F L A S H B A C K Bill has 8 Years old
Серые стены унылого здания, в котором, казалось бы, должны быть только крысы и мусор, эхом отбивали заливистый детский смех и звуки дождя. У одного окна — хотя и окном назвать его нельзя, скорее очередным отверстием — стояли мальчик с девочкой. Она расспрашивала о том, как ему удалось сбежать из дому и какие приключения случались с ним по пути, а тот в свою очередь рассказывал, фантазируя и говоря разные глупости. Девочка громко смеялась и просила своего друга продолжать свою невероятную, но столь увлекательную историю дальше. — …И тут ко мне подлетел космический робот, который сказал, что похитил тебя. Я пошел в нападение, сделал такое вот сальто и такой вот удар руками — хаййя! — Он крутился и вертелся, словно боролся с кем-то невидимым. — И он сдался, начав умолять меня пощадить его. Он признался, что не трогал тебя, поэтому я пошел дальше. Но тут на меня напала белка-ниндзя и прокричала «Банзай!», — смеялся мальчик, жестикулируя руками и делая различные движения телом. Им было весело вместе. Так же, как и всегда.Bill has 16 years old
— Ты чего? — спросил парень, подсаживаясь к своей подруге, которая была прислонена спиной к стволу дерева и что-то записывала в блокнот, который тут же захлопнула. — Что тебе нужно?! — резко выпалила она, грозно посмотрев на него. — Эшли, что случилось? Разве я тебя чем-то обидел? — Недоумевающий и мягкий взгляд заставил девушку расслабиться и перестать злиться. — Почему ты общаешься с Вайлет, не обращая на меня внимание и забывая о нашей дружбе? Ты больше не хочешь со мной дружить? — Что? Она просто попросила меня подтянуть её по литературе и английскому. Скоро ведь экзамены, сама знаешь. Я обещал помочь, а нужно довольно много времени, чтобы был прогресс. Вообще меня другое интересует. Как ты могла подумать, что я ищу себе новую подругу? — Он улыбнулся. — Ну, Билли, я же вижу, как она смотрит на тебя. Она не хочет, чтобы ты со мной дружил. Уверена, у неё есть план влюбить тебя в себя и заставить прекратить со мной дружить. — Эшли, что за глупости? Никогда я не перестану с тобой дружить. — Девушка улыбнулась. Но как только Билли обнял её и её лицо было упрятано от его взора, улыбка с лица Эшли вмиг пропала. Как раз до прихода Билла она писала в дневнике о своих чувствах к нему, которые немного отличаются от дружеских. Она надеялась, что в этой ситуации она сможет узнать наверняка, есть ли у неё шанс. Но поняла, что его нет. Ведь она просто подруга.Bill has 19 Years old
— Эшли… — Нервный голос и вспотевшие ладони Билла заставили Эшли всё понять, но она итак об этом уже знала, лишь покорно ждала этого момента. — Эшли, я… — он снова умолк, проглотив накопившуюся слюну. Билл держал её за руки и то смотрел ей в глаза, то себе под ноги. У него были пунцовые щёки, и это не могла скрыть даже тёмная ночь. Он робел, она же ликовала — наконец-то он решился! — Да, Билли, слушаю? — она усмехнулась. — Кажется… Кажется, я люблю тебя, — он снова сглотнул. — Точнее не кажется, я уверен, просто… я не уверен, что ты… что мы… то есть я… Но если ты не… не чувствуешь… прошу, не прекращай со мной дружить. Ты нужна мне, и я… я просто забуд… — Эшли поцеловала его, предварительно схватив руками за воротник и притянув к себе. — Ты такой нерешительный, Билли, но мне это нравится. До чёртиков нравишься ты.Bill has 26 Years old
