***
Страх смерти - хуже самой смерти Публий Сир***
15 июня 1977 год... Солнечный луч, вдруг пробившийся сквозь плотную тучевую завесу, коснулся плеча мисс Малфой, поцеловал ее худую руку, покоящуюся на коленях, и мгновенно исчез в бархатных складках черного платья. - Где мне подписать? - девушка выглядела уставшей и изнеможённой: под глазами залегли тени, бледные щеки впали, светлые волосы, обычно пышные, словно взбитые сливки, сухой соломой лежали на острых плечах. Дрожащей рукой Амали Малфой держала длинное перо, с наконечника которого каплей свисали чернила. - Вот здесь. - месье Диаболи указал длинным тонким пальцем в нижний правый угол пергамента, являющегося завещанием покойного Абраксуса Малфоя. Амали, шмыгнув носом, коснулась пером документа, задержала на нем взгляд серых глаз, и наконец поставила размашистую подпись. - Отлично-отлично. - старый юрист тут же махнул волшебной палочкой, заставив пергамент вспорхнуть прямо к нему в руки, и, водрузив на нос крохотные круглые очки, уставился на витиеватую букву "М". - Итак, мисс Малфой, теперь вам по праву принадлежат дом в Ницце, - он говорил медленно и отчётливо, выделяя каждую из полученных Амали в наследство вещей короткой паузой, - квартира в Лондоне. Дом в Нормандии. А также все сбережения Вашего отца в сейфе номер 1809 банка "Гринготтс"! Амали безучастно наблюдала за движениями месье Диаболи, пока тот складывал в свой небольшой черный портфель одни бумаги и вынимал другие. За окном бывшего кабинета отца, где до сих пор пахло его любимыми апельсиновыми сигарами, в пелене молочно-серого тумана виднелись кроны стройных кипарисов, а у их ног толпились, словно верные поданные, кусты белых и розовых роз. В голове Амали совершенно отсутствовали мысли. Единственное, что так хотелось сделать прямо сейчас - это выйти вон из душного особняка, и сбежать в пышный сад, тонущий в дожде и сырости, чтобы несколько часов блуждать там в абсолютном одиночестве. - Я могу идти? - сдавленным голосом спросила Амали, поднося к носу белый платок. - Полагая, да, юная леди. - месье Диаболи улыбнулся из-за пышных белых усов, и хотел было что-то сказать, протянув худую руку к мисс Малфой, но не успел: в кабинет постучали, и массивная дубовая дверь открылась, впуская на порог высокого статного юношу в чёрной мантии. Длинные белые волосы молодого человека были собраны сзади и закреплены витиеватой бриллиантовой заколкой в виде свернувшейся змейки. Амали эта заколка напоминала скорее кошачий помёт. Девушка подняла опухшие от слез глаза на старшего брата, и вдруг почувствовала невыносимое раздражение: отец умер неделю назад, а этот лощеный подхалим светился счастьем и свежестью, в то время как сама Амали выглядел так, будто только что отравилась ядом тентакулы. Неясно, за кого было обидно больше: за себя или за отца. И эта мысль вызвала ещё большее раздражение. Люциус Малфой любезно улыбнулся юристу и обратил взгляд своих ярких голубых глаз на сестру: - Дорогая, к тебе гость. - слащаво проговорил он. - Полагаю, ты скоро закончишь... - Уже закончили! - перебил Люциуса месье Диаболи и постучал по столу кипой каких-то бумажек, чтобы те ловко легли одна к другой. - Молодой человек скривил тонкие губы в улыбке - юрист явно раздражал его. - Что за гость? - Амали привстала, ощущая сильный приступ головокружения. Люциусу, судя по его скривившийся физиономии, было неприятно говорить о приезжем: - Твой крестный, однако... Не дав молодому человеку произнести больше и слова, Амали порывисто вздохнула и бросилась вон из кабинета, сбив по пути свою мать, вальяжным шагом идущую из своей спальни в сторону бывшего кабинета мужа. - Осторожней! - воскликнула Амадей, сердито глядя на убегающую дочь. Но Амали не слышала. Словно птичка она летела по мраморной лестнице летней резиденции Малфоев, затем пересекла широкий холл, простуженный сквозняком (видимо, мать опять заставила домовиков пооткрывать все окна), и с гулко бьющимся сердцем выбежала из главных дверей, мгновенно оказавшись ь в крепких объятиях Альфарда