На ту сторону.

Когда схлынула ярость, и багровые сполохи перестали плескаться перед глазами, Элтон осознал, что влип. Крупно влип. Нельзя было терять голову и убивать Флауэрса, нельзя! Ведь понимал же это, ведь не собирался. Само собой как-то всё получилось, а теперь из-за вонючего бастарда пропадом пропадать! Всё-таки убийство одним дозорным другого дозорного, даже совершенно отвратительного и никем не любимого, вроде Флауэрса, это более, чем очень серьёзно. Это неслыханно! Даже поединки чести, тщательно выдержанные по всем рыцарским правилам, строго-настрого запрещались. Даже явственные случайности досконально расследовались, и допустившим их братьям грозило суровое наказание. Чёрный воин, принеся клятву, дарит Стене не только жизнь свою, но и смерть, так что гибнуть имеет право исключительно на вылазках, да ещё от болезни. Или — по приговору Командующего. В общем, ни в коем случае не по собственной воле и не по воле равных себе, такая роскошь — для тех, кто живёт на юге. А живой щит царства людей не принадлежит сам себе. Элтон всегда знал это, но раньше глубоко как-то не задумывался. А если и задумывался, то легко и мимолётно. Бросив на плечи чёрный плащ, ты становишься защитой зелёного застенного мира, клинком юга, поднятым против зла, что может прийти с севера. Это тяжело, зато более чем достойно. А в том, чтобы не принадлежать самому себе для выходца из старинной благородной семьи и вовсе не было ничего странного и особо удручающего — те, кто рождён в замках и наречён именем, хранимым в исторических книгах, иначе и не живут, они — звено в цепи предков и потомков, малая частичка великого целого. Лорды и леди существуют не для себя самих, а ради приумножения славы своего Дома. И уж тем более даже в голову не могло прийти молодому Маллистеру, что однажды узы братства превратятся для него в оковы. Что с Дозором вдруг окажется вот настолько не по пути. Его всё, в общем, в Дозоре устраивало. Ровно до того дня, когда встретил под сердце-древом Белого Ходока по имени Эссейнир... Собственно, и просторца мерзотного Элтон убил из-за этого, на самом деле. Потому что слишком уж неистовой яростью обернулось накопившееся отчаянье. А так бы, может, сумел бы холодной головой что-нибудь другое придумать. Наверное. Что ж, зато теперь, если Элтона и казнят, то хотя бы не из-за Эссейнира. Хоть какое-то утешение имя и образ Иного всеми этими судами-следствиями пачкать не будут! В подвале было холодно. И телу — от цепенящей затхлой сырости, и душе — от мыслей о том, что предстоит дальше. Наверно, как положено в таких случаях, устроят действительно следствие и суд. И на суде надо будет что-то говорить в своё оправдание. А что тут можно сказать? Правду? «Лорд-Командующий, я убил Ретта Флауэрса, потому что вышеупомянутый Флауэрс меня домогался?» Вот ровно так и сказать, при всём честном Дозоре? Как-то, мягко говоря, не тянет. Соврать? А что именно соврать? Кстати, а почему этот уродский просторец оказался возле конюшни, когда Элтон приехал? Мастер над оружием же отправил его под арест, и ослушаться бастард не мог, это исключено... Снаружи за дверью послышалась тихая возня, скрипуче повернулся ключ в замке. Элтон не стал вставать навстречу тому, кто собирался войти, уж эту крохотную вольность может позволить себе любой арестованный. Особенно, если холод пронимает до костей, заставляя сжиматься в возможно более плотный комок, чтобы сохранить жалкие крохи тепла, ещё живущие под одеждой. Когда начал поворачиваться ключ, Элтон подумал, что это ему прислали из трапезной еду, голодом в Ночном Дозоре всё-таки не наказывали никогда и никого. Но вместо стюарда в холодную темноту шагнул мастер над оружием. — Как же это вышло, Маллистер, а? — винтерфеллец, не