Magnum Opus

Мор есть целитель жалких и убогих - записано в месяц Процветания 1546 года божьей благодати. Мертвенно-бледный свет газовых фонарей изливался на мостовую. Шесть раз пробили часы на городской площади города Колдмейн. Настал час лисы. Солнце давно бросило жалкие попытки борьбы с тьмой и скрылось в недрах земли. Бледный, словно смерть снег срывался c рваных краев туч, постепенно укрывая улицу фарфоровым одеянием. Запах смолы с озера Морроу смешивался с ароматом пирогов со свининой из ближайшей таверны. На белоснежном покрывале незваным гостем проступает агатовое пятно. Словно вены на бледной коже на земле вздулись багровые линии. Причудливо переплетаясь, они собираются в алую лужу у ног джентльмена. Отхлебнув бренди из фляжки, юноша принимается старательно зарисовывать углем на бумаге то, чем было черное пятно: мертвой кошкой, из чьей вспоротой утробы потоками изверглась кровь. Внутри чрева примостились навек замолчавшие котята. «Какой подарок сделал мне сегодня кебмен, раздавив эту тварь. О, чудный запах смерти, я так по тебе скучал. С помощью моей милой женушки я превращу тебя в шедевр!» - ухмылка прочертила тонкую линию на аристократичном лице. Из-за поворота вынырнул патрульный с фонарем и двинулся к молодому человеку. - Доброго вечера, сэр. Уже поздно, я рекомендовал бы вам направляться домой. Сами знаете, у нас тут неспокойно, - козырнул полицейский. Юноша одарил его ледяным взглядом, полным презрения. - Ваши рекомендации можете оставить при себе. Бобби здесь не указ. Маркус Хейл сам знает где и когда ему находиться. Вам же лучше убрать этот мусор с дороги, чтобы честные граждане, вроде меня, не пачкали башмаки, - каждое слово вылетало из уст, словно ружейный выстрел, эхом отдаваясь от стен домов. Поправив цилиндр, мистер Хейл развернулся и направился к дому, крепко сжимая вожделенный набросок. Узкие аляповатые улочки змеями ползли к площади Дерон. Оттуда уже рукой подать до Хаймура – района аристократов, дома молодого человека. Маркус Хейл старался шагать гордо, как и приличествует джентльмену, но зудящая боль заставляла юношу припадать на левую ногу. В полутьме его силуэт можно было принять за куклу на сломанных шарнирах. Не помогала даже изящная трость, внутри которой в потайном отделении был тщательно спрятан рисунок. «Черт побери, скоро вестники чумы вылезут из своих нор, нужно торопиться» - погонял себя мистер Хейл, заслышав седьмой удар колокола. Час совы вступил в свои права. Ботинки из дорогой кожи хлюпали в лужах нечистот. Район Олдбридж почти полностью опустел. В нос бил тошнотворно-сладкий запах гниения: в придорожных канавах громоздились друг на друге изуродованные чумой тела славных жителей Колдмейна, снег накрывал их белым саваном. В одном доме из десятка тлела свеча, остальные были наспех заколочены досками. Даже луна стыдилась заглядывать в эти гробницы. На почерневших стенах Маркус выхватывал корявые надписи: «От смерти не спастись!», «Чума пожрет нас», «Слава моровой деве». Прикрывая рот ажурным носовым платком, Хейл ускорил шаг и вскоре достиг площади. Возле помоста в самом центре собралась группа людей в лохмотьях. Разбитые фонари больше не прогоняли тьму. Высокий, крепко сбитый человек держал за волосы хрупкую девушку в ночной сорочке. Бесчисленные бородавки и волдыри на лице придавали ему сходство с жабой. Огни факелов расчерчивали зимний вечер багровыми полосами, словно предвещая кровопролитие. «Проклятье, не успел, эти фанатики уже здесь. Неужели они настолько осмелели?» - затаив дыхание, Маркус спрятался за стену одного из домов. Шершавый камень пронизал руки потусторонним холодом, заставив джентльмена съежиться. «Неужели это леди Джейн? Сейчас она как в сказке поцелует этого урода, и он станет принцем, а наш городок избавится от мора раз и навсегда» - ехидный смешок застрял в горле, придушенный