***
Бэкхён не знал, что было хуже: умереть тогда на мосту или каждый грёбаный день ждать Чанёля с работы. Он никогда не мог быть уверен, что парень вернётся. Они вместе уже полгода. В тот день Пак приютил его, дал крышу над головой, тепло, заботу и надежду. Надежду на то, что теперь он сможет любить так, чтобы никто не умер. Бён до сих пор не знал, что заставило Чанёля прийти тогда на мост. Почему этот глупый переросток так не боится смерти? Какие у него на то причины? Они похоронили этот разговор в первую же неделю знакомства. Это запретная часть. Единственное, о чем он не желал с Бэкхёном говорить. Шум в прихожей заставил юношу вздрогнуть. — Бэкхён-а, я дома, — низкий бархатистый голос разнесся по небольшой двухкомнатной квартирке. В очередной раз от сердца отлегло. — Чанёль! Почему так долго? – нотки отчаяния просквозили в голосе, что не укрылось от парня. — Телефон дома забыл, не смог предупредить, прости, — небрежно бросив сумку на тумбочку и скинув туда же мокрое от дождя пальто, он обнял вышедшего навстречу Бэкхёна. Длинные руки обвили тонкую талию чуть ли ни в два оборота. Бён ткнулся носом в холодную шею Чанёля, вдыхая родной запах. — Ты опять боялся, что я не вернусь? — тихо спросил он. — Я никогда не избавлюсь от этого… — Прошло целых полгода. Я жив. — Даже через десять лет. — Глупый, — вздох. — Идём на кухню, я замерз, — взяв парня за руку, Чанёль потащил его за собой. — Надо было брать зонт, — причитал Бэк, грея руки о кружку с горячим чаем. Он задумался, словно готовил целую речь на тему того, почему Пак не взял этот несчастный зонт. И, может быть, что даже заболеет теперь и не пойдёт завтра на работу. Слишком ли эгоистично желать этого? Сиди он дома, с ним, в тепле и уюте, Бэкхёну бы не пришлось изо дня в день ждать его. Живого. Это сводит с ума. — Бэк… Бэ-эк… Бэкхён! – Чанёль махал рукой у него перед глазами в попытке достучаться. Пронзительный взгляд темно-карих глаз, взволнованный и немного строгий. Он знает, почему Бэкхен потерян. Так происходило каждый раз, когда Чан задерживался на работе или каким-то иным способом заставлял волноваться о нём. Мысли начинали вихрем одолевать Бэкхена, нападая, сбивая с ног, раня и терзая больное сознание. — Прости, — выдохнул и натянуто улыбнулся блондин, выныривая из панически затягивающего омута. — Твой чай уже остыл, — тихо вздохнул Ёль, прекрасно понимая всё это. Бэкхён посмотрел в эту самую кружку, словно ища тому подтверждение. В маленьком, круглом, тёмном отражении на него смотрел испуганный до кончиков ресниц юноша. Вот-вот, казалось, он задрожит вместе с жидкостью внутри, и все содрогнется вокруг, поддаваясь этому страху, входя в резонанс. — Ничего. Такое пустое и незначительное ничего.***
Больше, чем Чанёль, от этого страха устал только сам Бэкхен. Временами он заглушался его теплыми объятиями, поцелуями, тихим шёпотом на ухо, мягкими влажными губами по телу и сладкой дрожью. Осознанием чего-то невероятно близкого, живого и родного. Засыпая с ним, Бэкхен отдавался в руки крадущейся агонии, что непременно настигнет часа через два зыбкого сна. В холодном поту и с мелкой дрожью в руках Бён просыпается от истошного крика, не всегда и не сразу понимая, что кричит он сам. Чанёль и к этому привык. Сгребая его в объятия, он лишь тихо вздыхает, позволяя младшему уткнуться носом меж его ключиц. Это лишь усиливает страх. Страх потерять все это. Такое обострение проходит обыкновенно три-четыре дня. И так до следующего