***
День, три, девять. Пустые и никчемные, тебе не нравилось сидеть на месте так, как это делаю сейчас я. Дни тихие до невозможности, до внутреннего молчания. Каждый звук пугает, вырывает из глубин мыслей своей внезапностью. Сон сменяет бодрствование. Сначала он никак не шёл, а теперь не отходит надолго. Просыпаюсь, чтобы посмотреть время, а оно всё то же, часы стоят. Засыпаю вновь, секунды не сходят с места, столбом возвышается надо мной та, что стала для нас последней. Нас не стало. Теперь лишь я. Во снах всё иначе. Свет, такой тёплый и родной. Я помню, как он окутывал меня каждый раз, когда улыбка появлялась на твоём лице. Мягкие кудри вздрагивали от поворота, плечи приподнимались от неожиданного холода рук, но, увидев меня, ты всегда улыбалась. Тёплая всегда, яркая, радостная, с голосом нежно-зелёного цвета. Ты угадывала мои мысли, смеялась над моими шутками. Такая замечательная, контрастирующая с моей печалью, окрашивающая мою жизнь, по-настоящему ценная для меня. Огонёк игривости всегда был смешан с нежностью в твоих глазах и удивлял своими внезапными вспышками. Ты знала все мои слабости, справедливости ради, я знала твои. Твои родные, что поголовно отвернулись, узнав обо мне, чувствовали в тебе холод льда и несокрушимость камня. Я же прижимала дрожащее тело, целовала и гладила волосы, сжимала зубы, чтобы не заплакать самой, когда твои слёзы просачивались сквозь мою футболку. Твои коллеги видели перед собой лидера, строгую, не по мере взрослую девушку с аккуратнейшей причёской в идеально отглаженном офисном костюме. Я просыпалась рядом с человеком в перекосившейся футболке, чьи волосы были спутаны, а рука изгибалась над головой почти неестественно. Именно этот человек мог проходить в таком виде весь выходной день, она утрированно-забавно ругалась на все силы природы, что заставляли её просыпаться раньше желаемого, кушала быстро, не замечая крошек, а потом с закрытыми глазами ждала, пока их смахну я. Она могла кинуть любое дело, чтобы поцеловать меня, и всегда отвечала на мои объятия и поцелуи, даже если была занята. Сердилась только в шутку, говорила о многом, перескакивая с мысли на мысль, не обижалась ни на что. Никто не знал ту тебя, что знала и любила я. Ты помнила обо всём, что со мной связано: как я люблю яблоки, как рыдаю над старыми песнями, как воспринимаю мир, основываясь, в первую очередь, на звуке и как из-за этого пугаюсь неожиданных подкрадываний. Ты зала мой рост, хотя и тянулась, чтобы достать до моей щеки, знала мой вес и помогала за ним следить, обхватывала со скуки мои тонкие запястья длинными пальцами и рассматривала выступающие вены. Не входила бесшумно и всегда дважды стучала пальцем о дверной косяк, чтобы не напугать меня. Дни и годы нашей с тобой жизни сливались в единый ком в моей голове, растекались, кадры сменялись один за другим, время отсчитывалось назад. От момента знакомства в чате, до первого признания: неделя. От признания, до встречи: полтора года. Между двумя встречами перерывы по три месяца. Всё это время общение не прекращалось, но не хватало близости, тепла, не хватало долгих взглядов в глаза, совместных завтраков, фильмов до поздней ночи, объятий до утра. После, того, что мы пережили, бесконечным ликованием отзывался в нас обеих факт того, что теперь мы можем жить вместе. С такой уверенностью и радостью ты рассказала всё маме и папе. С такой терпкой печалью переживала недели принятия того, что «больше им не дочь». Милая, как трудно мне было видеть твои слёзы, как хотелось мне забрать эти чувства себе без остатка, чтобы ты не страдала, но вместо этого мы поделили их на двоих. Десять лет мы прожили вместе. За это время жили в двух квартирах: крупной съёмной и маленькой своей. Весь мир могли променять на время вдвоём.