Уроки немецкого

      Женя Егоров очень любил немецкий язык. Он его не знал, но само звучание его завораживало как кролика удав. Особенно грассирование. Пожалуй, эта часть языка его привлекала больше всего. Французское грассирование, по сравнению с этим, кажется подделкой. И сейчас, сидя в квартире Димы Процко, парень сжимал толстую тетрадь и с благоговением ждал согруппника. Его учителя немецкого языка.       Ну да, хоть Процко и не работает по специальности, но свои услуги парню предложил. А то видеть, как он зарывается в учебники 5-го класса — не было никаких сил.       Дима невольно улыбается, заходя в комнату. Какой же Женя милый… Глаза горят почти детским восторгом, гладкие щеки, не тронутые щетиной, розовеют, не по-мужски тонкая шея напряжена так, что видны жилы. — Извини, что заставил ждать. — гитарист садится напротив Жени и мягко улыбается. Егоров долго (как ему кажется), смотрит на тонкие губы Процко, выдыхая. — Ничего страшного. — он старается не подавать виду, что нервничает. Подумаешь, ещё одно занятие немецким. Привычное для этих обоих занятие немецким языком.       Дима улыбается шире, наклоняя патлатую голову на бок. Острый взгляд изучает сидящего напротив Егорова, словно бы считывал его. — Ты выучил слова, которые я тебе задавал на дом? — в голосе мужчины скользит показная строгость. Вокалист молча кивает. — Вставай.       Егоров послушно встаёт, глядя на Диму, как нашкодивший первоклассник. Процко легко улавливает этот взгляд и встаёт следом. — Ты все слова выучил? — Да… — Nein. — Ya, mein Herr.       Процко подходит к актёру-нематематику, мягко берёт его за запястье, разворачивая к свету. Слова, криво написанные гелевой ручкой, хорошо контрастируют на золотистой коже, с которой только что сдёрнули рукав. Женя вздрагивает, чувствуя дыхание гитариста на своём ухе. Колкая бородка, царапающая его скулу, вызывает раздражение и лёгкое покалывание. — Что я говорил тебе про шпоры? — голос звучит вкрадчиво и тихо, словно бы их могли услышать. — Что с ними я никогда не выучу немецкий язык. — вокалист нервно поджимает губы. — Ya, riсhtig.       Дима садится на диван и усаживает ученика на свои колени, мягко поднимая его футболку. — Посмотрим, как ты выучил слова. — Женя зажмуривается, чувствуя прикосновение горячих сухих губ к своей спине. — Нежность. — Zärtlichkeit… — Род? — Die Zärtlichkeit. Процко кивает, целуя Женю чуть ниже. — Сила. — Die G-gewalt!.. — вокалист буквально задыхается, чувствуя укус на лопатке. — Ya, gut. — тут гитарист поднялся выше, целуя парня в основание шеи. — Der Violenz? — Имущество… — Женя откинул голову, выпуская прерывистый стон, когда шершавые пальцы расстегнули его узкие джинсы и скользнули в их недра. — Nein, schlecht. — пальцы сжали основание ствола Жени, а острые зубы укусили за многострадальную лопатку. — Состо… — очередной укус, чтобы дать Егорову подсказку. — Насилие?.. — Ya. — тут гитарист поменял позицию. Женю, как безвольную куклу, он развернул к себе лицом, заставляя обхватить ногами свою талию. Лёгкий поцелуй в уголок чувственных губ. — Поцелуй? — Der Kuss. — правильный ответ награждается горячим и таким желанным для Егорова поцелуем. Сильные руки исследуют хрупкую спину артиста, отбрасывая прочь мешающую футболку, приспуская и без того сползающие джинсы. Женя отрывается от губ мужчины, задыхаясь, и откидывает голову, давая Диме впиться в его беззащитную шею. Изучая каждый миллиметр шелковистой кожи, Процко мягко спускает бельё Егорова, поглаживая узкое колечко мышц. Егоров замирает в его руках, пока ещё блаженно жмурясь. — Das Bett oder der Sessel? — спрашивает Дима, уже осторожно входя кончиком пальца. - Der Sesse-ах!.. — Женя зажмуривается, дрожа от перевозбуждения и лёгкого покалывания. Процко мягко захватывает губами напряженный сосок, стараясь отвлечь своего ученика от первичных неприятных ощущений. — Entschuldigen mich… — шепчет он, горячо выдыхая и растягивая Егорова уже двумя пальцами. Вокалист вскрикивает, блаженно жмурясь и теснее прижимаясь к Диме.       Тонкие аккуратные пальцы уже борятся с пряжкой ремня музыканта, которая пала в неравном бою, открывая охраняемую обитель и её сокровище. Процко как-то нервно усмехается, но когда юркие фаланги вокалиста скользят в бельё, срывается на рык: — Егоров, твою мать…       Он придвигает Женю ещё ближе, откидывая повисшие на правой ноге брюки с бельём, и устраивая стройные ноги парня на своих плечах. Егоров отчаянно краснеет, но похотливо прижимается к мужчине, что-то лепеча на смеси немецкого и русского. В его глазах, голубых как душа Лаптева весеннее небо, плещется невероятная преданность, смешанная с некой покорностью. Как же хочется…       И Дима читает этот взгляд без труда. Ему и самому хотелось.       Секунда, и квартиру оглашают громкий бесстыдный стон и хриплое рычание. Егоров хватается за подлокотники мягкого кресла, впиваясь в мягкую обивку короткими ногтями, зажмуриваясь и закусывая чувственную пухлую губу. Под гладкой кожей заиграли мышцы и вены, Женя отчаянно старается удержать равновесие, забывая что его уже держат сильные крепкие руки, которые уж точно не дадут упасть на пол.       Обладатель этих рук приподнимает Женю, теснее прижимая к себе и наматывая на кулак светлые кудряшки. Ноги снова опускаются за талию, Процко мягко обцеловывает тонкую шею своего ученика, врываясь всё глубже в податливое прекрасное тело.       А Женя не может сдержаться. Стоны и крики отталкиваются от стен, кажется, что вся Москва слышит, как они… учат немецкий язык. — Ich… — Жене трудно говорить, дыхание постоянно сбивается. -…люблю… — он тут же прикусывает язык, исправляясь. — …liebe dich…       Дима лишь усмехается, наклоняя вокалиста к себе и горячо шепча на ушко: - Ich liebe dich, Kätzchen. На лице Егорова появляется счастливая улыбка.