Venenum

Им обоим чего-то не хватало. Как не хватает любому другому человеку, который никогда не станет совершенным только потому, что он ― человек. Виктор Никифоров думал, что может заиметь себе все, что только пожелает, потому что он ― колдун, чьи полномочия не ущемлены какими-либо правилами по взаимодействию с простыми смертными; чья сила в большинстве своем губительна. Виктор был заинтересован магией чрезмерно сильно, изучал ее кропотливо и тщательно, докапываясь до темных истоков любого, даже самого невинного заклинания. За что был послан в леса далекие во всех смыслах, где, собственно, находится по сей день, и лишен контакта с другими магами. В окрестности его владений, на которые он начал претендовать сразу, как только ступил на территорию относительно маленького леса, из разумных существ наблюдалось только семь разношерстных дурачков ростом ему по колено. Дурачки были гномами, которые вопреки представлениям об этой расе не все были трудолюбивыми, скорее, наоборот. Может быть, потому, что молоды, может быть, потому, что дурачки ― Виктор этого не знал, не интересовался: в заклинаниях они уже бесполезны, Виктор имел дело с гномами много лет назад и изучил все, что ему было нужно. Появления восьмого дурачка он ожидал мало, и когда магическая ловушка сработала впервые с тех пор, как он ее установил, даже немного удивился: какой еще смельчак может подойти близко к его владениям, зная, что их охраняет… «ведьма». Дурацкая кличка, прицепившаяся к нему от гномов и крестьянских, проживающих в ближайшем селении. Никифоров невероятно талантливый колдун, готовый ради истины пренебречь моралью, заработавший себе страх от всех разумных существ (по большей части заслуга любителей преувеличивать, если уж на чистоту), заслуживает куда более брутального отклика, чем имя нарицательное женского рода. Попавшийся в ловушку сердобольный дурачок оказывается юношей, причем не очень сообразительным. Он бормочет что-то утешительное раненому оленю, у которого порвано сухожилие, и пытается как-то приноровиться, чтобы взять его, взвалить на руки и понести. Совсем наивный и ничему не наученный, даже собственную шкуру не бережет. Никифоров, прислонившись плечом к дереву и натянув капюшон на голову, наблюдает за юношей с особым вниманием, а после пускает низко над землей, прикрывая отросшей травой, несколько полупрозрачных магических щупалец. Когда-то, как и все, он использовал их в качестве поиска магии в человеке, чтобы определить «своего» среди толпы, сейчас же научился большему: фактически, он касается человеческой души. Звучит-то оно, конечно, красиво, а на самом деле просто высасывает жизненные силы и все положительные эмоции, передавая их потребителю и даря взамен частицу души мага. Если не знать меры, все заканчивается плачевно. Его подопытный спустя неделю впал в глубокую депрессию и умер от того, что просто отказался есть. Виктору понадобилось еще несколько попыток, чтобы осознать свою ошибку, и сейчас он ее не допустит. Щупальца проходят сквозь позвоночник и легонько скользят по поверхности чего-то, что в теории является душой. Виктору хватает этого мимолетного касания, чтобы задрожать от восторга. Он знает, что чем «чище» человек, тем приятнее и длительнее ощущения. Наверное, это почти как высасывать у кого-то жизнь, только Никифоров этим никогда не занимался (но предположил). Контакт с душой этого человека вызывает дикий восторг и жар во всем теле, и хотя Виктор в принципе впечатлительный, подобного он раньше не испытывал. Это почти как секс, если бы он был на ментальном уровне. Безумно интересно. И хотя подобное не входило в его планы, Виктору приходится истратить большую часть сил, чтобы заставить оленя встать, испуганно дернуть украшенной шикарными рогами головой и мелко потрусить в сторону, хромая. Юноша, конечно же, бросится за ним, прося остановиться с таким упорством, будто бы олени понимают человеческий язык. Виктор хмыкает и мысленно поправляет: не олени, ― мертвецы. Это животное мертво уже пять лет и поддерживает свой внешний вид исключительно на магии ради вот таких вот экземпляров: сердобольных людей, которые ментальным контактом способны подарить незабываемые ощущения. Виктор таких давно искал. Он направляет животное в сторону домиков гномов, которые строят сооружения с потолками под три метра, что Никифоров находит ужасно нелогичным, и щедрым квадратным метром. Он не может забрать это прекрасное создание к себе, хотя очень хочется, потому что это подпортит его душевное состояние и добавит во вкус его души горечь полыни. Никифоров знает, где живут гномы, и может наведываться каждый день, чтобы испить душу этого юноши по капле и дать ей восстановиться. Когда физически измотанный парень находит первую постройку в этом лесу, он невероятно радуется. Теряет из вида раненого оленя, и Никифоров спокойно уводит его в кусты, где тело животного тут же обращается в мелкую труху, а костный яд выплескивается на землю. Больше не придется тратить частицу магических сил на это существо, и оно к лучшему. Юноша нерешительно трется на пороге, стуча в дверь. Убедившись, что он вошел и не получил люлей от не ожидающих гостей гномов, Виктор разворачивается и уходит; ему приходится идти домой пешком, потому что он истратил все свои силы.

