Путь до Серой Гавани

Арвен любила его. Она любила самозабвенно, ярко, яростно. Будто ничто в жизни больше не нужно было ей, кроме его любви. Так любить умеют только женщины. Забывшись, закрыв глаза и отдавая всю себя без остатка одной только цели. И она отдала. Отдала свет Вечерней Звезды, дарованный ей по праву рождения. Чтобы встать рядом с ним - равной, такой же, как и он. Арагорн думал об этом. И эта мысль терзала, заставляла хмурить брови от ощущения, что что-то идёт не так. Что это - не есть правильно. Жизнь - намного больше, чем любовь к человеку. Это путешествия, великие открытия. Это стремление сердца к захватывающим дух высотам и стремление духа к полёту. Тяга ума к познанию. Ведь сколько возможностей у древнего рода постичь тайны такие, до каких не доберётся ни один смертный. Шорох поленьев и шипение пламени костра оторвали от мысли. Рядом молча присел друг. Иногда думается, что друзей не выбирают. Друзьями становятся даже не по воле случая. Просто однажды эти люди должны были встретиться и каждый будто бы всегда об этом знал. Потому они не рассказывают друг другу историю всей своей жизни, не делятся своими вкусами в еде и одежде, не навязывают правил и моралей. Может, один затянет только песню однажды вечером. Когда голос чуть хрипнет после долгого бега или жаркой битвы. Нестройный, но сильный, как отклик роханских горнов, он поднимется вместе с пеплом и редкими искрами к небу. И ты услышишь века, что передавали эти слова из ладони в ладонь. Закроешь глаза и вздохнёшь глубоко-глубоко. А песня сменит направление, становясь тише, мягче и ближе. И уже будто бы звучит у тебя в голове журчанием лесных ручьёв, шелестом листьев. И ты улыбаешься, потому что знаешь наверняка: с такой верой и нежностью могла петь только мать. Белокурая эльфийка, заплетающая в волосах сына две тонкие тугие косички. И только когда первая стрела со свистом рассечёт воздух, ты распахнёшь глаза, возвращаясь в реальность. Сюда, где друг усмехается, сжимая твоё плечо, и подкидывает в руки меч. - Нас нагнали. Коротко и ясно. Снова стрела, совсем даже настоящая и принадлежащая явно не эльфийскому луку, вонзается в ствол дерева рядом. Ей вторит гулкий стон натянутой тетивы Леголаса. Гимли кряхтит, щурится, взваливая на плечи топор. Долгая ночка предстоит. Долгая, бессонная. С путанными дорогами, горными тропами. А всё равно кажется, что отдохнул больше, чем мог бы и за целую ночь беспробудного сна. И меч ложится в руку легко и правильно. И биться легче, когда в собственном сердце бьётся чужая вера в жизнь. Не столько времени прошло с тех пор, сколько событий. Часто казалось, что время порвётся, пойдёт по швам, потому что даже оно не способно выдержать такого. И грудь ломило от тяжести безысходности, когда казалось уже не было выхода, не было ни единой возможности сделать дальше шаг, как бы ни хотелось. Даже его колени дрожали и хотелось кричать, когда за спиной остаётся предательство воинства мёртвых. Что им до живущих, правда же? Что до чести и верности короне, если уже века сделали их рабами собственного бессмертия. Затхлого, холодящего кровь, никому не нужного. Мёртвым нечего пообещать. Нет слов, что могли бы их убедить. У него нет права отступить. Ему всего-лишь нужна секунда передохнуть и подумать. Секунда от всего времени, что норовит прогнать столетие за час. Он садится на камни, закрывая смятение своей усталостью. Почти смертельной. Уже давно не телесной. Опускаются руки и опускается голова будущего короля. Друг подходит близко. Ближе, чем могут позволить себе те, кто связан правилами дворцового этикета. Их дворец - горы. Их королевство - целый мир под небом. Он сжимает плечо, укрывает складками плаща. Не заставляя быть ближе, не прося, но и не отступая. Просто даёт право свободного действия сейчас хоть в чём-то. Арагорн слышит своё имя в шепоте ветра. "Элессар". И