— Я не хочу, Билл. Я сказала, что больше не люблю тебя, а ты поясничаешь и дальше предлагаешь выйти за тебя замуж! — Она не смотрела на него, пыталась быть холодной и стойкой, хотя каждое слово давалось с трудом. Эшли не могла смотреть на него, ведь знала, что ему больно, но главная причина — он смог бы, если она посмотрела бы ему прямо в глаза, увидеть в них её собственную боль. А этого допустить она не могла. Нет. Она должна. Должна сделать для него всё, что возможно, лишь бы не допустить максимального крушения. — Эшли… — Билл, нет. — Она прервала его, подняв руку. — Нет. Не заставляй меня говорить то, что сделает тебе ещё больнее. — А разве уже может быть хуже? — Билл усмехнулся, поправив очки на переносице. — Хорошо, я понял тебя. И я не держу. Эшли, я л… — Билл!!! — Не перебивай! Дай мне сказать. Я люблю тебя, поэтому хочу, чтобы ты была счастлива. Если я не могу этого сделать, должен кто-то другой. И… Ладно, всё. Я не хочу больше ничего говорить. Не могу. Просто уходи. Она, заправив белый локон за ухо, впервые за всё время посмотрела на Билла, который смотрел себе под ноги, а затем улыбнулась и, развернувшись, удалилась из помещения. Напоследок тихо прошептала: — Я люблю тебя, Билли. Прости. Дверь закрылась в тот же момент, когда и сердце Билла.Bill has 29 Years Old
Билл проходил по улице, возвращаясь с магазина. Всего неделю назад — точнее пять дней назад — он приехал домой, пребывая до этого три года в небольшом городке и работая там в местной школе учителем. Он обратил внимание, как в конце улицы множество людей скопилось вокруг кого-то, кто лежал на земле. Подходя ближе, он чувствовал, что в душе зарождается какое-то неприятное скребущее внутренние стенки желудка ощущение, которое словно вызывало в горле позывы рвоты, но он также чувствовал, что вместо того, чтобы проблеваться, он должен бы расплакаться и биться в истерике. В голове стоял шум. Как только Билл увидел человека, лежащего на земле, его словно током ударило — он дернулся и метнулся к ней, вмиг оказавшись рядом на коленях. — Эшли? Эшли! Скорую помощь вызвали уже? Что с ней? Кто-то скажет мне, что случилось? — В скорую звонили ещё до того, как она упала, так что скорая уже вот-вот должна быть здесь. — Билл недоумевающе смотрел на женщину. — Что? Она выглядит так, словно сбежала с психушки, вы только посмотрите на её внешний вид! Эшли и вправду была одета в больничную рубашку, ноги были босые, лицо бледное, волосы, тонкие и слабые, были в беспорядке, но с носа текла кровь. «Ясно же, — подумал Билл, — что она из обычной больницы, а не из той, что для душевнобольных. Тем более здесь, на рубашке, есть…» — Вы разве не видите, что здесь логотип клиники? Это явно не психиатрическая, — заключил он. — Да, точно. Это ведь «White Bird» — онкологическое отделение! — выкрикнул какой-то мужчина, поддержав Билла, который уже был ни жив ни мёртв. Послышались звуки приближающейся скорой помощи, и парень уже ни о чём другом не мог думать, кроме как о том, чтобы помочь Эшли.Bill has 32 Years old
— Прости меня, Билли, что всё-таки не сумела тебя спасти от внутреннего краха. Я хотела, чтобы ты жил нормальной жизнью, а не мучился со мной и из-за меня. Прости, что обманула тебя и таким образом заставила жить в одиночестве, ведь если бы я подумала… Я бы… — она заплакала, держась за его руку. — Я бы… Мы были бы вместе. Могли бы быть счастливы, а я… я… — Эшли, не терзай себя. Я рядом. Я здесь. Я с тобой. — Но я нет, — Эшли отрицательно помахала головой. — Я ухожу, Билл, и ты это знаешь. В любую секунду я могу… — Слеза скатилась по щеке. — Эшли, умоляю, не говори ничего. Я не могу думать об этом, не то что слушать. Не могу принять. И никогда не смогу. Ты лучший человек в моей жизни. Ты заслужила на жизнь как никто другой, и я схожу с ума от несправедливости этого мира! Эшли… Моя милая Эшли, я с тобой. Мы всё сможем преодолеть, слышишь? — он касался лбом её тыльной стороны ладони и шептал, сильно держась за её руку. Грудь, казалось, разрывается. Нет, он всё равно не может принять этого. — Билл… — она судорожно вдохнула. — Билли… — она дернула рукой, подавая знак, чтобы он посмотрел на неё. — Поцелуй меня. Прошу. Без лишних слов он погладил её бледную щеку, а затем мягко прикоснулся губами к её губам, из которых в то же мгновение выпустился последний выдох.F l a s h b a c k`s e n d