Блэка. - Тише, малышка! Дядя Альфард не нашёл ничего лучше, чем приехать в дом к Малфоям, этим любителям чистой крови, в магловской кожаной куртке и рваных джинсах на новеньком Харлее. Тихо посмеиваясь своим низким голосом, он крепко прижимал к себе крестную дочь. - Слава Мерлину, ты приехал! Альфард, я думала, я с ума сойду! - она легонько стукнула его своими крохотными кулачками и тут же снова повисла на крепкой шее. Альфард Блэк был красивым пятидесятилетним мужчиной, чьей головы ещё не коснулась седина. Он был невысокого роста, коренастый и походил скорее на предводителя какой-нибудь знаменитой рок-группы, нежели на чистокровного аристократа. Лицо его покрывала темная щетина, а на подбородке виднелись свежие ссадины. - Извини, что не смог раньше, малыш. Эти чертовы целители держали меня под каким-то зельем. - он сжал маленькую ладошку Амали и девушка, сама от себя не ожидая, начала отчаянно плакать. Она не плакала, она ревела, уткнувшись носом в кожаную куртку крестного и вспоминая все, что не хотела больше помнить: как рано утром в субботу к ней в комнату вошёл Люциус и сказал, что отца нашли мертвым в своём кабинете в Министерстве магии; как рухнул, развалился на маленькие осколки весь ее огромный мир, и сознание погрузилось в невыносимое состояние отрицания произошедшего; как она тихо плакала в своей комнате, глядя на ужасный заголовок в "Ежедневном пророке"; как она еле стояла на ногах у гроба, не плача, но ощущая такую дикую боль, что хотелось орать на весь мир; как она в своём пышном коротком черном платье, в котором была и сейчас, принимала соболезнования от людей, которым совершенно безразличны были ее чувства. Альфард крепко прижимал к себе сотрясающуюся в рыданиях крестную дочь. Ему было физически невыносимо думать о том, что чувствует сейчас его любимая малышка, и сильно жмурился, словно это могло как-то помочь от щемящей боли в груди. Над их головами грянул гром, и Амали ещё отчаяннее всхлипнула, сминая в кулачке ворот кожаной куртки. Постепенно девушка начала успокаиваться, и Альфард, все ещё крепко обнимая ее, тихо прошептал: - Ты хочешь здесь остаться? - Ни секунды! - всхлипнула Амали, поднимая голову и резким движением смахивая слезу. - Тогда давай свалим отсюда, пока твой братец радуется привалившему наследству, а мамаша красит губы, чтобы понравится месье Диаболи. Амали нервно усмехнулась и, бросив взгляд на особняк - четырехэтажный коттедж с разными лепнинами и мозаиками в окнах - уверенно зашагала к железному коню крестного отца. Они ехали так быстро, что у Амали бешено колотилось сердце, но не от страха - от ощущения абсолютного кайфа! Крепко обхватив торс Альфарда, она была абсолютно уверена в своём водителе, и потому рассталась со шлемом еще возле дома, просто бросив его на крыльцо резиденции. На секунду она представила лицо Люциуса, который вдруг решит найти сестру и ненавистного ему родственничка, а обнаружит лишь черный шлем с издевательской надписью "Drink my dirty blood, bitch". Амали звонко рассмеялась этой мысли. Шёл ливень, а они буквально летели по широкой автостраде в потоке тёплого июньского дождя; на горизонте плавился в лучах огненного солнца уходящий день, и Амали думала, что она, черт возьми, все равно счастлива! Правда эта мысль скоро заменилась чувством вины. Альфард остановил байк на заправке в поле. Дождь прекратился, и теперь солнечный луч скользил по мокрому асфальту, отражаясь в нем миллиардами золотых огоньков. На заправке пахло бензином и горячими хот-догами. Возле вагончика, где их продавали, стояла шумная компания из трёх парней. Они громко смеялись и, когда подъехал Альфард, дружно обернулись. - Возьми пока столик, малышка. - бросил Альфард, снимая шлем. Амали, промокшая насквозь, слезла с байка, и парни у вагончика похотливо присвистнули, когда у девушки случайно задралась юбка и обнажила округлые бедра. Амали сделала вид, что не заметила выходки парней, но поскорее одернула подол, отчаянно краснея под наглыми взглядами. - Дядя, зачем такому старперу, как ты, такая детка? - один из