перчаткой мистера Хейла. В воцарившейся тишине зазвучал командирский голос. - Братья и сестры! Всех нас коснулась длань нашей госпожи – моровой девы! Все мы приняли этот дар со смирением, однако! – клокочущий голос завывал в ночи. Человек поднял голову пленницы, дабы собравшиеся могли видеть ее лицо. – Однако есть те, кто плюет на благосклонность Великой. Посмотрите, ее лицо омерзительно! – мужчина провел длинными желтыми ногтями по тонкому лицу девушки, оставляя кровавые полосы. Пронзительный крик, казалось, послужил сигналом толпе, ибо та разразилась торжествующими воплями. Грузный мужчина жестом заставил всех замолчать. Маркус сделал несколько неверных шагов, отступая от стены. Он понимал, что надо звать на помощь констеблей, но нездоровое преступное любопытство заставило его остаться и узреть финал пьесы, разыгранной чернью. Несмотря на холод, Маркус Хейл вспотел от вожделения. - Такие невежды могут искупить свою вину перед Великой лишь одним способом! – проревел Жаба. - Пожалуйста, - всхлипывала девушка. – Мой отец, у него целое состояние. Я могу обеспечить вас! – человек, казалось, даже не слышал отчаянной мольбы. - Пир! Пир! Пир! – разносилось на все лады. Толпа неистовствовала. - Утоли же свою жажду, о, дева! – мужчина бросил графиню вниз. Безумцы в едином порыве накинулись на бедняжку. Они рвали, кусали, царапали нежную кожу, вгрызались в плоть. Скоро белая сорочка окрасилась в красный и леди затихла навсегда. Маркус отделился от стены. Грязное торжество человеческого грехопадения позволило ему добраться до середины площади незамеченным. - Братья и сестры. Дева указала нам на незваного гостя! – прогремел над площадью булькающий голос. – Кажется, сегодня нам повезло. Схватить его! Казалось, юноша больше не чувствует хромую ногу. Бесполезная, она волочилась за ним, страх сковал бешено бьющееся сердце. «Набросок. Я должен добраться до дома. Офелия..» *** Мысль есть мера человеческого бытия. Однако тело должно поспевать за мыслью, иначе на месте рискует остаться лишь бессмертный дух – записано в месяц Даров 1673 года божьей благодати. «Проклятая нога. Проклятый погост на Либерти Хилл. Проклятые фанатики!» - Маркус Хейл петлял между заброшенных домов. Дыхания не хватало, легкие горели, снег предательски громко скрипел под ногами. Цилиндр давно слетел, шарф развевался на ветру подобно боевому знамени. Смрад от гниющих заживо людей, что ютились в брошенных строениях забивался в нос. «Схватить ублюдка!», «Загляни в дом, может он схоронился там!», «Тебя все равно покарает моровая дева, не прячься» - мерзкие голоса доносились со всех сторон, кольцо сжималось. Мистер Хейл забежал в переулок: почерневший от копоти кирпич стен, нечистоты, разъедающие снег и гробы, несколько десятков грубо сколоченных гробов вдоль переулка. От смрада юноша чуть не лишился чувств, но совладал с собой. Из тьмы, что клубком свернулась в конце прохода, донесся легкий шепоток: - Раз, два, три, раз, два, три, моровая дева тебя забери. Утоли мою печаль, попадешь ты прямо в рай. «Думай, Маркус, думай» - взгляд джентльмена скользнул по гробам. «Должно сработать. Если бы не эта поющая потаскуха. Надо заткнуть ее и побыстрее» - Маркус крепче сжал трость и двинулся вглубь переулка. Странный напев повторялся из раза в раз, заглушая крики вестников чумы. Молодой человек различил во мраке очертания совсем юной девушки в рубище, склонившейся над изодранной куклой. - Раз, два… - трость врезалась в висок с сокрушительной силой, жемчуг снега окрасился багрянцем. Девица обмякла и повалилась на землю, словно никому не нужная игрушка. Откинув крышку ближайшего гроба, мистер Хейл плотно обвязался шарфом и забрался внутрь, задвинув крышку. Его соседкой оказалась почти разложившаяся старуха. С трудом поднырнув под тело, юноша оказался на дне гроба, а усопшая громоздилась теперь на нем. «Костюм