чинясь, сел рядом с Элтоном на пол, привалившись спиной к шершавой влажной стене, — От вас, честно говоря, не ожидал... Похоже, северянин смущался, слова он подобрал отчаянно неловко. Будто не к братоубийце обращался, а к мальчишке, пойманном на воровстве яблок из чужого сада. — А как вышло, что Флауэрс оказался не под арестом? — вопросом на вопрос отозвался Элтон, ёжась в тщетной попытке хоть как-нибудь согреться. — Мерт Хэйтон, один из тех, кому в эту ночь предстояло дежурить на Стене, неожиданно схватил лихорадку. Заменить его было некем, вот Флауэрсу и отложили исполнение наказания. На одни сутки. Отстоял бы смену и всё равно пошёл. Элтон молча кивнул. Хотя бы на один из его проклятых вопросов нашёлся простой и ясный ответ. — Как всё-таки вышло, что ты его убил? — продолжал расспрашивать винтерфеллец. — Бастард чего-то от тебя хотел? — Явно тоже самого, чего и тогда в оружейке, — зло выплюнул Элтон. — А то вы сами не понимаете! — Понимаю, — мастер над оружием вздохнул. — Понимаю. И на суде буду говорить в вашу защиту, Маллистер. Не прямо, конечно, а как-нибудь в духе: Флауэрс неоднократно оскорблял его честь, и так далее. И думаю, что моего слова будет достаточно, чтобы вы подешевле отделались— Он помолчал и добавил: — Честно говоря, Маллистер, я вам едва ли не «спасибо» говорить должен. Я терпеть этого ублюдка не мог. Элтон досадливо помотал головой. — Флауэрса, по-моему, весь замок терпеть не мог. — Точно. Вонючка, он Вонючка и есть, невелика потеря для Братства. Но я не понимаю другого, Маллистер. — Чего «другого», сир Джоррен? — Этой сумасшедшей ярости. Вы всегда были спокойным, выдержанным человеком. Убить бастарда — да, я бы на вашем месте тоже вынужден был его, наверно, убить. Но чтобы так... Понимаете, вас с трудом оттащили от Флауэрса четверо дюжих мужчин. Вы себя не помнили, вы рычали и только что не кусались. Вас легко можно было принять за сумасшедшего. И это ведь не просторец вас так, довёл. Он, скорее уж, стал последней каплей. А сам не свой вы ходите с того самого рейда. — Это что — так хорошо видно? — вскинулся Элтон. Седьмое пекло, этого ещё не хватало! А он-то, наивная летняя зелень, думал, что хорошо прячет свои чувства... Винтерфеллец чуть улыбнулся. Едва заметно, самыми уголками губ и очень печально. — Вам сколько лет, Маллистер? Девятнадцать? А мне скоро пятьдесят, и ровно девятнадцать из них я провёл в Дозоре. Последние десять — готовя к присяге новых братьев. И Вы полагаете, что от меня в этом замке вообще можно хоть что-то утаить? — И что же, со мной, по-Вашему случилось, сир Джоррен? — В подробностях, конечно, не знаю. Я же не древовидец. Но что-то произошло в этом рейде, что-то такое, что перевернуло вам жизнь. После вашего возвращения мы с Первым Разведчиком спорили о вас, Маллистер. Он утверждал, что оставшись тогда один, вы с кем-то снюхались, и, как он выразился, «нам ещё повезёт, если только с Одичалыми». Я утверждал, что нет. И я доказал свою правоту — отпустил вас одного за Стену, но вы не дезертировали! Вы даже ни с кем там не разговаривали, как был вынужден признать кравшийся за Вами наблюдатель, приставленный сиром Тарвианом. Только вот, вы совсем не думали и об охоте, предавались каким-то явно мрачным мыслям. А зайца подстрелили для отвода глаз. Так что Первый Разведчик продолжает вас подозревать невесть в чём. «И, наверное, у Хэйтона нет никакой лихорадки!» — про себя добавил Маллистер. — Значит, он меня проверяет? — сказал он вместо этого. Сир Джоррен всё-таки не заслуживает грубостей, Элтон, как, впрочем, и все другие молодые дозорные, слишком любил и уважал своего мастера над оружием, недостойно было бы позволить себе срывать на сире Джоррене злость. Хотя сдерживаться