Позволь ей быть всем, потому что она и есть всё.
POV Gwen Свет. Дневной свет переливается через край тяжёлых штор, озаряет белым сиянием просторную комнату, невесомо касается своими пальцами век моей госпожи. Ресницы трепещут, чтобы разойтись с тяжестью, от которой у меня каждый раз, в каждое утро ёкает сердце. И оттуда на меня глядят, светлые и усталые, зелёные глаза на столь юном, столь изможденном лице. Как вода на заливных лугах. — Доброе утро, миледи. Нет. Нет-нет-нет, это не память издевается над моим слухом, это жестокая реальность издевается над моей памятью. Реальность, зовущаяся Морганой Пендрагон. Двойственное эхо в голове от наших слившихся голосов пугает в равной степени с тем, что мои руки связаны, а передо мной сидит на корточках мой личный и общий для всех жителей Камелота кошмар. Моргана скалится, и холодная ладонь страха оглаживает мою спину от того, как похожа эта злобная усмешка на прежнюю улыбку. Самую прекрасную, самую дорогую на свете. Она знает, она всегда всё знает. Слишком умна, чтобы не заметить мою слабость, горькую, ненавистную мне самой, тянущуюся через года привязанность. Слишком горда, чтобы снизойти до того, чтоб разрешить мою муку, моё счастье. И теперь обнажённая сталь, такая холодная и безжалостная, глядит на меня этими глазами, сверкает точёными, родными и неузнаваемыми чертами, готовясь без сопротивления войти в сердце. Я никогда не смогу ей противостоять. Сопротивляюсь внешне, борюсь разумом, чувством долга, в то время как измученное сердце обмякло и сдалось едва ли не с радостью, предало меня. Под этим углом Моргана туда ещё не целила. Сколько бы ни было ран, моё глупое сердце зарубцовывалось и прощало ей Артура, Мерлина, Ланселота — сколько ещё человек я невольно принесу в жертву этой вероломной любви? Любви, полной голода, боли, глотаемых слёз и сдерживаемых криков. Лжи. Непонимания. Подозрения. Вражды. Такой ли должна быть любовь? Определённо, нет. Что мне рассказывали, что я искала и находила в объятиях мужчин? — Всё не то. Меня влечёт с неодолимой силой, меня отталкивает неконтролируемый страх. Внутри я мечусь в агонии под пристальным взглядом внимательных насмешливых глаз, а снаружи меня сковал озноб. Что я для неё? — Ответ известен. И уже очень давно.***
POV Morgana Полуденный холодный свет слепил, отражаясь от полупрозрачных занавесей на моей кровати. Бессонная ночь далась тяжело, единственное, что стоило приложенных мной усилий в попытках открыть глаза, — это выражение тревоги и щемящей нежности в глазах моей служанки, моего единственного друга. Лицо открытое, озабоченное, прекрасное и юное. — Доброе утро, миледи. Слова. Слова из утерянного прошлого срываются с языка, куражась и сотрясая мою проклятую память. Они так до боли знакомы и так жестоки. Мой змеиный язык жалит плетью и смазывает мои же раны ядом. Лицо самого страшного моего врага принимает до скрежета зубов знакомое выражение: «Я живой не дамся,» — и едва различимый излом бровей заставил пролечь складку меж ними. Морщинки в уголках когда-то смешливых глаз теперь свидетельствуют лишь о перенесённом горе. Прищур отягчённых годами век заставляет дёрнуться в гримасе (презрения, страха?) родинку на щеке. Ноздри пленницы как всегда трепещут от свистящего дыхания, от запаха мёрзлой земли. В уже растрепавшиеся отросшие косы набились палые листья. И тебе плевать на нас. Не существует никакого «нас». Ты видишь врага королевства, предателя, кого ещё? — Ответ ясен. Кем же ты стала, королева? Я слышу собственный смех будто со стороны и пугаюсь произнесённых мною же слов. Заставляют переживать только близкие люди. Я думала, меня не напугать. Ведь всех их я самолично сделала врагами. Я отдалялась - они придвинулись только ближе. Но совсем иначе. Думала, меня не оживить. Меня можно только разозлить. И я злилась. Злилась много и от души. Душа моя чернела, обугливалась, сгорая в гневе, пока не остался лишь пепел. Ветер рассеет его во все концы родной земли, и ничего не взойдет из этого праха. Из ничего не взрастёт ничего. Я уже даже не тьма, я растворилась, потерялась в ней, вздумав подчинить себе её силу. Люди тянутся к свету, люди любят королеву Гвиневру. И я тоже. Осознание пришло ещё очень давно, когда Гвен была лишь моей служанкой, а мой брат даже не заглядывался на неё, не воспринимая как равного себе человека. Но обострилось со всей болезненностью это чувство только когда я была уже чужой среди своих. Я стала предательницей в их глазах, я была не дома, а в стане врага. И лишь ревность и зависть — самые низкие чувства — возбудили во мне гибельный жар. Я не могу понять собственной жестокости по отношению к той, кого люблю. Не об этом гадком, ноющем, как гнилая рана, чувстве поётся в глупых серенадах. Должно быть, я поступаю так прямо сейчас — веду на жуткую смерть через то, что сама прошла, — в попытке отыграться, заставить понять… Будто бы не знаю, что ничего не добьюсь. После всего, что я вынесла, уяснить стоит одно: любовь — это слабость. Я не могу себе этого позволить. Слабость должна исчезнуть. — Мы только сыграем в одну маленькую игру. Сколько ошибок я совершила и сколько из них никогда не признаю, а о скольких не подозреваю?~to be continue~