парней, самый высокий и бородатый из троицы, сделал шаг навстречу к Альфарду. Амали знала, что сейчас будет, и, по правде сказать, она была этому рада. Альфард нарочито удивлённо обернулся по сторонам. - Ты это мне? - он вскинул густые черные брови. - Что ты сказал? - Пора купить слуховой аппарат, папаша? Парни дружно загоготали на шутку друга. Альфард спокойно улыбнулся, вставая с байка. - Пошли, детка. - вдруг сказал он с бешеным блеском в глазах (О, Амали знала этот блеск, и что он значит) и взял крестницу за руку, отводя ее к столикам под навесом. В спину послышались пошлые шутки и гадкий смех, как вдруг... - Майк... МАЙК, МАШИНА, МАТЬ ТВОЮ... - Что?! Какого черта?! Амали обернулась. Черный кабриолет, на котором приехали шутники вдруг сам собой начал куда-то ехать. Он разгонялся, и разгонялся, а за ним, махая руками, будто это как-то могло изменить ситуацию, бежали трое здоровых бородатых лбов,один из которых кричал что-то типа "МЕНЯ ОТЕЦ УБЬЕТ ЗА НЕЕ!". Амали и Альфард дружно рассмеялись. Около получаса они ели в абсолютном молчании. Крестный применил согревающие чары, хотя это было тяжело сделать, так как продавщица хот-догов постоянно пялилась на Альфарда, но сейчас Амали сидела в абсолютно высушенном платье, с сухими, на удивление пышными и красивыми волосами, и красными щечками. Она ела свой хот-дог с кетчупом, запивая его невкусным кофе из пластикового стаканчика и то и дело обращала свой взгляд в поле, где солнце поливало полынь последними остатками золота. Ветер, приходивший с моря, растрёпывал пышные локоны, и Альфард постоянно улыбался, глядя на них, будто это напоминало ему что-то далекое, но в то же время невероятно близкое. - Я не ела четверо суток. - сказала девушка после долгого молчания. Альфард заглотил сразу половину хот-дога и вопросительно посмотрел на крестницу. - Ну, - она пожала плечами, - как я узнала об отце, три дня вообще из своей комнаты не выходила. Вышла только на похороны. Потом пришла домой, и на меня такой голод напал, что я съела целую утку, отшлифовала все это шоколадным тортом и запила гранатовым соком. Удивительно, как легко было говорить все это так... Без манер, баз вечных размышлений о правильности и неправильности, просто кидать человеку поток своих мыслей, словно мячик, и знать, что тот его поймает и обратно кинет так же ловко и легко. - А потом мне было так плохо. - Амали сделала последний глоток уже холодного кофе. - Я думала, я... - и вдруг волной нахлынуло чувство абсолютной безнадежности, страшной немой боли. Тебя словно окунают в этот кошмар снова и снова, а ты пытаешься дышать, карабкаться, спасаться, но тонешь ещё глубже. Альфард смотрел на Амали. В ее в секунду потускневших глазах волной разлился страх. Не в силах смотреть на это, он крепко сжал ледяную руку и горячо зашептал: - Слушай меня сюда, Миа... - девушка вздрогнула, медленно переводя взгляд на крестного отца. - Смерть - это не плохо. Она не противоречит жизни, она часть неё. Спешили бы мы любить, радовались бы закатам, дождям, стремились бы достичь чего-то, не будь в мире места для смерти? Да люди даже не задумываются, но именно смерть руководит нами. Ха! Волан-де-морт чертов придурок, раз он мечтает победить смерть - не с ней надо бороться, а со страхом лишиться жизни. Он паршивый трус. Абраксус никогда не боялся умереть, для него это было что-то типа нового этапа в жизни - как поменять место работы или переехать в другую страну, но, слушай, если бы он просто уехал жить заграницу, перестал бы он быть твоим отцом? Меньше бы любил тебя? Меньше бы заботился? Нет! Нет, черт возьми! Амали, он рядом. Ты была его лучиком света, его любимым цветком, и он никогда его не бросит, пусть смерть и решила, что ему пора уходить. И меньше всего на свете твой папа хотел бы, чтобы ты впадала в депрессию, плакала и, что уж там, разъезжала со своим крестным на байке без шлема. - Амали улыбнулась сквозь слезы. В ее сознании будто бы просыпалось маленькое солнышко, готовое согреть заплаканную душу тёплым светом, но тучи приходи вновь, и