Аукцион невинности и похоти

      Акаши стоял на балконе, опираясь ладонями о перила ограждения, с ухмылкой смотря в ярко освещенный зал, наполненный жалкими порождениями бога — людьми. В тысячекратном свете, отражающемся в капельках хрусталя на люстре, видны их лица, искореженные пороками. Алчностью, гордыней, завистью, чревоугодием, унынием, гневом и даже похотью. И хотя глаза их сверкают при виде звонкой монеты или же удачной карты на покерном столе, демону алчности они казались мертвыми, пустыми оболочками с выжжеными до пепла душами.       Отвернувшись, мужчина в строгом черном костюме и красной расстегнутой на пару пуговиц сверху рубашке подхватил стоящий на низком столике бокал с каким-то напитком и с комфортом устроился на диване, обитом темной кожей. Его алая шевелюра, подобная языкам пламени, растрепалась и чья-то тонкая рука в наполненном фальшивой заботой жесте коснулась мягких локонов. — Рёта, тебе надоело жить? — безэмоциональный голос Акаши заставил блондина звонко рассмеяться.       Тряхнув светлой головой и легко взмахнув руками будто крыльями, отчего пара медных браслетов на руке жалобно звякнула, демон зависти беззастенчиво развалился на диване, закинув ноги на высокую спинку, а голову устроив на коленях только присевшего мужчины. Точно такой же черный костюм ладно сидевший на подтянутой фигуре Кисе дополняла ярко желтая рубашка, с какой-то причудливой вышивкой на манжетах и воротнике. Кажется, дизайнер сего произведения о такой простой вещи, как пуговицы, совершенно не знал, и потому демон зависти щеголял с открытым торсом. И если в обществе людей демон наслаждался направленными на него завистливыми взглядами, то в компании своих сородичей удостаивался лишь снисходительных взглядов или же вовсе их не удостаивался. — Разве мы живем, Акаши? Смешные вещи ты говоришь сегодня, — подняв руки, Кисе кончиками пальцами ласково коснулся щеки безразличного к его действам демона жадности. — Тогда может мне забрать твою такую призрачную жизнь, мм? — мужчина дернул щекой, показывая как неприятны ему ласки блондина, и неожиданно сильно толкнул его в бок.       Провокация, увы, не задалась, и весело засмеявшись, Рёта ловко переместился к сопящему демону уныния, что скрывая лицо, накрыл его каким-то очередным порно-журналом. Кисе устроился рядом и, зацепив журнал с самого краю, легонько потянул на себя. Там много красочных фотографий с красивыми девушками-моделями и их партнерами парнями, и Зависти не терпелось сравнить их с собой любимым. Однако Аомине, вечно чуть хмурому мужчине с насыщенной темно-синей шевелюрой и смуглым цветом кожи, подобные действа совершенно не понравились, и потому, лениво отмахнувшись, он глухо пробурчал из-под отвоеванного детища местной типографии. — Отстань, блондинка, иначе за твою жизнь Акаши не даст после и пары медяков. — Я и сейчас бы не стал на него тратится, — усмехнулся в ответ Сейджуро, сделав глоток напитка из высокого бокала.       Демону алчности было достаточно весело наблюдать за метаниями Рёты. Тот откровенно скучал, но спускаться в нижний зал, где расположилось казино и откуда доносились до верхнего балкона звуки джазовой музыки, отказывался, как впрочем и все остальные. Изюминка сегодняшнего вечера раньше не начнется, а вот отвратительные людишки с их сальными взглядами и потными от волнения пальцами наскучат неуемному блондину излишне быстро.       Кисе откинулся на спинку дивана и взлохматил светлые локоны, зарывшись в них пальцами. Из оставшихся сородичей приставать больше было не к кому. Мидорима, смерив его презрительным взглядом, вновь с головой погрузился в зубодробительную книжку, забинтованными пальцами левой руки поглаживая очередной талисман, китайскую монетку с прорезью. Добиться внимания Мурасакибары, демона чревоугодия, с забранными в низкий хвост фиолетовыми волосами, можно лишь единственным способом: позаимствовать немного сладостей с его тарелки. Но после этого слишком легко нарваться на очень злого и недовольного Мурасакибару, который еще долго будет гоняться за воришкой и обиженно укрывать лакомства от чужого взгляда. К Гневу лучше не подходить вовсе. Кагами радовал окружающих хищным оскалом, синяком на щеке и сбитыми в кровь костяшками пальцев. При этом демон явно выискивал новую жертву и лезть ему под руку не самая умная идея, поскольку за свой внешний вид Рёта ответственно радел.       