безнадежно испорчен. Ох и достанется мне от Офелии» - с неприязнью подумал Маркус. Бледный диск луны высветил несколько фигур с факелами, нырнувших в переулок. - Джонатан, ты проверяй ящики по левую сторону, а ты, Джесси, по правую, - грубый голос забрался под крышку убежища Хейла, заставив его побледнеть от ужаса. Тишину заполнил треск срываемых крышек, который неумолимо приближался. - Если найдете на покойничках чего блестящее, тащите ко мне, парни, но главное, найдите эту мразь. Я хочу пировать! – лунный свет ворвался в тесное пространство гроба. От страха юноша приподнял тело мертвой старухи. - Госпожа, прибери меня к своим рукам! – верзила отшатнулся. – Джесси, она шевелилась! - Брось молоть вздор, Джонни. У тебя от человечины шарики за ролики едут, - подошедший щуплый человек с презрением посмотрел на напарника. – На этой старой кляче даже побрякушек нет. Пошли отсюда. - Эй, вы. Чего столпились? – рявкнул мужчина, что был за главного. - Ничего, Билли, ничего! – в один голос уверили его подручные. – Здесь кроме дохлой девки и ребят в гробах никого. - Если никого, валим отсюда. Пока мы треплемся, чужак мог ускользнуть. И возьмите девку с куклой, хоть что-то останется на нашу долю, - три фигуры скрылись, напоследок одарив переулок парой смачных ругательств. Маркус Хейл с облегчением выдохнул и… неожиданно по-девичьи расплакался. Тишина. Гнетущая, почти осязаемая. В затхлом, темном пространстве гроба лежат двое: мертвец и живой человек. Жизнь и смерть делят одну колыбель. Утихли приказы и окрики, не слышен скрип открывающихся дверей, даже слезы луны – снежинки, опускаются на покатые крыши бесшумно. Маркус Хейл дрожащими руками отодвигает заиндевелую крышку своего убежища и вываливается на мерзлую землю, тяжело дыша. Вдалеке часы бьют девять раз, предвещая приход настоящей ночной тьмы, безжалостной и беспощадной. Опираясь на трость, юноша поднимается, облизывая пересохшие губы и смотрит на труп старухи. «Ты ведь никому не скажешь, что я делил с тобой ложе, пусть и невольно» - молодой человек нежно касается губами лба усопшей и спешно удаляется к выходу из переулка – домой. Вестники чумы забились в свои норы до поры до времени, охота прошла удачно, а молодая графиня обеспечит их едой на эту ночь. Угрюмые хибары, тесно прижавшиеся друг к другу в порыве согреться сменяют аккуратные домики с остроконечными крышами. Ненасытную темноту Олдбриджа разгоняют приветливые огни района Хаймур. Трещотки, с помощью которых патрульные передают друг другу сообщения, наполняют стылый воздух чувством защищенности. Реку Тарли пересекает старинный каменный мост. Палатки, служащие лазаретами, снующие между ними долговязые фигуры докторов в вороньих масках, сопровождающие их гвардейцы с клинками наготове – деятельность здесь, на островке надежды среди бушующего моря чумы не прекращалась ни на минуту. То и дело слышится плеск, когда в воду падает очередное завернутое в саван тело, чтобы отправиться вниз по течению к «плотине мертвых» - так прозвали причал у порта, с которого мастера погребения вылавливали когтистыми баграми жертв чумы и предавали их костру очищения. Маркус торопливо шагает сквозь этот людской муравейник, когда его окликает невысокий юноша с изборожденным оспинами лицом. Огромные волдыри на щеках и лбу покачиваются, когда он направляется к Хейлу. - Мистер Хейл, пожалуйста, уделите мне минутку, - клокочет булькающим голосом парень. – Я вас сразу по походке узнал, как ваша нога? - Джордан, у меня был паршивый вечер, не делай его еще хуже и проваливай, - оскалился Маркус. - Умоляю, позвольте мне еще раз побыть вашей моделью, прошу, - молодой человек вскидывает руки. - Городу не нужно второе «Лицо чумы», Джордан. Ты должен быть мне благодарен за то, что я откопал тебя в Олдбридже среди обреченных. Ты исчерпал свой потенциал. А теперь проваливай, пока