Глава 10, в которой выясняется, что Ирина Ивановна...
23 февраля 2017 г. в 11:14
В субботу Пахом не появился.
Лена, как обычно, оторвалась от кровати в шесть тридцать, наскоро привела себя в порядок, позавтракала, оделась и вышла в ночь. Зима неумолимо приближалась, рассветало поздно – в семь утра еще была полная темнота, горели фонари, машины ездили с зажженными фарами.
Пока Лена ждала на остановке тридцать первую маршрутку, пока спускалась с горки на стадион – ее просквозило. Было ровно восемь утра. Замерзшими пальцами она нашарила ключи в укромном уголке, долго пыталась открыть застывший замок.
Зашла в раздевалку, температура там была лишь чуть выше, чем на улице. Включила обогреватель и села почти вплотную к нему, чтобы хоть как-то согреться. Но это не помогало. Тогда она решила быстро переодеться и взяться за работу. Работа ведь всегда согревает!
Недалеко от стадиона был родник, там брали воду для лошадей. Лена взяла ведра и вышла в темноту. В сентябре-октябре этот путь ей казался гораздо короче. Теперь же, когда намело много снега и ноги то проваливались, то скользили, он вдруг стал каким-то неимоверно длинным и трудным. Хорошо хоть, лошади с похолоданием стали меньше пить! Особенно по утрам.
Напоив всех, Лена уже чувствовала себя разбитой, словно она весь день разгружала вагоны. А еще нужно было таскать сено, раздавать овес. Благо, за ними никуда ходить не требовалось: все лежало в большом помещении мини-спортзала, где в углу был привязан Полигон. Для сена был выгорожен досками и зашит ДВП целый угол. В другом лежали или стояли мешки с овсом, отгороженные длинными досками, прибитыми крест-накрест к балке.
Лена до этого не понимала, зачем отгораживать корм этими досками, под которые приходилось подлезать, что с полными ведрами в руках делать было очень неудобно. А сегодня она обнаружила, что Полигон каким-то образом отвязался и радостно пошел ей навстречу. Как хорошо, что к овсу ему было не подойти! Ведь лошади, добираясь до еды, жуют, пока не лопнут – не могут вовремя остановиться. А потом у них или колики, или сердце не выдерживает, и еще ноги отекают. Могут и вообще слечь. А если лошадь не встает – она уже не жилец.
– Ах ты, негодник! – Лена ласково потрепала своего любимца по шее. – Пойдем-ка на место, – и она привязала коня в его законном уголу.
Подошла к мешкам с овсом. И у нее возникло четкое ощущение, что кто-то забирался в мешок. Зерно вокруг было неряшливо просыпано, чего конюшенные никогда себе не позволяли. Лена взглянула на Полигона. Потом на прибитые крест-накрест доски. Нет, это нереально – как такое большое животное могло бы там пролезть? В самой высокой точке в том углу был всего метр высоты.
– Нет, это не Полигон, – решительно вслух сказала Лена. – Тем более что лошадь, дорвавшаяся до корма, обычно так в обнимку с мешком и засыпает. По крайней мере, добровольно не отойдет от него никогда!
Она решительно набрала в ведра овса, взяла «мерку» – ковшик, которым отмеривали тот самый «гарнец», положенный каждому коню... И вдруг ей показалось, что кто-то идет! Она прислушалась. Но это всего лишь ветер ухал за плохо заделанными окнами. И Лена поймала себя на том, что постоянно прислушивается: а не идет ли кто-то из конюшенных, помочь ей? Ведь так тяжело было поить и кормить лошадей одной!
Но никто не спешил. Конечно: удобнее поспать подольше, прийти, когда уже и в раздевалке тепло, и чай согрет. И лошади накормлены – оседлай и езжай! А Гордейка, сообразив, что Лена все равно придет вовремя и всех накормит, и вовсе разленилась – стала являться вместе с другими, часам к десяти. А деньги, между тем, от Кати получать продолжала. Хотя, по справедливости-то, платить должны были Лене!
– А на фига мне это нужно? – поддавшись неожиданной мысли, вслух сказала Лена и остановилась как вкопанная в коридоре.
Зачем вообще все это? Не высыпаться, в выходные вставать в полседьмого, никуда не ходить, кроме школы и конюшни, света белого, что называется, не видеть? Ведь, чтобы была возможность так часто ходить на конюшню, Лена в остальные дни сидела за письменным столом чуть ли не до двух ночи, а потом засыпала на уроках. И ради чего?