С каждом часом внизу собиралось все больше народу. Прибывали новые люди, садились за игральные столы. Даже наверху были слышны азартные выкрики и трещание маленьких фишек в суматохе огромной игры. В такие моменты Акаши довольно щурился, ощущая их низменные желания легкой наживы. Вокруг столов планировали одетые в полупрозрачные платья нимфы с почти пустыми бокалами мартини в руках и горько вздыхали, что такие прелестные дамы, как они, гуляют в набитом состоятельными мужчинами зале одни. Слышались и глухие удары проигравших о карточные столы, вымораживающий душу обреченный вой. И демонам доводилась сомнительная честь наблюдать радостно пританцовывающего от эмонаций зависти Кисе, приглядывающего за творящимся внизу безобразием у парапетов ограждения.        Музыканты отчаянно старались угодить привередливой публике. Не жалея пальцев, играли на гитарах и больших контрабасах, выбивали ритм чечетки уставшими ногами. Ныли щеки у трубачей, игравших длительные соло. Уже немного хрипела разряженная в блестки девица с обширным декольте у стойки микрофона. Им сочувствовали, но все же сквозь зубы чертыхали загонявшиеся официанты с полными подносами хрупкого стекла.       Впрочем, каждому демону удалось урвать свой кусочек праздничного пирога. Мидориму тешили презрением самовлюбленные и самоуверенные глупцы. Одобрительно кивал на каждый обширный заказ пищи молчаливый Ацуши, хрустя чипсами с неведомым сочетанием вкусов. Лениво приоткрывал глаза и Дайки, когда очередной красоткой эстетически наслаждался не менее ленивый богач. И даже Кагами удовлетворился неплохой дракой со сломанной челюстью в одном из туалетов. Каждому? Да, почти. И от этой мысли Акаши предвкушающе улыбался.       Непривычно резкий, протяжный, отдающий вибрацией стон гонга для сотрясающегося от ставок казино разнесся над залом. Крупье вежливо поклонились своим клиентам и скрылись из глаз за неприметной дверью служебного входа. Вершители судеб и властители мира, как многие называли себя здесь, неспешно встали и расположились полукругом на мягких диванах возле закрытой кроваво-алым занавесом сцены. Начинался Аукцион.       Появление демонов не осталось без внимания. Застыв изваяниями на первых ступенях ведущей вниз лестницы, мужчины надменно смотрели на мнивших себя едва ли не богами людишек и ехидно улыбались. От них веяло пронзительным холодом и безразличием к чужим судьбам и жизням, и невольный страх сковал души собравшейся внизу толпе народа. Но — взмах ресницами — и чудовищное видение исчезло, оставив на память мерзкое ощущение липкого страха от пристального взгляда в сторону едва успевших подойти к началу Аукциона мужчин.       Аукцион не представлял бы собой ничего интересно, будь вместо лотов на нем произведение великих художников, неопубликованные рукописи древних гениев или чудо технической мысли, а не живые игрушки. Торговля рабами в яркой, красивой, благородной упаковке. Под громкие комплименты распорядителя на сцену выходили худосочные юноши и девушки, кто с гордо поднятой головой и циничном блеском продажных глаз, а кто на подгибающегося от страха коленях и мокрыми дорожками слез на щеках. Акаши было совершенно не интересно смотреть за разыгрываемом богачами цирком, хотя жаркие споры и низменные пороки тешили его демоническую сущность. Ему не было и жалко рабов, которым уготовано быть постельной игрушкой, что через пару месяцев надоест и ее выбросят на помойку, сломанную и никому не нужную. Пойманным для Аукциона не сбежать из застенок красивой тюрьмы.       