***

Виктор дает мальчишке неделю, чтобы привыкнуть к общению с гномами: обычно контакт существ разной расы вызывает череду конфликтов, а Никифорову все еще нужна чистая, сладкая душа. Окна дома открыты нараспашку, а на улице висит свежевыстиранное белье, легкий ветер доносит запах приправ. Чудесно, они смогли нормально общаться. Виктору интересно, как отреагируют гномы, когда он заявится к ним домой, и, предвкушая вопли и суматошные движения, спешит это реализовать. Он облокачивается на подоконник, вглядываясь внутрь дома. Юноша, заблудившийся в лесу, помешивает деревянной резной ложкой еду и выглядит в целом лучше, чем неделю назад, а некоторые из мелочей куда-то носятся, видимо, собирая столовые приборы. Виктор в последний момент замечает на высоком столе сидящего прямо перед его носом юного гнома с блондинистыми волосами, как у девушки, и смешной шапочкой (хотя у них у всех смешные шапки). Он его помнит, хотя они и не пересекались ни разу: самый маленький и нахальный, матерится как сапожник и относится к Виктору хуже всех, о чем орет на весь лес время от времени. Виктор ненадолго наклоняется, чтобы дунуть ему в ушко, и когда гном поворачивается и ошалело глядит на ведьму, лучезарно улыбается. ― Ебучий случай! ― вопит блондин, выплевывая часть яблока, которое ел, Виктору в лицо вместе с оскорблением, а следом запускает и фрукт, смачно попавший в лоб. Никифоров терпеливо вытирается, прикрывая веки и выслушивая какие-то нечленораздельные вопли, а когда открывает глаза, видит перед собой парня, который держит гнома поперек талии и закрывает ему рот ладонью. ― П-простите Юрия… Он никак не может перестать сквернословить. Юрий вопит чуть сильнее, потому что извинение его возмущает. ― Привет, милашка, ― Виктор повторно улыбается самой очаровательной улыбкой, на которую способен; в этом он некогда преуспел. ― Меня зовут Виктор, а тебя? ― Юри. Юри Кацуки, ― щеки Юри краснеют, и Виктор находит это очаровательным. Юрий в руках юноши брыкается и верещит на одной ноте, и когда ему удается освободиться от затыкающей ладони, всему дому придется выслушивать оглушающее «да я тебе сердце вырву!». Кацуки тушуется, пытаясь угадать причину такой ненависти к очаровательному и с виду приветливому незнакомцу, и когда Отабек дергает его за штанину, наклоняется вниз, вслушиваясь в спокойный шепот. Никифоров видит, что Кацуки пугается, отшатываясь от него. ― О нет-нет-нет, ― Виктор протягивает в окно одну белую розу, которую до этого держал за своей спиной. ― Не стоит меня бояться. Они напрягаются, причем все сразу. Виктор замечает, что некоторые из гномов остановились, а один особенно шебутной, не считая Юрия, даже опустил нож, ― он что, серьезно собирался этим защищаться от Никифорова? Всеобщее удивление прерывает Юрий. ― Ты чо, охуел? И всего на секунду Виктор находит это логичным вопросом. ― Я сорвал эту розу всего несколько минут назад в своем саду, чтобы подарить ее одному прекрасному юноше. ― Ведьма врет, Юри. Скорее всего, он отравил шипы. ― Я не ведьма, ― оскорбляется Никифоров. ― Правильно, ты пиздюк, ― вносит свою лепту Юрий и освобождается от чужих объятий. ― Чо надо? ― Недавно я узнал, что кое-кто пересек границы моих владений, и решил узнать его поближе, ― Виктор говорит спокойно, пытаясь расположить к себе собеседников. Эх, он давно этим не занимался. Гном, имеющий самый темный оттенок кожи, ― и как только один несчастный