В голове всё пронеслось в один миг, и я, ничего не сумев сделать, всего лишь просто стоял с широко распахнутыми глазами и открытым в немом крике ртом. Я хотел плакать. Я хотел кричать. Я был бы даже не против смерти. Как вдруг я услышал глухой стук ударяющихся капель о зонтик и почувствовал, что на меня больше не дождит. Возле меня был силуэт. Я повернул голову и посмотрел в глаза, такие похожие на её. Нет, они были похожи не цветом и даже не формой — в них было что-то такое, чего не хватало другим, кого я видел каждый день или встречал по дороге на работу. Его лицо выглядело каким-то ярким, словно на улице сейчас не шёл дождь, а светило солнце. И только в это мгновение я заметил жёлтый зонтик, которым этот парень спрятал меня от дождя и из-за которого лицо его казалось таким необычным. Я, наконец, его мог разглядеть. В ухе была серёжка — крестик, волосы, что сразу понятно по отросшим корням, осветлённые, а сам он был в кожаном плаще, какие давным-давно вышли из моды, и держал этот зонтик, и… Меня передёрнуло. Все внутренности, клянусь, внутри перевернулись. Он улыбнулся мне. Так тепло и дружески, как улыбалась раньше Эшли. И я… почувствовал, как к горлу подкатывает ком, потому что воспоминания так и лезут в мою голову. Я слегка встряхнул ею разок, как бы пытаясь избавиться от этого, и попробовал сконцентрироваться на незнакомце. — Я не… — начал было я отрицать, как вспомнил, что нахожусь в Париже. Не зря же я учил французский! Поэтому стал напрягать свои мозги, чтобы сказать то, что хотел донести, но чтобы оно не было грубым. — Je suis un mec normal, pas de ces*, — протараторил я, приподняв руку и не смотря больше в эти глаза, после чего попытался выйти из-под зонтика. — А я разве ненормальный? — усмехнулся незнакомец, заговорив на английском. — Вы знаете английский? О, впрочем, это ведь неважно, важно, что я… Ну… Простите. Если я не так понял, я глубоко извиняюсь, никак не хотел обидеть или… Ну… Я… Извините. В общем, простите мне мою грубость, — произнёс я, запинаясь, и снова в который раз извинился, выдыхая. Чувствовал я себя, мягко говоря, неловко, но парень лишь рассмеялся. — Успокойся. Чего это я ненормальный? — Ну, я просто… Первое впечатление, основавшееся на внешнем виде, сделало своё дело. Это странное пальто, серьга в ухе и этот зонтик… А ещё волосы. Как-то показалось странным. — Быть может и так, но ты не подумал, что твоя износившаяся куртка, двухлетние ботинки и слезы на глазах тоже могли показаться кому-то странными, например, мне, но ведь я не обвиняю тебя в том, что ты — ненормальный, — он, будучи моложе меня, в чем я уверен, произносил это легко, спокойно и уравновешенно, в то время как я — тридцати трёх летний мужик, черт побери, учитель английского — заикался и нервно дёргался. — Я… я всё ещё сожалею, что… Что позволил себе… Что оскорбил… — Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Успокойся, Билл, просто успокойся. — Но я уже извинился, — вдруг уверенно произношу я, смотря парню прямо в глаза, и замечаю, что он тоже смотрит в мои. И от этого взгляда я просто-напросто — кто бы мог подумать?! — впадаю в краску. Господи, да что со мной такое происходит?! — Джастин. — Билл, — кивнул я, пожимая протянутую ко мне руку. — Может, пойдём выпить кофе? Я знаю по близости одно кафе, и там есть безумно вкусные блинчики, их должен попробовать каждый, кто находится в Париже, уверяю! — Он