Ничто не трогало демонов до одного единственного момента — до объявления последнего лота. Изюминки сегодняшнего вечера. Распорядитель вновь толковал восторженную чушь, но все взгляды уже сосредоточились на хрупкой, точенной фигурке, закутанной в призрачный шифон, и гроздью звонких браслетов на тонких запястьях и изящных лодыжках. Лицо почти полностью скрывалась за тонкой вуалью, под которой угадывался контур алых губ, и лишь глаза сияли ярче всяких сапфиров.       На сцену вышла сама Похоть.       И имя ей, Куроко Тецуя.       И пораженные красотой и воплощением самой невинности, кроткости и послушания, купившиеся на внешность, а не содержание, лживые людишки замерли, чрезмерно потея и не отводя сального взгляда от нежных изгибов юного тела. А после взорвались неведомым ранее шумом, стараясь перебить цену, назначенную конкурентом. Взмывали вверх руки, кривились от громкого крика рты и обезображивались страшной гримасой их лица. Втаптывая в грязь соперников, повышая ставки и уже мысленно грубо играясь с неискушенными ласками невинным телом, богатеи не знали лишь одного.       Демон похоти всегда выбирает сам.       Даже его сородичи, сидевшие в отдалении и наслаждающиеся не только сегодняшний неземным обликом Похоти, но и разыгравшей на их глазах грызней дворовых собак, не знали мыслей непостоянного и призрачного Куроко. Они сами всякий раз безуспешно пытаются угадать, каким же предстанет пред ними Тецуя, кротким мальчиком, жутко смущающимся от чужого внимания и почти невинных намеков или воплощением страсти, развязно ведущим себя парнем, способным поцеловать первого встречного и тут же, на асфальте его изнасиловать. Они не в состоянии влиять на него и его решения, и какой желанной не была бы с ним ночь, цену ей назначит лишь Похоть.       Акаши знал о многом. И кого сегодня выбрал Тецуя — кажется, тоже. Уверенно встав с кресла и заложив руки в карманы, мужчина направился к подножью сцены. Обернувшиеся на него сородичи, разочарованно вздохнули и, истаяв дымкой, исчезли из порядком надоевшего за сегодня казино. Возможно, удача улыбнется одному из них в следующий раз, когда Похоть вновь захочет поразвлечься на очередном Аукционе.       Ехидная ухмылка не сходила с губ Сейджуро. Не замечая развернувшейся драки и грубых прикосновений обиженных его самоуверенностью богачей, наказанных за подобную наглость и теперь скулящих на полу от боли, мужчина приблизился к сцене, не отводя взгляда от ярко сияющих голубых глаз и еле различимой улыбки алых губ под тонкой вуалью. — Моя ставка — ночь. По законам игрушки, — негромко произнес Акаши. И только открывший рот для праведного возмущения распорядитель был прерван тихим голосом закутанного в прозрачный шифон юноши. — Продано. А теперь сыграй мне, — и развернувшись на пятках, отчего ласково зазвенели многочисленные золотые браслеты на изящных лодыжках, Тецуя скрылся за кулисами. — Все вон, — ослушаться демона алчности никто не осмелился.       В наспех покинутом и теперь пустынном казино прогуливался, соблазнительно покачивая бедрами, невероятной красоты юноша. Тихим перезвоном отдавалось всякое его движение и гармонично вписывалось в пронзительную мелодию старого рояля, отыскавшегося на пресловутой сцене за потертой временем ширмой. Юноша тепло улыбался, огибая опрокинутые столы и стулья, невесомо касался лаченого темного дерева и бархатной поверхности карточных столов. В приглушенном полумраке зала, где единственным освещенным местом осталась сцена, тело юноши чуть заметно светилось.       Устав бродить в одиночестве, Тецуя вернулся к роялю и оперевшись на темную крышку, в которой отражалось его лицо, задумчиво произнес, кончиком пальца повторяя очертания своего отражения. — Раньше ты играл лишь на скрипке. — Мы долго живем на этом свете, и мне часто бывает скучно. Впрочем, как и тебе, и все остальным, — невозмутимо отозвался его собеседник, лаская мелодией тяжелые клавиши. — Который по счету это Аукцион? И сколько их будет после? — Не знаю. Всего пару десятков минут назад это, казалось веселым, — юноша прилег на отдающую прохладой поверхность. — Тебе разонравилась это затея? — Ты так удивлен, забавно, — тихо рассмеялся Куроко. — А не ты ли пару веков назад настоятельно просил покончить с этим. Более того, приказывал мне. — Напомнить, чем это закончилось? — демон похоти полностью взобрался на крышку рояля и теперь пристально наблюдал за насмешкой на лице собеседника. — Нет, я помню. Прекрати, — Тецуя поморщился. — Мне разонравилась эта мелодия.       