесенный туда номер. - Алло? – голос Стива. Тот в замешательстве. Судя по шуму на заднем фоне, он стоит на углу улицы. - Стиви, это я. Мы в дерьме. Никому не верь. Не верь тому, что увидишь в новостях. Я доберусь к тебе, как только смогу, - Баки нажимает отбой и швыряет телефон под колеса проезжающей мимо машины. *** - Что случилось? – спрашивает Наташа, они идут вдоль 37й улицы. – Ты весь побелел. - Баки в беде, - говорит Стив. Наташа смотрит на свой телефон. – Ага, это точно. Она показывает экран Стиву: CNN сообщает о массовой стрельбе в доме престарелых под Сакраменто. 17 человек убито. Сделанное на камеру телефона со спины фото подозреваемого, стоящего над телом: армейские ботинки, брюки хаки, синяя куртка. Перчатки. Два пистолета. Он оглядывается через плечо, в профиль, и слепую ярость на его лице не перепутать ни с чем. Стив не знает, что его ранит сильнее: что Баки выглядит почти в точности, как сержант Барнс из Воющих Коммандос, или же, что он стоит над телом мертвого Джима Мориты.