Чума и любимые розы дочери короля

Когда они встретились у воды на окраине старого и дикого леса, ему было чуть больше двадцати, а ей – чуть меньше вечности. Верный конь в ужасе встал на дыбы и сбросил его на землю, к её ногам. И когда она хотела дотронуться до него, он посмотрел на неё. Отчего протянутая рука её замерла, так и не коснувшись красивого лица юноши. В этом взгляде она не только увидела, но и почувствовала пылкость молодого сердца и ни с чем несравнимую отвагу. А стоило ему заговорить, то ей, жестокой и уставшей от не угасающего многолетия, впервые за долгое время стало интересно. Он не боялся и не знал о ней, потому что был чужим в этих землях, он переплыл океан, оставив позади своё королевство Криптон, и говорил с ней на равных, будто видел перед собой обычную женщину. Конь оставил его, повинуясь страху перед ней. Конь учуял. А она, заведя руки за спину, слушала истории о местах, в которых не была так давно, что забыла об их существовании. Как говорил король, теперь Криптон процветал и сочился жизнью. Жизнь она ценила больше всего, ведь ею пусть и ненадолго, но можно пресытиться. Он выглядел таким очарованным, что даже пространство вокруг него казалось гуще, хотелось протянуть руку и потрогать, просто потрогать и, конечно, узнать больше. Никто из тех деревень, что она обошла, не смотрел на неё так пронизывающе и ошеломительно. Даже, когда она касалась их, выпуская свои чёрные стрелы под чужую кожу. Он говорил с ней до ночи, не обращая внимания ни на шорохи, ни на тени, кружащие над ними, ничто не могло заставить его отвести взгляд. Но время костров, как бы сильно ей не хотелось остаться, заставило её отступить. Впервые она была нерешительна, не зная, почему так медлит, почему его слова вдруг добрались до её древнего и почти окаменевшего сердца. Но, когда она собралась уходить, юноша спросил, может ли надеяться, что они увидятся снова, не замечая на траве выжженный след от её шагов и мёртвых птиц, застывших в густых ветвях. И она сказала, что будет ждать его здесь каждый вечер, пока свет костров не отгонит тени прочь. От его слов сердце становилось тяжелее и начинало биться, противясь или же, напротив, требуя большего. Из-за него она забыла, что задержалась слишком долго в этом месте и когда пылающие деревни умолкли гарью, он пришёл и поднял меч, и разжёг костры. И от стали посеребрённой заклятием, от стали, вошедшей ей под ребро, разрослись ветви чёрных вен, проявляясь под белой кожей и пульсируя злом. Как огнём выжигают по дереву, так и тело её приняло узор. - Чтобы больше ни один путник молодой не был тобой обманут, Чума. Ни один, - закричал он, безжалостно толкая её в огонь. Ничего, кроме ненависти не плескалось в его глазах. Она закричала от боли, охватившей всё тело, и собственной глупости, обратившей её в бег. Гонимая своим же поражением, Чума исчезла, но прежде гулким эхом в ночи зазвучало обещание: - Я вернусь, Кал-Эл! Однажды я пройду по твоей земле. С тех пор никто не видел Чуму, и ни одна деревня не взывала к небу огнём. С тех пор легенды ходили о храбром подвиге короля Криптона, вернувшегося в свой замок героем. ____________________________________________________________________ Когда она добралась до Криптона, земли за её спиной были мертвы. Кожа бела и расчерчена чёрными линиями, которые она скрывала под длинными балахонами и перчатками. Когда она добралась до Криптона, дочери Короля исполнилось пять. Впервые Чума увидела девочку рядом с беседкой, увитой виноградом, в королевском саду, куда вошла с полуденным солнцем. Малышка кружилась среди цветов, игнорируя зов нянек и прочую суету в замке. Окружённая сиянием, она наслаждалась каждым мгновением, и чума чувствовала, как нечто странное, незнакомое прежде вползало под рёбра, как если бы сияние этого ребёнка могло захватывать. Кожа девочки, бледная и тонкая, у шеи была расчерчена синеватым витком вен, там, так близко, так мучительно громко пульсировала жизнь. Её волосы вились непослушными прядками и