О ревности в органической химии

— Как и обещал, у нас сейчас лабораторная работа, — с улыбкой говорит Арсений Сергеевич. По десятому классу прокатилась волна нескрываемого недовольства, — у вас нет выбора, к сожалению, она стоит по программе именно на сегодня, — учитель откидывается на стуле, и в таком привычном движении Антон, кажется, всегда будет узнавать его Арсения Сергеевича, ещё тогда, когда он сам учился у него в классе, в этой же школе. Прошло уже почти три года, и Шасту не верится, что эти самые три года назад, зимой, он сидел за второй партой, окружённый друзьями, у которых сейчас своя жизнь. Несмотря на это, они видятся почти каждый день, специально договариваясь о встречах. Никакая связь между ними не пропала, пройдя испытание на прочность временем. К тому же, у Серёжи скоро может вполне появится ещё больше времени. Он уже в который раз не может сдать последний экзамен своей сессии — основы интегрированных коммуникаций, и был близок к отчислению. С Димой была совсем другая история — он успевал и частично помогать Серёже хоть в чем-то и при этом учиться самому, ведь своё отчисление, да ещё и из такого ВУЗа, как МГИМО, он просто не переживет — застрелится прямо там. Антон же, учась на фармацевта в одном из медицинских вузов, пыхтел и там, и на работе-практике, и причём довольно успешно. — Антошка, принеси, пожалуйста, пробирки, они в третьем шкафу, — просит химик парня, сидящего чуть поодаль. Лаборант сидел, облокачиваясь на окно, поджав к себе ноги, и что-то набирал в телефоне, но когда раздался голос учителя, он поднял голову и слез на пол, — двадцать четыре штуки, но только помыть их придётся. Ничего не ответив, Шаст опустил телефон в карман белого халата и двинулся меж рядов в конец класса. Работа лаборанта-практиканта ему нравилась. К тому же, работать рядом с Арсением Сергеевичем — одно удовольствие. Зарплату платят, работы относительно немного, знакомое место. Чем не райская работа? Единственное, что Антона очень сильно напрягало — ученики, а точнее ученицы. Особенно выделялся десятый «А», который как раз прямо сейчас и находился в данном кабинете. Девушки в нем делились на три части — на тех, кто строил глазки Арсению Сергеевичу, на тех, кто строил глазки Шастуну, и на тех, кто верил, что они оба педики. Разочаровывало именно то, что вторых было больше всего. Антону иногда казалось, что его хочет каждая вторая девушка каждого класса, начиная с восьмого, но смотря в зеркало он убеждался, что все лгут. Но восхищенные взгляды, совмещённые с вожделенными, никуда не пропадали. Конкретно в десятом «а» были две наипрекраснейшие особы — Диана Лапина и Кира Евсеева, вроде как их звали так, но Шаст был не уверен. Они сидели на вторых партах ровно через проход и каждый гребанный урок пожирали, по их мнению, свободного красавчика-лаборанта, глазами, в голове представляя себе всякие неприличные картины. Иногда они специально приходили на переменах под видом двоечниц, дабы исправить оценки, и, естественно, лишний раз поглазеть на Антона. Черт возьми, Шастуну так жаль их разочаровывать. Хотя, погодите-ка… Нет, ему абсолютно плевать. И даже сейчас, когда юноша доставал контейнер для пробирок, он чувствовал, что ему буквально смотрят в спину, оглядывают выступающие лопатки под тканью хлопчатобумажного белоснежного халата, наблюдают за осторожными и ловкими движениями длинных тонких рук. Быстро пересчитав количество нужных материалов и убедившись, что есть даже парочку лишних, Антон двинулся назад к кафедре. — До конца урока двадцать минут, открываем тетради для лабораторных работ. Ставим дату, пишем тему, приступаем к заданию, — говорит Арсений классу, не поворачивая головы, когда стирает уже