***
— Вот — Ханамаки протянул планшет Матсукаве и наигранно, как Ойкава, улыбнулся — с днем Святого Валентина! — Что это? — густобровый приподнял свою лобную мошонку, которая была готова улететь с его лба и больше не возвращаться, и усмехнулся, поглядев на персиковолосого. — Фанфик по Ойкаве/Иваизуми! Нц21, как ты и просил меня — Ханамаки гордо выпрямился и скорчил такое лицо, будто совершил величайший подвиг, спасший чьи-то задницы от Годзиллы или типа того, а затем поведал своему читателю сюжет произведения, — Ойкава — садист и извращенец, пытающий своего сексуального раба Иваизуми, который в свою очередь выполняет все похоти своего господина, даже когда на кону стоит его простата. Я туда даже ту первогодку из Карасуно засунул, никто ведь групповушки не отменял? Я гений — автор резко откинул голову, и прикусил губу со звонким стоном, ставший последствием столь сексуальных движений кадыка парня и любопытных подглядываний одноклассников. — Воу, стой, чего-то я не догоняю, то есть ты хочешь мне сказать, что Ойкава сверху? — Матсун положил планшет на парту и развернулся к самовосхваляемому и бешеному шипперу ИваОя, который сиял, скорее всего, от своих извращенных картинок в голове, чем от того, что сумел написать фанфик. — Вообще-то Иваизуми-кун топ. Гордыню перекосило, и он опустил голову, начиная проклинать душонку, сидящую напротив него, и пронзать полупустым и яростным взглядом. — Ты… Вообще представлял Ойкаву в роли топа, он же ахуенный, да и Хаджиме точно не будет сдерживать свои стоны. Хоть Иваизуми и такой грозный и злой к Тоору, он точно любит быть под ним. — Серьезно? Раз уж Иваизуми ведет себя как топ, значит он топ. Его тело создано быть сверху: зачетные мускулы, резкость движений и… — Матсун нахмурил свои леса и ответил на ненавистный взгляд Маки, привставая со своего места, оперевшись ладонью об парту — Член. Бровастый был абсолютно серьезен по поводу размера причиндала, да и вся команда тоже. "Превосходство промежности — превосходство во всем."***
— У кого больше, тот и прав — Ойкава показал язык Иваизуми и рывком спрятался за Куними, ожидая прилив ярости своего «лучшего друга и товарища по команде», который стоял уже с довольным выражением лица, от чего у Тоору прихватило сердце, ведь увидеть улыбку Ива-чана, хоть и самую мелкую, было настоящей эволюцией организма Ойкавы, бабочки в животе теребились сами по себе, не завися ни от кого, и ему пришлось даже однажды сходить к врачу, поинтересовавшись, откуда у парня в желудке оказались глисты. Не успев отойти от морального инфаркта, Ойкава еще долго смотрел на ухмыляющегося Иваизуми, облизнув нижнюю губу. Этот парень — самоубийца. Хаджиме вздрогнул, и его завораживающая улыбка исчезла, резко превратившись в ядовитый оскал. Ива-чан медленно взглянул на Куними, который был уже за километр от тех двоих, как и вся команда, и спокойно подошел к Тоору, уже пишущему завещание в своей не очень умной голове о том, как все наследство он передает инопланетянам, обещавшим вернуться. Он снова ухмыльнулся, от чего у другого внезапно скрутило живот, и медленно сделал шаг навстречу, заставив Ойкаву отступить назад. Сделав попытку сократить между ними расстояние ещё раз, Иваизуми уже нервно хрустнул костяшками пальцев. Сердце Тоору сжалось и окончательно ушло в пятки, а инстинкты советовали поскорее уносить ноги. Сделав несколько шагов назад и наткнувшись на преграду в виде неоткуда взявшейся скамьи, он потерял равновесие и рухнул, ударившись головой об угол скамейки. Не успев опомниться, он оказался лежащим прямо перед Иваизуми, который сейчас смотрел на него сверху-вниз с победоносным выражением. Подняв голову и почувствовав что-то влажное, каплями скатывающееся по губам, Тоору смиренно взглянул на напарника, ожидая его дальнейших действий. — "Бог нам дарит, Бог рассчитывает, ибо, как и в жизни важна не длина, но ширина, широта и глубина её", — проговорил Хаджиме, по-филосовски растягивая и проговаривая каждое слово. И после паузы добавил — Дерьмокава. Лежащий Тоору застыл, когда к нему потянулась рука, помогая подняться. Глаза его засверкали. — Ива-чаааан!***
— Что насчет моего подарка, Матсу-чааан — Маки нарисовал пальцем сердечко на ладони Матсуна и облизнул верхнюю губу, пожирая того взглядом. — Я подарю тебе путевку в ад, Дерьмаки — Матсукава дернул руку и продолжил есть рис, хихикая, но вскоре хихиканьем заразился Ханамаки, и они стали задыхаться от осознания того, насколько ИваОй ироничная парочка. МатсуХана спустя десять минут приступа смеха, начали успокаиваться, держась за свои животы, и посмотрели по сторонам, где в течение этих же десяти минут на них смотрела вся столовая. Парни покашляли несколько раз, пытаясь сдержать повторный прилив смеха. Они посмотрели на Ойкаву и Иваизуми, которые сидели с открытыми ртами и все покрасневшие. (Наверное, до них дошло, что они и вправду так глупо выглядят, когда один пытается флиртовать со вторым) Маки и Матсун смотрели то на друзей, то на друг друга, пока те в упор глазели на них полупустым взглядом. Маки снова кашлянул, смотря в потолок и обратился к Иссею: — Матсу-чан, как грубо! — он выпятил нижнюю губу и отвел взгляд, остановив его на красотке из параллельного класса. Она