этого, этого выбора, этого имени, вполне достаточно, чтобы коснуться виском металлической вставки на плетёном ремне лучника. Замереть так на мгновение, спрятанное где-то должно быть у него в походном мешке. И вернуть себе способность стоять на ногах. И спокойствие. И уверенность, что снова горит во взгляде силой Древних Королей, когда за спиной рушатся скалы и к ним выступает их козырь в войне в лице призрачных войск, верных давней клятве. Он верил в Арвен. Без веры невозможна ни одна победа. Он верил в её любовь. И не только возвышенными чувствами, что воспевают менестрели. Дорогого стоит возможность закрыть глаза и представить любимую женщину в своих объятиях. Как ладони коснутся её волос, мягких и шелковистых. Как будет биться сердце, когда она прижмётся к груди, обнимет за шею и подарит поцелуй. Пьянящий, страстный, предназначенный только ему. Он подхватит её на руки, приподнимая над землёй. Так, что у неё дух перехватит и она будет смеяться от счастья. И у самого забудутся все горечи битв и потерь. Да, он верил в Арвен. Как в символ. Как в знак возвращения домой тому, у кого нет дома. Очень сложно принять то самое "Всё кончено". Сложно отвыкнуть от ожидания, что из-за северной стены может показаться назгул и чёрные крылья чудовищного зверя снова закроют свет. Слишком сложно осознать, что это всё - взаправду и на самом деле. Перед глазами слишком много света. Куда больше, чем они могли видеть за прошедший год. Почти до слёз слепят одежды Митрандира, Белого мага Средиземья. И венец лишь приятно холодит голову. Арагорн не чувствует бремени правления, тяжести ответственности. Он давно нёс их по собственному выбору и корона - только формальность. Беда Дэнетора была в том, что он не успел стать королём прежде, чем получил корону. А власть без чувства долга... в лучшем случае отправит человека летать со скалы, как случилось это с наместником. По крайней мере, у него была возможность выбрать свою смерть прежде, чем он увидел бы ненависть людей. Всех тех, что бились за Гондор, за Белый Город, за священную веру в высшую власть Короля. И сейчас они улыбались своему правителю, выбранному по доброй воле, по наследию и по чести. Нет, это никак не может стать тяжестью. Он спускался по ступеням к ним. К тем, с кем бился на равных. Кто следовал за ним, иногда даже не зная его имени и не спрашивая о прошлом. Кто потерял так много, что одна улыбка на лице этого человека стоила больше, чем все богатства гномов. И сердце отпускал страх. Медленно просыпалось желание дышать полной грудью, смеяться, раскинув руки под солнцем, пропускать между пальцев ветер и лепестки цветов Белого Дерева. Всё кончено. И всё только начинается. Лучшее, светлое, доброе. И все смеются вместе с ним: кто взаправду, кто душой, кто просто мудрой улыбкой. Когти напряжения, страха, ожидания опасности разжимаются медленно. Они отпустят не сразу, не сразу уйдут восвояси. Но радостно только от того, что это начало происходить. Знакомые лица, незнакомые эмоции. Одна улыбка, которую он видел не раз. Это отозвалось отчего-то смутной тоской. Только сейчас Арагорн понял, как важна была эта самая улыбка. Ничего не просящая, не говорящая о себе больше, чем нужно. Леголас улыбался тепло и просто. Смотрел открыто, иногда даже слишком. Его открытость не была его слабостью. Она обезоруживала, заставляла самому устыдиться того, что не всегда и не во всём был честен. И эта же улыбка сама по себе обманывала лучше любого хитреца. Будто бы эльф не чувствовал ран. Будто бы его не пугал огонь Саурона. Будто бы он всегда знал, что всё непременно будет хорошо. И это давало, пусть немного не честным путём, но надежду. Его ладонь легла на плечо привычно и эльф молчал. Арагорн кажется потерялся в этих мыслях, но друг дал ему время подумать. Будто бы так и нужно было. Будто бы вот так стоять и молчать о чём-то было