ненужные формулы с доски, — пока перепишите из учебника то, что нужно, к тому времени вы уже получите весь нужный органический и не очень материал. Химик облокачивается на кафедру, и Антон видит, как его губы озаряет улыбка, когда он смотрит на своего лаборанта. Наверное, ему уже не терпится, чтобы этот рабочий день закончился. Они вдвоём, как обычно, рванут на машине куда-нибудь, например, поесть такого вредного, но вкусного Макдональдса, ведь Арсений Сергеевич, даже спустя такое количество времени, пристально следит за весом парня, а после пойти в кино на дурацкий фильм, чтобы, как обычно, процеловаться весь сеанс. Шаст так сильно задумался об этом, впадая в мир собственных фиолетовых мечт и желаний, что не удосужился посмотреть вниз. Дойдя до ряда вторых парт, на котором сидели две его любимые поклонницы, Антон спотыкается о что-то и летит вперёд. Однако, юноша успевает удержаться на ногах. Пробирки жалобно звякают друг о друга, едва не разбившись, и Шаст смачно матерится про себя. — Костыли свои убрала! — рявкает парень на Киру, которая от его крика резко дёргается в сторону. В ту же секунду юноша ловит на себе взгляд Арсения Сергеевича с лёгкой укоризной в нем, смешанным с беспокойством. Антон не мог назвать себя злым. Да, пессимистом, да, интровертом, да, трудоголиком, да, чёрт возьми, человеком, недолюбливающим детей, но никак не злым, нет. Просто иногда вот так бывает, что срывается, как сейчас. Все двадцать четыре ученика десятого «А» обратились взглядом к разозлённому Антону. Он раздраженно поставил контейнер с колбами на кафедру рядом с раковиной и включил воду, чтобы промыть их. Желание вмазать настырной девице росло в геометрической прогрессии с каждой секундой, и Шастун был уверен, что однажды он не сдержится. — Антоша, с тебя ещё щёлочь, глицерин и раствор медного купороса, — обратился к нему химик, а после задумался, — в лаборантской все есть. Ну сам знаешь. Антон кивнул, плотно сжав зубы. Даже сквозь чёлку, откинутую на глаза, он видел, как Кира с Дианой внимательно наблюдают за ним. Ладно, наблюдала половина прекрасного пола класса, но особо яро выделялись именно эти две дамочки. Они как будто специально натягивали узкие юбки повыше поверх тонких тёмных капроновых колготок, вызывающе красились, невзначай расстёгивали верхние пуговицы на блузках, а Антон, кстати, подмечал, что смотреть там особо не на что, грудь Арсения Сергеевича была намного лучше. Закончив с мытьем пробирок, которые юноша чуть не поразбивал от злости, он быстро окинул взглядом каждый ряд и поставил одну полоску на первый. — Передавайте дальше, — тихо попросил Антон и направился к последующим рядам. Аккуратно сложив оставшиеся полоски с пробирками на второй и третий, он посмотрел на Киру. Девушка с напыщенным удивлением рассматривала её и трогала пальцем, оканчивающимся красным маникюром. — Извините, кхм… — она будто задумалась, — Антон, вы дали мне грязную… как это называется вообще? — Ноги-руки есть, не отвалятся, если встать и сполоснуть ещё раз, — парировал Антон. Он знал, что пробирка не грязная, просто кое-кто захотел чуть больше внимания от него, — и, во-первых, это пробирка, а, во-вторых, для тебя Антон Андреевич. Девушка хотела что-то ответить, но парень молча развернулся и зашагал к лаборантской. Повернув ключ в замке, звенящий от количества брелков на нем, Шаст открыл дверь и забрёл в помещение. Арсений Сергеевич проводил его молчаливым взглядом и посмотрел на время. До конца урока осталось минут двадцать. Минутная стрелка неумолимо двигалась вперёд с каждым полным оборотом секундой, и когда до звонка было ровно пятнадцать минут и двадцать две секунды, Антон выплыл из лаборантской, держа в каждой зажатой