была очень даже сексуальной, ведь не зря по ней сохли все парни. Черные длинные волосы, голубые глаза, которые завораживали те самые взгляды одногодок, пухлые и алые губы, манящие прикоснуться к ним, тонкая талия и большие формы, являющиеся главной причиной стояков учеников и учителей. Маки неожиданно ощутил на своих губах теплое и нежное ощущение, и перевел взгляд, увидев перед собой лишь густые брови и закрытые глаза. «Матсун смельчак» — подумал тот. Он ответил на поцелуй, облизывая тонкие губы парня, вкус которых был немного кисловат от яблочного сока и простоват от риса, который еще несколько секунд назад ел Иссей. Первый отстранился Матсукава, изображающий смущение Иваизуми, когда Ойкава скажет что-нибудь столь глупое и очень приятное для самого Хаджиме. — Дерьмаки — буркнул Матсун, не отводя пристальный взгляд на обед одного из одноклассников, встал со стола, взяв поднос с недоеденным ланчам, и пошел к поварихе, которая смотрела на него стыдливым взглядом с ложкой в руках. Парень положил поднос перед женщиной и удалился из столовой, закрыв рот рукой. Завернув за угол, из коридора донеслись истерические смехи. Ханамаки не сдержался и залился криками вместе с Иссеем. Они оба держали руки на животе, и плевались в окружающих, сами не замечая этого. После оба отдышались и затихли, Матсукава все еще не зашел в столовую, толкуя о том, что занавес опустился, и сценка закончена на столь интересном моменте. Ханамаки вытер последние слезы и открыл глаза в сторону тех двоих, из-за которых эта сцена была и придумана. Иваизуми уже стоял и хрустел своими костяшками, огненным взглядом убивая виновника во всем этом спектакле и шипя острым оскалом сказал: — Дерьмаки…***
Ойкава сонно потянулся и громко зевнул, заражая Иваизуми своей сонливостью. — Ну Ива-чаан, я больше не могу, я ничего больше не запомню из этой дурацкой философии! Будем честными, Иваизуми сам был на грани, чтобы не заснуть прямо в клубной комнате. Но, не желая показывать свою усталость, лишь цыкнул в ответ. Повисла недолгая пауза, и, понимая, что больше они не потянут, Иваизуми вздохнул. — Ладно. Будет лучше, если мы продолжим где-нибудь в другом месте — и, поймав полный надежды взгляд, добавил — Например, у меня. На лице Тоору возник целый спектр чувств. Предвкушение и облегчение вытеснили из головы сонливость. За секунду собрав учебники в сумку, он, уже готовый, стоял у дверей, ожидая друга. Выключив свет и закрыв дверь на ключ, они вышли на холодную улицу, поплотнее укутавшись в пуховики. — Ива-чаан, мне холодно! — Уже почти пришли. — Без перчаток совсем плохо, я, наверное, даже держать ручку не смогу, если совсем отморожу руки! — Сам виноват, что забыл дома перчатки. — Возьми меня за руку, Ива-чан. — Да черта с два! Иваизуми с раздражением выдохнул белое облачко пара. В конце концов, если этот идиот отморозит себе пальцы, он действительно не сможет писать. А если он не сможет делать сильные подачи? Все-таки, ответственность за своего беспечного капитана будет нести лично он. Тоору вздрогнул, когда его оледеневших рук коснулись горячие ладони. Улыбнувшись и переплетя их пальцы, он взглянул на Хаджиме, который в это время отстранёно смотрел в сторону, и только покрасневшие от мороза (а точно ли мороза?) щёки разоблачали в фальшивости его незаинтересованное лицо. А Тоору уже придумывал, как завтра незаметно вытащить свои перчатки из-за шкафа.***
— Я все равно считаю, что Иваизуми топ — Матсун потер свои ладони друг о друга, а затем приступил тереть свои щеки, с наслаждением выдыхая. — Думай, что хочешь, Матсун — Маки закатил глава и крутанул глазными яблоками вперед. — Эй, Дерьмаки — Иссей остановился на миг, показывая пальцем вперёд. Персиковолосый посмотрел на направление пальца и усмехнулся, поворачиваясь к другу. — Что, Матсу-чан — они ехидно переглянулись и натянули кривые улыбки, думая об этом и том же. Матсун поиграл своими бровями, передавая своеобразные сигналы Ханамаки, выражение лица которого отвечало бровям «я понял, чувак». Такахиро взял под локоть парня, и они двинулись в путь извращенных фантазий, где ИваОй - универсалы. Нет, парни не были зациклены только на сексе и о тех двои, просто это занятие уже давно переросло в хобби, развившееся еще на первом году в старшей школе. Именно Ойкава и Иваизуми стали причиной такой хорошей дружбы Ханамаки и Матсукавы. Парней связывало только восхищение и стеб над бедной парочкой. Также они придумали общие плоские шуточки, нарытые на фочане, и начинали с серьезными лицами проговаривать их всем окружающим во время перемен и клубной деятельности. Но бывали нестыковки и в этих двух вещах. Мальчикам в первое время нравилось спорить не из-за чего, но однажды все в итоге переросло в двухнедельное игнорирование существования друг друга. После они решили никогда не спорить о чем-либо всерьез. В данном случае так все и произошло. Компромисс в сердце — компромисс в делах. — Горячие пальцы Хаджиме испаряли капельки пота рук Тоору своим жаром. Ойкава чувствовал сквозь одежду обжигающий огонь внутри Иваизуми…- Такахиро закрытыми глазами повествовал перевернувшийся мир Тоору, который уже издалека казался смущенным и раскрасневшимся. Маки прибавил шаг и распахнул глаза, потянув за