my whole existence is flawed

      Глинда прибывает точно в назначенное время. Она — олицетворение приличия и даже выглядит как истинная хранительница Севера. Уэст даже удивляется, почему та не носит чертов головной убор, который бы так и привносил чувство торжества и формальности в любом ее путешествии.              Но несмотря на все разногласия, Уэст никогда не бывает уверена, что именно Глинда думает об их совместном времяпровождении, считает ли это потворством в греховных желаниях или же собственной жертвой в ее посвященной служению жизни.              — Ты сегодня принимала ванну? —вместо приветствия спрашивает Глинда, осматривает спальню и морщится, будто не видела ее раньше. Будто не лежала на мятых простынях и не приказывала Уэст привязать ее к спинке кровати.              — О… — отвечает Уэст, чуть раздвигая ноги и удобно устраиваясь в кресле, которое стоит прямо у камина. Она наигранно поднимает сжатый в пальцах кубок, будто, наконец-то, что-то вспоминает. — Знала, что что-то нужно было сделать.              Глинда продолжает смотреть в стену, намеренно не встречаясь с голубыми глазами, но от Уэст не ускользает тонкая грань контроля, промелькнувшая в затуманенном взоре.И это заставляет ее улыбнуться, так мало нужно в такие дни. Раньше магия была всем для нее, но сейчас оставалась под запретом. И в итоге оказалось даже выгодно, только вот управление второсортным борделем не приносило великой радости, да и из-за коварности волшебника храм ведьм был навеки запечатан. Это разжигало в ней ненависть, но слабый ожог, оставленный ей на коже, был несравним с тем, что Уэст ощущала от строгого тона Глинды. Свежие раны еще не зажили, и Глинда злилась но, несмотря на это, все еще не могла сказать вслух, да и признаться себе в истинной причине того, почему она искала утешения во владениях Уэст.              — Тебя никто не видел?              — Конечно, нет, — резко отвечает Глинда, немного поднимая взгляд, ее поза посредине комнаты все больше напоминает королевское пришествие. Любой бы другой на ее месте выглядел абсурдно, но она будто срывает на поле маки или же ратует за свободу, Глинда сохраняет контроль над собой с особым только ей присущим фанатичным спокойствием. При этом она совершенно не скупиться на эмоции. Наоборот, она здесь не для того, чтобы обсуждать великие чудеса Оз, и поэтому легкое раздражение не кажется неуместным.              — Жаль, у меня как раз есть несколько указаний для тех, кто выглядит как ты, — говорит Уэст с неким ликованием, растягивая последние слова и наблюдая за реакцией, желая увидеть настоящие эмоции. — Ты могла бы даже заработать на пару ужинов.              Полный сострадания вздох так знаком Уэст, что она упивается реальностью, наслаждаясь собой.              — Они не такие опытные, нужно признать. Хотя вполне подойдут для твоих девушек, бедные создания. Иногда… — Глинда даже не поворачивается, говоря это, впрочем, как и всегда, — они смущаются, словно невинные невесты, желая поскорее лечь на ложе, что даже не замечают моего присутствия.              Кожа Глинды отливает жемчужным блеском, и Уэст остается только представлять, как сильно сестра сейчас напряжена. Уэст ощущает едва заметное ускорение ее пульса и облизывает окрашенные вином губы, удивляясь, разрешит ли Глинда оставить на ней свою метку. Маловероятно. Глинда едва сама понимает свои собственные желания, поэтому вряд ли позволит кому-то запятнать ее.              Хотя она носит платья с высокими воротниками.              — Могу я предложить тебе выпить?              Уэст не отводит взгляда, представляя, как может прикоснуться к ее коже под платьем, оставить свою отметину, укусить и ласкать языком покрасневшую от мучительно нежных прикосновений кожу. Может, Глинда и не признается, но они обе знают, что ее тело создано для удовольствий, а не воздержания. Уэст уверена, что сможет оставить метку на идеальной холодной коже, ведь синяки от прошлого раза давно исчезли. Глинда была не так порочна, как сама Уэст, ее эйфория быстро испарялась, Глинда же помнила каждое мгновение и жила ими дольше, чем Уэст могла вынести.              