я не пустил в ход трость, - выплевывает слова мистер Хейл. - Но моя Молли и маленькая Джулия. Они без меня пропадут. Из-за болезни никто не берет меня на работу. Мне больше не к кому обратиться. - Опять ты связался с очередной портовой шлюхой? Я велел тебе проваливать, а не рассказывать мне истории о своей полной тягот и забот жизни. Коли ты так хочешь заработать, - Маркус достал из кошелька золотой соверен и поднес к лицу юноши, который инстинктивно потянулся к деньгам. – Так вот, я нанимаю тебя ныряльщиком. Вперед! – монета, вращаясь, полетела в воды Тарли. Молодой человек пронзил Хейла полным ненависти взглядом и нырнул в ледяную воду. «Мастера погребения вытянут сегодня труп без савана. Недомерок, смеет тратить мое время» - усмехнулся Маркус и направился в конец моста – к пункту пропуска. Мимо прогрохотала телега, нагруженная новыми жертвами чумы. Слышался тихий псалом об усопших. - Стойте! Назовите себя и причину нахождения за периметром зоны надежды в час нетопыря, - высокий человек в офицерской форме выступил вперед, держа руку на эфесе клинка. - Да будет вам известно, мое имя Маркус Хейл, я представитель аристократии района Хаймур и направляюсь домой, а причина того, что я находился за периметром очень проста – я искал вдохновения, - молодой человек склонился в полупоклоне. - Судя по вашему внешнему виду, на дворянина вы не сильно похожи, - офицер скользнул взглядом по великолепному некогда костюму, теперь пестрящему дырами и пятнами грязи, по окровавленной трости и ботинкам в нечистотах. – Может быть вы украли одежду, документы и эту великолепную трость со следами крови. Бьюсь об заклад, так все и было. Парни, - мужчина кивнул двум гвардейцам в алой униформе. Послышался шелест вынимаемой из ножен стали. – Следите за каждым его движением. - Да как вы смеете! – лицо мистера Хейло стало бледнее снега. – Не нужно спешить с выводами, я могу все объяснить. - Ну конечно можешь, мы с тобой побеседуем в участке. Ты расскажешь нам очень много. Вяжите преступника! Он попытался напасть на начальника караула, - удары посыпались на Маркуса, отправляя юношу в пучины бессознательного. Где-то вдалеке одинокий поезд издал печальный гудок, прокатившийся по округе словно волчий вой. *** У оправданий есть одна неприятная особенность – они не помогают избавиться от петли - записано в месяц Горестей 1355 года божьей благодати. - Проснись, ублюдок! – удары под дых перевернул мир Маркуса, заставив его вынырнуть из грез, жадно хватая ртом воздух. Мистер Хейл пришел в себя в тесной комнатушке, освещаемой лишь тусклым светом единственной лампы. Холод здесь пробирал до костей, словно по комнате кружили привидения, запуская в кожу морозные когти. Камни покрылись льдом. Руки юноши были крепко связаны, а сам он восседал на шатком деревянном стуле в одном исподнем. Над ним склонился высокий человек в офицерском мундире. Отсутствие носа и крайняя бледность придавали ему сходство с мертвецом. - Я знаю кто ты, мерзавец, - молодого человека окатили ледяной водой. Однако при температуре ниже нуля Маркуса скорее обожгло, тело начала бить неистовая дрожь. – Ты малюешь этих псов из высшего света, самого мэра. «Лицо чумы» тебе ни о чем не говорит? – свирепо вопросил мужчина, занося обмотанную тряпкой дубинку. Ребра Маркуса предательски затрещали, в горле застрял кашель. – Что-то хочешь мне сказать? – ехидно ухмыльнулся офицер. - Да, я рисовал какого-то оборванца и что? Он твой любовничек?