усмехнулся. — Заодно подсохнешь немного. — Он обвёл меня взглядом, а затем неодобрительно клацнул языком. — Хотя нет уж, в таком случае лучше всего будет пойти ко мне — я ещё ближе живу. Ты насквозь промок, каждая ниточка мокрая, ещё не дай Бог простынешь. — Джастин всё болтал, уже направляясь куда-то и таща меня за собой. Я не противился, всего лишь шёл вслед за ним. В принципе, мне не помешает дружба, с ним я могу скрасить оставшиеся месяцы пребывания здесь. Если уж он «нормальный», то так тому и быть — пойду к нему домой. Нет же ничего плохого в этом. Тем более… я ведь не мальчик шестнадцати лет. Да и вообще… У французов свой менталитет. Может они все такие доверчивые? — Вот у меня есть вопрос. — Я облизнул свои мокрые от воды, стекающей из волос, губы, подняв свой взгляд на парня, который, вопросительно замычав, уже заинтересованно глядел на меня. — Вы все здесь, во Франции, зовете к себе домой малознакомых людей? Он улыбнулся. Как-то не совсем мило, но и не неодобрительно, и из-за этого я почувствовал нечто странное. Не знаю, что это было — мгновенный испуг, или сожаление (о чем бы это мне сожалеть?), или что-то вовсе непонятное мне, — но точно могу сказать, что это чувство заставило меня напрячься. — А разве ты хочешь убить меня? — Нет. — Или ограбить? Искалечить? — Нет! — Изнасиловать? — он усмехается, а меня передергивает. Фу. — Упаси Господи! Нет, конечно же нет. — Я приподнимаю руки вверх в знак капитуляции. — Ладно, тогда посмотрим с другой стороны. Если я не собираюсь причинять тебе вред, то какая ТЕБЕ выгода? — Мой тон был холодным, как лед в Антарктике. Мгновение я чувствую за себя гордость, что смог сохранять безразличие, которого до сих пор не было, но тут же в страхе задумываюсь, из-за чего его, обычного для меня безразличия, не было с самого начала. — Не знаю, — просто выдает Джастин, пожимая плечами. — Мне скучно. Давно ни с кем не общался, не пил кофе, не разговаривал о жизни. Всегда один. А сейчас… Не знаю почему, просто захотелось помочь. Ответ меня удовлетворил. Я бы даже сказал, смутил, так как, кажется, я заставил его вспомнить о чем-то не совсем приятном. Ведь… кто просто так будет один-одинешенек? Всегда всему есть причина, а одиночеству — тем более. По себе знаю. — Так почему же ты одинок? — спрашиваю, смотря на его спину, находящуюся впереди меня. Краем глаза замечаю — на лице мелькает слабая улыбка, нервно тронувшая уголки губ, что могло значить только одно. На самом деле смешно ему не было, но в душе его было что-то настолько тревожащее, что, казалось бы, обязательно нужно скрыть улыбкой и не дать другим это увидеть. Но я увидел. Потому что во мне было нечто то же самое. Я сам в точности такой же, как он. И неважно, что я ничего о нем не знаю. Я просто ощущаю где-то ближе к сердцу, что мы похожи. — В моей жизни кое-что случилось. Мне пришлось покинуть человека, который был мне дорог. Нет, он, слава Богу, не умер, но для меня он мёртв. Когда ты знаешь, что вы уже точно никогда не встретитесь, твое подсознание убивает его, а затем хоронит в одном из самых дальних уголков души, на самом дне. — Он умолкает, остановившись, и приподнимает лицо наверх. Я наблюдаю. С моей стороны никакой реакции, просто молчаливое наблюдение. — Снова начинается дождь, — проговаривает Джастин, добавляя: — Идём быстрее, нам недалеко. И я ускоряю шаг, следуя за ним, и рассуждаю о том, что даже и не заметил, когда дождь остановился. Или, быть может, я просто уже забыл об этом, ведь… Дождь, даже если он и парижский, не имеет никакого значения, когда человек разрывается изнутри. Тем более, я всё больше наблюдаю за сходством Джастина с Эшли, и мне начинает казаться, словно он — это она, а она — он. Не