собой Матсуна. Ему было не очень интересно смотреть на драмы, так как завтра важный экзамен по философии, от которого зависел балл на общем. Но все же следить за повседневной жизнью своих дорогих и обожаемых друзей показалось Иссею занимательной идеей. Он поплелся за другом, шаркая ботинками по белому снегу. На улице было не так уж и холодно, но иммунитет густобрового был гораздо ниже, чем у вечно болеющего Ойкавы. Тот никогда не пытался заботиться о своем здоровье и считал это бестолковщиной. Пропускать тренировки не хотелось, кашляя и чихая, он все такие приходил на тренировки. Получив очередных тумаков от Иваизуми, его заставляли переться обратно домой. Но кто будет слушать своих сокомандников? Точно не Ойкава. Он тренировал подачи на открытом спортивном поле. Куртка часто сковывала движения связуещего, поэтому приходилось ее снимать и с ангиной в клубной футболке подавать. И так тренировался тот во время деятельности команды. На улице уже было темно, а Тоору все еще делает подачи пустой части поля, дожидаясь Иваизуми. А затем все по-старому: он получал больные подзадники от аса и позволял укутывать себя же парнем, Хаджиме провожал того домой и объяснял всю ситуацию Ойкаве-сан, от которой в будущем Тоору достанется тоже. Иссей все еще тер свои алые щеки рукавом свободной руки, щуря глаза, чтобы по дороге не споткнуться об свои же ноги. Ханамаки краем глаза взглянул на Матсукаву и слегка приподнял уголки губ. Такахиро не мог и представить, как глупо он смотрится со сверкающими глазами, мягко улыбающимся и с бледнорозоватым румянцем на щеках и ушах, сливавшийся с цветом его волос. На момент парень замер, а затем и остановился. Он покраснел еще больше, когда Матсун посмотрел на него в недоумении, а затем расплылся в нежной улыбке. Он уловил тот момент, когда Ханамаки с такой любовью смотрел на него, нарочно прикидываясь замершим. Они постояли еще несколько секунд, все еще взявшись под локти, и разглядывали спокойное и настоящее выражение лица друг друга. Маки вздрогнул и распустил их прикасания, стал нервничать, разводя руками копаться в своих карманах. Его нервные клетки бились в конвульсиях и посылали многочисленные сигналы в мозг. Если посмотреть на долгую растерянность Маки, то сразу будет ясно, что он либо идиот, либо его мозг просто отказывался принимать те срочные сигналы. Еще недавно он смотрел на парня, ресницы которого были длинными, густые и ухоженные брови, было отчетливо видно, что он их щипает пинцетом и протирает лосьоном или что-то вроде того, красные от холода щеки и нос, ему бы пошел легкий макияж с румянами и тушью, что подчеркивало бы его красивое лицо, тонкая полоска губ, нижняя губа точно была прикушена, смотря на то, что она гораздо тоньше верхней, и… Дошло. Он вспомнил, как Иссей тер свои щеки, чтобы хоть как-то согреться, а Такахиро бесстыже бежал с длинным теплым шарфом, согревающий шею парня. Маки раскрутил уютный палантин и сделал шаг навстречу Матсукаве. Он все еще стоял и вопросительно глядел на друга с незаметной усмешкой. Эта усмешка предназначалась самому себе, а не сокоманднику, ведь так наигранно притворяться замершим и провоцировать последнего может только он. Обладатель шарфа сократил расстояние снова и приподнялся на цыпочки, обвивая вокруг тонкой и бледной шеи кашне. Такахиро старался благоустроенно укутать Иссея, заворачивая его лицо до небольшой горбинки на носу. Тот в ответ лишь невинно, как ребенок, моргнул и сквозь шарф улыбнулся другу. Тудум. Щеки парня запылали и жгли его кожу, сердце защемило и упало в ноги, которые уже отказывались слушаться и шагали вперед. — Пошли, а то все пропустим — Маки поспешно отвел взгляд от парня и уже заозирался по сторонам в поисках Ойкавы и Ивайзуми. Матсун ощутил нежную руку Ханамаки на своей, которая тянула его за собой. Парни шли молча краснея. Их руки не отстранялись даже тогда, когда они оба неловко касались друг друга плечами.***
Скрипнув, дверь отворилась, впуская друзей внутрь. В доме было подозрительно тихо, будто… — Родителей нет — сообщил Иваизуми, снимая обувь. Ойкава, уже без верхней одежды, весёлой поступью отправился в ближайшую комнату, которая принадлежала Хаджиме. Зайдя, он окинул её взглядом, заметив, что хоть комната и не была большой, внутри было достаточно просторно, уютно и чисто, все лежало на своих местах. Он сел на стоявшую у стены двуспальную кровать, и осмотрелся ещё раз. Вдруг он заметил что-то, и его лицо засияло. Его внимание привлекла настенная полка, где стояли многочисленные кубки и медали со средней школы. И в окружении всех этих наград стояла небольшая деревянная рамка со вставленной туда старой фотографией. Похоже, это был тот самый снимок, сделанный в жаркий день лета, когда, после долгих мучений, они поймали самый большой улов бабочек и жуков. Даже обычно серьёзный Хаджиме не мог скрыть своего восторга, сам же Тоору восхищенно смотрел в камеру, схватившись за край футболки друга. Ойкава счастливо улыбнулся, вспоминая, как всю его жизнь Иваизуми всегда был рядом, шёл с ним рука об руку, и все радости и несчастья были так или иначе связаны с ним. Эта маленькая фотография будто вернула его обратно, в то жаркое лето, когда он слезно уговаривал друга сделать хотя бы