- Маркус глухо засмеялся. Такой смех бывает у обреченных людей. В тот же момент его голова дернулась, из носа потекла кровь. - Не смей так говорить о Джордане, тварь! Я хотел дать ему работу гвардейца, сказал прийти завтра. Больше он никогда не придет, мой брат никогда не придет. И все из-за тебя, - могучий пинок опрокидывает Маркуса на пол. Мужчина выливает на дрожащего юношу еще одно ведро. – Тебя выпустят через несколько часов. Я спишу все на ошибку моего подчиненного, а ты будешь медленно подыхать от пневмонии. Если высунешь нос из своего уютного домика в Хаймуре, тебя достанет мой клинок. Попомни мои слова, тщедушный маляр, - мужчина медленно достал меч и провел острой сталью по щеке Маркуса. У мистера Хейла не осталось сил даже на крик. Плюнув на художника, офицер вышел из комнаты, затворив за собой скрипучую деревянную дверь. - Вернешь его вещи через два часа, в час волка и выведешь через задний ход. Пускай получит напоследок хорошего пинка. Понял, гвардеец? – через щели в досках донесся приглушенный голос. - Есть, капитан, сэр. Маркус Хейл лежал, съежившись, в луже ледяной волы. Крупная дрожь неустанно била тело. Мысли юноши унеслись в летний вечер, минувший два года назад… - Ну, Маркус, могу тебя поздравить. Пять лет в академии для юных леди и джентльменов, и вот сегодня – торжественный вечер выпуска, - крепкий розовощекий мужчина с седыми бакенбардами одобрительно похлопал молодого человека по плечу. - Спасибо, дядя Рональд, - кротко кивает Маркус. - Это точно, спасибо дяде Рону. Не скажи я своему брату, что твое малевание – это нечто большее, и что на этом можно неплохо заработать, ты бы сейчас сидел в поместье и наслаждался обществом частных учителей и розги. А здесь красивые барышни из влиятельных семей, с которыми можно заключить выгодный брак, хе-хе, - мужчина еще раз хлопает юношу по плечу и наклоняется ближе. Крупный нос останавливается перед глазами Маркуса, толстые губы расплываются в улыбке. – Ты ведь уже нашел себе невесту, парень? – дыхание отдает кислым, винные пары окатили юного джентльмена. «Банкет только начался, а этот боров уже пьян. Не миновать очередного скандала. Отец, а ведь ты так и не явился поздравить меня с выпуском. Тебе дороже твои железные дороги. За эти пять лет ты не ответил ни на одно мое письмо, как бы тяжко мне не приходилось в этой клоаке» - с горечью подумал Маркус, но вслух произнес лишь: - Думаю, мисс Натали Пирс благосклонно ко мне относится. Я помогал ей с рисованием, и, кажется, она правильно трактовала мои намеки, - юноша кивает в сторону девушки в платье цвета полуночи, которая ведет с подругой оживленную беседу. - Значит пойди к ней и добейся танца, а я добьюсь опустошения графина с вином, - нетвердой походкой Рональд Хейл направляется к столу, накрытому воистину по-королевски: молочные поросята, крольчатина, куропатки, морские деликатесы, фрукты, десерты – все самое лучшее для выпускников академии, профинансированное любящими родителями. Маркус же идет к Оливии через просторный зал, в котором не утихают разговоры и чарующая музыка. Начищенный до ослепительного блеска узорчатый паркет отражает свет тысяч свечей. Сквозь огромные, высотой в три человеческих роста, стрельчатые окна на гостей взирает полная луна, а само здание академии отражается вместе с лунным диском в зеркале вод озера Морроу и кажется, там, на глубине, подводные жители тоже празднуют. Флотилия дымчато-серых облаков рассекает гладь небесного моря, заставляя недовольные звезды скрыться. В центре залы десятки пар кружатся в изящном танце. «Слышали? Капитан Лоури скоро возвращается из плавания к островам Палили. Говорят, он нашел там нечто потрясающее» - за круглым столом примостилось собрание почтенных кумушек-сплетниц. «Чем говорить о доблестном капитане, лучше переложи вальта в правый столбец» - скрипучий голос второй старушки режет слух. Маркус минует кумушек и вот он стоит у одной из тяжелых пурпурных портьер, где Оливия заливается звонким смехом. - А потом Мортимер вскочил на коня и дал галопа. Правда, он не учел того, что подтяжки уцепились за ветку дерева. Видела бы ты этот полет! Бедняга потом пролежал несколько месяцев со сломанными ногами, - девушка в сочном зеленом платье прикрыла рот рукой в