Она вспоминала, вспоминала... Получалось, как ни крути, – ради Пахома. Ради того, чтобы чаще с ним видеться, чтобы убрать с дороги возможную соперницу – Гордейку. Как там говорила Соколова? «Хитростью сподвигните парня совершить ради вас подвиг, и он – ваш». А тут получается, что последние два месяца у Лены не жизнь была, а один сплошной подвиг ради Пахома. А он ведь ничего и не замечает, наверное! Лена почувствовала себя такой дурой...
Ей ведь уже и лошади, и занятия, и катания на площади, и девчонки конюшенные – все было не в радость. Потому что она слишком уж уставала. А может, потому что увлечение, хобби как-то вдруг превратилось в обязанность. Словно она обязана ходить на конюшню. А ведь это не так! Могла прийти, а могла – не явиться. И пусть бы лошади стояли голодными. Пусть бы Катя сама прибегала в семь утра и кормила их. Тогда бы она точно уволила Гордейку, убрала бы ее с конюшни...
И тут на крыльце послышались голоса, дверь открылась. Пришли Аня и Наташа.
– Где вы ходите?! – обрушилась на них с кучей упреков Лена. – Я уже почти всех одна накормила – устала как собака!
– А что, Гордейки опять нет? – удивилась Аня.
– Нет!
– А ты почему так рано пришла? – спросила Наташа.
– Я? – Лена зашла вместе с ними в раздевалку, устроилась в старом кресле, отдыхая: она не знала, открывать им свои планы или нет. – Я... ну, кто-то же должен кормить лошадей...
– Тебя Катя попросила? – предположила Наташа, переодеваясь.
– Нет, я сама...
– Зачем? Гордейка же Катю убедила, что будет лучше, если она станет кормить. Еще и денег за работу выпросила. Вот пусть и кормит!
– Я сама хочу получать деньги! – не выдержала Лена. – И чтобы Гордейку выгнали.
– Да? – удивилась Наташа.
Аня переодевалась молча: замысел подруги она поняла давно.
– Да! А что? – воинственно спросила Лена.
– Да ничего. Я только «за», чтобы Гордейку выгнали.
Аня и Наташа переоделись и пошли чистить лошадей. А Лена решила плюнуть на все и спокойно попить чаю.
Пришел Женька. Он не переодевался, только куртку сменил и тоже пошел чистить лошадей. Лена хотела было спросить у него, где Пахом, но передумала. Расскажет еще потом, что она тут сидит, дожидается его. Все равно ведь Пахом придет – куда денется?
Слышно было, как явились Катя с Сергеем. А Пахома все не было. Наташа почистила Лене Полигона. Пора было седлать.
– Слушай, Пахом, наверное, не придет... – начала было Аня, зайдя в раздевалку и плотно прикрыв за собой дверь.
– Он и в прошлую субботу опоздал! – буркнула Лена.
– Женька сказал, что его не будет.
У Лены все внутри оборвалось:
– Ну? И... что?
– Съезди на площадь, а мы с Женькой на конюшне останемся, а? – попросила Аня.
И не было причин для отказа.
– Я тебе свой теплый шерстяной платок дам, – предложила Аня.
Выехали втроем: Лена на Полигоне, Наташа на Ласковой и Сергей на паре в экипаже. Катя осталась проводить занятия, обещала подъехать позже. А Ане с Женькой нужно было отбить все денники и отработать оставшихся лошадей.
На площади уже стояли лошадники. Лена их знала: это были Таня Борисова и Стас Вершинин. Таня когда-то тоже ходила на разные конюшни в городе, ухаживала за лошадьми. Они пересекались там, где были почти только пони. Потом Таня куда-то пропала, а в начале этого года снова объявилась, с молодым человеком и собственной лошадью.
– Знаешь, мне надоело бесплатно вкалывать на тетю с дядей, – сказала она Лене еще в сентябре. – Подумала: я умею обращаться с лошадьми? Умею. Знаю, как зарабатывать деньги? Знаю. Почему бы не работать на себя?
И она оформилась частным предпринимателем – благо, при согласии родителей получить документы можно в 16 лет, – и стала катать. Лошадь брала где-то на окраине, у цыган. Отдавала им рублей пятьсот с выручки, и они были несказанно рады. Сначала катала под седлом. Приохотила к этому делу своего парня – Стаса. Он ей помог сделать на основе старых дрожек красивые сани, которые затем расписала ее подруга Лена Евсеева.
На площади уже поставили новогоднюю елку, повесили гирлянды, построили детский городок с горками и башенками, но родители пока что не спешили приводить сюда детей. Все никак не могли адаптироваться к холоду – поверить, что началась зима.
