Мир без боли – это мир без чувств... Но мир без чувств – это мир без боли. (с)
***
«Пусть мы далеко, над нами одно небо...» Глаза тормозят именно здесь, на этой строчке. Привычка читать под музыку – худшее из всего, что может быть, а может не быть, просто зачем-то заглянуть, на чай, на кофе, дело вкуса, на пять минут, на час, на всю жизнь, ветер пригнал с облаками, куда без них, так внезапно, так случайно, ну, а может, и нет. Только теперь без неё никак, никуда, ни к чему... Слова кажутся пустыми без живых, подрагивающих нитей, незримых, неосязаемых, просто ощутимых, ведь ты можешь слышать... Ты. Можешь. Слышать. Иногда так мало надо, чтобы мир рухнул, оставил тебя погребённым под руинами, отступать было некуда, не сбежать, не спастись, роковая ошибка в коде судьбы, её ещё принято звать – несчастный случай. Скользкая дорога, запоздалый удар по тормозам, резкий визжащий звук, последний, их больше не будет, жаль, пока невозможно об этом узнать. Финальный штрих, жизнь ещё теплится, слабый свет в лампочке, только вот, уже неровный, мигает, угасает, исчезает, скорей, смените батарейку, ударьте сердце, пусть забьётся, пусть стучит и вопит, замирает, боится, любит, не важно, кого и когда, любовь вообще необъяснима, вечно бунтует, даже времени её не утихомирить, хоть с первого взгляда и не скажешь, что оно с особым упорством старается, думается, лишь умело делает вид, совести у него нет. Судьба явно долго замахивалась, прицеливалась, прикидывала, куда, да как ударить, чтобы побольней, чтобы мир точно не просто ушёл, улетел из-под ног, этот дивный хрупкий мир, а ведь таким не казался, совсем не казался, но то была лишь иллюзия, утешительная, хоть и бессмысленная. И от удара ты... Не летишь и не падаешь, зачем же так просто, ты – замираешь. Миг, когда обостряется ощущение реальности, а безразличие к судьбе «плевать, будь, как будет» сменяется лихорадочным барахтаньем, желанием зацепиться за что угодно, ну хоть за что-нибудь, пожалуйста, желательно, конечно, за жизнь, а если удастся, потом оправдаешься, мол, мысли-то чисто на автомате, так у всех. Или нет. Пробежала, от груди до висков, рассыпалась сотней трещинок, раздробила, разорвала на мелкие куски, дикая, острая боль, и теперь, сердце больше походит на сухую почву в пустыне – искажённый облик когда-то живой земли. Но это совершенно не мешает тебе почему-то существовать, не рискнёшь же сказать столь невозможное – жить. Страницы сменяют друг друга, книга машет ими, как крыльями, слова по одиночке возникают в сознании, только смысла в них ноль, он не может, не хочет вникать, больше – нет. Корешком вверх, сминая бумажные мысли, книга падает, дрожащие пальцы путаются в волосах, скользят, опускаются, сдавливают виски, хочется крикнуть, кричать изо всех сил, лишь бы услышать, лишь бы только услышать... Адам падает на колени, плечи судорожно дёргаются, щекам горячо от слёз, их так много, они слишком часто, того и гляди, испещрят лицо шрамами, невидимыми, непоправимыми. Жаль, уродуют не внешность, ах, если бы, нет, уродуют душу, когда-то сшитую заново, вспомнить бы, сколько раз, рассказать бы кому, но в ответ – тишина, ну спасибо, тогда – нет, нет, нет... В руках, как всегда, совершенно сама по себе, оказывается его боевая подруга, верный соратник – старая, видавшая виды, гитара. Каждую секунду, пока пальцы Адама нервно перебирают тонкие струны, сердце ломает рёбра, требуя свободы, вырывается с отчаянным треском, истекает кровью, замирает, обрывается, падает, балом вновь правит жгучая боль, опутывает тело электрической сетью, и он дрожит, дрожит... Как сильно хочется слышать... Музыку, реальность, жизнь, её неровный, сбивчивый ритм, её магию, простую, понятную... Знал бы кто, как не хочется слышать тишину, лишь одну тишину, вместо всего, вместо магии. Безумный кошмар, приговор, он виновен, а в чём, почему, ну простите, а кто получает реальный ответ? Мягкая и тёплая рука осторожно ложится на плечо. Адам опускает веки, нарочно, мгновенно, чтобы не видеть, не видеть того, кто сейчас за спиной, ни сейчас, ни потом, никогда. Нельзя, всё, нельзя больше мучить, нельзя истязать, так нечестно, нечестно лишать Блэйка заслуженных долго и счастливо, Левин знает, с ним ни сейчас, ни потом, никогда этого не будет, и нет. Чувствует, его тянут наверх, поднимают, обнимают, эта нежность и трепет – убийственны, чужое тепло согревает, и кажется, вся боль лишь от холода, да, ему просто холодно, эх, ну-ну, если бы, хотелось бы верить, но в висках стучит «как смешно, ты мечтаешь, это бред, лютый бред». Дыхание на губах, пленительно, обжигающе, невыносимо хочется сгореть, утонуть, умереть, лучше гибель, или лучше вообще жить без чувств, Адам знает, без чувств – боли нет. Он мотает головой, отстраняется, упирается руками в широкую грудь, нерешительно, робко поднимает веки, зудящие от едких, горьких слёз. Пальцы Блэйка гладят его по щекам, Адам слышит биение любимого сердца – со своим в унисон, он рядом, он с ним, ощущение сладкого счастья выбивает из лёгких кислород, постоянно, из раза в раз, обещает себе уйти, он даст Шелтону шанс, шанс на новую жизнь, но выходит ровно наоборот. – Какой же ты дурак... Блэйк понимает без слов, тишина между ними – не преграда, не помеха, не для них, ни сейчас, ни потом, никогда. Адам не читает по губам, он слышит голос Шелтона, слышит в голове, мысли резво бегают по нотам реальности, рождают звуки, только для него, и пусть, главное, он понимает... «Мир без боли – это мир без чувств. Но я так не играю.»