(Не) управлять своей судьбой

      Юра медленно опускается на пол, прижимая руку к груди, и кусает губы. Вязь, всю жизнь блеклая, сейчас ярко выделяется на белой коже. Она идёт от запястья до сгиба локтя, охровыми росчерками ложится на руку и разделяет жизнь на «до» и «после».              Юра вскидывает голову и смотрит, словно загнанный в ловушку зверь. Где-то очень далеко звучит музыка, кто-то откатывает свою программу, и Юра даже не знает, когда на лёд должен выходить он: следующим, через одного или уже пропустил? Весь мир разваливается, опадает мелкими кусочками и оставляет его в непроглядной тьме.              Отабек стоит рядом и смотрит в ответ. Его взгляд непонимающий и очень тёмный, словно он сам превращается в ту самую чернь, которая окутывает Юру. Он не двигается и ничего не говорит. Юра зажмуривается и безостановочно мысленно повторяет: «Пусть это будет сон, пусть это будет сон, пусть это будет только сон». Но он не просыпается, а продолжает сидеть на полу и сжимать руку за запястье, растерянно смотря вперёд, и не в силах сглотнуть комок в горле.              Юра всю свою жизнь ненавидел сказки о соулмейтах. Он никогда не хотел найти своего и жил только теми людьми, которые его окружали, не гонясь за мифами и легендами. Он считал, что сам в состоянии выбрать того, кого полюбит.              И Отабек был лучшим из тех, кого Юра знал. Он любил его, он чувствовал его кожей, он хотел дышать с ним одним воздухом, потому что никакая судьба не может знать лучше самого человека, с кем он будет счастлив.              А Юра определённо был счастлив.              Так почему же в таком случае сейчас внутри всё покрывается рваными ранами, в груди становится грязно, а в голове только всепоглощающая пустота?              Юра осторожно подносит пальцы к губам и накрывает рот ладонью, потому что дышать становится ещё труднее. Истерика подступает слишком внезапно и в то же время ожидаемо. Юра боялся этого всю жизнь — своего соулмейта. Того, кому он не сможет сказать «нет», потому что чёртова судьба с её дерьмовой участью уже распорядилась, кому какой положить подарок под рождественскую ель. Ещё больше Юра стал бояться, когда встретил Отабека, когда доверился ему и пытался не думать, что в любой момент их тихое счастье будет разрушено.              Юру трясёт, хотя в помещении тепло, он прижимает ладонь ко рту сильнее и судорожно всхлипывает, хотя глаза сухие и мёртвые.              Отабек делает к нему шаг, опускается рядом и осторожно отводит ладони ото рта. Гладит по щеке, а в глазах столько тоски, что Юра готов ей захлебнуться. Насмерть.              — Ничего, всё образуется. Ты поймёшь, что это настоящее счастье — встретить соулмейта…              Отабек говорит и говорит, гладит его щеки, подбородок, затылок, прижимает лицо к своей груди и продолжает говорить. Юра цепляется пальцами за его олимпийку, едва ли не повисает на ней и зажмуривается, когда голос Отабека надламывается, когда Отабек сдаётся и тоже проваливается в эту драму.              Личную драму на двоих.              У них ведь всё до этого было на двоих: тюбик зубной пасты, кофе по утрам, квартира и кровать. Удовольствие и любовь. Теперь драма. Потому что после неё больше ничего общего не будет. Только обрывки воспоминаний, вытесненные новыми событиями.              Отабек с усилием отрывает чужие пальцы от себя, снова гладит Юру по щеке и коротко целует в губы. Долго смотрит в его глаза и встаёт. Он не прощается, но Юра понимает — всё кончено.              Он не бежит за ним и не просит остаться, потому что знает: чёртова судьба — сильнее. Отметив его, она уже не даст сделать шаг назад. И Юра, попытавшись, сломается сам и переломает Отабека.              Поэтому он сидит и не двигается, смотрит на свои сцепленные пальцы и только через несколько секунд понимает, что остался вовсе не один. Его взгляд натыкается на Жан-Жака, растерянно прислонившегося к стене и до сих пор удивлённо изучающего свою руку с точно таким же узором, как и у Юры. Ярким и слишком витиеватым. И Юра вдруг думает, что Жан-Жаку тоже нелегко. Он, наверное, любит ту девушку, любит так сильно, что у него на пальце уже давно блестит обручальное кольцо.              И драма принимает в себя ещё двух участников.              Как так вышло? Когда они оба так просчитались, что, столкнувшись в узком коридоре, коснулись друг друга обнажёнными ладонями? Почему именно они вдвоём и друг для друга, когда в мире столько людей? Что за глупые насмешки от суки-судьбы, которая наверняка сейчас откровенно смеётся, наблюдая за ними?              Жан-Жак отмирает первым. Он медленно отходит от стены, опускает рукав костюма и сглатывает. Оказывается возле Юры и подаёт ему руку.              — Твой выход сейчас, — говорит он. Его голос хриплый, и в глаза он не смотрит. Юра тоже отводит взгляд. Он весь дрожит и не представляет, как теперь катать программу. Он ведь упадёт сразу, стоит ему оказаться на льду. Сделает шаг и упадёт, забившись в настоящей истерике, стуча руками и ногами.              Потому что хочется. Потому что он на грани.              Но он лишь кивает и вкладывает свою ладонь в чужую. Поднимается и, с трудом переставляя ноги, идёт по коридору. Жан-Жак следует за ним, крутит на пальце кольцо и не видит ничего вокруг.              Их теперь не волнует судьба золотой медали, возможность победы или поражения. И кто какую ступень будет занимать на пьедестале.              Они оба уже проиграли.