один снимок. На память. Он встал на носочки, потянувшись за фотографией, чтобы достать и рассмотреть её поближе, удивляясь, зачем такому низкому Хаджиме вешать полку на такую высоту. Иваизуми вынул из связки ключ, уже собираясь запереть квартиру… Вдруг что-то загрохотало, раздался писк, и, мигом забыв про дверь, он бросился к источнику этих звуков. — Дерьмокава, что ты… Его взору предстал уже знакомый вид. Тоору опять лежал перед ним, смотря все тем же виновато-испуганным взглядом, только теперь он был завален золотыми кубками и медалями, стоявшими минуту назад на полке, которая сейчас еле держалась на одной петельке и раскачивалась, чудом удерживаясь на стене. К ноге Иваизуми подкатился именной мяч, стоящий на той же самой полке ранее. Он хотел было уже разразиться гневом и выплеснуть все ругательства, которые вертелись на его языке… Но взглянув на часы, он решил, что поколотить Ойкаву он всегда успеет, но только не сейчас. Молча повесив полку обратно, он потянулся за своими наградами. Из-под них на него в немом изумлении смотрели карие глаза. Решив, что в этот раз его пронесло, Ойкава осторожно встал, не отводя взгляда от друга. Тем временем тот уже уложил все на прежние места, и теперь в требовательным жесте протянул руку за снимком, который держал Тоору. Он послушно вернул фотографию владельцу, и тот поставил ее обратно, бережно встряхнув с рамки пылинки. — Идём на кухню, будем готовиться там — проговорил Иваизуми и бегло взглянул на Ойкаву. И тут же остановился. На лице того виднелся краснеющий отпечаток от кубка, а к губе тянулась струйка крови. - "Интересно, а какое количество крови должен потерять человек, чтобы наступила смерть, и потерял ли он за сегодняшний день хотя бы половину" — подумал Хаджиме, а вслух сказал — У тебя кровь, ванная на втором этаже. Я отведу тебя. Упавшего духом Ойкаву немного взбодрил тон, с которым было сказано это предложение. Он был лишен всякой злости, а на раздражение в голосе Иваизуми он уже давно перестал обращать внимание. — Шшшшшш — потекла вода, смывая следы недавнего инцидента. Уже в приподнятом настроении, с ваткой в носу, Тоору вслед за Иваизуми вышел из ванной.***
— Я нихрена за тобой не вижу, подвинься — Матсун льнул бедрами, сталкиваясь с бедрами Маки, загородившего вид в окно. Окно в комнате Хаджиме небольшое, но и немаленькое, чистое, если провести подушечками пальцев по стеклу, чуть надавив, донесется раздражающее скрипение, от которого режут уши. Ханамаки оступился и сделал шаг в сторону, освобождая обзор для Матсукавы. Тот сразу же вцепился в раму и уткнулся носом в стекло. Он точно не жалеет о том, что выбрал следить за Ойкавой и Иваизуми. Первый лежал на полу под горой кубков и медалей перед Четвертым, полка раскачивалась на стене, чуть постукивая по стене, старший стоял с раздраженным лицом. Это правда не фанфик? Ойкава поднимается, ставит все достижения к стене и отдает рамку для фотографий Иваизуми. Они исчезают за дверью. — Что это сейчас было? — Иссей повернул голову в сторону Такахиро, уже вбивающий что-то в свою фан-страничку по ИваОю, на которую подписана вся команда и пара десятков фанаток Ойкавы. Его глаза сверкали, а язык он высунул, прикусывая зубами. Тот оторвался от телефона и положил его в карман, отправился в сторону двери, попутно взявшись в куртку Матсуна, заставляя его идти за ним. Ханамаки нагнулся и тихо дернул ручку двери, явно остораживаясь силуэт взрослого парня с колючими волосами. Самое удивительное-это открытая дверь в дом. И вообще дверь. В Японии за место дверей ставят седзи, являющаяся частью традиционного интерьера. Семья Ивайзуми странная. Маки всунул голову через дверной проем и оглянулся по сторонам, высматривая хозяев. Никого. Лишь глухое шипение доносилось сверху, но парня это не интересовало. Он прошел в коридор, потянув за собой Матсукаву, который стоял это время, разглядывая выпяченный зад, и смущенно краснел. Они быстро сориентировались и прошли в комнату, сразу же окинув взглядом, лежащую у стены полку. Упала все-таки. Ханамаки подбежал к деревянной рамке с фото и приятно хихикнул. — Так они еще с детства вместе. Смешно, правда? — он протянул фотографию Иссею, слегка ухмыльнувшись и ожидая реакции друга, сел на кровать. Матсун в любопытством осматривал фотография и расплылся в улыбке, он положил рамку обратно и сел на кровать возле Маки, осматривая комнату. — Как думаешь, они уже спали? — Матсукава пустыми глазами смотрел в потолок с глупым выражением лица, явно думая о чем-то. Сердце Маки верещало, посылало рассудок куда подальше и выскакивало из грудной клетки. Мир Ханамаки перевернулся снова, как при их первой встрече, когда тот неугомонно болтал о первогодках Тоору и Хаджиме. Их мнения сошлись. Они подружились. Два года терпеть истерические возгласы друга, его глупые, но смешные шутки, идиотские комментарии в сторону ИваОя. Два года гулять по ночным паркам, провожать друг друга до дома, изображать из себя умных людей и отлично ладить в волейболе. Первый поцелуй в столовой открыл глаза на правду. Ханамаки влюбился. Матсукава влюбился тоже. Но насколько сильно? "Бедна любовь, если ее нельзя измерить." Послышались шаги, и парни переглянулись, иллюстрируя панику на своих лицах. Они бешено вертели взглядами по всей комнате и искали место, куда можно было спрятаться. Худший вариант - окно. А может и самый лучший. Широкий шкаф находился возле двери. Это единственное спасение. Мастукава быстро подбежал к шкафу и ядовито посмотрел на Ханамаки, глаза кричали: «Сюда». Маки бесшумно рванул к другу. Они забрались вовнутрь и закрыли дверцы, дожидаясь приближающихся шагов. Внутри было тесно из-за большого количества домашней и школьной одежды, которая идеально выглажена и висела на вешалке. Парни затихли, прижались друг к другу. Страх разъяренного Хаджиме завис в мозгу. Любопытство боролось и хотело увидеть все, что произойдет с двоими в этих четырех стенах. Дверь отворилась, и в комнату забрел крик из соседней комнаты. — Заткнись, Ойкава!***
