Error

Алые огни фар застилают взгляд багровой пеленой, руки мелко дрожат. Мир блекнет от ослепляющего света реклам. Синие, черные, белые, красные зонты танцуют вальс по мостовой. Дождь. Бывает все. Черные волосы по цвету похожи на мокрый асфальт, а в распахнутых глазах отражается серое небо. Может быть, она была красивой, но точно не умной. Паспорта в кармане не оказывается — безымянная, ни возраста, ни первой части даты перед черточкой, может, и самой черточки и не существует, может, все лишь игра моего больного, прогнившего насквозь за десяток-другой лет сознания. Многозначительно молчащие прохожие словно не замечают нас. Стайка девчонок лет пятнадцати смотрит на меня, шепчется, прикрываясь одним большим зонтом, но, когда я моргаю, исчезает. Тихо. Труп смотрит прямо на меня. Бесцветные глаза, глаза-зеркала раздирают тело, выискивая внутри душу, расколовшуюся на части пару минут назад. А, быть может, пару часов. Время слишком эфемерно. Барабанные перепонки разрывают противные гудки машин. Молчите, молчите! — кричу я, но голос не слушается, вырывается лишь сдавленный хрип. Я снова моргаю. Шум растворяется в тяжелом, спертом воздухе, становится тихо. Теперь я могу кричать, я кричу, кричу что-то совершенно бессвязное, раздирающее легкие, словно ножом режущее по ушам. — Успокойтесь, успокойтесь, — в глаза бьет невыносимо ослепляющий свет. Я различаю напротив себя чью-то тонкую, высокую фигуру. Руки тянутся ко мне, и я снова слышу собственный дикий вопль. — Тише, прошу вас, тише. — Кто она?! Черт побери, скажите мне, кто она! Я должен знать! — я хватаю человека за плечи и смотрю ему прямо в глаза, испуганные зеленые огоньки на бесцветно-сером лице. — Прошу вас, не кричите, говорите спокойно, мы все вам расскажем… — мужчина лет тридцати аккуратно отстраняется, снова пропадая из виду. Не могу ничего различить. Слышен только голос, который бормочет слова успокоения и зачем-то утешает. Зачем, если я - убийца? Вдали, за пределами сознания, до ужаса высокий, неземной голос поет старую колыбельную. Строчки звучат не уютно, как в детстве, а жутко, словно найдя врата в реальность из старых-престарых глупых кошмаров, решив навестить своего давно забывшего их хозяина, напомнить ему, чего он боялся. Чего он до сих пор боится. Яркие красные пятна на полу, мерзком белоснежном полу, отвратительно контрастирующая с кристальной чистотой алая кровь, и руки, руки, чьи-то угольно-черные руки, тянущиеся со всех сторон, пытающиеся достать, схватить, утащить в свое царство, царство мертвых сказок и глупых историй, которые уже совсем, совсем не кажутся глупыми, когда оказываются правдой. И пугает совсем не этот сюр, не сплошной нонсенс, который внезапно оказался здесь и сейчас. Пугает то, что он вообще здесь оказался. — Я же сплю, правда?.. Этого ведь нет?.. — и то, что этого нет, пугает еще сильнее. Кажется, я знал ее. Я видел эти глаза. В другом времени, в другом пространстве. Не здесь. В мире собственных кошмаров. Прощай, Сара.