Чем заняться мертвецу в Готэме

Больше года прошло с того дня, когда Освальд Кобблпот был вычеркнут из списка живых. Имя его забыто, стерто, как имена всех тех, кто не смог удержать власть. Тех, кто не обладал достаточным умом, силой или безжалостностью, чтобы удержаться на вершине. Создавались и разрушались союзы, банды кроили город вдоль и поперек, пытаясь вырвать себе хоть крупицы влияния; новое поколение — голодное, жадное, злое — расправлялось со старым, чтобы в свою очередь стать грязью под ногами следующей волны. И над всем этим царила Барбара Кин, королева Готэма, железной рукой в шелковой перчатке державшая бразды правления криминальным миром… За исключением тех часов, когда эта же рука, дрожащая, слабая, не держала бокал. Бесстрастное зеркало каждый день демонстрирует Барбаре, какая цена была уплачена ею за обретенное могущество. Тени под глазами от ночей без сна. Суровая морщинка между бровей. Тонкие шрамы после одного неудачного покушения; выжженое кислотой пятно на щеке — после другого. И страх, постоянный, выматывающий страх — не тот, что заставляет собрать все силы и совершить невозможное, не адреналиновая волна, но холодный, липкий ужас. Город мог забыть. Барбара не может. Ведь тело так и не было найдено. А в Готэме слишком опрометчиво считать человека мертвым, пока не найдено и не уничтожено тело. Но месяц следует за месяцем, и страх постепенно отступает, сменяясь неясным беспокойством на границе осознания.  — Он никто сейчас, — говорит Табита, когда они лежат, обнявшись, на скомканных простынях, мокрые от пота и крови после того жестокого, болезненного акта, который обе называют сексом. — Даже если бы он выжил, у него ничего нет. Это он должен бояться тебя, не наоборот. Они никогда не назвают его по имени, думает Барбара. Как того злого волшебника из детской книжки. Будто он сможет услышать и зов и придет — обглоданный рыбами, покрытый тиной скелет с прилипшими к черепу черными волосами. Это так глупо.  — Я не боюсь, — говорит Барбара и целует Табиту в висок. — В конце концов, у меня есть ты. Кобблпот мертв, а если и нет, ты быстро это исправишь.  — Кобблпот мертв, — эхом отзывается Табита и обнимает Барбару, прижимает к себе, гладит грудь, бедра. Они делают то, что должны делать живые, оставив мертвых гнить в забвении. Больше года прошло с того дня, когда Освальд Кобблпот был вычеркнут из списка живых, как вдруг начинают ходить слухи. Обрывки сплетен. Недомолвки. Кто-то видел кого-то. Нет, разглядел плохо. Было темно. Он хромал, да и что с того? Мало ли в Готэме бледных хромых коротышек. Кто-то не может держать язык за зубами. Кобблпот мертв. Кобблпот мертв. Больше года прошло, черт возьми! Барбара кричит эти слова, швыряя в Бутча пустой стакан. Он уворачивается привычно и ловко, несмотря на свою массивность. Хороший Бутч, исполнительный Бутч. Сменивший столько хозяев, столько перенесший, столько вытерпевший. Неужели это страх мелькает в его свиных глазках?  — Ты что, боишься? — спрашивает Барбара с деланным недоверием. — Господи, Бутч, ты меня удивляешь. Он никто сейчас. Свяжись с Нигмой. Пусть разгадает эту загадку. В конце концов, это его недоработка. Бутч мнется. Потом он говорит, и Барбара чувствует, как ужас стискивает ледяным кулаком внутренности в отмеченном зубами Табиты животе. Она застывает в кресле, стиснув зубы, сжав подлокотники, с одной-единственной мыслью в голове: нет. Нет. Нет. Нигма пропал. Это похоже на охоту. На полицейскую облаву. Готэм гудит, как улей. Ставки растут. Миллион долларов, полтора, два — за Освальда Кобблпота, живого или мертвого. Бутч рыщет, неутомимый и неумолимый. Они проверяют все — старые убежища, заброшенные дома, склады, фабрики, подвалы и чердаки. Табита исчезает каждую ночь, чтобы вернуться на рассвете — серая от усталости, с пятнами засохшей крови на смуглой коже, без надежды и новостей. Однажды она не приходит. Ни утром, ни днем, ни вечером. Барбара срывает голос, крича на Бутча в телефонную трубку. Она не может больше оставаться в поместье — ей кажется, что все глупы, ненаблюдательны, не могут заметить то, что лежит на поверхности, под самым носом. Она колесит по городу, врываясь в уже до дюйма обысканные места. Квартира матери Кобблпота с толстым слоем пыли на изящном столике. «Освальд», заколоченный, заброшенный, с граффити на выщербленных стенах. Жилище Джима Гордона. Доки. Ничего. Барбара почти не удивлена, когда неделю спустя Бутч не выходит на связь. Она сдается. Она прекращает свои лихорадочные метания. Она