могу объяснить это чувство, но… я нахожу в этом французе Эшли Купер, которая отказалась от всех, чтобы дать им возможность жить счастливо, которая подписала себе вечное одиночество в мучительных болях, но которая остальным оставила свободу (хотя эта свобода, о чем Эшли не подумала, могла быть им вовсе не нужна). — Вот мы и пришли, — выдыхает натянуто Джастин, открывая двери. — У меня тут не вип-квартира, да еще и небольшой беспорядок, так что… вот. Впрочем, лично я не жалуюсь. — Было видно, что он слегка смущается. А я даже, если честно, не обратил внимание на то, что он говорил, так как осматривался. Я был очарован. Буквально. Эта атмосфера… Эти необычные вещи, как, например, вон та ваза непонятной формы и со странным узором в виде большого глаза и различных геометрических фигур, окрашенных всевозможными цветами, начиная с пастельного желтого и заканчивая темным фиолетовым… Эти фотографии, завешанные на нитках прищепками вдоль каждой стены… Мне нравится всё. Даже мятые жестяные бутылки от пива и скомканные бумажки, валяющиеся на стеклянном столике и на полу. — Чёрт, мне нравится! — восхищенно улыбаюсь, облизывая губу и поглаживая свой колючий подбородок. Затем подхожу к фотографиям и рассматриваю их вблизи. Это пейзажи, закаты, рассветы. Это люди. Незнакомцы, которые смеются. Компании на заброшенных стройках, веселящиеся и встречающие рассвет. Парочки, делающие сумасшедшие вещи вместе, как вот, например, катаются на скейтборде или роликах и делают разные трюки. Это завораживает — живые эмоции и настоящие улыбки. Вдруг я заприметил фотографию с девушкой. Её лицо было крупным планом. Она словно смотрела прямо в душу, зазывая все позитивные и негативные эмоции вырваться наружу. Красные глаза, полные боли и слёз, и противоречивая этому слабая улыбка — именно это поражало глубь сердца и заставляло меня почувствовать себя и хорошо, и плохо одновременно. — Пиво будешь? — парень протянул мне жестяную баночку, тем самым заставляя отвлечься от мыслей. Мягко улыбаюсь и киваю, забирая пиво, а затем заваливаюсь на диван рядом с Джастином, который уже успел сделать первый глоток и облегченно вздохнуть. Мы болтали более трёх часов подряд, при этом не забывая про пиво. Он рассказал о том, что его мучило долгое время, а я — об Эшли Купер. У него был парень, и они любили друг друга, но из-за тяжело больного отца, который был яростным противником таких чувств, Джастину пришлось расстаться с возлюбленным, сказав, что он разлюбил и никогда больше не хочет видеть его. Тот очень обиделся и навсегда уехал в Америку, ведь в Англии — откуда они оба родом — его держал только Джастин. Где-то через четыре года у него умер отец — единственный родной ему человек. Он попытался разыскать того парня, но, как оказалось, вернуть всё вспять было невозможно — тот уже успел жениться и даже завести ребёнка. Поэтому Джастин переехал во Францию, которую так сильно любил. Мы открыли друг другу души, а после этого шутили и смеялись так, словно были знакомы всю жизнь. Так легко мне было только с ней — с Эшли. Я видел в нём её, и отрицать это больше не мог, тем более будучи изрядно опьяневшим. — Я, быть может, в этом случае должен был поступить иначе, объясниться или просто проигнорировать, но я бежал так, словно спасался от смерти, когда тот парень погнался за мной. Наверняка подумал, что я какой-то маньяк, а я просто люблю красоту, люблю её оставлять на память в виде фотографий. Ну, что уж тут поделать — мир жесток и несправедлив, но чертовски красив. — Его глаза смотрели прямо в мои, и я не смог устоять. Зная, что он — гей, видя, что он так смотрит на меня, смотря на эти глаза, осознавая, что он — полная копия моей Эшли, я сорвался. Нет, не