тонкой перчатке. - Милостивый боже, Джулия, у тебя один ухажер отважнее другого на любовном поприще. Жаль только, рыцари из них никудышные, - Оливия отпивает из хрустального бокала кроваво-красное вино. - Плевать, моя дорогая Натали, это ведь все несерьезно. Никто из них не добьется моей руки. Любовь есть балаган, ничего более, мужчины же – шуты. - Кхм, прошу прощения, дамы, - Маркус неловко поклонился. Улыбки на лицах подруг померкли, словно их сдул порыв ветра. - Маркус Хейл, вы что, подслушивали? – надула бутон алых губ Натали. - Ни в коем случае, - вскинул руки юноша. – Дорогая Натали, в честь окончания нашего славного обучения я хотел бы пригласить тебя на танец, - с каждым словом лицо молодого человека наливалось краской все больше и больше. Рука в белой перчатке взмыла вверх, приглашая. - Неужели вы думали, что мисс Натали Пирс примет приглашение от невзрачного художника? Ладно, если бы вы рисовали что-то достойное, Маркус Хейл, но ваши макабрические сюжеты вводят меня в абсолютный ужас. Подите прочь и уверяю вас, в этом зале с вами захочет танцевать лишь призрак мадам Бужуа и то по причине полнейшей скуки, - закончив тираду, девушка топнула ножкой. Руки юноши повисли плетьми, и он угрюмо потащился к обеденному столу. «Думает, если ее отец владеет угольными шахтами, можно отказывать Маркусу Хейлу? Я этого так не оставлю» - Маркус хватает с ближайшего подноса бокал вина и осушает в мгновение ока. Перед самым столом с яствами, художник меняет направление и идет в самое нелюдное место – в дальний угол залы, не забыв прихватить с собой бутылку темного вина. Там, среди полумрака и крадущихся теней стоит деревянное кресло на шатких колесах. В нем сидит изломанная фигура в бордовом платье не по фасону. Длинные волосы убраны не по моде, несколько блеклых прядей падают на бледное лицо. Тонкие руки по-птичьи вцепились в подлокотники обители ее страшного недуга. На живом надгробии, которым обратилась девушка, словно угли догорает пронизывающий взгляд нефритовых глаз. Маркус прислоняется к стене и откупоривает бутылку, багровая жидкость наполняет бокал. - Что, тоже изгнали? – мертвый голос без единой интонации доносится из уст фигуры в кресле. - У меня свои причины, - юноша отпивает вино. – Но я, кажется, совершенно забыл о манерах. Маркус Хейл, - приподнимает бокал молодой человек. - Джудит Мосли, - медленно скрежещет девушка, словно механизм, который долгое время обходился без смазки. – Ты тоже не вписываешься в их радужные рамки, Маркус Хейл, и плюешь на обыденность, в итоге оказываясь за чертой? – столь длинное предложение заставило девушку зайтись в приступе кашля. - В их рамки я точно не вписываюсь, тут вы правы, мисс Мосли. Но мне вот что интересно: за все годы обучения я ни разу не имел удовольствия видеться с вами. Вы ведь тоже окончили академию? – юноша отделяется от стены и подходит ближе. – Вина? - Благодарю, не стоит, от него у меня начинает розоветь кожа, а это вредно. Что же касается твоего вопроса, Маркус Хейл, то да, я действительно окончила академию, но мое обучение было несколько более… - девушка замолкает, будто в механизме произошел сбой, но через мгновение продолжает. – Более приватным. Из-за моего недуга. Зря меня спустили сюда, лучше бы я осталась в обществе своих мишек. - Позвольте возразить, миледи, я уверен, что ни один из ваших плюшевых друзей не смог бы пригласить вас на танец, - вновь рука в белой перчатке взмыла вверх. В нефритовых глазах Джудит промелькнула давно забытая искра жизни. - Вы издеваетесь надо мной? Вы же прекрасно видите, я неспособна двигаться, - девушка указала на безжизненные, тонкие тростинки ног. - Не извольте беспокоиться, я все сделаю сам. Лишь только возложите ваши руки мне на плечи, мисс Мосли и мы будем танцевать среди теней, во мгле. Не ради этих лизоблюдов, но ради себя и ради самого танца. - Что