Тонкие, музыкальные пальцы зависли в воздухе, и мелодия жалобно оборвалась на высокой ноте. Молчание, повисшее между ними, заставляло юношу ежиться и хвататься за плечи, укрытые одним лишь шифоном, и то большая его часть затерялась где-то меж опрокинутых стульев. И теперь совершенного тела касалась лишь прохладная поверхность черного рояля, так и не согревшаяся теплом распутного демона. — Чего же тебе теперь хочется, Те-э-э-эцу? — протяжно поинтересовался собеседник, хищно сверкнув глазами. — До чего же порой ты дотошен, — недовольно пробурчал парень, соскальзывая в теплые объятья под аккомпанемент обиженно звякнувших клавиш.       Акаши алчен. До шепота, до стонов, до ярких отметин и горячих поцелуев на сладких устах. До касаний и болезненных царапин, оставленных расшалившимся Куроко. До крепких объятий и нежных признаний. До воспоминаний об этих минутах. Акаши алчен. До всего Тецу сразу. И ему вечно будет мало.       Юноша устроился на прохладных клавишах, обвил ногами талию пианиста и провел кончиками пальцев по спрятанным за темным костюмом плечам. Собственная нагота его не смущала, а тонкие шаровары не могли скрыть хрупкого, почти мальчишеского тела, а вот официальный наряд партнера его порядком раздражал. И пока Тецу сноровисто вынимал крошечные пуговицы из петлиц, Сейджуро гладил болезненно-светлую кожу, касался выступающих ребер, впалого живота и так ярко выделяющихся смуглых сосков. В одном из них поблескивал чистый, словно слеза младенца, драгоценный камень на золотистом кольце. Демон алчности усмехнулся и нарочно провел по нему пальцами, задевая необычное украшения и посылая болезненные искорки удовольствия. — В прошлый раз этого не было, — не удержавшись, Акаши прильнул губами к завладевшего его вниманием соску, не забывая поглаживать чувствительную поясницу Похоти. — Как давно был этот прошлый раз, — еле слышно выдохнул соблазнительный демон, зарываясь пальцами в локоны, похожие на языки пламени. Жадного и кроваво-алого пламени.       Они почти не целовались. Губы проскальзывали мимо и ласкали горевшие от азарта и возбуждения щеки, терзали сладкой болью мочки ушей, спускались вниз и оставляли грубые метки принадлежности на плечах. Руки блуждали по оголенной коже и оставляли после себя дорожку электрических разрядов, от которых хрупкое на вид тело юноши вздрагивало от удовольствия. Куроко невероятно сексуален и развратен, но почти всегда молчалив, и лишь редкие довольные стоны можно было выбить из привередливого демона страсти. И только глаза, подобные небесным сапфирам, горели призрачным огнем, выдавая его увлеченность. И руки скользили по крепким плечам, восстанавливая в памяти образ этого властного мужчины и награждая, как и прежде, алыми росчерками с каплями соленой крови, которую так приятно собирать языком и губами, лукаво поглядывая на выдыхающего сквозь зубы Акаши.       Одежда Сейджуро окружала их малый остров безудержной страсти, словно коварные рифы беззащитный корабль. Тецу довольно мурлыкал себе под нос, когда мог рисовать кончиками пальцев невесомые узоры или больно вцепиться в сильные руки, оставляя на память небольшие фиолетовые пятна. Его же собственное одеяние, полупрозрачные шаровары с продольными разрезами на бедрах, были уже значительно порваны и потрепанны, но благодаря неведомой силе еще оставались на теле. И это уже откровенно не нравилось Акаши, который с глухим рыком вздернул, словно пушинку, голубоглазого демона с отозвавшихся облегченным стоном клавиш. Юношу оперативно перевернули и грудью аккуратно уложили на прохладную крышку рояля. Бедные клавиши обреченно взвыли от касания острых коленок. — И это все? — разочарованно проныл Куроко, шалея от контраста своей распаленной ласками кожи и отдающую холодом поверхности. Картинки, всплывшие в памяти, и многочисленный опыт, подсказывали Похоти о скором финале.       