И все же сейчас они обе чувствуют это угнетающее призрачное тягучее желание.              — Или присесть? Ты никогда…              — Хватит разговоров, — Глинда растягивает слова с притворной сдержанностью и, наконец, смотрит на Уэст должным образом, заставляя ту тонуть в бешеном океане ее взгляда. — Долго еще нам разыгрывать этот нелепый фарс?              Уэст чуть наклоняет голову и лениво пожимает плечами, хотя все ее тело напрягается, словно змея ожидая нападения. Она знает, что Глинда тоже этого ждет, но Уэст не будет действовать без приказа. Невозможно отказать себе в знании того, что Глинда отчаянно просит о своих желаниях.              — Как хочешь, — бросает Уэст небрежно, — как всегда.              Глинда делает глубокий вдох, чувствуя, как аромат ладана впитывается в комнату. Привыкнув к чистому воздуху Севера, на какую-то долю секунды во владениях Запада она чувствует, что начинает тонуть в удушающем убожестве комнат, при этом добровольно отдаваясь их владелице.              — Вставай.              Отклонившись на спинку кресла, Уэст, будто удивляясь, поднимает бровь и притягивает к губам кубок. Делает долгий глоток, облизывает губы, не оставляя ни капли вина. Глинда пристально смотрит, аккуратно сложив руки перед собой. Уэст замечает, как ее пальцы сжимаются медленно. Она задумчиво проводит языком по нижней губе, наблюдает, как Глинда впивается ногтями в собственную кожу.              — Я сказала…              — Я слышала, — отвечает Уэст быстро, делает несколько глотков, пока не опустошает кубок. Ненужный предмет тут же летит на пол. Кто-нибудь потом об этом позаботится. — Я не одна из твоих служек, Глинда, — улыбается она, — к счастью для тебя.              В следующее мгновение, совершенно не из-за приказа Глинды, Уэст оказывается на ногах и подлетает к сестре с нечеловеческой скоростью. Пальцы тут же обхватывают руки Глинды и разворачивают ее, прижимая податливое тело в собственническом жесте. От сорвавшегося с холодных губ вздоха перехватывает дыхание.              — Кровать, — командует Уэст, срываясь на рык. Прижимается к спине Глинды и ведет ее к кровати. Конечно, та сопротивляется, это ее естественная реакция, и Уэст нисколько не удивляется, когда сестра прикрывает глаза и вздыхает. Уэст лишь сжимает запястья до боли и наклоняется ближе, чтобы прошептать только им известную тайну.              — На твоем месте я бы держалась.              — Но ты не я, — отвечает Глинда, понижая голос, хотя и делает, как сказано, прижимаясь лбом к спинке кровати, прохладной, заполненной резными узорами. Глаза прикрыты, губы плотно сжаты.              И Уэст вполне по силе ее роль.              — Мы должны и этому радоваться, — скалится она и гладит обтянутые кружевом руки Глинды. — Если бы на нас обеих было столько одежды, нам бы потребовалась вся ночь.              Быстрым движением она сбрасывает собственное платье, позволяя ткани упасть к ногам, и отталкивает его. Очевидно, Глинда слышит шорох, но, едва она пытается обернуться, как рука Уэст заставляет ее передумать, касаясь щеки. Пальцы плавно проходят по подбородку, опускаются на шею и немного надавливают так, что Глинда запрокидывает голову, и рваный вздох слетает с губ, когда Уест прижимается всем телом к сестре.              — Не шевелись, — приказывает Уэст, двигаясь между ее ног. Пальцы ловко расстегивают платье, что-то отрывая, другие пуговицы и крючки остаются оторвано висеть. Но если Глинда хочет нежностей, то ей придется обратиться к одной из девушек борделя. Сама же Уэст все чаще считает себя разочарованием для сестры из-за того, что ее окружают те, кто без вопросов сделает все, что та попросит. Хотя она сама никогда не понимает, чего Глинда хочет и что ей нужно.              