сейчас сложно. Несмотря на холод, измотанность и то, что он, Элтон, мягко говоря, не в том положении, чтобы позволять себе выказывать гнев. Злости накопилось слишком много. Её сейчас хватило бы на десяток оскорблённых Таргариенов. Ну, господин Первый Разведчик, ну, всеми богами проклятый сукин сын! Значит, он с самого начала обо всём догадался? И наладился шпионить. Причём, хорошо, если только за одним подозрительным Маллистером шпионить, собирая доказательства вины его перед Дозором. А если... По спине пробежали мерзкие мурашки. Если эта тварь хотела через него, Элтона выследить и убить Эссейнира? Или того Иного лорда, с которым у твари когда-то не состоялось побратимства, Торнейар его зовут, кажется? Холодное надменное лицо. Колючий взгляд почти бесцветных глаз в спину. «Он выбрал Дозор»... — Проверяет, — кивнул северянин, — А я его переубеждаю всё время. Я хочу верить вам, Маллистер. Седьмое пекло! Мастер над оружием не лжёт, он действительно хочет ему верить! Он сам не способен даже на самую крохотную подлость, и потому плохо умеет подозревать оную подлость в других. Истинный рыцарь Винтерфелла... И как бы этой скотине Первому Разведчику не пришло в голову подозревать, что и сир Джоррен в сговоре с дезертиром и предателем. Нет! Уж вот этого уж никак нельзя допустить! И пусть сукин разведывательный сын хоть шкуру потом с преступника заживо сдирает. Кажется, он, Элтон Маллистер, сейчас, наконец, способен принять правильное решение. Недавно он истязал себя мыслями о том, что у предателя-де есть только один выбор — кого именно предавать. Он был неправ. У предателя должен быть ещё и ответ на вопрос: что предавать нельзя. Сейчас он этот ответ нашёл. Не разумом — сердцем. Нельзя предавать доверие сира Джоррена. И допускать, чтобы Первый Разведчик, будь он проклят, мог использовать Элтона для своей охоты на Эссейнира и Торнейара! Через что угодно остальное ради этого перешагнуть можно. Даже, если это собственная жизнь. Элтон набрал в грудь воздуха, будто перед прыжком с обрыва в воду. Впервые за весь этот, недолгий ещё, впрочем, разговор, посмотрел на мастера над оружием прямо, глаза в глаза. И начал рассказывать винтерфелльцу правду. Это было трудно и больно, слова выплёскивались из горла толчками, будто кровь из вспоротых жил. Но только это сейчас было по-настоящему нужно. Правда иногда умудряется оказываться нужнее, чем жизнь. И даже нужнее, чем любовь. Прощай, Эссейнир! Меня казнят, но это произойдёт с южной, а не северной стороны Стены, так что ты об этом никогда не узнаешь. Какое-то время ты будешь день за днём, раз за разом бросать в пустое небо свой Зов. Потом смиришься и перестанешь. Зато тебя не убьют. А если и убьют, то не при посредстве человека, обязанного тебе жизнью, человека, который любит тебя. И твоего лорда тоже не убьют, так что он поможет тебе не стать Помутневшим, когда ты поймёшь, что этого человека тебе уже нет смысла звать и ждать. Прощайте, сир Джоррен, рыцарь Винтерфелла! Я дурак, я только сейчас понял, что любил вас больше, чем умел любить родного отца. Я всегда стремился быть похожим на вас, будь я трижды дезертир и предатель. Сейчас, мне это, кажется, удаётся, и вы не пострадаете из-за меня... Мастер над оружием слушал внимательно и не перебивая. Иногда кивал каким-то своим мыслям. Когда сбивчивый рассказ Маллистера закончился, рыцарь Винтерфелла одним резким движением поднялся на ноги, посмотрел на Элтона сверху вниз. Молодой дозорный, опустошённый до каменной усталости. опустив голову ждал своего приговора. — Вот, значит, как, Маллистер? — лицо мастера над оружием казалось сейчас мраморной маской. И не выражало ничего. — Ровно так... — И как Вы полагаете, что теперь с вами будет? — Суд и