волею самого короля. А потом Леголас отступил и отступило всё остальное. Элронд со свитой, светлые стяги. Сердце забилось во сто крат чаще и глаза уже не желали видеть что-либо кроме неё. Прекрасная Арвен. Желанная Арвен. Этой встречи он жаждал так давно, что сейчас она показалась почти чужой. Будто бы лицо её во снах грезилось другим, будто бы по-другому должны были встретиться они, будто бы совсем иначе должна была она смотреть. Как оплот мира и процветания. Не как потерянный корабль на найденную пристань. Он увидел в её глазах страх. Он обнял её, как всегда хотел. Это лишь сомнения. Они пройдут, растают утренней росой, стоит коснуться её губ. Он поцеловал Арвен так, как никого и никогда раньше. Как если бы они были совсем одни. И многим этот поцелуй показался символом любви. Горячей, не стареющей и не гаснущей во временах. Но для Арагорна это стало знамением конца. В душе с гулким звоном разбилось что-то, разлетелось вдребезги. То, во что он верил, ради чего жил, осталось прошлой надеждой. Здесь нет злых чар или проклятий ненавистников. Просто так бывает. Слишком просто и очевидно, чтобы быть неправдой. За всё это время он создал себе образ, в который верил. Этот образ, идеал, вмещал его мечты и желания, стремления. И если когда-то он и любил Арвен, то время, разделившее их, заставило его любить лишь этот самый образ. Ставший слишком далёким от неё, не похожим на саму дочь Элронда. Она сейчас смотрела на него. Родная по-прежнему и по-прежнему дорогая сердцу. Но не любимая. Сумерки впервые за долгое время спустились на Гондор спокойствием. И все нуждались в этом, как земля просит глотка родниковой воды после засухи. Город засыпал, величественный и усталый, со свежими ранами и новой памятью потомкам. Сон не шёл к Страннику. Он не снимал короны, но королём сейчас называть себя не хотел. Он смотрел вниз, на избитые временем камни, на крыши домов и бесконечные лабиринты улиц, что будут цвести в зелени с наступлением первой весны. Он прижимался плечом к боку арки, ведущей на широкий балкон. И вспоминал живительный шелест водопадов Ривенделла. Кажется, если бы удалось вернуться туда, можно было бы повернуть время вспять. Можно было бы сделать хоть что-то... иначе. Чтобы не болело так сейчас. - Мой король, - начал было эльф, безмятежный и кажется счастливый; но улыбка его угасла, стоило Арагорну обернуться на голос, - Элессар... Теперь он обратился тихо, подходя ближе и останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. - Чем ты угнетён? А он просто не знал, что ответить. Вместо слов в горле свернулся неприятный ком, требуя вздохнуть поглубже. Лучник покачал головой, без спроса шагнув ближе и касаясь пальцами тяжёлой короны. Снял и отставил на подоконник, непреклонный в своей дерзости. - Венец давит. - Не в нём дело, - подал наконец голос Арагорн, - не давило бы в груди. Тишина не угнетала. Просто была непривычной. От отсутствия напряжения - будто плывёшь. Иногда привыкаешь находить спасение в чём-то незначительном, казалось бы. В воспоминании из детства. В мерном храпе верного коня. В блеске любимого топора, что передавался предками от поколения к поколению. Возьмёшься за рукоять - и на сердце легко. Арагорн замер, глядя как улыбается эльф. Тот, кто был рядом. Без нужды и причины делая больше, чем того требовало их путешествие. Из союзника он стал другом. Упрямым, не всегда понятным, иногда и вовсе раздражающим, но тем, к кому всегда можно придти за советом и успокоить мечущуюся душу. Тем, за кого он бился в каждой битве. Да, все вместе они сражались за свободу Средиземья. Но каждый бой за камнями, в лесах, в пещерах, у болотных топей - был их собственным боем. И он готов был убивать голыми руками за то, как опрометью кидался к нему лучник, стоило лишь слегка оступиться. - Леголас. Имя далось труднее обычного и король чувствовал себя оробевшим