лес сумел собрать воедино гномов из разных краев, ― запрыгивает на стол и цепляется за руку Юри, и тот прижимает его к себе поближе, успокаивая. ― Я давно не общался с людьми. Мне было бы приятно услышать твой голос еще раз, Ю-ю-юри, ― имя юноши Виктор почти мурлычет. ― И возьми мой подарок. Будет досадно, если она завянет просто так. ― Не смей брать! ― предупреждает Юрий. ― Отабек правильно говорит, она отравлена! ― Она не отравлена, ― тяжко вздыхает Никифоров. ― В ней раз в сто меньше яда, чем в твоих словах, коротышка. Виктор целенаправленно проводит по шипам пальцем до выступившей капельки крови, а после слизывает ее. ― Вот видишь, в ней нет никакой магии. ― Свинка, ведьме нельзя доверять, ― уверенно говорит Юрий и смотрит на цветок так, словно бросится на него и распотрошит. ― Ах, но он выглядит таким симпатичным, ― вздыхает смуглый гном, и когда на него оборачиваются все с невысказанным вопросом, поспешно поясняет: ― Цветок! Цветок, конечно же, а вы что подумали? Отабек качает головой. Юри немного раздумывает, прежде чем протянуть руку к розе. ― Ты что?! Да ты что! О-о-ой, глупый, ― скулит Юрий и виснет на руке Юри. Кацуки перехватывает розу под самое основание, там, где шипов меньше всего, и Виктор расслабляет пальцы, позволяя забрать у себя растение и напоследок мазнув пальцами по чужой руке. Его тут же прошибает волнами удовольствия в области позвоночника, и колдуну приходится сильнее облокотиться на подоконник, потому что у него подкашиваются ноги. При прямом контакте ощущения острее. Восхитительно. Виктору никогда не доводилось сталкиваться с чем-то подобным. Сдерживаться окажется куда сложнее, чем он думал. У Виктора был осколок тьмы в грудине, вкус его души напоминает золу, а у Юри чистейшая душа и пылающее сердце, с которыми невозможно прожить в этом жестоком мире. Виктор только сейчас подумал, как хорошо они могут друг друга дополнить. ― Как ты сюда попал? ― Ну… — видно, что он не особенно хочет вдаваться в объяснения. — У меня есть мачеха, и мы с ней немного не поладили. ― И она выгнала тебя из дома? ― Что-то вроде того. ― На самом деле, она приказала убить Юри, а он до сих пор прощает ей это! ― Пхичит! ― шипит Кацуки и одергивает короткую коричневую рубашку. Гном виновато разводит руками. ― Занимательная история, — соглашается Виктор и поправляет мантию, чтобы чем-то занять руки. ― Непременно, ― снова перебивает Юрий. ― Может быть, нам послушать, как здесь оказался ты? ― А ты? ― вторит ему Никифоров. Все присутствующие, кроме Юри, знают, как попадают в этот бесполезный безлюдный лес, в котором выжить можно, разве что питаясь тем, что он дарит, и общаясь с деревьями как с людьми. Конечно, гномов не выгоняют из поселений за черную магию, как это сделали с Виктором, но за лень или сложный характер ― запросто. Юри единственный, кто попал сюда случайно. ― Пока ты будешь обдумывать, как соврать, крохотуля, пойду посплю, ― деланно зевая, говорит Виктор. ― Поставь розу в вазу, пожалуйста, ― просит он, обращаясь к Юри. ― И не позволяй вешать тебе лапшу на уши. Прежде, чем Юри успевает ответить, Никифоров исчезает из поля зрения, а после Кацуки не может его найти, даже наполовину вывалившись из окна. Юрий кусает Кацуки за костяшки пальцев, но у него все равно не получается убедить выкинуть розу куда подальше. ― Это все твое влияние, ― сетует Юрий на Пхичита, пока тот миленько улыбается непонятно чему.