руке по пять пробирок, но уже поменьше, с чем-то синим. — Антошка, как это называется? — спрашивает его Арсений, неожиданно решивший проверить своего лаборанта на знание растворов. Он все ещё стоял, облокотившись на кафедру и пристально следил за классом, чтобы никто не догадался плюнуть в пробирку. В его практике даже был случай, правда, ещё в универе, когда один ученик вышел из класса, спрятав пробирку в кармане, а вернулся минут через семь с ней же, наполненной до краев спермой. О, времена, о нравы поменялись, поэтому Арсений Сергеевич не удивился бы, если это начали делать прямо в классе. Короче, пристальный надзор, особенно на химии, нужен за каждым. — Пентагидрат сульфата меди двухвалентного, он же медный купорос, — с едва слышным вздохом отвечает Антон и даёт в руки по пробирке на парту. — Умничка моя, — сюсюкает химик и улыбается. На душе у Шастуна становится чуточку теплее, — а щелочь не забыл? -Я уже приготовил, осталось только принести, — тут же произнёс Антон, — гидроксид натрия же подойдёт? — Не знаю, — мотает плечами Арсений, мол, ты здесь лаборант, должен решить самостоятельно. — Я просто боюсь что-то сделать неправильно, — неожиданно говорит ему Антон, на секунду забыв о том, что они здесь не одни, — ну… Это щёлочь, вы просили щёлочь, значит, все верно. — Антон Андреевич, вы тако-о-ой умный! — восхищенно произнесла Диана, вертя в руках пустую пробирку, — а я вот совсем не понимаю химию… — Сочувствую, — равнодушно бросает ей Шастун и вновь скрывается в лаборантской. Арсений Сергеевич отворачивает голову к окну, скрывая так и норовящий вырваться наружу смех. Через несколько минут, когда щёлочь с глицерином пошли по рукам, в кабинете закипела работа. Антон остановился у кафедры и сложил руки на груди, осматривая класс. Эта лабораторная работа была почему-то одной из самых любимых в органической химии. Сначала, при смешивании щелочи с раствором медного купороса образовывался осадок красивого голубого цвета, напоминающий что-то вязкое и тянущееся, почему-то парень сразу думал о сгущенке. После добавления глицерина, а нужна была всего лишь пара капель, осадок растворялся и образовывался раствор ярко-синего оттенка. Напортачить в этой работе, как казалось, было нельзя, но были такие индивиды, которым это удалось. Либо могло удасться. Например, Кира. — Не смей! — вновь орет на неё Антон, заметив, что девушка собирается тупо смешать все в одну пробирку, но сначала решает попробовать на вкус ту самую синюю жидкость, медный купорос, который при попадании внутрь даёт летальный исход, — два! Сразу же два в журнал! — За что? — Кира хлопает нарощёнными с кулак ресницами и удивлённо дует губы. Она убирает от себя то вещество, которого хотела коснуться языком ещё секунду назад и смотрит на него, не понимая, почему этого делать нельзя. — Да за все, — отвечает ей не Шаст, а уже Арсений Сергеевич, внимательно следящий за всем с самого начала, — а в особенности за нарушение главного правила техники безопасности. Работу можешь не продолжать, она не зачтется, сдавай все Антону, — он бросил взгляд на часы, — остальные тоже могут заканчивать, если записали результат опыта. Шастун подходит к девушке и решительно забирает у неё все, что было. Она недовольно щурится и хмыкает, когда холодные руки парня касаются её ладоней. — А двойку можно исправить? — напоследок спрашивает она, наивно склонив голову набок, когда юноша уже отошёл от неё. — Не в мою смену, — с нескрываемой злобой шепчет Антон и толкает плечом тяжёлую дверь лаборантской. Когда раздаётся звонок, он на секунду оглушает всех сидящих в кабинете, но уже буквально через секунду ученики подскакивают и начинают торопливо собираться на следующий