мальчишкой, касаясь поцелуем чужих губ. Он целовал и чувствовал отклик. Чувствовал такт дыхания, биение сердца. Жгучее отчаяние и лёгкость до слепоты. Он не смел обнять, даже пошевелиться, поражённый своим открытием и собственной глупостью. Арвен любила его. И готова была отдать за него жизнь. А он всегда хотел видеть рядом того, кто будет любить эту самую жизнь. Чтобы поддерживать её друг в друге вечно, не позволяя усомниться, остановиться, прекратить верить и желать нового. Для кого любовь - не последняя инстанция, а только подспорье в долгом пути. Арагорн полюбил. И он признался бы, открылся прямо сейчас. Нашёл бы способ всё исправить. Объяснился бы с Арвен и её отцом... Но принц отступил и от улыбки его едва ли не впервые стало холодно. - Я покидаю Средиземье. Через три недели уходит корабль из Серой Гавани. Элронд ещё не расстался с надеждой и свет Вечерней Звезды ещё не потерян для нас. - Арвен обретёт бессмертие? - в горле пересохло и это всё кажется величайшей бессмыслицей. Будто бы всё решили за него и события вытекают, как песок сквозь пальцы. Не поймать, не удержать. - Да. Почему всё так? Нет, он прекрасно знал почему. Король Минас Тирита, правитель Гондора теряет любовь по той же причине, по которой и обрёл. Он полюбил его за жажду к свободе. Леголас постоял рядом ещё немного. Над горизонтом замерцали первые звёзды. Он развернулся, делая шаг прочь. И был остановлен. Арагорн удержал его за запястье. Ему не нужен был ни проникновенный взгляд, ни долгий контакт. Ему нужен был ответ. - Скажи. Ты ведь не отдал бы вечную жизнь за жизнь с любимым.. человеком? - Задай тот вопрос, который действительно хочешь задать. - Ты не променял бы бессмертие на смертную жизнь со мной? Бывают ночи, как эта, которые нельзя пропустить мимо. Которые нужно ухватить с самого начала, запоминая каждую секунду, чтобы жить с этим годы, пока время не возьмёт своё. Тёплый ветер больше не пахнет пеплом сгоревших деревень, на поле брани снуют лишь вечно голодные вороны и скоро на равнине останутся только белые кости, а потом и вовсе лишь острый металл ножей, наконечники орочьих стел, да конская сбруя. Всё порастёт цветами, укрытое тенью гор, как сейчас. - Нет. - Останься со мной сегодня. Он просил. Шагнул навстречу, лишь слегка потянув к себе. Он готов был отпустить, готов был и просить прощения за свои слова искренне и от всего сердца. Но лучник повернул назад и шёпот ветра стал его шёпотом, когда они оказались ближе, чем могли бы представить. Арагорн целовал его вновь, впервые касаясь поцелуями щёк, прикрытых век, обнажённой шеи и плеч, пока руки торопливо снимают одежду, а дыхание на губах эльфа дрожит. Хочется остановить, растянуть каждую минуту, но нет сил терпеть и сдерживаться. Только так, как привыкли давно они оба: жить сейчас, в полную силу, брать и отдавать без опаски. Хотя страшно, страшно обоим, потому что это кажется безумным. Эльф знает, что не сможет больше чувствовать так сильно. Никогда и ни с кем после этой ночи. И человек знает, что это - первая и последняя ночь. Но пусть лучше она будет одна, чем её не было бы вовсе. Король задыхается от вседозволенности. От того, что наконец можно. Как будто бы только этого хотели душа и тело всё это время. И сейчас он не задумывался об образах, мечтах, желаниях - они все были перед ним. Он знал, что он не обязан быть предупредительным и осторожным, как в брачную ночь перед дамой. Но нежность появлялась сама собой откуда-то, откуда её никто не звал. Леголас не просил о бережном отношении. Он отдавался поцелуям с упоением, обнимал так крепко, что заставлял теряться в пространстве, впивался ногтями в плечи, вынуждая шипеть от удовольствия. А потом вдруг прижимался всем телом, будто ища защиты и Арагорн получал ответы на все другие не заданные вопросы, в то время как дыхание перехватывало и щемило в груди так