Амали ощущала сосущую пустоту внутри. Это было паршиво, опять хотелось плакать. Альфард видел это. Он прекрасно знал, что слова - это всего лишь слова, и, когда из жизни уходит любимый человек, мало что может утешить. Время. Амали нужно было время, оно наш самый главный лекарь, но врач никогда не действует в одиночку: слова поддержки - это его целебные травы. Взревел двигатель. Амали крепче прижалась к спине крестного, чувствуя в душе не спокойствие, но сонную тишину - словно грустные мысли решили впасть в забытьё на некоторое время. Слова крестного все ещё крутились в голове: "Смерть - это не плохо. Она не противоречит жизни, она часть неё...Абраксус никогда не боялся умереть". "Какие же мы, люди, эгоисты", думала Амали, уткнувшись носом в пропахшую ветром куртку, "Мы ведь плачем по умершим, потому что нам без них плохо, но что чувствуют сами ушедшие? Может, папа и правда рядом, и я не должна плакать, чтобы ему там было спокойной?". В сизых сумерках проносились фонари, сквозь покрытые пылью стекла которых пробивался слабый рыжий свет. Прохладный, насквозь пропахший дождём ветер растрёпывал волосы, и совсем скоро Амали ощутила в воздухе запах соленой свежести. По телу мёдом разливалась тягучая усталость, так что, пока Альфард ехал по узким улочкам городка, в который они скоро прибыли, Амали, убаюканная сумерками и мыслями об отце, чуть не уснула, чувствуя в воздухе запах не только моря, но и апельсинового сигарного дыма.***
Альфард Блэк в жизни боялся двух вещей - предательства и нищеты. И второго страха он безмерно стыдился, считая его проявлением малодушия. Будучи рождённым в семье потомственных аристократов, он не ведал бедности, но ярко представлял себе голод, болезни и грязь, в которых живут многие люди, так что двумя из главных задач его были: а. Не стать нищим. б. Помочь не быть нищими другим. Он с юношества понял, что после смерти родителей, которые к тому времени уже были в возрасте, на их деньгах долго не протянет, а руководить компанией отца по добыче гоблинского золота просто не сможет, так что уже тогда, в возрасте девятнадцати лет, Альфард попросил у папы крупную сумму денег на открытие своего собственного дела. Идея была просто, как свет: он открыл гараж, где на основе схем строения мотоциклов магловской фирмы Harley-Davidson сконструировал свой спортивный байк, идею продал компании, главой которой был муж его давней знакомой-ведьмы Марты Моторрад. Именно через неё он наладил связь с покупателями-волшебниками, которые хотели купить не просто Харлей, а летающий Харлей. В ноябре 1946 года Альфард Блэк заработал свои первые пять тысяч галлеонов. Дело двигалось вперёд. Родители давно уже ушли на тот свет, а у Альфарда к двадцати пяти годам уже был свой завод по производству летающих байков, невидимых машин, быстрых трехэтажных автобусов и радиотехники, работающей на чистой магии. Так Альфард Блэк избегал нищеты, а перечисляя каждый месяц крупные суммы денег в детские дома, больницы, дома престарелых, он пытался помочь избежать ее другим. Надо полагать, что хоть малейшая скромность в жизни угнетала мужчину, так что его особняк на морском побережье в южной части Великобритании было не видно разве что из Америки. Громадный белоснежный дом со стеклянными стенами на всём первом этаже, был похож на величественный айсберг, раскинувший свои объятия морскому ветру. Амали часто приезжала сюда малышкой. Они с отцом любили дом крестного. Днём весело играли с Тони, красавцем-лабрадором палевого окраса, купались в море, спускаясь к скалам, пускали воздушных змеев, бегая по идеально ровной лужайке у дома, а вечером отцы готовили барбекю или долго играли на гитаре, напевая незнакомые Амали песни о Хогвартсе. Когда малышка ложилась спать в своей комнате (Альфард специально оборудовал для неё спальню на третьем этаже), мужчины спускались вниз и ещё долго говорили о жизни: Амали слышала их тихие разговоры, смех и переборы гитарных струн. Сейчас в доме ничего не изменилось. Вся та же комната на третьем этаже, откуда открывался чудесный вид