так. Я позволил себе сорваться. Вмиг я притягиваю голову Джастина ближе к себе, положив ладонь на затылок и зарывшись пальцами в эти светлые волосы, впиваюсь в столь манящие приоткрытые, так легко доступные мне губы. Открываю глаза, не прерывая поцелуя, чтобы посмотреть, протестует ли он, и наши взгляды пересекаются, после чего он притягивает меня к себе сильнее. Я уже не вправе контролировать себя, поэтому полностью отдаюсь эмоциям, чувствам и желаниям. А желание моё велико — оно олицетворяет два образа, а точнее — её в нём. Я целую его так жадно, словно он — единственный человек на планете, способный зажечь во мне чувства; словно в нём заключается моя слабость, а во мне — его сила; словно я сам всецело завишу от него. Но, кажется, так оно и есть. В нём живёт частичка души Эшли, я знаю, и это просто мой шанс соединиться с ней ещё хотя бы на чуть-чуть. Мне не нравится Джастин как парень, он привлекает меня своей схожестью с ней. И я не являюсь геем, уж точно нет, я всего-то ищу ещё один путь почувствовать то, что чувствовал с ней. Но к чёрту это всё, к черту всех и меня в том числе! Мне просто хочется делать определенные вещи, и кто же мне будет запрещать их делать? Никто. Как и говорила Эшли, у меня жизнь одна, и я могу делать с ней всё, что захочу. А сейчас я хочу Джастина. Очень хочу. И плевал я на какие-то рамки приличия или морали. Искать себе и своим действиям оправдание я буду, в крайнем случае, завтра, а сейчас я хочу продолжить это безумие, ведь оно настолько сладко и грешно, что просто к чертям собачьим сносит крышу, которая, кажется, итак давным-давно у меня поехавшая. Royal Blood — You Want Me Я целую, чувствуя мягкость и сладость губ, чувствуя их запах, такой особенный и необычный. Целую и умираю, чувствуя запах Джастина. Мне действительно кажется, что я умираю. Умираю от чувств, нахлынувших на меня, от мыслей, захвативших мой разум, от желания, требующего и жаждущего только одного — его. Джастина. И это желание так велико, что я даже не пытаюсь сопротивляться. Я ведь итак проиграю. В любом случае. И я знаю это. Мне нет смысла отрицать что-то в данный момент, потому что я прекрасно понимаю, что хочу этого. Хочу Джастина. Хочу соединиться с ним. С Эшли, которая живёт в нём. Может, я сошел с ума, но ведь у каждого есть право на безумие. Это моё решение, мой выбор, моя будущая ошибка. Но о чем мне жалеть, если это нормально — чувствовать в человеке что-то родное и желать прочувствовать это ещё хотя бы чуть-чуть? Мои пальцы теребят пряди его мягких, но все равно немного жёстких из-за окрашивания волос. Я целовал его губы, каждую по очереди, словно пытался понять, какая же вкуснее, но они обе были столь сладки, что я всё более жадно целовал их. Я пробовал на вкус его язык, который с напором проникал в мой рот. Я сходил с ума от всего этого. И мне было мало. Я хотел большего. Намного большего. Я думал, что не смогу насытиться никогда, и эта мысль сводила с ума сильнее, заставляя мечтать о наслаждении. Я оторвался от его губ, схватившись ладонями за его лицо, и посмотрел на приоткрытый рот, потом на эти чертовы глаза, которые смотрели на меня так, что мне вмиг захотелось зарычать от того, как сильно я его хотел. Я снова перевёл взгляд на губы, между которыми виднелся розовый язык. И мне хватило только малейшего движения — он слегка подался головой вперед, — и я впился в него так, словно он должен был дать мне жизненные силы, словно я — вампир, а он — моя жертва. Но, кажется, тут совсем всё наоборот. Он поймал меня. И хоть бежать я мог, было некуда. Я сам создал себе клетку, и сам себя в неё загнал, и сам себя не выпускаю. И что самое страшное — я это понимаю. И готов продолжать это безумие. Пальцами