следствие, сир Джоррен. А разве нет? — Именно что нет, — голос мастера над оружием был сух и строг. Точно таким тоном он разбирал на тренировочной площадке допущенные учениками ошибки. Тоже начиная фразы с «Как вы думаете, что после этого будет?» А после ответа рекрута следовало что-нибудь, вроде «Нет, если вы атакуете так, как сейчас попытались, противник следующим же ударом размозжит вам череп». — Именно, что нет. А будет следующее. Суд как раз-таки не состоится. Сегодняшней ночью, или в одну из ближайших я выведу Вас за Стену, Маллистер. Потому что в моём личном представлении Дозор слишком хорош, чтобы опускаться до казни влюблённых мальчишек. Сказать, что Элтон оторопел — это ничего не сказать. — Но... Как же вы? — едва выдавил из себя он. — Вас не... не заподозрят? — Маллистер, окажите милость предоставить мне позаботиться об этом самому. Я, конечно, не Первый Разведчик, но тоже чего-то стою. — Прошу прощения, — отчаянно краснея пролепетал Элтон, мгновенно понимая, какую несусветную глупость сейчас ляпнул. Уж такой человек, как сир Джоррен всяко не будет разбрасываться пустыми обещаниями. Да и жизнью рисковать ради мелкого дезертиришки он тоже явно не предполагает. Уже подойдя к двери, мастер над оружием оглянулся на Элтона и сказал очень тихо и очень грустно: — Ты хоть мучился. Сомневался. А я, если бы Мелиса ждала меня за Стеной, дезертировал бы немедленно. Дверь за северянином закрылась, мерзко проскрипел ключ в замке. Элтон попытался лечь, завозился, стараясь, чтобы у него получилось одновременно и подпихнуть между собой и холодным полом видавший виды чёрный плащ и укрыться им сверху. Удалось, хотя и не сразу. Таким опустошённым Маллистер не чувствовал себя, наверно, ещё никогда. Даже понимание, что он не умрёт, что сир Джоррен дал слово спасти его от аж двух приговоров, не могло сейчас по-настоящему достучаться до измученного разума. Хотелось одного — закрыть глаза, выгнать из головы все до единой мысли и, подобно Ходокам-Странникам, провести в спячке пару тысяч лет. По легендам они именно это иногда и проделывали, да ещё и, согласно всё тем же легендам, спать предпочитали подо льдом... Хорошо Странникам! Они не мёрзнут. Если же вспоминать никакие не легенды, а самые что не есть правдивые рассказы и записи предыдущих поколений разведчиков, то по тысяче лет дети вечного холода всё-таки не спали. Исчезали они весной, с первым признаками тепла, а когда наступала следующая зима, возвращались снова. Всё равно хорошо Странникам! Лето не тысячелетие, конечно, но тоже ведь срок солидный. Интересно только, мучается ли кто-нибудь из них летней бессонницей? Нет, наверно, с чего бы? Надо будет при случае у Эссейнира спросить. Вот к самому Элтону сон упрямо не шёл. Не смотря на каторжную усталость и отчаянное желание поскорее в этот самый сон провалиться и не просыпаться не до следующей зимы, конечно, но хотя бы до возвращения мастера над оружием. Мысли о том, что сир Джоррен может обмануть его, Элтон не допускал — не тот это человек. Вот Первый Разведчик — да, он всё может, он, наверное, даже и на детоубийство способен, и на любую другую подлость, в том числе самую немыслимую. Когда Элтон сам станет Иным, он этого подлеца убьёт. Выманит какими-нибудь чарами на северную сторону и убьёт. А потом сам сделается Первым Разведчиком, и легенды будут славить его как единственного Белого Ходока, служившего в разведке Дозора. А Эссейнира можно сделать Лордом-Командующим... Тьфу! Что за глупости лезут в голову? Спать по-настоящему мешает лютый подвальный холод, думать по-настоящему — полная измотанность. И в результате получается и не сон и не явь, а противное бредовое полузабытьё, как бывает у тяжелобольного... И ни капли отдыха оно не