пружинили, когда она кружилась. Чума, притаившаяся среди персидских роз испытывающая желание скорее осквернить столь чистое существо, вслушивалась в смех, в этот хрустальный звон, пока цветки вокруг неё чернели и усыхали. Тени деревьев скрывали следы её присутствия, но девочка подходила ближе и чума сняла перчатку, чтобы коснуться дитя и убаюкать вечным сном. Чистота и невинность малышки были ошеломляющими, её жизнерадостность сочилась в пространство, и чума ощутила мучительное покалывание внутри, будто прошлое вошло в её память и достало самое болезненное воспоминание, самое чёрное и жестокое. Она так увлеклась своими мыслями, что ощутимо вздрогнула, услышав обеспокоенное: - Тебе больно? - девочка подошла так близко, а она и не заметила, что её присутствие больше не являлось тайной. Солнце скрылось за тяжёлыми тучами, и его свет не сглаживал ужасающих узоров на её теле. Ребёнок указывал на две тонкие линии, пересекающие шею и челюстную кость, стрела уходила за ухо и терялась в золоте волос чумы. Чума склонила голову и, прищурившись, посмотрела на такое же бесстрашное дитя, каким был её отец в их первую встречу. Девочка искренне беспокоилась, и хотя однажды чума уже обманулась чужим сочувствием, она только качнула головой, добавив тихое: - Нет. Её взгляд встретился со взглядом голубых глаз девочки, которая смотрела почти восхищённо. Но синева потемнела, когда маленькая принцесса увидела, что стало с её цветами, и наполнилась слезами. - Это мои любимые, - прошептала малышка, обходя незнакомку и рассматривая мёртвые цветы. Она заметила чёрный след, будто земля была выжжена, и её взгляд прошёлся до источника. Принцесса нахмурилась, из-за чего между бровей пролегла очаровательная складка, и чума помимо воли выдохнула: - Прости. Это было легко: чувство поднялось откуда-то из глубины, затопило грудную клетку, перекатилось по языку одним коротким словом и сорвалось, как стайка встревоженных птиц. Девочка задумалась, а затем медленно и очень серьёзно произнесла: - Это ничего, я высажу новые осенью, если ты снова придёшь. Чума едва не выронила перчатку от нахлынувшего странного чувства, обволакивающего с головы до ног. Ещё никто и никогда не ждал её, не хотел её присутствия. Нежеланная, одинокая, она ходила по миру и брала то, что отдавать не хотелось ни одному живому существу. Чума надела перчатку. - Как тебя зовут? - спросила она, склонив голову и пристально всматриваясь в лицо девочки. - Кара. А своё имя ты мне скажешь? - Чума опустилась на колени, чтобы поравняться с ней, потому что Кара, очевидно, устала смотреть снизу вверх, так как уже некоторое время потирала шею. - Меня зовут Кэт. Имени у неё никогда не было, и то, которое она назвала – первое, что пришло на ум. Она и сама удивилась тому, как естественно оно стало частью неё. Словно зрело для неё веками. И оттого ей вдруг стало так хорошо, что улыбка против воли легла на губы. Неожиданно девочка протянула руку, и Кэт едва удержалась, чтобы не отпрянуть, но вместо этого схватила маленькую ладонь и улыбнулась шире, сжав пальцы чуть сильнее. - Ты не должна так делать, Кара, - проговорила чума, - если хочешь, чтобы я снова пришла. - Прости, - тихо произнесла Кара, - ты очень красивая, и я хотела проверить, не снишься ли ты мне. Это простое объяснение поразило чуму, которая никогда не слышала прежде такого трепета в человеческом голосе. Будто Кара только что доверила ей самый большой секрет. Она положила ладонь, обтянутую тканью на чуть пухленькую щёчку девочки, прежде чем сказать: - Но я могу, - Кара улыбнулась, и от этой улыбки что-то надломилось внутри, будто зло усмирилось и задремало, убаюканное улыбкой ребёнка, - видишь, я настоящая. - Ты пришла, потому что сегодня у меня день рождения? - спросила Кара. - Да, - Кэт кивнула, чувствуя, что должна сейчас же уйти, потому что желание снять перчатку и почувствовать теплоту чужой кожи всё ещё звучало где-то в глубине застывшего сердца. Чума достала из кармана своего платья что-то блестящее, и