на море и расположенный на другом берегу Сан-Виллидж, тонущий в сизом утреннем тумане, напоминали Амали о тех сладких минутах. Она проснулась совсем рано, когда солнце ещё не встало, и долго бродила туда-сюда по комнате. Мысли боролись с чувствами. Было и тоскливо, и спокойно, и грустно, и радостно, и светло, и облачно. Девушка долго стояла у окна, закутавшись в свою старую толстовку, оставшуюся тут ещё с прошлого приезда, и смотрела, как молочная пелена укрывает собой сонные домики, а морские волны то и дело накатываются на острые скалы, словно пытаются их поглотить. Волны хотят поглотить скалы. Тоска хочет поглотить мысли. Не выдержав тревоги, которая особенно любит приходить в минуты одиночества, Амали вышла из комнаты, надеясь встретить снаружи хотя бы Тони. Лабрадор спал на террасе, уткнувшись носом в ножки плетёного кресла. Услышав шаги, он приоткрыл один глаз и забил хвостом по деревянному полу террасы. - Тише ты, тише. - Амали улыбнулась, присаживаясь к Тони и запуская руку в густую шерсть. Пес ещё сильнее завилял хвостом, опуская уши и глядя на девушку. - Что, красотка, не спится? - Амали шарахнулась в сторону от неожиданности. Альфард стоял позади, сжимая в зубах сигарету. - Пять утра. Ты раньше спала дольше. - он усмехнулся, выпуская в утренний воздух густое кольцо дыма. - Раньше я на ночь ела ваше с папой барбекю. После него всегда спалось отлично и долго. - Это потому что я всегда добавлял отборного английского виски в мясо, пока твой отец отворачивался. - секунду они молчали, пока на лицах обоих не отразилась весёлая улыбка. Амали вдруг стало легко и просто. Свежий ветер обнимал ее плечи, морские волны щекотали тёплые лучи восходящего солнца, Тони лежал под ногами, сотрясая террасу биением хвоста. Они долго стояли так вместе с Альфардом, глядя вниз и каждый думая о своём. Амали вспоминпла дом. Странно, но ни Люциус, ни мама, кажется, совсем не искали ее, хотя ей этого и не хотелось. - Я не вернусь в резеденцию. - вдруг выпалила она, не глядя на крестного. Альфард сделал затяг, выпустил в воздух последнюю струю дума и кинул окурок вниз. Амали усмехнулась. - Бедные рыбки. Ты тут все закидал? Альфард сморщился. - Не будь, как твоя мать. Девушка пожала плечами: она не замечала за Амадей приступов любви к природе, но промолчала. После секундного молчания Альфард произнёс: - Но это же твой дом. Амали посмотрела на крестного немного обиженно. Она ожидала приглашения жить у него или, как минимум, пару одобряющих слов, но не стукнутое в лоб "это же твой дом". - Это был мой дом, пока там жил папа. - твёрдо сказала она. - Возвращаться туда и видеть матушку, которой на меня плевать? Или Люциуса, вечно опасающегося, что я пересплю с каким-нибудь маглом и опозорю доброе имя чистокровной семейки? Альфард помолчал. - Ну и взгляд у вас, мисс Малфой. Вы и правда...Малфой. - он усмехнулся, Амали же стало только паршивее. - Неужели ты думаешь, что я брошу тебя на произвол судьбы? - Альфард засмеялся и протянул руку к крестнице. Амали почувствовала себя ещё хуже. Вдруг Альфард тихо рассмеялся. - Ты чего? - она подняла голову, встречаясь взглядом с весёлым блеском в карих глазах крестного. - Просто тут такое дело, малышка. Сириуса Блэка помнишь? Конечно, она помнила Сириуса Блэка! Этого напыщенного индюка, который будучи у них в гостях около пяти лет назад, обозвал ее саму и отца - придурками за их любовь к чистой крови, хотя сама Амали всегда считала, что вся эта история с чистокровными волшебниками - полный бред,(какая разница, спала ли твоя прабабушка с маглом, если она добрая женщина, пекущая по выходным булочки с сахаром? ), но никогда не высказывала это обществу. Но Сириус Блэк, этот чертовски красивый мальчик, сын родной сестры Альфарда, буквально выплюнул своё мнение ей в лицо. Амали бы не треснула его тогда в глаз, если бы он не обозвал ее папу, но так как мальчишка это сделал, то уезжал он из гостей с большим люмосом под глазом. - Помню. А что? Амали напрягалась. Альфард нервно усмехнулся. - Он будет жить у меня целую неделю!