терпко. Опрокинутый на ложе, эльф замер. Распалённый страстью и сдержанно-внимательный. Эта попытка скрыть волнение заставила смеяться тихо и тепло, смущая его. Король склонился над ним, останавливаясь на пару секунд, чтобы полюбоваться. Огладить большим пальцем его скулу, обвести взглядом черты лица, провести ладонью по телу, стройному и ладному, по коже, кажется вовсе не знавшей сражений. Ладонь замерла на боку и пальцы сжались неторопливо, показывая свою власть над ним сейчас. Эльф поддавался этой спокойной силе, чужой уверенности, глядя во все глаза и не боясь показаться ни уязвимым, ни напротив чересчур напористым. Скинув оцепенение, он опускал ресницы и натянутой тетивой выгибался под ласкающими руками, под жадным взглядом. Без сомнений, он знал, что красив. И впервые показывал свою красоту так болезненно-открыто. Так же, как и отдавал себя человеку. Стонал тихо-тихо, запрокидывая голову и кусая губы, когда тот брал его напряжённо и с осторожностью охотника, приносящего священную жертву. Кричал громко от поцелуев-укусов, изгибался снова, сжимая ногами его бёдра, двигался навстречу, ловя ритм. Податливый и непокорный, как и положено быть сбывшейся мечте, которая всё же никогда не станет реальностью. Далеко-далеко отсюда прятались в тумане вершины Синих Гор. Чёрные неприступные массивы поднимались к самому небу и небо желало сохранить это в секрете - ведь никто не смеет его коснуться. Но туман коварен. Он стекал по склонам, испещрённым глубокими бороздами, пробирался по речным долинам и сизым болотам. К воротам Белого Города. К скалам, что стали ему опорой. Облизывая камни, кутая их покрывалом самого крепкого предутреннего сна. Если выглянуть сейчас в окно одной из белоглавых башен, можно увидеть долину, залитую туманным молоком. А грудь в разрезе алой рубахи будет холодить первый свежий ветерок, не несущий ещё на себе запаха палящих лучей солнца. Но король Гондора лежал в своей постели, глядя куда-то выше сводчатого потолка. Он хотел бы проснуться и найти рядом с собой спящего лучника. Отвести с его щеки пару прядей волос, заправляя за острое эльфийское ухо. Прижать к груди, обнимая одной рукой. И встретить этот рассвет с чувством счастья, распирающего душу изнутри белыми крыльями. И снова "но". Арагорн знал, что через час посыльный сообщит: принц Тёмного Леса покинул Минас Тирит с первыми лучами солнца. И этого уже ничто не изменит. Разговор с Элрондом дался тяжело. Но эту тяжесть не сравнить с той, что притаилась в уголках глаз непроницаемой тоской. Правитель бессмертного Ривенделла лишь вздохнул, обходя его и касаясь плеча ладонью, как мудрый отец жестом успокаивает и укоряет сына. Он видел многое и далеко не обо всём говорил своенравной дочери. Её сердце, молодое и горячее, лучше пусть познает эту участь, чем доживает свой век нелюбимой. Век, едва не укороченный понапрасну. Хорошо, что ещё не поздно. Серый конь в белое яблоко всхрапнул под туго затянутой сбруей, тряхнул мордой. Такой же держал в седле лучшего из лучников. В тот ночной поход, один из последних, куда они отправились вместе, покидая лагерь воинов Рохана. Это была его задача. У него был только клинок со славой давно разбитой и теперь вновь сплавленной воедино, да собственная храбрость, граничащая с безумием. Зайти так далеко, как ни один смертный по доброй воле не стал бы. И сам Арагорн не стал бы, но его вёл долг. Если не он - то кто? Тогда он точно знал, что может и вовсе не вернуться. Потому собирался тихо и спешно, не прощаясь и не позволяя себе усомниться. Вторая лошадь встала рядом незаметно, застав врасплох. И за узду её вывел Леголас. Будто только и ждал случая, чтобы отправиться с ним в самые опасные дали. Он никогда не спрашивал - он делал. Отговариваясь нелепыми шутками об упрямстве гномов. И Гимли храбрился, верный общей дружбе, но не замечающий как смеётся лукавый взгляд