Ойкава с глупой улыбкой, перепрыгивая через ступеньку, спускался по лестнице, за ним устало плелся Иваизуми, бубня что-то себе под нос. — Жарко как-то стало — пробормотал Хаджиме, стараясь чем-то оправдать румянец на щеках. — Что? — казалось, Ойкава на радостях ничего не замечал, однако, лишь казалось. На самом же деле, именно порозовевшие щеки друга привели его в такое хорошее настроение, ведь он с самого начала, ещё тогда, когда Хаджиме напомнил об экзамене и надобности подготовки, надеялся, что они должным образом отметят день всех Влюблённых. Интересно, а Хаджиме вообще знал о существовании такого праздника? Спустившись, Ойкава повернул в сторону комнаты Хаджиме, решив сократить расстояние до кровати как можно скорее. Однако резкая хватка за локоть повернула его, заставив сменить курс с комнаты на кухню. Иваизуми на полной серьезности отнесся к заданию. Он хотел было предложить ему вернуться, там ведь… удобнее, но не успел он и рта открыть, как его перебил заметивший это Хаджиме: «Заткнись, Ойкава». Тоору понуро поплелся за ним. Они направились на кухню, где с полной решимостью сели за доклад, надеясь на то, что в этот раз их уже ничто не сможет отвлечь от занятия. Но эту надежду разделял лишь Иваизуми, Тоору же всеми силами изображал старание и прилежность. Засвистел чайник, оповещая, словно кукушка, о необходимости передышки. Исписанные и перечеркнутые листы лежали везде: на столе, полу, подоконнике, некоторые в порыве злости были выброшены в коридор. Ойкава потянулся, зевнул и стал наблюдать, как Хаджиме умело разливал горячий чай по кружкам. Он сбросил ещё несколько листов со стола, освобождая место для терпкого напитка, и стал задумчиво перемешивать сахар, уставившись на собственное отражение в жидкости, и гадая, сколько ещё это будет продолжаться. Может, Иваизуми уже сам устал, и желая взбодриться, предложит сменить локацию занятий из кухни на спальню? Тоору даже приободрила эта мысль, он все быстрее перемешивал ложкой напиток, в такт движений Иваизуми, уже разбрызгивая по столу тёмные капли. Вдруг что-то горячее обожгло грудь, перейдя на живот и бедра, это быстро привело его в чувство, и запоздалым движением он отскочил от стола, свалив стул и чуть не потеряв равновесие. Прямо напротив него, закипая, его прожигал взглядом Иваизуми, держа над столом кипу бумаг, спасенных от участи быть безвозвратно утеряны. — У Ива-чана отличная реакция — подумал Тоору, рефлекторно выжимая мокрую футболку. На чистом кафельном полу образовалась лужица ещё неостывшего напитка. Это окончательно вывело Иваизуми из себя, однако, безмерно удивляясь своей выдержке, выдохнул и указал пальцем в сторону двери. — Иди ко мне в комнату, сиди и жди меня там. И постарайся ничего сломать, иначе полетишь из моего дома к чертям собачьим. Он отдал кипу уцелевших бумаг Ойкаве, принявшись приводить кухню в нормальное состояние. Войдя в комнату, старательно обойдя злосчастную полку с фотографией, он сел на кровать, приводя мысли в порядок. Он доставил Хаджиме столько хлопот, ему было даже стыдно, он уже не смел надеяться на осуществление тех мыслей, с которыми он зашёл в этот дом и с которыми спускался по лестнице. От самокритики его отвлёк странный шорох в шкафу. Ойкава напрягся всем телом. Ему показалось? Он попытался успокоиться, но не отводил глаз от него. Повторный шорох развеял все сомнения. Но что же это могло быть… Несомненно, инопланетяне. Через тонкую телепатическую связь он отослал им послание сегодня, ещё в раздевалке, и вот они пришли за ним. Его одолевало любопытство, но открывать подозрительный шкаф без Хаджиме он не решался. Он пошёл на попятную, отступая прямо на кровать. Иваизуми с закатанными рукавами зашёл в комнату, увидев глубоко задумавшегося Тоору, отчего на лбу, которого даже проступила венка, и передающего напротив стоящему шкафу, видимо, опять «инопланетные сигналы», к ним он уже давно привык. Ойкава, завидев друга, отвлекся и встрепенулся. — Ива-чан… Там. Шкаф… Инопла… — Да заткнись уже, и слезь с кровати, — закипел Иваизуми, — доклад за тебя они напишут?! Ойкава сел на пол, подогнув под себя ноги, периодически боязливо поглядывая на мирно стоящий затихший шкаф. Поймав в очередной раз взгляд Тоору в сторону, он толкнул его в плечо, привлекая внимание. — Хватит оглядываться, Дерьмокава. Уже почти закончили, — он привёл бумаги в порядок, — осталась только практическая часть. — Практическая часть? Мы должны наглядно