урок. Они закидывают учебники и рабочие тетради по рюкзакам и сумкам, а на выходе оставляют тетрадку для лабораторных работ на кафедре. В этот момент Шаст снова стоит у раковины и споласкивает пробирки, но уже более тщательно и любовно. Как бы то ни было, Антон любил этот кабинет, эти биоматериалы, растворы, реагенты и колбы, с которыми он работал, ставшие ему родными ещё с одиннадцатого класса. Все-таки, как приятно возвращаться туда, где тебе так нравится. Заметив, что Кира уже около минуты топчется около него, юноша закрывает кран с тёплой водой. Он аккуратно размещает пробирки по контейнеру и закрывает его, оставляя чуть дальше на кафедру. — А: ты опоздаешь на урок, если будешь стоять здесь, и б: ты мешаешь мне, — устало бормочет Шастун и делает шаг за кафедру. Арсений Сергеевич сидит чуть дальше и переносит оценки девятому из печатного журнала в электронный. Он выглядит до жути занятым, но это обманка. Как всегда, он внимательно следит за развитием событий, чтобы, если дамочка прихуеет окончательно, можно было начать качать права. — Так что мне делать с двойкой? — спрашивает она, облокачиваясь на кафедру с другой стороны. Сама кафедра была на сантиметров пятнадцать выше уровня пола, поэтому разница в росте между ними двумя была приличной — Антон, к своим девятнадцати годам, вымахал до ста девяноста пяти сантиметров, а девушка, имея свои сто семьдесят пять, увеличивала их на десяток каблуками, но это ни на что особо не влияло, — когда можно исправить? — Двойка стоит у тебя не за неправильно выполненную работу, — трёт виски юноша, — а за нарушение одного из главных правил. — Я его не нарушила! — Если бы я тебя не остановил — через секунду получила бы отравление, — поднимает на неё взгляд Шаст, — как минимум. И вообще, вон с глаз моих, у тебя урок сейчас начнётся. Кира недовольно закатывает глаза, разворачивается на каблуках и пытается грациозно уйти в закат в глазах остальных, но её ждёт глубокое разочарование — Антон и головы не повернул, а Арсению настолько плевать, что он даже не оторвался от ноутбука. Девушка ещё некоторое время страдала на пороге кабинета, а затем мучительно, пленено, аки призрак, двинулась прочь. — Наконец-то тишина, — тихо произносит Антон и прогибается в спине, сладко потягиваясь. Химик отъезжает на стуле от ноутбука, встаёт на ноги и медленно подходит к парню сзади. Он обнимает его руками, сцепляя ладони на животе, и опускает подбородок на плечо, — мне кажется, эти распутные девки желают отыметь меня во всех позах. — О девках не в курсе, но я точно знаю человека, который этого хочет, — Арсений легко отодвигает ворот его белого халата и касается губами тонкой шеи. — Арсений Сергеевич, мы на работе, если вы вдруг забыли, — шепчет юноша и откидывает голову назад, подставляясь под тёплые и настойчивые губы, которые уже впивались в кожу. Через секунд пять, когда Антону уже казалось, что он медленно умирает от таких ощущений, химик отрывается от его шеи и проводит по алеющему месту мокрым языком. — Теперь можешь смело идти к Кире, Диане, да и вообще ко всем, и показать, что ты у нас человек занятой, — довольно хмыкает Арсений и прижимает парня к себе за живот чуть ближе, — могу ещё парочку оставить, чтобы уже точно видно было. — Да блин, ну Арсений Сергеевич… — захныкал Антон и достал телефон. В тёмной отражающей поверхности был виден багровый засос прямо на шее, уже наливающийся кровью, — это теперь надолго останется, вы же знаете. — Знаю, — довольно кивнул химик и развернул парня к себе, вжимая его в стол, — просто, понимаешь, что мне самому не нравятся эти все девушки? — Чувствуете в них потенциальных соперников? — ведёт бровями Шаст и ахает, когда губы учителя вновь впиваются