***

Следующим днем на столе в стеклянной вазе красуется белая роза. Виктор смеется и гладит засыхающие края лепестков пальцами, а через несколько секунд ему снова прилетает в лицо. На этот раз миниатюрная деревянная ложка. Он знакомится с гномом, которого вчера не видел или не уделил должного внимания. ― В этом лесу может быть только один красавчик, ― вместо приветствия. ― И, как я вижу, он по-прежнему один, а Пхичит врун. ― Джей-Джей, ― читает вышитые инициалы на кофте Виктор, подмечая, что вышиты они, скорее всего, человеческой рукой и недавно: наверное, Юри постарался. ― Самый скромный гном. ― И самый красивый. Ложку отдай. Никифоров протягивает деревце двумя пальцами и ждет, пока Джей-Джей соизволит ее забрать. Но тот только смотрит внимательно и выдает: ― Мы наслышаны о тебе, ведьма. Не знаю, что из этого правда, но доверять тебе я бы не стал. И не доверяю. И потом не буду. ― Мудрое решение, ― усмехается Виктор. ― В деловых отношениях не нужно доверие, ― и, видя удивление собеседника, поясняет. ― Предлагаю сделку: вы мне Юри, а я вам… еще что-нибудь. Джей-Джей думает недолго. ― Юра научил меня говорить «Да пошел ты нахуй». Хочешь услышать, как хорошо это у меня получается? ― И почему вы воспринимаете это так, как будто мне непременно нужно его убить? Согласись, если бы я этого хотел, сделал бы гораздо раньше. ― Откуда мне знать, может, ты дурак? Я тебя вживую первый раз вижу, а всю свою жизнь только байки выслушивал. Это правда, что ты сотни людей убил? ― В каждой лжи есть доля правды, в каждой правде ― доля лжи, ― расплывчато отвечает Виктор. ― Ага, понятно, ― глубокомысленно изрекает гном и медленно кивает головой. ― Так и знал, что ты дурак. Никифоров закатывает глаза. ― Зато у дурака есть очень интересная штучка. Виктор достает из кармана маленькое женское зеркало с ручкой, украшенной какими-то маленькими птицами, и подносит его к лицу Джей-Джея; зеркальная поверхность тут же отражает его лицо. ― Ты только представь, что можешь пялиться в него не только когда ты дома, но и вообще всегда. Лицо гнома отображает глубокую внутреннюю борьбу между тщеславием и настороженностью, и Виктор терпеливо ждет вердикта. ― Знаешь… Меня тут Юра научил одной хорошей фразе… ― Нет так нет, ― легко соглашается Виктор. ― Э-э-э, подожди! Гномы ведь тоже чувствуют магию, так? Я в этом зеркале ничего не чувствую, значит, оно не заколдовано? ― Вероятно. ― Ладно, ладно, давай сюда. Виктор смеется от того, как, оказывается, просто подкупить этих малышей. Жаль, что они были ему абсолютно не нужны и он не общался с ними до этого момента. ― Не так просто, дорогуша. Ты должен мне сказать, где Юри. Я хочу с ним поболтать. Джей-Джей, даже несмотря на свое долгое недоверие и тщательную перепроверку объекта взаимовыгодного обмена, ― он мало того что обтирал об себя несчастное зеркало, стараясь уловить хоть частицу магии, так еще и постучал им по столу, ― не соврал. Виктору пришлось прогуляться, цепляясь плащом за каждую колючку, прежде чем найти бестеневую поляну, на которой Юри и несколько гномов собирали землянику. Ягода была некрупной, но источала прекрасный запах. Виктору пришлось подойти со спины, чтобы остаться незамеченным и ухитриться дотронуться до обнаженного запястья Юри. ― Привет, ― говорит он, ласкающими движениями касаясь запястья и весьма посредственно симулируя попытки помочь. Виктору приходится закусить губу, чтобы подавить слабый стон: Кацуки еще не полностью восстановился после вчерашнего мимолетного контакта, но все равно невозможно сладкий и возбуждающий. Виктор становится непредусмотрительно жадным, а это плохо. Он может неосторожно выжрать Юри целиком, выжечь его душу, как это произошло с остальными людьми. Только Юри — экземпляр куда более ценный. Юрий бросается Кацуки на шею, едва услышав голос Виктора, обнимает руками-ногами и смотрит на колдуна так враждебно, что Никифорову приходится миролюбиво поднять обе руки. ― Это моя свинка! Хочешь к кому-то приставать, ищи себе свою! Юри успокаивает громкую мелочь поглаживаниями по спине, и тот нарочно ворчит, что ему не нравится и даже дергает ногой, хотя Никифоров прекрасно видит, что тот просто тащится от поглаживаний. ― Яблочко?.. ― предлагает