продемонстрировать любовь? — Я не знаю, но думаю, что ты опять мыслишь не в том направлении, Дерьмокава. Но Тоору уже не обращал на это внимание. У него появился предлог, и он намерен выполнить то, зачем он сюда пришёл: написать доклад и перепихнуться с Хаджиме. И доклад они уже написали. Он навис над Иваизуми, рукой смахнув аккуратную стопку, и хищно улыбнулся, прямо как другой сегодня в раздевалке, и сказал: — "Настоящая близость начинается издалека, Ива-чан." — Что ты… — Ойкава накрыл губы Иваизуми своими, тяжело сжав челюсть друга на случай неподчинения. Хаджиме решил сопротивляться, но ничего не получалось из-за впившихся в кожу ногтей, подумав, что он все равно проиграет, тот неловко соприкоснулся с горячим языком Тоору. Тонкие губы Ойкавы были через чур сладкие. Иваизуми на миг потерялся в чувстве некой эйфории, которая веяла от Ойкавы. Это наслаждение. Никогда ранее парень не был таким беззаботным, не считая его атаки, конечно же. Влажный язык Ойкавы властвовал в чужом рту, изучая каждую неровность столько безупречно ровных зубов Иваизуми. Он глухо усмехнулся. Даже Ива-чан не идеален. Или все же… Ойкава отстранился первым, позволяя себе отдышаться. Воздуха не хватало обоим, они туманно смотрели друг на друга. Младший встал и присел на кровать, его руки мяли идеально выглаженную рубашку парня, тянули к хозяину, манили к себе. Иваизуми поднялся со своего места и опустил голову вниз, явно скрывая смущенное лицо. — Ива-чан, садись — он перевел взгляд на тонкие и бледные руки Ойкавы, которые уже не сжимали одежду, а поглаживали гладкие и плавные бедра парня. Иваизуми ничего не сказал, и не поднимая глаза на Первого, неуклюже оседлал его колени, аккуратно расположив свои смуглые и накаченные ноги. — "Дурная голова, трусам покоя не дает." — Ты отвратителен — Хаджиме обострил свой оскал и потянул вниз алый галстук Тоору, ядовито посмотрел на ухмыляющегося хищника, пожирающий глазами испуганного олененка, загнанного в тупик. Он сразу же опустил голову, ослабив хватку и пожалев о том, что вообще думал о позволении Дерьмокаве издеваться так над ним. Он поглубже вдохнул воздуха и решил пойти навстречу инициатору столь стыдливой обстановки, и промямлил: — "Мы никогда не имеем тех, кого хотим. Поэтому надо научиться хотеть тех, кого имеем." — Ива-чан, как грубо! — Тоору на секунду нахмурил брови и сразу же расслабленно натянул улыбку, готовая убить каждого смертного, кто взглянет на нее, — Прости, это было не так грубо, хорошая, кстати, философская цитата. Мне нравится, можно завтра вписать ее в экзамен. — Ойкава хрипло хихикнул и громко вздохнул. Он чуть сгорбился и вытянул шею. Что-то неладное складывается. Это все не к добру. Ивайзуми ощутил на своей шее неприятные посасывания. Он выгнул спину и глухо прошипел, пока тот дивно проявлял интерес к вкусу чужой плоти. Руки скользнули вниз, и, соприкоснувшись с голубоватой ненужной тканью, начали снизу вверх расстегивать пуговицы, которые и не позволяли парню полакомиться загорелыми изгибами юноши. Пальцы энергично стянули с Хаджиме галстук и рубашку, так затрудняющие телесный контакт между «друзьями». Пухлые губы спускались ниже, так же, как и руки, Ойкава уже не поэтапно переходил к обмену их электронов, а напрямую твердил своими действиями «я трахну тебя». Он вцепился в его бедра и поднялся на кровать, скидывая олененка на его же кровать, кажущейся столь непривычной. Горячая кожа прикасалась к мурашкам, вызывающая обострение нервных импульсов, кровь бежала по сосудам все быстрее, а мозг послал систему нахер и притупался, не успевая перерабатывать все осознающие поступки парней. Иваизуми уже не стеснялся напрямую показывать свое возбуждение, он звонко постанывал в такт действиям Ойкавы. У обоих проявлялся стояк. Последний нарочно сталкивался с чужим своим, малость смущая парня. Тоору успел сбросить с себя жилетку и блузку, сильно мешающим и сковающие движения сверху, но решил оставить красный полуразвязанный галстук, думал, что так он выглядит очень горячо. Ойкава поднял глаза на Иваизуми. Все его накаченное тело пылало и смотрелось неуместно в образе женственной натуры уке, но так же и дарила уверенность, что в следующий раз эта гора мышц будет над ним. Его смущенное покрасневшее лицо придавала изюминку столь неуютной позиции, от чего это со стороны казалось даже мило. Кисти рук потянулись к обтягивающим школьным клетчатым штанам парня, вцепившись в ширинку, спустя мгновение они же валялись на полу. Тоору быстро стянул с себя брюки и здорово покраснел, заметив явное рвение промежности вырваться наружу. Осенило. — "Как всякий мужчина, я ношу при себе орудие насилия, Ива-чан", — провел рукой по волосам, чуть выпрямившись и выпятив бедра вперед — Не правда ли я секси? — Ты безобразен. — "Мужчина, обладающий большими достоинствами и умом, никогда не бывает безобразным". — Ты не мужчина. — После наших с тобой занятий очень даже стану. Тот промолчал и только закатил глаза. Ойкава заметил в этой эмоции каплю стыда и нетерпения. Он решил не медлить и взялся за резинку темных боксер Иваизуми, который внимательно наблюдал за всеми его действиями. Тоору потянул ткань вниз, пальцем поглаживая бедра. Из-под ткани выступила эрекция. Лицо Хаджиме зарылось