в его шею, но уже выше, там, где ворот халата отсутствует, — ладно, понял, нет, не чувствуете. — Я отличаюсь от них тем, что могу делать именно то, что я делаю сейчас, — шепчет он ему на ухо, отцепляясь от шеи, и неожиданно размыкает объятия, — давай перекусим. — По правилам техники безопасности, — важно начал Антон, — употреблять пищу в кабинете химии запрещено. Как лаборант, я обязан за этим следить. — Ты ещё час назад уплетал на этом же месте бутерброд за обе щеки, — сомнительно осматривает его Арсений, — в принципе, я знаю, что ещё ты вполне неплохо уплетаешь за обе щеки. Они оба синхронно смотрят друг другу в глаза. Намёк понят. — Как вы выразились, уплетал я бутерброд в перчатках и над целлофановым пакетом, — решив не развивать тему с щеками добавил Шаст, упираясь рукой в кафедру, — мне можно, к тому же, я здесь работаю. — Я тоже здесь работаю, мышонок мой, — Арсений Сергеевич по-доброму стукает его по носу, — и вообще, раз такая тема с техникой безопасности, предлагаю пойти в лаборантскую, вытащить из ящика с опасными реактивами и растворителями все, что есть, пооткрывать и начать есть над ними. — Через пару часов мы засветимся, а после сдохнем от радиации, — разочаровал его Антон, снисходительно пожав плечами. Перспектива разложиться на маленькие уранчики его ну совсем не радовала. И не на уранчики тоже. Сам факт разложения был не очень, скажем честно. — Тогда почему мы не сделали этого раньше, черт возьми? — задумался химик, и Шаст вынужден был согласиться, — скорее всего, рано или поздно мы все разложимся на маленькие уранчики… — Ещё пару лет, Арсений Сергеевич, и вы при ходьбе на песок будете рассыпаться, — хихикает Антон, и в ту же секунду получает такой подзатыльник, от которого, будь он старше, точно сбил бы пару птиц вылетевшей изо рта челюстью, — ладно, хорошо, не сейчас. — Засранец, — беззлобно поддевает его Арсений, на что Шаст фыркает и делает шаг в сторону. Тут же он пищит, дёргаясь, потому что сильная рука, до этого надававшая тумаков, со свистом ударила по заднице, — кто ещё тут рассыпаться будет, ага. Мышонок, ты пищишь, как мышонок. — Мне так и полагается, — вновь фыркает Антон и разворачивается к Арсению Сергеевичу, — давайте тогда пойдёмте покушаем, если успеем. И не над реактивами, а в столовой, как нормальные белые люди. А то я проголодался тут с этой Сантой-Барбарой. — Главное, чтобы ни одна из твоих поклонниц не решила сесть с нами за один стол, — хихикнул Арсений, и его в ту же секунду слабо стукнули по плечу, после чего он расхохотался в полный голос, — ой, умрёшь с тобой, честное слово. — Не надейтесь, вы ещё меня переживёте, — оспорил его точку зрения Антон и положил голову на плечо. Наверное, лучшего исхода своей жизни представить он не смог. Хорошая учёба с нормальной стипендией, прекрасная и интересная работа, со стабильной зарплатой, любимый человек под боком, с которым можно обсудить всякую чушь, да и не только чушь. Что может быть лучше всего этого? Наверное, только отшивать от себя всех этих малолетних дам, покорённых его внеземной красотой, но это не точно, показывая постоянные засосы на не скрытой под белым халатом бледной шеей. Этим можно заниматься даже до бесконечности. Если эти мысли Антона слышал бы Арсений Сергеевич, то он сказал бы, что есть ещё масса вещей, которыми можно заниматься до бесконечности. «Надо бы как-нибудь сказать ему это…», — мурлыкнул про себя Антон, когда тёплые руки химика обвили его за талию. По закону подлости, в эту же секунду прозвенел звонок, и в класс хлынули первые ученики девятого «В» класса. — Отличное начало урока, — шепнул ему Арсений Сергеевич на ухо, и Шастуну ничего не осталось, как прошептать тихое: «согласен».