От голубых шаровар остались лишь жалкие лоскуты и воспоминания. И потому Сейджуро имел перед собой невероятно привлекательное по своему эстетическому значению зрелище: округлые белоснежные ягодицы, напряженный, чуть вздернутый член с увеличившимися яичками и пульсирующий от предвкушения анус юноши. Усмехнувшись, демон алчности прошелся мягкими поцелуями по виднеющимся позвонкам и сильно смял ягодицы в ладонях. Тецу едва слышно всхлипывал, теряясь от множественных ощущений и излишне чувствительного к ласками тела.       Акаши алчен. Слишком алчен, даже если дело касается чужих воспоминаний о часах проведенных с ним. Он один должен занимать все мысли этого прелестного создания, что покорно ластится к нему, требуя ласки. И потому, мысленно улыбнувшись, мужчина припал ртом к все так же пульсирующему входу в тело Тецуи. Тот, не веря происходящему с ним, широко распахнул сверкающие голубые глаза и низко, утробно застонал, без сил распластавшись на крышке рояля. Шершавый язык нежно погладил судорожно сжавшиеся от неожиданности мышцы и бескомпромиссно скользнул в манящее тьмою нутро. Брезговать демоном похоти, тоже самое, что отказываться пить из кристально чистого горного источника после долгого перехода.       Куроко забылся. Он что-то тихо шептал, неразборчиво и нервно, кусал губы и царапал лаченную поверхность рояля. Мысли путались, а все естество сосредоточилось на ласкающем его языке да грубых пальцах, не позволявших ему провалиться в благославенную тьму наслаждения. Он метался, словно сошедший с ума, и молил, чтобы ему разрешили хоть что-то. Хоть провалиться в бездонную пропасть, хоть разочарованно взыв, отдышаться. Но ему не позволяли, терзали ладонями и губами, нежными поцелуями и хлесткими ударами. Ему некуда было деться и оставалось лишь одно — покорно сдаться на милость мучителю. Но предательская довольная улыбка все же проскальзывала на искусанных до крови губах. Он и забыл, насколько Акаши алчен.       Сейджуро изощренно издевался над попавшей в его сети жертвой. Но собственное возбуждение уже грозилось прорвать легкую ткань чудом оставшихся на нем плавок, и потому он с разочарованным вздохом отодвинулся от обессиленного парня. — Такого в прошлый раз не было, — хрипло отозвался Тецу, жадно вбирая воздух. — Так когда он был-то, этот прошлый раз, — ехидно отозвался демон алчности, вспоминая недавний разговор. — Я учту, на будущее, — кивнул юноша, поглядывая на него через плечо.       Акаши лишь безразлично пожал плечами и резко потянул на себя превратившегося в послушное желе Куроко. Коленки его больно проехались по клавишам, но в ту же секунду немного ободранной кожи коснулся бархат, коим обита мягкая кушетка пианиста. Парень удивленно выдохнул, но оценив удобство и своеобразную заботу, игриво покачал бедрами, скользнув руками себе промеж ног. Судя по злобно засверкавшим алым костром глазам, провокация прошла успешно.       В него вошли резко, неожиданно и властно. Терпкая, словно выдержанное столетия вино, боль пронзила тело Тецуи, но принесла больше наслаждения, чем неудобства. В конце концов, он — демон похоти, и все будет только так, как пожелает лишь он. Такова его цена, как игрушки, за сегодняшнюю страстную ночь. Немногие любовники позволяли себе так бесцеремонно и властно брать его, и потому Куроко откровенно наслаждался своей ролью жертвы, послушно прогибаясь в спине и подставляя шею под укусы.       Они опять потерялись во времени. В памяти остались лишь жалкие обрывки и видения темных, набухших кровью царапин, алых отметин от страстных ударов, приоткрытых сладких губ и затуманенных поволокой наслаждения глаз. Навеки запомнились свитые вместе руки и содрогающееся оргазмом хрупкое тело, белесые капли и их солоноватый вкус и один единственный поцелуй, такой нежный и робкий, будто бы первый… — В следующий раз я придумаю что-нибудь новенькое. — Я постараюсь, чтобы следующий раз был как можно скорее.