в подушку, затем парень перевернулся и лег на живот, выпячивая зад, несколько секунд подумал и пробубнил: — Быстрее начнем, быстрее закончим. Глаза Ойкавы округлились, а сам он растерялся. Тоору не знал, как отреагировать на это, так что просто растянул на одном дыхании: «Я буду нежен». Ладонь обвила член, и, чуть лаская его, бедра двинулись вперед. Ойкава глухо простонал. Свободной рукой он поглаживал объятый зад Иваизуми, который сильно боялся. Нет, он не боялся Ойкаву. Он боялся осознания того, что делает. Хаджиме вскрикнул, когда в него стал проникать длинный и изящный палец. Спина выгнулась, и тот откинул голову. Тоору прикусил губу, не то от возбуждения, не то от самого Иваизуми. Палец входил все глубже, хриплые постанывания становились громче. Вошел второй палец, а затем и третий. Парня мучила боль, он кусал подушку, приглушая крики. Боль все утихалась, и в мозг билось наслаждение. — "Длину жизни человека отмеряет Бог. Ширину жизни человек определяет сам." — Что? — Иваизуми нахмурил брови, почти не расслышав «философскую мысль». — Я вхожу, говорю, Ива-чан — Ойкава смотрел в сторону, эта фраза смутила его. Очень. — В Шираторидзаву? — Хаджиме поднес кулак ко рту, приглушая свои тихие смешки. Все-таки шуточки про Шираторидзаву смешные. Этот тренд дошел и до него. «Если бы ты был Шираторидзавой, я бы тебя вошел» — пробежало в мыслях у Ойкавы, но, наверное, хватит на сегодня философии. Он отстранился на другой край кровати, сел в позу лотоса и скрестил руки на груди, чуть сгорбившись. — Ива-чан, ты все испортил. — Тоору кисло прошелся взглядом по шкафу, он все еще пугал его странными звуками, доносящиеся оттуда. Это пришельцы. Точно они. По телу пробежали мурашки, Первый вздрогнул и с небольшой ленью перевел взгляд на Иваизуми, который уже с натянутыми боксерами сидел в той же позе, что и Ойкава, и глядел на него, чуть ухмыляясь. Они кидались взорами еще несколько минут, а затем Хаджиме, словно кот, подполз к парню и провел пальцем по подбородку, приподнимая его на себя. — "Знаешь, как много придумано слов для простого и дикого влечения двух человеческих тел друг к другу." Так что твои каламбурные фразочки никак не годятся для экзамена. Нам стоит продолжить заниматься. Щеки Ойкавы заалели, он смотрел глупыми глазами на завораживающий и пристальный взгляд, острую улыбку и малость нахмуренный нос Иваизуми. Композиция выглядела убийственно. Пошлая и удовлетворенная. Вспышка. Своеобразное умиротворение нарушила вспышка мобильного телефона. — Какого черта? Мы же дома одни. Или… — Хаджиме округлил глаза и замер, затем резко встал с кровати и направился к шкафу. Дверь отворилась. Вспышка. Снова. Иваизуми сощурил глаза и прикрыл лицо рукой. В комнате уже было темновато, за окном закат. Лишь режущая глаза телефонная вспышка была единственным источников света на данный момент. — Привет — парень увидел зловещую ухмылку и черные густые брови. Он не ошибся. В его шкафу сидел Матсун. Иссей расположился на глаженном чистом постельном белье с Годзиллой и держал в руке телефон, из которого до сих пор бил в глаза свет. Свет исчез, от чего Иваизуми потер глаза и яростно посмотрел вперед. Брови были в стороне, и последние лучи солнца были устремлены в безжизненные, но вдумчивые глаза Матсукавы. Тот был заинтересован кроватью Хаджиме, — И тебе привет, Ширину-жизни-человек-определяет-сам. Он обращался точно к Ойкаве, ибо эта извращенная философская мысль принадлежала как раз ему. — Пошел ты, я… Я в ванную! — возмущенный друг резко направился к выходу. Последнее, что видел Иваизуми — это его белая подушка, прикрывающая зад Ойкавы. Он побьет Тоору за это позже. — Матсу-чан, передалось, наконец-то! — вдруг в шкаф скользнуло солнце, и Хаджиме заметил полосу розовых волос. Матсукава был вместе с Ханамаки. Эта парочка неразлучна. Такахиро заметил сверлящий откал Хаджиме и нарочно улыбнулся, поворачиваясь к нему лицом. — О, Иваизуми, пришел посмотреть закат? — Это. Мой. Дом. — Ах, да, точно. Пошли Матсу-чан отсюда, нам здесь не рады. — Это. Мой. Шкаф. — Так ты об этом. Мы… просто искали путь в Нарнию. — Дерьмаки, знаешь, что я тебе скажу? — к Ханамаки обратился Матсукава, повернув его лицо на себя, держа за подбородок, медленно провел указательным пальцем по скулам Маки, пародируя в точности Иваизуми, и произнес басом, — Святая троица каждого мужчины: сердце, руки и член. С Днем святого Валентина. Иссей хищно улыбнулся и облизнул верхнюю губу, тихо усмехнувшись. Хаджиме был в ярости. Он сжал кулаки и сделал шаг вперед, нарочно скрипя по полу. Размял руки и присел на корточки. — Дерьмаки, Матсу-чан — нежный голос был предупреждением смерти. Главное, дожить до завтра.***