эльфа. Вереница всадников тянулась от стен города-крепости уже далеко-далеко вдоль высокогорья. Что-то среднее между похоронной процессией и шествием эльфов Лориэна, покидающих Средиземье. Величественное и молчаливое. Но ничто не могло быть тише той тишины, что звенела в ушах Арагорна, попадая ритмом под стук копыт. Так же сильно и больно билось его сердце, когда он держал в ладонях шар Сарумана. Хрустальный шар, объятый неживым пламенем, откуда смотрело в его душу огненное око Саурона. И только одни руки могли подхватить, удержать от падения. Только один среди всех готов был не раздумывая кинуться на помощь, какая бы опасность ни ждала обоих. Тяжёлые облака нависали над путниками, мешая отслеживать дни по солнечному свету. На второй облака сгустились, бурля под ветром, опустились ниже, вскипели чёрно-серой массой и у самых пиков далёких гор их стали разрезать вспышки белых молний. Гроза разносила победные звуки грома по ветру, раскатными ударами вздрагивая в груди покорных лошадей. Пошёл дождь. Дождь шёл и тогда, у северо-западных отрогов величественного хребта Эред Нимрайс. Там, где Теоден прятал людей Рохана. Там, где им пришлось принять бой с полчищами орков Сарумана. Хельмова Падь могла стать могилой каждому. Там были женщины и дети. Там были семьи, судьбы и надежды. Им было что защищать и каждый бился в полную силу. Тогда Арагорн стоял на крепостной стене среди стрелков-эльфов, пришедших на помощь, на смерть, по доброй воле. И он не смел отступить, как бы ни лютовал страх, подгоняемый детским плачем и надрывными стонами ветра. За плечом появился он - верный спутник, преданный друг. Единственный эльф, которого невозможно было не узнать среди всей толпы. Потому что отзывалось нутро, когда он поблизости. Успокаивалось, когда рядом. И приземистый добрый гном тут же усмехается в бороду, силясь выглянуть за каменные зубцы туда, где собираются вражеские орды. Отважный Гимли, лёгкий до пьяных споров и бравных сражений, легко согласился на опасную вылазку прямо в пасть ко врагу. Они так и остались бы там, на мосту. Перебили бы стольких, скольких смогли. Но со стены падает вниз конец толстой верёвки и Леголас кричит яростно и смотрит почти зло. Он скорее убьёт их сам, чем позволит сделать это каким-то тёмным тварям. Это то, что пьянит в самой гуще битвы. Удалое веселье и упрямство товарищей, что будут бороться не за свою жизнь, а за все, за какие только смогут. Привал на который-то день пути. Они движутся медленно, потому что везут ценный груз. В одной из кибиток по настоянию отца едет Арвен. Её нельзя усадить на лошадь - она сейчас слаба и исцелит её мягкое солнце там, куда везут двухмачтовые корабли. Королю подносят бокал вина и воспоминания смотрят на него укоризненно и хитро со дна кубка. Гном и эльф спорили, выпивка вокруг лилась рекой. Гимли разгорячился, отправляя в рот кружку за кружкой. И Арагорн несправедливо полагал, что эльфийский принц окажется слабоват для таких напитков. И как смеялись все, заливисто и от души, когда сын Глоина булькнул, пуская по усам пивную пену, а Леголас только чуть хмурился, искренне удивляясь новому странному ощущению. У него-то лишь кончики пальцев покалывало, тогда как любого храброго воина такая мера выпивки свалила бы. Воспоминания давили, душили, наступали на горло даже во снах. Он помнил теперь каждый день, проведённый бок о бок. Каждый спокойный час у лесной реки, где звон туго натянутой тетивы был лишь проводником от руки лучника к их ужину. Каждую кровавую бойню, когда тот выискивал его взглядом и всегда старался быть рядом. Теперь это казалось настолько же очевидным, насколько он сам был слеп тогда. Как можно было не замечать раньше? Как можно было?.. Арагорн казнил себя, изводил этими мыслями, воспоминаниями, приводящими в безысходность. Многие люди вот так по собственной глупости и волею судьбы теряют