Ты бросалась меня обнимать каждый раз, возвращаясь домой позднее или встречая меня с работы. Я чувствовала твоё тепло, твоё дыхание, твой запах. Утопала в этих ощущениях, но время подходило к концу. В этот день ты шла ко мне на кухню, чтобы обнять за плечи, прижаться к спине и рассказать о чём-то, что так внезапно взбрело тебе в голову. Переступила порог гостиной и почувствовала себя нехорошо, приложила руку к стене, потому что голова пошла кругом. В твоих глазах потемнело, а звуки смешались. Удар об пол, и не хватает воздуха. Три. Две. Одна секунда — тебя не стало.***
Холодный белый потолок нашей квартиры был тем, что представало передо мной, руки тянулись к замёрзшему месту рядом на кровати. Звонок раздался спустя минуты ожидания того, когда же эта бетонная глыба упадёт на меня. Звонил брат. Твой. Единственный из всех, кто принял тебя тогда и не отвернулся, хотя и значительно отдалился. Теперь же он сказал мне, почему ты ушла. Сосуд. Маленький сосуд в мозгу вышел из строя и лопнул посреди твоей жизни, так неловко её оборвав. На похороны не звали, но сказали, где похоронили. Расходы взяли на себя, спасибо. Тошно от еды, воды, от мыслей, от воздуха; серый ветер врывается, хоть и январь, холоднее не становится, словно невозможно замёрзнуть больше. Спать хочется, но нужно заняться другим. Из зеркала смотрит другой человек, меньше и печальнее, чем я; опухшие глаза, заспанные и заплаканные, уже не того голубого цвета, что ты любила, а серые, как и мир вокруг. Кожа бледная и тонкая, словно пергамент, на щеке просвечивают вены. Деревцем, как-то, что было на твоём любимом домашнем платье. Твоя зубная щётка сверлит мою щетинками, ждёт, когда её используют. Но «когда» больше не настанет. Достаю из шкафа твой свитер. Он шире и короче моих вещей, висит на мне по бокам, но не закрывает руки, пахнет нашим кондиционером для белья и твоими духами. Закрываю глаза и сижу в прихожей. На корточках, потому что ты не позволила бы сидеть прямо на полу, несмотря на слой пыли. Сижу и упиваюсь запахом, обхватываю плечи, кричу. Теперь уже я могу плакать, не как тогда, слышишь? — Такси на четырнадцатый километр. Как можно быстрее, пожалуйста.***
Солнце предательски светит, брожу среди оград, рассматриваю ковку и слушаю скрип снега под ногами. Утыкаюсь носом в ворот свитера, что выглядывает из-под куртки, держу обе руки в карманах — совсем непривычно. Нахожу тебя быстро, наверное. Перестала следить за временем с некоторых пор. С того дня ещё не было снега и пятно чёрной земли выделяется на фоне белых сугробов. Невысокая ограда, старый дуб голыми ветвями скорбно склоняется прямо к тебе, к твоему лицу в чёрно-сером мраморе. На этом фото тебе восемнадцать, старше фотографий им было неоткуда взять. Глаза всё такие же добрые и нежные, с той же едва уловимой игривостью смотрят на меня, и я теряю контроль. Колени упираются в землю, страшно понимать, что теперь я на три метра выше тебя. Тихо плачу, не позволяю себе громких криков или слишком шумных вздохов, чтобы тебя не тревожить. Чувствую твой взгляд, солнце, что испускает неприятный для глаз свет. Не тот, не твой. По открытой голове, без шапки, по тонким волосам, пробегает ветер. Другой ветер, непривычно тёплый и настойчивый, знакомыми длинными пальцами перебирая пряди. Слёзы прекращают литься, тепло и мягко этот ветер обнимает мои плечи, наполняет душу светом. Я так скучаю, милая.