приносит... Сир Джоррен вернулся быстро, во всяком случае, если предполагать, что в своём холодном бреду Элтон провалялся всё-таки несколько часов, а не несколько дней. Потряс узника за плечо, тихо позвал по имени, а, не добившись внятного ответа, попросту сгрёб будущего дезертира за шиворот и резко вздёрнул на ноги. Элтон уставился на винтерфелльца осовелыми глазами. беспомощно не соображая, на каком он свете. — Значит так, парень, — обычную для него безупречную вежливость, мастер над оружием, похоже, предпочёл сейчас оставить у себя в спальне. — Лучшей возможности для нас ещё очень долго не будет. Так что вставай, очухивайся и пошли. «Очухивание» началось для Маллистера с того, что он удивился разительно непривычному тону своего спасителя. Так-то все без исключения обитатели замка знали, что сир Джоррен даже самых распоследних висельников называет на вы и никогда не позволяет себе ни малейшего панибратства, ни грубоватых простонародных словечек. Объяснял он это тем, что, на его взгляд, пренебрежение красотой речи — первый шаг к тому, чтобы самому опуститься до уровня висельников. Даже мерзкий Флауэрс у мастера над оружием был всегда на вы и никаких «парней». Столь неуместная для суровой дозорной жизни изысканность манер смотрелась даже несколько неестественно и казалась каким-то вызовом. Возможно, вызовом она и была, но вот кому или чему этот вызов предназначался, северянин никому не собирался рассказывать... Задумавшись об этой не имеющей отношения к предстоящему побегу ерунде, Элтон сумел-таки прогнать из головы одурь. Заметив, что молодой брат смотрит уже вполне осмысленно, сир Джоррен бросил у его ногам объёмистый мягкий свёрток. — Переодевайся. Эти вещи теплее, чем твои собственные. И поторопись, нам вовсе незачем терять время. Плащ с капюшоном, когда пойдём через замок, надвинь его, как можно глубже. Пробираться придётся тайком. Сумеешь? — Постараюсь. Но... но... Сир Джоррен! Всё-таки, как же вы? Моё отсутствие ведь быстро обнаружат... — Лорд-Командующий скажет, что тебя по его приказу тайно отправили в Твердыню Ночи. — Лорд-Кома... — Ты ему симпатичен, а вот первый Разведчик — совсем нет. А уж Флауэрс, чей дозор, слава всем Старым богам, окончен, не был тут симпатичен вообще никому. Так что судить и наказывать бедного славного Маллистера за то, что он содеял сей труп Командующему совершенно не хочется. Ну, или, по крайней мере, я его в этом окончательно убедил. А так как Первый Разведчик уже которую седмицу мечтает тебя сожрать, вывожу я тебя так, чтобы таковой не узнал об этом слишком рано. На южной стороне сегодня, так уж совпало, на часах стоят преданные ему люди. А вот у ворот — мои. Поэтому нам надо ехать по северной стороне, прижимаясь к Стене. Я провожу тебя сколько-то в направлении Бьорновой септы и там оставлю, потому что к утренней побудке мне надо вернуться. А уж куда ты оттуда потом делся, известно будет только богам, да к тому же, разведка через несколько дней расскажет, что недалеко оттуда видели упырей. Твой Ходок ведь сделает так, чтобы там видели упырей, а? — Думаю, что да. — Элтон слабо улыбнулся. Услышав всё вышеизложенное, он совершенно успокоился. Если для Командующего всё будет выглядеть именно так, сиру Джоррену, пожалуй, действительно ничего не грозит. Хвала вам, Отец, Матерь и Воин! Бьорновой септой разведчики прозвали маленькую избушку, тщательно укрытую от посторонних глаз. Построил её служивший здесь лет тридцать назад брат по прозвищу Отстрельщик Одичалых, чтобы, если понадобится, прятаться там, не заезжая в замок. Охотиться на двуногую дичь этот Бьорн любил едва ли не месяцами подряд. Нынешние дозорные ничем подобным не занимались (да Командующий и не разрешил бы никому так рисковать