раза. Пак старается сводить их к минимуму, но, кажется, с каждым днем это становится все сложнее и сложнее. Искалеченная психика Бэкхёна рушится и ломается с каждым днем, каждым кошмаром, с каждой минутой, когда он опаздывает домой. В этот раз его систематическое безумие дало сбой. Кошмары не переставали являться и через неделю после того дня. Утром в приступах истерики он хватался за рукав Чанёлевской рубашки, пока тот одевался на работу. Раньше старший брал отгулы в такие дни... но сейчас они стали так часты, что он больше не может их брать. — Все хорошо, — шепчет парень, присаживаясь рядом на постель. Касается губами влажной щеки и сгребает в неуклюжие объятия. — Все хорошо, вечером я вернусь пораньше, обещаю. — Я не могу так больше! — голос Бэкхёна срывается, ломается. Слезы, крики, паника — все это слишком плотно въелось в их жизнь. Хотелось дойти до самого края безумия, запереть все замки, оставить любимого рядом с собой. Так он не умрет, не должен… — Я не умру, — вдруг холодно и ясно произнес Чанёль, отрешенно глядя куда-то поверх вздрагивающей светлой макушки. — Ты говорил это сотни раз! Придумай что-то новое… — Нет, ты не знаешь, я… — слова застревали в горле, почти ощутимо царапая. Чанёль хотел сказать, но не мог решиться, лишь открывая рот. Таким нерешительным Бэкхён не видел его никогда. Даже там, на мосту, ничего подобного не было. — О чём ты? — притихнувший младший попытался заглянуть Паку в глаза, но тщетно. Тот отвернулся. — Я не умру, потому что это Я! Я! — вскричал Чанёль. — Что — ты? — парень вздрогнул. — Это был я, понимаешь? — Бэкхён ещё не понимал. — Тот кто наложил заговор. Я был юн и неопытен. Это страшная ошибка, так не должно было произойти. Ты просто не вовремя произнес своё имя где-то на другом конце города, — тихо выдохнул он, договорив сорванным, охрипшим голосом. — Это из-за тебя все, кого я любил, умирали? — осознание ядом проникало в тело, расходилось по венам и достигало каждой клеточки вместе с кислородом. Ломало, рушило, рвало, с хрустом ломало кости и перекрывало дыхание. Руки безвольно опустились. — Я долго не знал, на кого тогда пал мой заговор. Это был простой заговор на удачу, в котором я умудрился допустить ошибку, — тихо продолжал он. — Потом ты стал мне сниться. В кошмарах... терзал меня, обвинял и плакал. Ты умирал вместе с теми, кого любил. Я так больше не мог, понимаешь? - он, наконец, повернулся к Бэкхену. Впервые младший мог видеть его слёзы. — Теперь я понимаю. Ты не умрешь, потому что ты и есть та Смерть, что ходит за моими близкими. Сердце Чанёля сжалось. Он раскрыл рот в попытке что-нибудь сказать, но все силы вышли из него разом. Бледный, он на негнущихся ногах встал с постели и направился к двери, то и дело хватаясь за что-нибудь, чтобы не упасть. Бэкхён хотел сорваться следом, но тело не слушалось. Вот-вот Чанёль уйдет и в этот раз точно не вернётся. Не потому, что умрёт, а потому что не сможет. Тихий вскрик отчаяния слетел с губ Бэкхена, испугавшегося сейчас сильнее, чем когда-либо за всю свою никчемную, изодранную, как ткань джинс жизнь.***
— Ты опять задержался, — с укором смотрел Бэкхен, встречая Чанёля у двери. — Прости, малыш, — он чмокнул парня, попутно скидывая вновь мокрое от дождя пальто. — Опять тебя этот старый хрыч задержал? Ты знаешь, по-моему, он озабочен, - лепетал Бён, забирая и вешая его верхнюю одежду. — Я чай ромашковый купил. И ужин готов! Пошли скорее? И ни тени страха больше в этих глазах.