скольжу по коже, поглаживая щеки и скулы, дотрагиваюсь к шее, и вдруг ощущаю дикое желание расцеловать её полностью. И я, всего с минуту посмотрев на эту белую кожу, впиваюсь в неё, то грубо кусая и посасывая, то нежно облизывая. Я хотел оставить тёмные пятна повсюду, хотел, чтобы эта бледная шея стала синей от моих засосов. Теперь я знал точно — я не просто хочу продолжения, я готов к нему. И вот я уже сидел на нём. Чувствовал, как он меня хочет. А он, я уверен, не мог не чувствовать того же с моей стороны. — Ты хочешь меня. И не смей отрицать, я всё чувствую. — Я и не собирался, — только и произносит он, как тут же целует меня и рукой тянется к моим брюкам, после чего расстегивает ремень.* * *
Я стоял у окна, белые занавески которого развевал холодный влажный ветер. Я размышлял обо всём, о чём только можно, лишь бы не думать о произошедшем. Прокрутив сигарету между большим и указательным пальцами, мне в голову кое-что пришло. Сначала мелькнула мысль о том, что я всегда так прокручиваю ручку, а за ней — до боли странная, но довольно-таки понятная мне. Люди, которые нас окружают, которые приходят в нашу жизнь и которые уходят из неё, вертят нами, как им вздумается, заставляя нас «писать» жизнь. Мы думаем, что сами пишем её, что каждая строчка — наше собственное уже исполненное желание, но на самом деле её создают все те, кто находятся вокруг нас, но, конечно, всё это происходит не без нашей участи — у нас, как ни как, всё-таки главная роль. Мы сами разрешаем им это делать и сами же принимает их решения за свои собственные. Я всё ещё молчал. Не знал, что сказать. Ничего не хотел говорить. Не хотел, чтобы что-то говорил он. Но Джастин молчал, словно мог читать мысли и знал, что я хочу. Он молчал, потому что понимал, что сейчас именно это нужно. И я… благодарен ему за это. Эшли всегда много болтала, даже когда это было неуместно. Но я всё равно это в ней любил. Что сказать? Они разные. И только сейчас я понимаю, что они — два разных человека, так непохожих друг на друга. Он совсем другой. Это я сам пытался отыскать в нём её черты, поэтому находил их. В каждом человеке найдётся что-то общее с кем-то другим — похожие проблемы, эмоции, поражения, слабости, боль. Как же я сразу не понял, что сам себя обманываю? Что всё это обман? Не уж-то я гей? Нет. Действительно нет. Меня никогда не привлекали парни. Совсем. Но он… Может быть, меня в нём подкупила его открытость и доверчивость, потому что давно не встречал таких людей. Хочу уйти отсюда. Или прижаться к нему. Хочу больше никогда с ним не встретиться. Или оставить все свои данные, чтобы он смог меня найти. Хочу уехать. Или навсегда остаться. Не хочу быть геем. А его хочу. Или ненавижу. — Мне надо уйти… — Останься… Мы проговорили одновременно. И мне с минуту пришлось подумать, чтобы осознать, кто что сказал, потому что в голове творилась полнейшая каша. Я бросался от одного к другому и наоборот. — Я… — А знаешь! — вдруг завёлся он и тут же потёр ладони. — Да, ты прав, так будет лучше. Тебе стоит уйти. Тебе же всё это непривычно. Да ты и, наверное, жалеешь. Ты ведь не из этих. Нет, не подумай, я не пытаюсь давить на жалость, я просто… — Он говорил, весь раскрасневшийся и заикающийся. И я улыбнулся. Улыбнулся и вмиг подлетел к нему, обхватив руками его голову и тут же поцеловав мягкие губы. — Ты точно уверен, что готов? Не хочу оставлять тебя без права выбора. Ты можешь взять и уйти, и я всё пойму. — Знаешь, меня уже достало, что всегда за меня делают выбор другие. Плевать, что подумают в школе, дома или где-то ещё. Я делаю свой выбор, и я выбираю тебя с твоим жёлтым зонтиком. Я нашёл тебя здесь, в Париже, и это лучшее из всего, что здесь могло произойти.