Звонок бил в уши ученикам. Каждому было страшно. Им предстоит важный экзамен по философии. А может и не каждому. Ханамаки с Матсукавой плюхнулись с неохотой на стулья, подмигивая друг другу, тем самым желая друг другу удачи. Да кому она нужна. Учитель раздал листочки и темы, на которые нужно было подобрать высказывания или придумать самому. Матсукава тер ладонью затылок, у Иваизуми тяжелые руки. Вчера никто подготовиться так никто и не смог, и эти двоя, похрамывая, плелись домой, забивая в интернете «крутые цитаты звезд», чтобы хоть как-то быть готовым. Кажется, у Ханамаки соскользнул палец на слове «крутые», ведь вскоре они оба получили самые низкие баллы в классе, но спасибо, что не в школе. На самый главный вопрос экзамена, парни ответили рамдомными в спешке выученные фразы. Смысл и цель жизни. «Я многим обязан своим родителям, особенно матери и отцу» «Курение убивает. Если вы убиты, то вы теряете очень важную часть своей жизни» Скоро их все равно ждет пересдача, так что можно и малость расслабиться и подурачиться. Возможно, эти глупые тесты развесят на доску позора. Честь дороже жизни. В соседнем кабинете тот же экзамен писали и Ойкава с Иваизуми. Последний старался изо всех сил выучить хоть что-то оставшийся вечер, но мысли о произошедшем не давали покоя до утра. По дороге в школу они шли молча, один держал в руке учебник, а второй зарылся лицом в воротник. Их пальцы переплетались, а щеки горели. Обоим было стыдно и приятно одновременно. Ойкава же даже не открывал сумку после прихода домой. Он был уставшим и вспотевшим. Он сразу лег в кровать и думал о Хаджиме, а перед погружением в мир сновидений написал самому важному человеку в своей жизни. Дурак. 22:36 Спокойной ночи, Ива-чан~ Ива-чан\(☆^☆)/ 22:37 Доброй. Иваизуми так старался сосредоточиться над темой, но широкая спина перед ним все дурманила взгляд парня. В голове были только запутанные мысли и фразы, вертящиеся на глазах. Что, на ваш взгляд, прекрасное в живописи, науке и религии. «Как и в математике, и в другой любой точной и практичной науке, любое тело состоит и из длины, и ширины, и ничто не может обойтись без гармонии этих двух основных компонентов.» Сев за парту, Тоору сразу же придумал пару глупые фраз, которые стоило было называть «мыслью». Внутри Ойкавы правил мир и спокойствие, парню было до экзамена почти все равно. Почти. Проблема сущности человека. "Разум создан мыслить, а оружие чтобы размножаться. Мужчины не пошлые — это природа."***
— Ива-чан, тут нет свободных мест! — заключил Ойкава, балансируя с подносом в одной руке, а второй цепляясь за рукав друга, дабы не затеряться в необычно огромной толпе. Их глаза скользили по столовой, пытаясь отыскать хоть клочок свободного места за столом. Поток людей подхватил их и вынес на неожиданно безлюдный участок столовой. Увидев пустые стулья, они мгновенно сели, чуть было не уронив поднос с едой. Однако никто даже не пытался занять эти места… Поодаль стояли люди, некоторые даже ели стоя, так почему же… Не успел Иваизуми даже подумать о возможных причинах такой аномалии, как услышал прямо напротив себя громкое хихиканье. Он обернулся… — Матсу-чааан, посмотри кто у нас тут!..- Ханамаки театрально расплылся в улыбке, сделав фирменный жест Ойкавы: пальцы буквой «V», высунутый язык и прикрытый глаз на манер Тоору. Неперестающий хихикать в это время Матсун попытался нагнать на себя грозный вид, однако вид сидящего напротив Иваизуми предупреждал о возможных последствиях. Но даже его весьма смущало и раздражало то, что сидящие напротив парни то и дело переглядывались и посылали друг другу воздушные поцелуи. «Весьма мерзко выставлять это на всеобщее обозрение» — подумал он. Покосившись на Тоору, застывшего с покрасневшим лицом и, не соображая, перемешивающего чай палочкой, он отметил про себя, что ситуация все же его смущала его в гораздо большей степени. Теперь ему стало ясно, почему остальные студенты обходили стол стороной и отворачивались, если эта парочка оказывалась в их поле зрения. Надо бы как-нибудь прервать этот цирк, позорящий их перед всей школой. Однако первыми заговорить решились сами виновники спектакля. — Вы ведь тоже здесь неспроста, верно? — ласковым голосом начал Такахиро, положив голову на ладонь, — Как написали экзамен? Написав бы они экзамен плохо, Хаджиме бы просто ударил Ханамаки и ушёл из столовой. Но ясно понимая, что эти клоуны не смогут натянуть и половины баллов, он торжественно заявил: — 82 балла по философии, а чем похвастаетесь вы? Те явно не ожидали настолько честного и прямого ответа от Иваизуми, хоть были готовы и к удару. Но удар они получили в самое самолюбие. — Так если ты набрал так много, получается, Тоору набрал все сто? — Верно. — при этих словах лица этих двоих вытянулись, а Ойкава зарделся ещё больше. Сто баллов? За счёт только этих фразочек? Да как их вообще принял учитель? — Так как насчёт вас? — Иваизуми уже предвкушал чувство превосходства. Ответом ему послужил возникший перед ним кружок соединенных большого и указательного пальца Матсукавы, а затем проникший туда указательный палец Ханаками. Иваизуми бросило в краску. — Я же попросил забыть вам об этом инциденте, — прошипел он — Так какого черта… — Не кипятись, мы имели в виду «10 баллов». — 10?! Неужели вы настолько бестолковы?! — Это он, — кольцо превратилось в указательный палец и указало на соседа. Его улыбка была глупа, как и голова. Он никогда не думал о будущем и учился плохо. - Не унижай меня 10 баллами, ты сам написал на 12, - Маки закатил глаза и стеклянно посмотрел на Матсуна, хихикающего над ним, - Окей, хорошо, давайте не будем обо мне. День Святого Валентина прошел на "ура", - он таинственно улыбнулся, смотря на всех троих с некой загадкой, - Так, какие у вас планы на День Дурака?