Виктор, протягивая спелый фрукт Юри. Гном-блондинка перехватывает наливное яблоко первым и отдает его своему другу, который спокойно вертит фрукт в руках и лижет кончиком языка, причмокивая губами и пробуя на вкус. Виктор понимает, что тот, кажется, больше всех разбирается в магии, насколько это могут себе позволить гномы. ― Приворотное зелье, ― яблоко незамедлительно летит в кусты. Глаза Юрия опасно сужаются. ― Ну как можно устоять от такой попытки, если на тебя смотрит такой прекрасный юноша, ― оправдывается Никифоров. Юри поспешно отводит взгляд, краснея. ― Я на сережки смотрел. И вообще, это мерзко, Виктор. ― Ты запомнил мое имя, ― смеется колдун, не особенно стыдясь. ― Нравится? ― и специально поворачивается в профиль, чтобы позволить разглядеть украшение получше. ― Н… нравится. ― Чудесно! Потому что ты мне тоже нравишься. Лицо Виктора снова встречается на этот раз с палкой, ― это что, коронная привычка всех гномов, швыряться в лицо?! ― и запустивший палочку вечно спокойный гном поясняет: «Рука дернулась». Юрий хихикает и обещает, что у него сейчас нечаянно дернется нога в сторону глаза колдуна. ― Что тебе надо, Виктор? ― Ничего особенного. Ты редкий гость в этих краях, могу же я просто поговорить с тобой? ― Да ты липнешь к нему, как репей, придурок! ― Я очень общительный, ― не теряется Виктор и раздумывает над тем, протянуть ли ему руку снова и не окажется ли это губительным для организма человека. ― Прости, Виктор, я уже наговорился с ребятами и вымотан. Вчера мне не спалось. Виктор кивает: последствия ментальных контактов дают о себе знать. Что ж, придется повременить. Заставить себя как-нибудь это сделать. ― Я тут просто подумал… Я редко общающийся с людьми темный маг, а ты ― светлая общительная душа. Как было бы здорово, если бы мы могли друг другу помочь, не так ли? ― Ты ща точно получишь, ― предупреждает Юрий. ― Обменяться нашими умениями. Равносильный обмен ― это хорошо… ― Бек, плюнь в него, а, я боюсь не достать. ― Просто подумай над этим. Виктор встает, отряхивая мантию от прилипших листьев и тонкой травы. В черных одеждах под палящим солнцем сидеть как-то жарковато. Виктор уверен, что Юри примет верное решение, потому что зависимость вырабатывается с двух сторон: берущий получает удовольствие в чистом виде, отдающий ― что-то похожее на мазохистическое удовлетворение. Виктор машет на прощание рукой и обещает прийти завтра.

***

Виктор действительно становится слишком жадным, поэтому решает не тянуть представление долго и даже готов к тому, что в его лицо прилетят сегодня множество колких предметов. Поэтому широким жестом раскрывает дверь в обитель семи дурачков и одного прекрасного мальчика и входит внутрь. ― Ю-ю-юри, ты здесь? Я тебе кое-что принес. Стоит ему только появиться, Юрий принимается биться головой о стену, которую недавно поддерживал своим плечом, и высказывать матерные проклятия. Не считая хмурых взглядов и настороженности в движениях, гномы к нему почти привыкли, видимо, посчитав, что если он с самого начала ничего плохого не сделал, не сделает и потом. ― Вот, держи. Прекрасное яблоко специально для тебя. Только не выкидывай его снова, ладно? Юри выглядит уставшим и поникшим, но все еще излучает тот жизнерадостный блеск в глазах. Виктор немного корит себя за злоупотребление, но не особенно долго. Юри скептически смотрит на идентичное предыдущему яблоко. Никифоров готов поклясться, что раньше Кацуки не имел склонности к скепсису. Это немного обидно, но ожидаемо, в конце концов, при каждом магическом контакте они фактически пересекаются душами, обмениваясь частичкой составляющих. Чтобы избавиться от чужого влияния, требуется куда больше времени, чем Никифоров дарит. ― Виктор, я знаю, что ты опять напичкал его магией. Перестань уже, я такое даже кусать не буду. Виктор хмыкает, выражая задумчивость. На самом деле, очевидно, что яблоко готовится снова лететь в кусты и Виктор сюда заявился не за этим. Колдун подхватывает юношу за подбородок и немного приподнимает, с удовольствием отмечая, что Юри больше не вздрагивает от прикосновений. Зависимость всегда двусторонняя до критической точки. ― Ну хорошо, ― говорит он, оглаживая пальцами шею и понижая голос до сексуальной