Но и среди башенок Лена издалека увидела и большую гнедую цыганскую кобылу, и нарядные расписные сани, и Борисову на облучке, и Вершинина, что-то поправлявшего в упряжи. Упряжь у них была бедная и лошадь беспородная, но на ней красовалась яркая в кисточках попона, а на голове – смешной колпак.
– Елки-палки, опять эти клоуны! – у Сереги сразу испортилось настроение.
Конечно, это были конкуренты, отбивавшие и без того малочисленных клиентов. И все чаще получалось, что вместо строгой пары с породистыми лошадьми, новенькими экипажем и упряжью дети выбирали Танькину лошадку.
Лена же с Таней общалась охотно. Жили они в одном районе и в последнее время все чаще виделись вне конюшни: Лена и в гостях у нее была, и Таня несколько раз заходила к ней. Вот и сейчас, пока не было желающих прокатиться, она подъехала к Тане со Стасом, поболтать, узнать новости. Борисова всегда умудрялась быть в курсе всего, знала поименно всех лошадников и лошадей в городе. А Лене так нужно было отвлечься от грустных мыслей о непришедшем Пахоме!
Но на сей раз новости у нее были о... Ленкиной конюшне.
– Что у вас там происходит? – спросила Таня.
– У нас что-то происходит? – удивилась Лена.
– Ваша Бурмистрова воду мутит.
– Кто?
– Ну, Ирина Ивановна. Не такой уж она ангел, как ты считаешь.
Не сказать, чтобы Лена об Ирине Ивановне всегда отзывалась как об ангеле, но определенную симпатию к ней испытывала. Чего и не скрывала. Ведь Катя с Сергеем были какие-то простые, деревенские – свои, привычные. Да и всего-то лет на десять постарше девчонок. А Ирина Ивановна – совсем взрослая, возникла она неизвестно откуда, умела запрягать пару, появлялась и уходила внезапно, не боялась ездить на Хрустальной...
А главное – с ней была связана какая-то тайна. То ли она работала на одном из больших конных заводов, и там с ней случилась какая-то история, то ли была известной спортсменкой, но упала с лошади, чуть не умерла, выжила, но в конный спорт вернуться не смогла... Короче, Лена вряд ли могла бы внятно рассказать, откуда взялась Ирина Ивановна и кто она вообще такая.
– Вот-вот, и не ты одна ничего о ней не знаешь, – словно прочла ее мысли Таня. – А ты в курсе, на каких основаниях лошадей ваших в город перевели?
– Просто директор «Пегас-интернешенла» согласился, чтобы они деньги тут зарабатывали...
– Не все так просто. По договору между Катей с Сергеем и предприятием за каждые пять лет их работы они имели право получить себе в собственность по два жеребенка. Проработали же они больше пяти лет, то есть у каждого из них должно быть в собственности по две лошади...
Татьяна попросила своего Стасика посидеть – «подержаться за вожжи», и они с Леной и верным Полигоном в поводу отправились пройтись вокруг площади, размять ноги и согреться. Борисова продолжала:
– Тут нарисовалась эта темная лошадка – Бурмистрова. Она быстренько взяла Катю с Сергеем в оборот. Поговорила с директором «Пегаса» и провернула всю аферу с переводом лошадей в город – и тех, что принадлежат Шушаковым, и тех, которыми владеет предприятие. Чтобы можно было прокат на лошадях устраивать, организовали отдельную фирму...
Лена уже совсем не думала о Пахоме и потихоньку вникала в то, что рассказывала Таня. В конце концов, она ведь когда-то собиралась поступать на экономический!
– Так вот, фирму образовали, лошади и седла, принадлежавшие Шушаковым, стали общими. Потом Ирина Ивановна купила себе фаэтон, но уже в личную собственность. И теперь Бурмистрова требует от Кати с Сергеем платить ей за использование фаэтона! Грозится выйти из фирмы и забрать свою долю, а также процент за долги. Хочет взять себе Великую Удаль и Забаву. Катя с Сергеем-то ваши, окончив училище, сразу устроились в Лучевом. И работали там, а своей головой не думали и в бизнесе не разбирались. Вот она их и перехитрила. За пару месяцев, считай, двух лошадей отобрала!
– Что?! – Лена чуть в осадок не выпала. – Я и думаю – на конюшне что-то не то творится... Катя с Сергеем какие-то понурые ходят. А Бурмистрова-то какая коза!
– Вот так-то!
Они вышли из-за новогодней елки и сразу увидели, что «коза» стоит возле своего фаэтона и уже почти «своих» лошадей.