Существует множество желаний у человека или ведьмы, Уэст знает об этом, но Глинда абсолютное исключение. Во-первых, сиротский приют со всеми его девочками, порядками и заключениями. Это желание недолговечно, ведь ни одна из них не являются ее частью. Они никогда не поймут ее, ими слишком легко управлять. Во-вторых, желание магии. Уэст всегда владела ей лучше, чем Глинда, и поэтому у нее часто возникало чувство, что пытается обуздать их неравенство. Но в итоге магия предала их обеих. То, что когда-то возвело их на пьедестал, превратило их в изгоев, которые боялись оказаться в петле или же улететь в открытое небо.              Затуманенный оплот греха, созданный Уэст, и холодная мраморная цитадель Глинды — физические палисады того, что помогает им держать мир в страхе. И единственное различие между крепостью и тюрьмой — сторона двери, с которой висит замок.              Они никогда не могли обмануть друг друга. Лестные слова Глинды, предназначенные волшебнику, острыми осколками отражались на Уэст, но не вводили в заблуждение, ведь та знала собственные страхи точно так же, как и Восток.              Уэст — единственная, кто видела, как последние остатки здравого смысла покидают Глинду. Сильным рывком Уэст тянет ткань вниз, не обращая внимания, что драгоценные камни падают рядом.              — Руки, — приказывает Уэст и опускается на колени позади Глинды, проводит ладонью по ногам, коленям, чувствует, как та дрожит.              — Медленно или быстро? — напевает Уэст, касаясь ногтями бедра, ласково ведя по коже, словно кошка задевает когтями. — Нежно или грубо?              Бессмысленные вопросы — то, что сестра не любит, и Уэст чувствует, как напрягаются ее бедра, вырисовываются мышцы, приобретая такие скульптурные очертания, что можно подивиться такому отклику воздержания. На секунду Уэст задумывается о возможности взять Глинду медленно когда-нибудь, хотя это всего лишь очередные мысли, оставляющие поступь в сознании. Вряд ли такое снова произойдет.              Без всяких прелюдий Уэст скользит рукой между бедер и поникает в горячее лоно, обхватывая Глинду свободной рукой, сжимая кожу, желая оставить синяки. Не слышит ничего, кроме резкого вздоха Глинды, опять ничего нового. Уэст ухмыляется и губами находит горячую кожу бедра, касается и кусает мягкую плоть.              Глинда всегда была слишком правильной, поэтому она такая узкая, восхитительно узкая. Уэст облизывает сухие губы, когда возвращает себе влажные пальцы, делая то, что сестра ненавидит больше всего. Поэтому это ей так нравится. Касаясь вновь Глинды, Уэст то прекрасно знает, что та возбуждена до предела, хоть и не хочет этого показать.              — Ты горячее, чем любая из моих девушек.              Глинда скулит и рычит, сравнение приводит ее в ярость, но размеренные движения Уэст, нарастающий ритм заставляют глухой стон слететь с губ. Музыка для ушей Уэст, которая давно запретила себе слушать любые звучания этого мира, будь то шум толпы жителей Изумрудного города или же звук ломающихся костей, или крики на пике оргазма, настоящего или нет. Честно признаться, Уэст может найти разницу, и то, что слышит она в стенах собственного дома, даже вполне ей приятно. А уж стоны Глинды — чертова симфония для ее сердца.              — Скажи, наконец.              — Нет.              Восхищение смешивается с бешенством. Глинда ненавидит ее. И любит.              — Я сказала…              — Я тебя слышала, — слова Глинды отражаются эхом, пересекаясь с тяжелым дыханием, а она лишь сильнее вжимает в себя пальцы Уэст. Словно океан хочет разбиться об острые скалы. И Уэст замолкает, понимая, что умрет, если та отступит. Стоны так притягивают. Заставлять сестру так извиваться в ее руках — настоящая магия, которой Уэст наслаждается, ощущая, будто миллионы кусочков разорвавшейся звезды теперь окружают ее сердце.              Уэст зависима.              — Пожалуйста, Глинда, — говорит она, ее голос звучит тише, чем она говорила всю ночь, но так, как она каждый день говорит с сестрой. Отчаяние — то, что нужно Глинде, ее жалкая иллюзия, что у Глинды все еще есть контроль над ней. Уэст вновь целует бедра, на этот раз нежнее, умоляя и прижимаясь всем телом к Глинде. Пальцы не перестают приносить наслаждение, и Уэст аккуратно прикусывает кожу на плече сестры, чувствуя, как холодные соски скользят по влажной от пота спине.              — Для меня.              От жара на ладони хочется пьянеть, сознание взрывается от ощущений влаги на коже. Уэст отчаянно толкает Глинду на кровать, прижимаясь и вдыхая ее запах.              — Для меня, — говорит она шепотом, касаясь губами плеча, исследую кожу языком. Уэст может слышать, как громко сквозь кости и плоть бьется сердце сестры, и она уже сама готова закричать о непреодолимом желании возбужденного тела.              — Скажи, — выдыхает Уэст и скользит пальцами по клитору, нет, хочет лишь подразнить, поэтому и обхватывает Глинду за талию, буквально впечатывая в себя. На пальцах разливается влага, Уэст не прекращает сладкой пытки, а Глинда все больше напоминает послушного слугу. Вздох срывается с ее губ, и Глинда впервые за все время выгибается в спине и обхватывает за талию сестру, пальцы путаются в темных прядях. На мгновение Уэст начинает двигаться быстрее и внезапно прикусывает кожу на плече сестры, улыбаясь и довольствуясь стоном, украденным с губ.              — Глинда…              — Я люблю тебя, сестра, — говорит Глинда, обращая на Уэст свой взор, на щеках непривычный румянец, который так напоминает любимые розы сестры. В глазах оседает черный пепел, будто заклятие врывается в душу.              Уэст целует ее отчаянно, но без изяществ, внезапно задумавшись о том, что же они делают. К этому моменту это всегда случается, но, когда Глинда прикусывает ее нижнюю губу, пуская кровь, Уэст остается только предаться воспоминаниям о потаенных желаниях, испытанных в садах матери Юга.              Розы, наверняка бы, завяли.              — Сильнее, — умоляет Глинда между поцелуями, хотя трудно сказать, где заканчивается одно и начинается другое. Уэст по-собственнически обхватывает грудь сестры, сжимая пальцы на розовом соске. Глинда так возбуждена, что Уэст позволяет себе усмехнуться прямо ей в губы, за что та тут же кусает ее, срывая рваный стон. Глинда отвечает ей тем же.              Уэст не перестает двигать пальцами, чувствуя, что Глинда вот-вот достигнет пика, слушая стоны. Продолжая ласкать сестру, она прижимает ее к себе, целует, стонет ей прямо в губы, пока не ощущает, как оргазм накрывает Глинду, и та откидывает голову, содрогаясь.              Уэст замедляется, но не останавливается, полностью опьяненная низкими стонами и резкими выдохами, вырывающимися из груди Глинды.              — Стой.              — Нет, — отвечает Уэст, но, несмотря на это, рука все же соскальзывает с покрытого испариной бедра, будто все же предлагает небольшую отсрочку. — Моя очередь.              — Кто сказал, что у нас очередь? — спрашивает Глинда, без привычной строгости в голосе, глаза прикрыты, грудь вздымается, и Уэст ловит себя на мысли, что недостаточно много внимания уделила ей.              Глинда почти улыбается. И это само по себе редкость. И Уэст хочет запомнить этот момент, словно секунду назад с неба упала звезда.              — Моя очередь иметь тебя так, как я хочу, — шипит Уэст и меняет позу, усаживаясь Глинде на бедра.              На секунду в сознании возникает картинка коварных цветущих роз, падающих с неба звезд, число которых она не в состоянии сосчитать. Все эти образы тянуться к ней нитями красоты, сносят воздвигнутые стены, устои жизни, к которым они обе привыкли, слова, о которых Уэст больше не хочет умолять.              И Уэст старается вытеснить мысли из головы, облизывает губы, желая сфокусироваться лишь на образе сестры под ней, демонстративно обхватывает пальцы губами, посасывая и погружаясь в собственную зависимость еще сильнее.              Они снова будут здесь завтра. Это давно пройденный этап.