без жесточайшей на то необходимости), но «септу» берегли и всегда пополняли там запас дров и еды — пригодится. Маллистер благополучно доберётся туда, чтобы спокойно дождаться тех, кого пошлют провожать его дальше, а вот потом невесть куда исчезнет — это уже никак не вина мастера над оружием. Он будет совершенно не причём и вне подозрений. Во всяком случае, таких, которые можно доказать. Переодевшись и удобно приторочив к спине мешок с кое-какими припасами, предусмотрительно принесённый сиром Джорреном вместе с чужой одеждой, Элтон коротко доложил: — Я готов. — Подожди! — винтерфеллец протянул будущему дезертиру маслянисто отблёскивающий в скупом свете факела обсидиановый нож. Тёмный-ненастоящий-лёд-разрывающий-суть... — Зачем? — А что, по-твоему — все Ходоки этих земель тебя просто обожают только потому, что в одного из них ты влюбился? Бери на всякий случай. Вот дождёшься своего Эссейнира, тогда и выбросишь. Но не раньше! — Спасибо! — Элтон взял маленькое оружие. — Пошли! То ли на это тоже был тайный приказ Лорда-Командующего, то ли удача решила, что если уж она вздумала сопутствовать такому сумасшедшему мероприятию, то следует упорствовать в своей глупости до конца, но на всём пути до ворот никто беглецами не заинтересовался. Да и на воротах обошлось почти без задержек, мастер над оружием тихо бросил несколько отрывистых фраз, которые Маллистер не сумел толком расслышать, часовые кивнули и беспрепятственно их пропустили. Вступая под древние грязно-белые своды тоннеля, Элтон до крови закусил губу. В горле застрял горький ком, глазам вдруг сделалось горячо. Чёрный брат, изготовившийся через несколько минут перестать таковым быть, про себя благословил свой полностью закрывающий лицо просторный капюшон. Никто не заметит, если предательская капля всё-таки помимо воли выползет, оставляя на щеке солёную дорожку. Мужчина и воин не должен плакать. Даже от проледенелыми железными крючьями рвущего душу понимания, что сейчас он проходит под Стеной в самый последний раз. Шаг и ещё шаг, медленный, тяжёлый, почему-то по этому тоннелю вообще ни у кого и никогда не получается ходить быстро. Держа лошадь на поводу, удивляясь тому, как громко, оказывается, умеет бухать сердце, даже странно, что его удары обходятся без гулкого эха. Он был разведчиком. Ближе и ближе к пути на ту сторону. Он идёт здесь не первый раз. Оставляя за спиной замок и службу, братство и клятву, улыбку Гарта из Ланниспорта и страшноватые глаза Тарвиана Сноу. Он идёт здесь в последний раз. Шаг и ещё шаг, и с каждым шагом будто обрываются целым толстым пучком какие-то живые нити. Это гибнет его прошлое, и воздух кажется сейчас густым и стеклянным, он царапает горло и колет лёгкие, им больно дышать. Он идёт здесь навстречу неизвестности. Согласившийся стать предателем и отказавшийся от тепла. Он, которого полюбил Белый Ходок и возненавидел Первый Разведчик. Он — вытесненный из замка и из рода человеческого мёртвым бастардом, спасаемый братьями, которым он перестанет быть братом, как только закончится этот коротенький, на самом деле путь на ту сторону. Последний шаг. Решётка уезжает вверх, трудно, тяжело, будто бы неохотно. Будто бы даже она понимает, что происходит сейчас что-то очень-очень плохое. Такое, чего и быть-то не должно. Решётка поднимается, и дезертир замирает на пороге своего нового будущего. Будущего, в котором он больше не брат Ночного Дозора. Замирает, делает судорожный вдох стеклянного, негодного воздуха и идёт дальше. Вперёд. На ту сторону. Может быть, он всё-таки так и не решился бы сделать эти последние шаги. Не решился вот так оборвать всё разом. Даже ради любви к Эссейниру. Но в продуваемом всеми ветрами дворе перед башней Лорда-Командующего сгорел