бродит по поместью, механически переставляя безделушки, перекладывая ненужные теперь бумаги, и пьет, не пьянея. Она не сдерживает вопля, заметив в полутьме изможденную, растрепанную женщину с пустыми глазами, и долго хихикает, поняв, что это лишь ее отражение. После трех дней бодрствования на границе безумия и отчаяния Барбара засыпает в кресле, не выдержав этой изматывающей пытки — засыпает, чтобы проснуться привязанной к холодной металлической поверности. Вот и все, думает она. Вот и все. Место похоже на операционную: белые стены, яркий искусственный свет. Барбара слегка поворачивает голову — мешает стискивающая лоб лента фиксатора. Она видит накрытую простыней громаду на соседнем столе. Это Бутч. Есть что-то диспропорциональное в его до гротеска мощной фигуре, но она не может понять, что именно. Барбара замечает красные пятна на белой ткани; замечает и то, как мерно поднимается и опускается грудь Бутча. Он жив. Без сознания, но дышит. Хорошо это или плохо? Хорошо, решает Барбара. Пока мы живы, есть надежда. Что бы ни происходило дальше, есть надежда. Барбара стискивает пальцы, сжимая эту надежду, словно нагретый солнцем камешек, цепляясь за нее — такую нереальную, призрачную. Она прерывисто вдыхает, стараясь, чтобы это не прозвучало, как всхлип.  — Здравствуй, старый друг, — приветствует ее знакомый голос, и Освальд Кобблпот показывается, наконец, подтверждая свое существование. Он изменился — не до неузнаваемости, но значительно. Он похудел так, что лицо его теперь больше похоже на обтянутый кожей череп. Нос заострился, глаза ввалились, под ними чернеют огромные синяки. Кожа бледная — еще бледнее, чем была во время их последней встречи. Вместо привычного костюма на нем дурацкая красно-зеленая пижама не по размеру. Он наклоняется к Барбаре и целует в лоб холодными губами. Сквозь вонь антисептика она может почувствовать слабый запах тлена, исходящий от Кобблпота. Это пугает ее больше, чем она готова признать. Это неправильный запах. Живые так не пахнут.  — Извини за такую встречу, — Освальд небрежно машет в сторону Бутча. — Я могу разбудить его, если хочешь. Просто он не самая приятная компания сейчас. Док говорит, что это реакция на анестезию.  — К черту Гилзина, — говорит Барбара, облизав пересохшие губы. — Где Табита? Что ты с ней сделал? Кобблпот пожимает плечами.  — То, что планировал. Не бойся, она жива. Вы все будете в порядке. Никакого сепсиса, никаких нагноений. Док — настоящий мастер! Ты можешь поверить, что всего полгода назад вот тут, — он тычет себя в щеку, — была голая кость? Спасибо крабам. Спасибо Эду и вам. Но теперь вовсе незаметно, правда? Барбара с трудом сглатывает вязкую слюну.  — Ты убил Нигму? Кобблпот выглядит оскорбленным.  — Что? Нет, конечно! Какими извращенными мыслями полнится твоя прелестная голова, Барбара. Кстати, ты выглядишь усталой. Бедняжка. Тебе следует меньше работать. Подумай о себе, ведь красота не вечна.  — Готэм не может править сам собой, — говорит Барбара.  — И то верно. Я уже начал забывать, как это изматывает. Бутч стонет. Кобблпот бросает на него быстрый взгляд.  — Старина Бутч, пунктуальный, как всегда. Ладно, времени у нас осталось немного, поэтому я кратко поведаю о том, что тебя ждет. И о том, что уже было сделано с другими. Представляешь, уже в четвертый раз рассказываю эту историю, а она все не надоедает! Он смотрит на Барбару, улыбаясь. Улыбка у него прежняя — наивная, почти детская, делающая лицо некрасивым.  — Я вся в предвкушении, — отвечает Барбара и закрывает глаза. Она так устала, что не находит в себе сил ни на мольбы, ни на угрозы. Камешек надежды тает с каждой секундой, пока не становится размером с песчинку. Барбаре хочется просто заснуть и проснуться, когда все закончится. Возможно, не проснуться вовсе. Я была права, думает она с каким-то смутным удовлетворением. Это все из-за Нигмы. Нужно было найти тело.  — Нужно было найти тело, Барбара, — говорит Освальд. — Это халатность. Любительщина. Ладно вы, но от Эда я такого не ожидал. Чем он думал? Впрочем, теперь у него есть время поразмыслить над своими ошибками. Хочешь взглянуть? Давай, не спи; ну же, Барбара! От ощутимого удара в плечо она вздрагивает и нехотя смотрит на экран портативного телевизора, который Освальд держит перед ней. Картинка темная, в помехах, сложно разобрать что-то на крохотном дисплее. Кобблпот хмурится и некоторое время безрезультатно возится с настройками. Это не помогает.  — В общем, я похоронил его заживо, — угрюмо говорит он, отшвыривая телевизор. — Хотел сделать это в могиле отца, которую он осквернил, но док сказал, что так мы не сможем контролировать уровень повреждения мозговых клеток. Слишком далеко от острова, сигнал… Ой! Теперь ты знаешь, где мы находимся! Только не говори никому, пожалуйста. Это секретное место. Ладно, я вижу, тебе плевать на судьбу бедняги Эда. Наверное, ты хочешь узнать про Табиту. Барбара кивает, зажмурившись.  — Ты же в курсе, что она убила мою мать? Подло заколола в спину?  — Да, да, и твоя мать умерла у тебя на руках. Все знают об этом. Ближе к делу, Оззи.  — О, мне нравится твой дерзкий настрой. Так вот. Я сохранил ей жизнь тогда. Ради Бутча, ради тебя — да-да, Барбара! Ради тебя! Но Табита показала себя совершенно аморальным существом. Ни капли раскаяния. В нашу последнюю встречу она позволила себе глумиться над моим горем. Я придумал тысячу пыток для нее, пока... восстанавливался здесь; но подумав, решил, что все это бесполезно. Она как животное, Барбара. Она просто не способна на какие-то высшие эмоции. Убийство и похоть. Все.  — Что ты сделал? — говорит Барбара сквозь зубы. Она хочет заорать на Кобблпота, дать ему оплеуху, хочет, чтобы он заткнулся, уполз обратно в небытие, никогда, никогда, никогда не существовал. Почему он просто не может исчезнуть?  — Я сделал этот мир немного лучше. Я сделал так, что Табита больше никогда и никому не причинит вреда. Даже мухи не убьет, представляешь, Барбара? Конечно, кому-то придется о ней заботиться, выносить судно, следить, чтобы не было пролежней… Я попросил дока оставить ей возможность моргать, но тут уж как получится. Это деликатная работа. О, не плачь, пожалуйста! Ты ведь сможешь заботиться о ней! В отличие от Бутча, ты будешь ходить! Да, кстати, хочешь знать, почему я решил ампутировать ему ноги? Барбара с трудом мотает головой.  — Я расскажу все равно. Видишь ли, Бутч — знатный перебежчик. Меняет хозяев, как перчатки. Ну, зато теперь-то он никуда не убежит. Разве что покатится. Однорукий бандит стал еще и четырехколесным бандитом! Поделом ему, как считаешь, Барбара? Она молча смотрит на него. Освальд заливисто смеется; потом резко оборвав смех, наклоняется над Барбарой и шепчет ей в ухо:  — А тебя я изуродую. Эти слова, простые, будничные, словно повисают в воздухе между ними.  — Нет, — говорит Барбара, моргая. — Нет. Бутч предал тебя, Нигма убил тебя, Табита…  — Ударила мою мать ножом в спину!  — Да, да. Но я — я всего лишь обхитрила тебя. Переиграла на твоем собственном поле. Разве это не то, что ты делал все время? Забирай Готэм, пожалуйста, забирай деньги, забирай все — и мы квиты. Подумай, Оззи! Нигма желал твоей смерти, не я. Я бы никогда… Кобблпот жестом велит ей замолчать.  — Барбара, Барбара… Помнишь нашу первую встречу? Ты была так прекрасна. Пожалуй, слишком прекрасна. Ты тысячу раз умна, коварна, непредсказуема, но тебе нужно, чтобы тобой восхищались. Боготворили тебя. Я понимаю это. В конце концом, мы шли к одной цели, только разными путями. Но, Барбара, как ты забрала мой Готэм, так и я заберу твою красоту. Без остатка. Барбара начинает задыхаться; сердце колотится, как бешеное. Нет-нет-нет - стучит в висках; она извивается в фиксаторах, и тут же чувствует, как тонкая игла входит в шею. - Веки, уши. Губы и ноздри! Ты слышишь, Барбара? Ты слышишь меня? Мир кружится вокруг, наполненный цветом, светом, звуком, хаосом. Барбара ощущает его каждой клеточкой тела, но не успевает отреагировать и осознать хоть что-то в этой суматохе. На лицо ей кладут пластиковую маску. - Зубы вставить не проблема, но их я тоже заберу — как ты отняла у меня поместье отца; новая грудь тоже не слишком тебя разорит, но я заберу и ее, как ты забрала Аркхем и Ист-Энд, мосты и парки, Китайский квартал, все, все, все! Мельтешение, мельтешение, вспышка. Голоса. Белые лица без бровей.  — Освальд, достаточно, — говорит кто-то, кого Барбара не видит. — Не волнуй мисс Кин перед операцией. Дышите, мисс Кин. Барбара послушно дышит, слушаясь уверенного приказа. Что-то гудит, что-то лязгает; Кобблпот радостно говорит:  — Эд! Тебя уже откопали! — и обнимает Нигму, у которого из уголка рта стекает тонкая струйка слюны; белые фигуры толкают ложе Барбары все вперед и вперед, оно едет, катится, скрипя резиновыми колесами, мелькают желтые огни на потолке. Двери справа и слева, бесконечные двери. Кто-то ругается, кто-то стонет; снова Кобблпот, уже далекий и приглушенный, кричит ей:  — Пока, Барбара!  — Пока, — шепчет Барбара, зевая под своей маской. А потом темнота.