самое ценное. Затем признаются в этом хотя бы самим себе. И живут так всю жизнь, либо похоронив чувства, либо пронося их в ладонях горстью золотого песка, целебного и способного согреть самой лютой зимой. Но ему повезло. В отличие от многих, он осознал свою потерю не в то время, что называют "слишком поздно". Одной ночью раньше. И эта ночь оставалась его проклятием и его молитвой на долгие времена. Сейчас же он стоял на одной из бесчисленных пристаней Серой Гавани. На горизонте ещё маячили чёрные точки кораблей. В одном из них уплывала прекрасная Арвен, Вечерняя Звезда. И в таком же когда-то покинул эти земли Леголас, сын короля Лихолесья. Время не щадит людей. Не дарует ни вожделенного покоя, ни новых шансов. Не исцеляет старые раны. Лишь затягивает их мутной пеленой, делая вид, что очень старалось. Арагорн правил мудро и справедливо. Земли Гондора обрели мир и процветание. Разрослись поселения у быстрых рек и подножий горных хребтов. А наверху, с самой высокой башни Белого Города смотрел на свои земли король. У него не было королевы. Было множество придворных дам, что смотрели не то завистливо, не то грустно на тех, кому удавалось подобраться поближе. Люди склонны к порокам. Но четыре года, ни дня и ни ночи он не провёл ни с одной из них. Пока однажды юный гонец не передал послание, в котором значилось, что едет старый друг. Арагорн позабыл о короне, о параде и почестях. Он расхаживал по тронному залу, терзаемый невозможными и давно позабытыми мыслями. Он боялся даже подумать о том, о чём вспоминалось сейчас так тихо и редко. Но что ещё может значить это таинственное "старый друг"? Что ещё? Сердце колотилось в груди и хотелось выбежать во двор в одной рубахе, сбежать парой улиц вниз, взобраться на выступ колокольни и вглядываться в дорогу. Но дорога залита закатным солнцем, да и чувствовал бы он себя рехнувшимся мальчишкой. Хотя, отчего "бы"? Двери распахнулись и порог перешагнул он. Гимли. Старый добрый друг, гномий сын, чья рыжая длинная борода не утратила ни длины, ни рыжины. Гном басисто расхохотался, подходя сноровисто и быстро и обхватывая ручищами за пояс, будто и не замечая, как у Странника подкашиваются ноги, как растерянно и разбито улыбается он. Радость, столь же острая, как и грусть. Слово есть слово. И словом было "нет". Так пора бы уже... - Ай, да ты расквасился, старина! Что, прозябаешь в покое и мире? Получив увесистый шлепок по спине, намного легче придти в себя и поддержать смех. Они действительно были рады друг другу. За трапезой и вином можно многое обсудить, вспомнить былое. Не сказать, что хотелось бы повторения, но многое достойно рассказов. Собрались молодые виночерпии и оруженосец, тихонько рассевшись у колонн. Они знали, когда можно воспользоваться добротой короля и послушать истории. - И чего, друг мой, ты до сих пор холостяком ходишь? Покоя же не дают, готов спорить! - Нет, Гимли, прости уж, спорить не стану. Сам знаешь, мне корона и жена и подруга теперь. - Ну-ну, - гном щурился и кряхтел, вытирая рот вышитой салфеткой. Раз уж есть утварь, отчего не испачкать?, - ну-ну. То-то я и смотрю каждое межсезонье собираются дамы в столицу, наряженные как на выданье. Выбираешь? - Это их прихоть и их дело!, - король поднялся, сложив руки за спиной и прохаживаясь по залу; он вспылил и кровь кипела до сих пор, наверняка от выпитого вина, - Ни одну из них я не позвал бы под венец и все они вместе не смогли бы заменить... Арагорн смолк, резко повернувшись. Гимли смотрел сначала молча, потом засмеялся тихо, а после и вовсе расхохотался, выходя из-за стола. - Столько лет! Столько лет, а в тебе всё жив пылкий юноша. Да не переживайте вы, королевское величество, знаю я что за прохвост увёл сердце потомка Великих Королей. Во второй раз за сегодняшний вечер раскрылись парадные двери тронного зала. И обернуться сложнее. И спину жжёт так, как