Кара с интересом ждала, когда новая знакомая покажет ей, что это. Ей было спокойно и хорошо рядом с Кэт, которая походила на тех, кого воспевали в храмах Криптона. Женщина раскрыла ладонь, и Кара увидела небольшой камушек с шершавой поверхностью. Он был очень красивым и напоминал ей звёздное небо, которое она так любила. - Это для тебя, - сказала Чума, - пусть он будет обещанием следующей встречи. Она ушла, и к полуночи в замке оплакивали несколько поселений. Каждый год день рождения королевской дочери оборачивался трауром, Кал-Эл знал, чьи следы разрастаются по его земле. Чьи ожоги расцветают на коже его людей, чьё отражение отпечатывалось на дне их поблекших глаз, распахнутых в отчаянном ужасе. Но не знал, взамен чьей жизни, чума забирала других. Гарь пропитала воздух Криптона – запах смерти. __________________________________________________________________ Кара проснулась ночью накануне своего восемнадцатилетия от чего-то неясного, ворвавшегося в её покои свежим ветром. Он принёс с собой влажный воздух и запах просолевших берегов, вспенивающихся каждое полнолуние, он расстелил под её ногами тончайший запах мокрой земли, пропитавшейся гнилыми листьями и соком чёрной смородины, он разметал серебристые шлейфы теней. И запахло цветами, брошенными в погребальные костры, и запахло отчаянием и звёздным небом. И запахло гниющими розами. Она пришла. Кара поднялась с постели, наспех надела платье и, едва не попавшись стражникам, выбралась из замка в сад. Кэт прошла вдоль реки, протекающей через королевский сад, деля его на две части. Розы, высаженные вдоль берега, почернели, иссыхая. Принцесса улыбнулась, мчась навстречу женщине в белом платье, чей подол с одной стороны скользил по воде. В лунном свете её кожа казалась ещё белее, чем обычно, а чёрные нити её вен – темнее. Сегодня на ней не было плаща, и Кара могла разглядеть каждую нить, прошившую плечи и руки, ключицы и шею. Она была прекраснее, чем любое существо в этом мире и, Кара точно уверена, в любом другом. Тьма преломлялась вокруг неё, и в лунном свете Кэт казалась сияющей. Будто звезда, что роняет небо в бездонные океаны земли. И только король, с ужасом смотрящий из окна, знал, что за сияние у этой звезды. Он смотрел, как его дочь мчится навстречу чуме и как та раскрывает руки, и Кара замирает, переходя на осторожный шаг, как медленно и аккуратно чума прижимает его дочь к себе. И они стоят, залитые лунным серебром. Ярость вспыхнула в его сердце, опалила внутренности, поразила кровь, но он не шелохнулся, продолжая наблюдать за ними. - Я считала дни, - прошептала Кара, ненавидя перчатки на своих руках, - но розы всё не зацветали, и я боялась, что этот день никогда не наступит. Она дотронулась до шеи Кэт, не сдержав выдоха, когда та вздрогнула. Её нельзя ощутить, но Кара отдала бы жизнь за одно только прикосновение. - Тебе пора перестать бояться, что я не приду, – она засмеялась, запрокинув голову, и её волосы рассыпались по плечам золотом. Пахнуло сырой травой и базиликом, лёгкий сладковатый запах гнилых роз, взвился над головой. – Или ты всё ещё считаешь, что я тебе снюсь? - Может и снишься, - сказала ей Кара, подбираясь ближе, чтобы почувствовать тепло, она точно знала, чувствовала всем сердцем, что Кэт очень тёплая. Иначе быть просто не могло. Но Кэт никогда не скажет ей, что ничего тёплого у неё не осталось. – Иначе ты приходила бы чаще, чем раз в год. - Мне несколько тысячелетий, Кара, - отвечает Кэт, - а тебе только восемнадцать от твоего первого. Мне нужно больше, чем ты можешь представить, - Кэт всегда говорила все эти странные вещи, которых Кара никак не могла понять, - если я буду приходить сюда чаще, траурных дней станет больше. Эти слова пугали и настораживали, но Кара не хотела бояться, потому что всё это не имело значения. Ведь Кэт приходила и кипучие сплавы, раскалившиеся за грудиной и бьющие о рёбра, застывали. Боль стихала, умирённая присутствием Кэт. - Ты как те, кому молятся в криптонских храмах, - шептала Кара. - Я