хрипотцы. ― Тогда, может, хочешь меня понадкусывать? ― и подмигивает. ― Нет!!! ― Боже да. ― … ― То есть… Боже, да как ты смеешь, здесь несовершеннолетние! ― поспешно исправляется Пхичит и кашляет. Юрий выдает протяжное «Бляяя» и, кажется, снова встречается лбом со стенкой. ― Какая радость, что мы поболтали целых две минуты, а я пошел. ― Снова? ― Юри перехватывает чужую руку, и Виктору приходится вспоминать учебные пособия по зельям с их нудными параграфами и рецептами на полстраницы, чтобы не согнуться здесь пополам. ― Я еще приду, ― обещает Никифоров. Он ведь планировал «общаться» сегодня куда больше, но что-то пошло не так. ― Сегодня, вечером, как-нибудь заскочу. Это впервые на его практике: возбудиться физически от прикосновения душами. Даже немного стыдно, потому что выглядит так, будто бы Виктор зеленый маг-ученик, да и те, как правило, видят разницу между ментальным удовольствием и физическим. И не зарабатывают себе болезненный стояк в штанах. Это так нелепо, что даже смешно. У Виктора дома всегда прохладно и немного сыро. Снимая мантию и закидывая ее на кровать, чего он раньше никогда не делал, ибо аккуратно вешал на свое законное место, Виктор горячей кожей чувствует прохладу помещения, покрываясь мурашкам. Прикосновения со стеной вызывают крупную дрожь: ему холодно и горячо одновременно. Контраст температур возбуждает еще больше. Несложная шнуровка на штанах в этот раз упорно сопротивляется дрожащим пальцам. Виктор никогда не думал, что будет тратить эфирное масло подобным образом, но щедро плещет жидкость на ладонь и одним движением растирает по члену. Только взгляните, до чего доводит опытного мага один несносный мальчика: до суматошных движений рукой и поджавшихся от удовольствия пальцев ног. Виктор запрокидывает голову назад, упираясь макушкой в каменную стену и стараясь не съехать вниз, и хрипло дышит, легко скользя рукой по горячей плоти. Он доводит себя до оргазма по-подростковому быстро, единожды вызвав в памяти ощущения от контакта с Юри. Едва удерживается на дрожащих ногах, едва не скулит и пачкает руку в собственном семени. Ему нужно еще несколько минут, чтобы отдышаться, прийти в себя, собрать все мысли в одну кучку и хотя бы соизволить вытереть руку. Виктор понимает, что подсел на это слишком сильно. Виктор уже не знает, хорошо это или плохо.

***

Получается, он врет Кацуки и тем же вечером не приходит, как, собственно говоря, и завтра. Все его внимание, ради отвлечения от главной проблемы, занимает приготовление бесполезных зелий, на которых хватает ингредиентов, от запахов уже кружится голова и свербит в носу, от сидячего положения болит поясница и даже вид блестящих склянок начинает раздражать. Виктор выходит прогуляться вечером, вдыхая полной грудью запахов ночных цветов. Вечерами здесь тихо и спокойно, ночами ― страшно. Виктор любит гулять по вечерам, потому что обстановка позволяет ему поразмыслить, а в лесу становится довольно красиво. Чарующе. Мягкие тени, приглушенные звуки и стук собственного сердца. Идеально. ― Виктор! Виктор не знает, как далеко он зашел, но уверен, что это не так близко к дому гномов. Виктор оборачивается. Юри держит на руках Юрия, и тот уже фырчит в сторону колдуна, поправляя шапочку. ― Что ты здесь делаешь так поздно? ― Я гуляю. Мне… немного нездоровится. Это очень странно. Мне нужна помощь, я думаю. Виктор знает, что даже если он в этот раз стиснет в объятиях этого юношу, его не оттолкнут. «Нездоровится» у них сейчас взаимное, и он как никто другой знает, как это лечить. Поэтому Никифоров запускает пятерню в отросшие волосы и притягивает Юри к себе, касаясь губами лба. Душевный контакт в этот раз совсем неосознанный, но Никифоров больше не может это контролировать, не хватает силы воли. Зажатый между их телами Юрий снова матерится и выпрашивает глоток воздуха, только колдун уже не разбирает ни единого слова. Юри трется щекой и дышит так жадно, будто бы несколько минут назад ему запрещали это делать, перекрыв дыхательные пути. Виктора откровенно штормит от ощущений и грозится выкинуть из этой реальности в ближайшее время, но он жадно впитывает каждое ощущение. Юри вбирает в рот его сережку и дергает на себя, Юри встает на носочки и зажимает губами