если бы где-то под лопаткой пронзила стрела. Тонкая, звонкая, как последний луч заходящего солнца. И всё таки, он смог. Поступью уверенной и тихой, не изменившийся ни на мгновение с последней их встречи, к нему приближался эльф, сбежавший из какого-то отчаянно-настоящего сна. - Нет... - Мне уйти? Он улыбнулся, широким жестом указав на дверь. - Почему ты здесь? Ты ведь, - он прервал свою речь, оглянувшись, но в зале не осталось больше никого, - я думал, ты больше не вернёшься. Я думал, тебя давно забрал один из кораблей, из этих проклятых кораблей... Голос стал хриплым шёпотом, а эльф обнял рывком, прижимаясь так близко и так по-настоящему, что невозможно не обнять в ответ. - Время и печали оставили след на твоём лице, Элессар. Примешь от меня подарок? Он уже протягивал хрустальный фиал и будь там даже яд, Арагорн выпил бы, не раздумывая. Через пару глотков годы покинули его, отматывая время назад. Молодость? - Зачем? - Я просто хотел увидеть Странника прежним. Глубокий вздох выходит свободно из груди, где уже не покоится кулон, подаренный когда-то дочерью Элронда. - Зачем ты вернулся? Почему уходил? Это дружеский визит, такая мимолётная мысль, пришедшая в твою своенравную голову? Если так, то я лучше сейчас признаюсь в своей слабости, Леголас! Я человек и это причиняет мне боль гораздо большую, чем любой клинок, закалённый в самом жарком пламени Мордера! Четыре года, Леголас. Четыре года!.. Если бы только Арагорн знал как сильно заставляет биться сердце в чужой груди его страсть, огонь во взгляде, честность, ранящая однажды и навсегда. Эльф обнял короля, поцелуем заставляя умолкнуть. И отстранился только тогда, когда лёгкие стало жечь от нехватки воздуха. - Ты сказал, что не будешь со мной. И я отпустил. Так почему? - Я не говорил такого. Я лишь сказал, что бессмертную жизнь отдавать не намерен - таким был твой вопрос. И все эти годы я провёл в путешествиях, покинув родные земли. Я был в поисках, последнее время в которых участвовал и наш друг-гном. - Ты нашёл, что искал? Руки короля не дрожали в страхе потерять призрачную мечту. Он держал эльфа за талию крепко, не смущаясь своих желаний. - Да. А ты снова задаёшь не те вопросы. Но теперь буду спрашивать я. Скажи мне, Элессар, король Гондора, восседающий на троне славного Минас Тирита, хочешь ли ты разделить свою жизнь со мной, сколь бы долгой она ни была? Кровь стучала в висках, заглушая потоки мыслей, но он смотрел в глаза перед собой. Так, как воспевали и будут ещё петь в своих балладах менестрели. Так, как ловят только взгляд любимых глаз, силясь запомнить, насытиться, чтобы потом грезилось ночами и снова сводило с ума. - Да. - Тогда пей. - Что это? - В первый раз ты не спрашивал. - Неужели ты предлагаешь мне бессмертие в одном сосуде? Арагорн покрутил в руках глиняный кувшинчик. Слишком маленький, чтобы быть настоящим. Из красной глины, с рунами, вырезанными на пузатом боку. - В первый раз ты не задавал вопросов. - В первый раз... А в прочем, не имеет значения. Что странно, пить пришлось куда больше, чем один глоток, хотя и думалось иначе. Вкус затхлый и гадкий - нельзя не поморщиться. - Только не спрашивай что в нём было. Леголас предупреждающе выставил перед собой ладони. - Мм.. и что теперь? Это всё? - Нет. Придётся пару месяцев попить этот отвар. И да. Это - всё. Но у тебя уже нет шанса отказаться. - Если перестану пить, то..? - Умрёшь. - Умру. - Да. Король рассмеялся, подхватывая на руки и покружив опешившего лучника. - Ты безумен, мой друг. - Друг - и только? Арагорн прижался губами к эльфийскому уху, замирая так на пару секунд. - Я предпочёл бы сначала перекрыть все пути к Серой Гавани, чтобы тебе некуда было бежать от меня. Потому что я люблю тебя. Так сильно, что ты устанешь от этой любви за вечность. - Теперь у нас есть только одна возможность узнать так это или нет. Проверить самим.