гораздо хуже, - вторила ей Кэт. До утра принцесса вернулась в покои, взяв с Кэт обещание, вернуться до полуночи. Днём отец спросил Кару, кто та женщина, для которой гибнут её розы, и Кара промолчала. - Тогда я скажу тебе, Кара, - в его голосе скользил гнев, который никогда не был обращён к ней. – Это чума. Она отшатнулась, будто он ударил её. - Поэтому я не могу коснуться её, - тихо прошептала девушка, наконец, складывая пазл воедино. Страха не было. Она всегда знала, что там, откуда приходила Кэт, света не было. Кал Эл смотрел на дочь и уже знал – чума забрала её. На ней ещё не видно ран, но они нанесены. Потому весь последующий вечер король оплакивал дочь, завесив зеркала. Потому не препятствовал, когда она вышла за порог замка, где от её проклятых роз осталась лишь зола. Когда Кэт вышла из тени Кару встречать, поднялся ветер, принялся гнуть деревья и траву, лежащую тревожными волнами, и была трава подобна морю. - Я не боюсь, - сказала Кара. Тогда чума вдруг поняла и отступила, но Кара не позволила ей уйти. - Ты слышишь, Кэт, - Кара улыбнулась, - я не боюсь. Впервые человек смотрел на неё, зная, что его ждёт, коснись она его лба или хотя бы руки и жаждал прикосновения. Не от того, что жаждал смерти, а от того, что хотел любить. Кэт выпрямилась и развела руки: - Так может, посмотришь мне в лицо? – её глаза наполнились чернотой, а от губ разошлись эбеновые узоры, стекая по подбородку и ещё сильнее расчерчивая кожу шеи. Бальзамический запах стал сильнее, забил лёгкие и рот, мрак забился в агонии, стал сильнее. Но Кара не отступила. Кара сделала шаг вперёд. - Я видела твоё лицо, Кэт, - тихо произнесла Кара, - и ни разу не усомнилась, что ты как те, кому молятся в криптонских храмах. Я прощаю тебе каждую жизнь, что ты забрала взамен моей. - Где твои перчатки, Кара? - Чума сделала шаг назад, увидев, что руки Кары не защищены от прикосновений, которых она хочет. - Они мне не нужны. Ты знала, что самая сильная магия, Кэт, это – любовь? - Она не спасёт меня, Кара. – Чума успела перехватить тонкое запястье девушки, которая едва не коснулась её щеки, как тогда, в детстве. – Я погублю тебя. Мне нужно было забрать тебя ещё в нашу первую встречу, отомстить твоему отцу, но ты остановила меня. Я полюбила тебя в то же мгновение как увидела. Но всё, что нам позволено – день траура в твой день рождения. Чем больше я возьму, тем сложнее мне будет остановиться. Раз в год, Кара, только раз в год, чтобы сберечь тебя, я беру других. - Иногда я завидую им. Они молчали, глядя друг другу в глаза. Рука Кары была крепко зажата в ладони Кэт. - Верь мне, - прошептала Кара, перед тем, как сомкнуть свои губы на губах Кэт. Сначала холод вливался в горло и расползался в груди, потом пришло совершенно новое чувство, от которого захотелось кричать. Ей казалось, будто земля утратила над ней власть, и теперь Кара летела под холодным светом звёзд. Она сделала вдох-другой, всё пространство вокруг сжалось, будто Кэт вытеснила собой всё вокруг. Она становилась такой объёмной и плотной, что Каре хотелось вместить её в себя, вобрать до последней чёрной стрелы, мерцающей под кожей. Она отстранилась и засмеялась. - Теперь ты видишь? Нет магии сильнее, чем истинная любовь. – Кэт чувствовала что-то большое у себя в груди, будто семена, брошенные Карой по осени в почву, проросли в ней и теперь поднимались бутонами. А затем розы вянут. Кара упала на землю. Как птица, подбитая в полёте. На её коже разошлись чёрные побеги, расцветая на концах красным и воспалённым. Чума бросилась к ней, безбоязненно касаясь руками. - Кара! Нет! Ты же обещала, что это самая сильная магия! – Чума истекала слезами, чувствуя, как разрастается дыра в груди. Улыбка коснулась губ Кары, а её руки – щеки Кэт. - Ты как те, кому молятся в храмах Криптона, - шёпот выбивался из её рта слабыми толчками. Руки Кэт были холодными и мягкими. Кара ни разу не была счастливее. А затем перестала быть. Сердце Чумы пропустило удар. Безутешный Король победил Чуму дважды.