мочку уха. «Да-а-а, вот так…» ― выстанывает Виктор мысленно и срывается на короткий стон. ― Виктор, я становлюсь плохим, ― тихо шепчет Кацуки на ухо, не переставая ластиться. ― Я ненавижу мачеху, я раздражен, я… Виктору приходится оттолкнуть от себя Юри, чтобы не довести того до точки невозврата. Юрий, улучив момент и способность наконец-то дышать нормально, тут же бросается с боевым кличем на Никифорова и колошматит его маленькими кулачками по голове, держась за волосы. Виктор мгновенно трезвеет, а тяжелые мысли выветриваются из головы. Виктор смеется. Виктору неописуемо хорошо сейчас от контакта с чистой душой. Взгляд Юри проясняется тоже, он моргает пару раз удивленно, а потом осознание своих действий накатывает на него волной стыда, он густо краснеет и отворачивается. Все нормально. Все нормально только до следующего раза, Виктор знает, что дальше ― только хуже. Это как наркотическая трава, которая запрещена во всех королевствах и тем не менее пользуется спросом: все начинается с малого ― и по наклонной. Все больше, больше и больше, крепче зависимость, тяжелее расставание. Надо бы закончить с этим прямо сейчас, выстрадать самые тяжелые дни и освободиться от зависимости, но нет, это слишком тяжело для большинства. Для Виктора, как оказалось, тоже. Он подсел. Крепко и без шансов освободиться. ― У меня есть зелье, которое может тебе помочь, ― говорит Виктор. ― Оно меня вылечит? ― заинтересованно оборачивается Юри и трет покрасневшие щеки, с надеждой глядя на колдуна. Юрий снова переползает на его руки и устраивается поудобнее, на этот раз даже не ворчит и натягивает колпак на глаза, видимо, заинтересованный в том, чтобы Юри перестал… болеть. Маленький вредный гном привязался к человеку, забавно. ― Как и любое лекарство, одно лечит, другое калечит. Если ты готов чем-то пренебречь… Правда жизни, что с ней поделать. ― Разве?.. — Виктору кажется, или он собирается плакать? ― Ох, Юри, перестань. Тебе ли не знать этого. — «Посмотри, я подарил тебе немного необходимой жесткости, а ты потерял часть человечности. Насколько это равносильный обмен?». — Приходи, когда будешь готов. Я постараюсь тебе помочь.

***

Юри перестает терпеть боль ровно тогда, когда перестает терпеть Виктор. Изначально Виктор хотел свалить куда-нибудь подальше, приковать себя цепями, если соизволит найти таковые, и просто не предпринимать деятельной активности неделю, а потом сломался. Он прекрасно осознавал, в какие дебри скатывается и тянет другого человека за собой. Почти как утопающий тянет другого утопающего, пытаясь спастись. У него даже был какой-никакой план по устранению этой проблемы, но суть в том, что ему нужна помощь; вот только любой контакт с другими магами, как и социумом, запрещен. Никифоров, конечно, нарушал это правило постоянно, но всегда скрывался. Теперь просить о помощи не от своего лица не получится. Помощи тоже не получится. Виктор понимал, что прекрасно проживет без частицы света внутри себя, как жил до этого; понимал, что и Юри ― тоже, даже если ему несладко придется и морально пинать его ногами будет каждый. И все равно тонул в своей зависимости, как в топком вонючем болоте. Это не жадность и не нужда, это все последствия контакта душ; да, точно они. Это было глубокой ночью, Виктор даже не сомневался, что Юри выберет именно это время суток. На улице холодно и давяще-тихо, и когда Никифоров почти безвольно открывает дверь, он первым делом замечает не Юри, стоящего напротив. Он видит: его розы, рассеивающие тьму своим белым цветом, завяли. Он забывал их поливать. Роза в вазе, которая предназначалась Юри, завяла, скорее всего, тоже. Жалко, они ему нравились. ― Привет, Виктор. Ты говорил, что сможешь помочь? ― Я еще говорил, что не уверен в хорошем результате. Юри поднимает вверх руку с зажатым пахучим мешочком, сшитым вручную, на котором криво вышита золотыми нитками буква «Ю». ― Ребята сделали талисман на удачу. Положили даже лепесток из твоей розы, Юрий разгрыз его на мелкие составляющие, а потом побежал промывать рот. Эм, ну не знаю… Десять процентов к успеху? — Юри криво улыбается, но выглядит все равно так, будто вот-вот расплачется. ― Вот как… Они молчат. ― К тому же, я так долго не протяну. ― Что же