сегодня вечером Ретт, или, может быть, Раст Флауэрс, бастард из Простора. Кто-то из старших дозорных сказал положенные обычаем слова, скорее всего, делая над собой усилие, чтобы в голосе прозвучало сожаление, а не облегчение. Да, это было всего только сегодня вечером. Трудно поверить, что столько может вместиться в жалкие несколько часов, непомерно для одной-единственной и без того мечущейся души. Убийство в припадке яростного безумия, арест, страшные догадки, разговор с сиром Джорреном, поспешное, хотя и как по нотам разыгранное бегство. Лорд-Командующий, который тоже не желает, оказывается, его казнить, надо же. А Элтон-то, честно говоря, думал, что ему всё равно. Первый Разведчик, который, сволочь, обо всём догадывается, и поэтому от него надо спасать Эссейнира, винтерфелльского рыцаря и ещё совсем незнакомого Иного с красивым именем Торнейар. Морозная темнота впереди, наедине с которой теперь предстоит провести неизвестно сколько невыносимо долгого времени. Мастер над оружием, о котором слишком поздно понял, насколько он тебе дорог, а ты дорог ему, а совсем скоро с ним придётся прощаться навсегда... Решётка медленно опустилась за спинами уходящих. Какое-то время они продолжают путь пешком. Потом спохватываются и садятся на коней. До Бьорновой септы не так далеко, но всё-таки следовало бы, насколько это возможно, поторопиться. Хотя бы потому, что холод ведь донимает. Да и слишком длить прощание не стоит, от этого только тяжелее, а наговориться всё равно не успеешь. Понимая это, два всадника едут молча. Один — полностью погрузившись в полынную горечь своих мыслей. Второй — внимательно всматриваясь в снежную темноту, помня, что он старше и сильнее, что ему охранять до предела измученного мальчишку. Но лёгкую серебристую тень с морозно-синими глазами оба замечают одновременно. Один — глазами. Второй — ощутив знакомое бережное прикосновение к разуму. — Эссейнир! — Элтон дёрнулся в седле. — Не Эссейнир. Мейахнар. брат его по одному из Пробудивших. Эссейнир узнал, что мы тут, совсем недалеко от Преграды, и начал умолять меня смотреть за вашими воротами. Мы и смотрели.Чего для своенравного младшенького не сделаешь... — в словах-мыслях Иного явственно прозвучала добродушная усмешка. Он был очень похож на Эссейнира, и внешне, и тем, как именно человеком ощущалось касание его мысли и воли. Только фигура более мускулистая и волосы короче и слегка вьются. Действительно братья, не удивительно, что беглец сначала перепутал. Самого Эссейнира и не могло здесь быть, ведь во время последнего их разговора, того, во время охоты, Эссейнир сказал, что находится на Воющем Перевале. Даже Белому Ходоку на мёртвом, и потому не ведающем усталости коне не под силу преодолеть такое расстояние за несколько часов. Хотя, конечно, так хотелось бы его поскорее увидеть. Обнять крепко-крепко, уткнувшись носом в плечо, всей грудью вдохнуть запах морозной свежести... Из темноты выступили ещё четверо всадников, точнее, три всадника и одна всадница. Элтон, впервые в жизни увидевший женщину снежного народа, помимо воли уставился на неё, забыв обо всём на свете. Наверное, вид у него сделался преглупый, потому что Странница расхохоталась, пригнувшись к шее коня. Сир Джоррен держал правую руку на рукояти своего кинжала из драконьего стекла. — Не надо! — заметив это, закричал Элтон. — Это... Это Эссейнировы родственники. Он их, оказывается, попросил ждать, не появлюсь ли я. Винтерфеллец чуть опустил голову. Едва ощутимо изменилось выражение на малоподвижном истинно северном лице. Миг назад лицо это было чеканно-суровым, полным спокойной и грозной решимости. Сейчас ожидание боя сменила печальная усталость. — Значит, пора прощаться, — сказал рыцарь Винтерфелла.