Sins

Старый жетон, поцарапанный и потёртый, лежит в самом дальнем уголке его тумбы, покрытый слоем пыли и прошлого. Стирать эти слои Стив не хочет. Не хочет вспоминать, ощущать на своих пальцах эту пыль, понимая, что это на самом деле прах, пахнущий смертью. Цепочка замененная, даже несколько раз. Стив раньше часто её рвал, не рассчитывал сил; забывал, что вместе с ней пришли и необычайные возможности. Языком чувствует острый край сколотого зуба — один раз даже кусал. На столе лежит стопка газет — парочка новых, парочка старых. Ничего не изменилось. Как тогда писали о нём с восторгом, с благоговением, так и сейчас. Пестрые страницы лишь сейчас на две трети наполнены бредом — раньше такого не было. Бывало, привирали, но не так, как сейчас. Стив прикасается пальцами к бумаге — старая, шершавая, пахнет сигарами и, кажется, духами. Такие были у Пегги. Новая слишком гладкая, словно атласную ленту гладишь — такая через несколько лет останется прежней, не узнать, сколько лежит. Не то что прежняя. Стив ловит себя на мысли, что думает, как старик. Хотя он и есть старик, ему почти за сотню перевалило. На стене, как и полагается, висит американский флаг. О том, почему Стив так отчаянно рвался на фронт, он сам не знал толком. Вроде сидел бы дома, чай попивал, — да нет же, не сиделось. Будто в груди игла была. Повернёшь к дому, посмотришь в его сторону, — вонзается в сердце. А вообще… вся боль окупается греющим душу пониманием, что он кому-то помог. Кого-то спас, кого-то наставил на правильный путь. Только в гуще битвы, когда мимо пули свистели, а вокруг стоял гомон взрывающихся мин, — приходило понимание, что так и должно быть. Флаг на стене напоминал ему об этом. Что всё не напрасно. Щит, по велению Фьюри, оставлен на базе. Рука так по нему тоскует. Не ощущая тяжести, Стив думал, что чего-то не хватает. Как будто нет чего-то естественного. Вроде должно быть, вот тут, а его нет. Щит стал не просто красивым аксессуаром, которым он периодически кого-то (да и самого себя тоже) спасал, он стал частью его самого. Щит нашёл место у него в груди, в сердце. Две красные перчатки лежали у него на кровати почти каждый день. Сидя без дела, Стив не мог делать ничего, кроме как тренироваться. Сейчас не война, говорили все. Война всегда, твердил про себя Роджерс. И он хотел быть готовым. Никакая одежда в секонд-хендах ему не подходила, приходилось заказывать. Пухнущие от мышц руки ловили каждый день восхищенные взгляды агентов (иногда даже презрительные, мол, это всё сыворотка, но такое было редко), но Стиву было мало. Не в том смысле, что ему хотелось большего. Просто он боялся, что один раз проснется, а ничего нет. И он снова тот болезненный мальчик из Бруклина, снова война, но те жизни проскочат сквозь пальцы, потому что он больше не тот солдат, о котором говорили с восторгом. Мотоцикл, который сохранился (даже не знал, как, столько лет прошло), всё ещё мог ездить. Будто бы впитал в себя дух Стива. И на удивленные «купи новый» отвечал сухо. «Не нужен мне новый». Даже дырки от пуль остались. Но самое главное, сокровенное, так это то, что только он мог отвезти Стива в прошлое. Туда, где его создали. Полигон, оружейная. Для Стива это будто вчера было. Он даже словно видел следы на грязи, где он лез под проволокой под улюлюкивания остальных, силясь доказать, что он чего-то стоит. Столб с флажком (тот самый, что он добыл ради поездки с Пегги) стоял на прежнем месте. Вот бы увидеть кого-то из старой команды. Когда он только узнал, сколько лет прошло, был в шоке. Значит, никто не выжил… А оказалось, что выжили. Но не в том виде, что он хотел. Ему бы сдаться, опустить руки. Да и зачем ж бороться. Прежняя цель была — победить в войне. Сейчас — напротив неё в ежедневнике у Стива стояло несколько вопросов. Постепенно к нему пришло это. Справедливость. То, что он должен делать всегда. Вечная цель. Это поднимало его по утрам, заставляло бороться. Мысль, что, сдавшись, он подведет тысячи. И огонь, почти потухший, начал гореть снова. Капитаном Америка его делали не щит, сыворотка или звездно-полосатый костюм. Вера в лучшее.