вы чувствуете, пациент? ― Виктор улыбается, пытаясь выдать хоть какую-то плоскую шутку. ― Не знаю, как объяснить… Несправедливость? Я только недавно начал понимать, что не заслужил такого обращения. Я вел себя примерно, я помогал людям, я не делал ничего плохого. Но моя мачеха просто не захотела делить внимание отца со мной. Просто поэтому она решила, что моя смерть ― это вполне нормально. Она решила убить меня чужими руками. Люди постоянно пользовались мной, зная, что я не смогу отказать. Это не всегда были невинные просьбы, однажды чуть не загремел в тюрьму. В детстве надо мной зло шутили, я приходил домой с ушибами и кровью — и все им прощал. Я помню, у меня была собака, и я ее любил, но и она меня оставила. Это не мои мысли, это ― не мое. Как будто часть другого человека ― во мне, и я не могу от нее избавиться. ― Ясно. Хочешь послушать, что чувствую я? — он дожидается хотя бы намека на заинтересованность и продолжает: — Прилив сил и желание завести друзей. Иногда я хочу улыбаться просто потому, что хочу. Начал общаться с гномами, хотя мне было на них плевать. Уверен, что раньше прибил бы шебутную мелочь-матершинника, а сейчас считаю его довольно трогательным. Гулять ― это весело. Смеяться ― весело. В жизни есть что-то интереснее магии. Это, кстати, тоже не мое, и я так никогда не думал. Каков диагноз, доктор? Юри тяжело сглатывает и отступает на шаг назад. ― Виктор, ты тоже… болен? И отступает на еще один шаг назад, и в его глазах появляется неприкрытое недоверие, почти страх. Недоверие ― не его черта, совсем не его. ― Видишь ли, Юри, это я тебя заразил. А теперь не могу остановиться, ― он протягивает руку вперед, расставив пальцы. Как раз так, чтобы его было удобно взять за руку. ― И кто-то из нас может вылечить другого. Рискнешь, Юри? Для контакта достаточно только руки, да любой другой обнаженной части тела и длительного времени, но Виктору срывает крышу только от прикосновения ладоней. Он чувствует такую же алчность, как путник в пустыне, впервые за несколько дней жажды наткнувшийся на оазис. Юри тихонечко скулит, когда Виктор вжимает его тело в стену, а сам ― прижимается губами к губам. Его простреливает, словно стрелой — навылет, тягуче-сладко, восхитительно. Когда Юри снимает с него мантию, которая падает на пол и оказывается затоптана грязными ботинками, Никифоров даже не обращает на внимания на испорченную ткань, только отстраняется ненадолго, чтобы помочь снять верх. Касаться кожа к коже, душа к душе ― прекрасно до дрожи в коленях. Виктор прокусывает губы Юри до крови, всасывает нижнюю, ласкает губами и жадно водит руками по обнаженной груди, забирая все больше и больше, почти сливая их души вместе. Фактически, им даже прямой физический контакт не нужен, чтобы получить удовольствие, но тем не менее Никифоров пристраивает бедра Юри тесно к своим и трется возбужденным членом о пах, еще и еще, смешивая два вида удовольствия — в одно. Юри, простой человеческий мальчишка, плачет от переизбытка ощущений, и Виктор сцеловывает его слезы, не прерывая ни магии, ни контакта, держит его за руку крепко, не позволяя вырваться. Где-то на периферии сознания бьется шальное: «Перестань, прекрати, ты его погубишь». Но Виктор жадный до звезд перед глазами и испивает чужую чистоту почти до дна, отдавая только горечь. Держит свободную руку с левой стороны груди и проникает магией глубоко, почти до быстро бьющегося сердца. Юри бормочет без конца «Виктор, Виктор, Виктор», а потом давится громким протяжным стоном на середине его имени и крупно дрожит, и Виктор, чувствуя резкий, хлесткий конец, напоминающий полную потерю опоры под ногами, срывается следом. Виктор трогает чужое тело пальцами, осторожно, и больше не чувствует ослепляющего света в чужой душе. Даже души — не чувствует. Не сдержался, не смог. Все-таки сжег человеческую душу дотла.

***

Когда ведьма решила почтить своим присутствием случайно оказавшегося здесь юношу, у Юри была чистейшая душа и пылающее сердце, с которыми невозможно прожить в этом жестоком мире, а у ведьмы ― осколок тьмы в грудине. Теперь истекающее кровью и едва отдающее теплом сердце в руках у ведьмы, а у Юри ― чернь на месте сердечной мышцы. И насколько этот обмен равноценен?