ж, надеюсь, новый опыт не будет болезненным, - Джудит обвивает шею Маркуса и уже через мгновение юноша начинает нести партнершу в круговороте танца. Поначалу в глазах девушки мечется страх, но чувствуя себя в безопасности в крепких объятиях молодого человека, она успокаивается и целиком отдается эйфории. Из бледных уст звучит радостный смех, звучащий подобно весеннему роднику. Еще через несколько минут ее глаза в блаженстве закрываются, а голова падает на грудь Маркуса. Танец завершен, мистер Хейл нежно опускает Джудит обратно в кресло. - Вам понравилось, Джудит? – вылетают три слова. Ответом служит гробовое молчание. Кожа мисс Мосли стала еще белее, напоминая теперь мрамор усыпальниц. От губ отлила краска, руки безвольно повисли. Не выдержав бури эмоций, Джудит покинула этот мир. И вдруг он понял, что танцевал с самой смертью. В упоении Маркус схватил бутылку вина и одним глотком осушил ее до дна, забыв про хрустальный бокал. В голове прочно засела мысль: «Теперь я точно уверился в том, что госпожа отметила меня своей печатью. Печатью того, что можно узреть радость и в забвении» - допив вино, Маркус вложил бокал в безжизненную руку усопшей и медленно ступая, вышел из полутьмы в объятия света. *** Творцы во все времена страдали, но страдания эти подпитывали их вечно алчущих муз – записано в месяц Доблестей 1750 года божьей благодати. Дубовые панели окружают сидящий за столом силуэт. Через трещину в оконном стекле насвистывает свою мелодию ветер, отчего кованная люстра на потолке медленно покачивается, словно в трансе. Огоньки свечей в канделябре, что занял свое место на столе, грациозно исполняют свой танец, освещая белую, словно алебастр кожу тонких рук. Изящное перо непрестанно движется, выводя на бумаге все новые слова, которые складываются в предложения. Время от времени творец слов поднимает голову, и отражение в окне искажает гримаса отчаяния, превращая тонкое лицо в нечто чуждое, в маску. Всполохи молний расчерчивают ночь за окном, устраивая торжественную встречу бурану. Вспышки на миг озаряют скрюченные, словно в поклоне деревья в саду и кажется, что у окна второго этажа нечто нематериальное, эфемерное, пристально наблюдает за работой девушки. Очередной исписанный лист срывается со стола, присоединяясь к десятками, а может и сотням страниц, что укрывают ковром пол. Ветер завывает все пронзительней, люстра раскачивается все с новой и новой силой, огоньки свечей взмывают вверх в кульминации своего танца, а листы рвутся ввысь и кружатся, кружатся. Среди этого бумажного вихря, в самой его воронке, девушка лихорадочно исписывает еще одну страницу и на тонких губах проступает тень безумной улыбки. Тяжелый звук дверного молотка разгоняет морок, она спешит вниз, схватив подсвечник и подобрав ажурный подол белоснежного платья. - Ты разочаровываешь меня, вернись! – доносится шипящий голос через щели в стекле, а может это лишь буран и разыгравшееся воображение… Маленькую фигурку провожают ястребиным взглядом портреты давно забытых предков, алая ковровая дорожка приглушает торопливые шаги, отчего звук ударов отдается в полумраке дома еще настойчивее. Мрачный холл встречает ее объятиями теней, словно старую подругу. Рывком открыв дверь, девушка видит фигуру молодого человека в изодранном костюме. Юноша вцепился в трость мертвой хваткой. С изуродованной щеки капает кровь. - Офелия, зови доктора Инганнаморте, скорее, - выдыхает юноша и валится на ковер. - Маркус, нет, только не ты, - выдыхает миссис Хейл и бросается в ночь… - Доктор Инганнаморте, доктор Инганнаморте! Скорее откройте! – Офелия барабанила в дверь изо всех сил, что оставались у замерзающей девушки – она в одном платье пронеслась на окраину Хаймура. В передней загорелся свет, дверь открыл низенький, аккуратно одетый мужчина. Оглядев взволнованную миссис Хейл, человек нахмурился, отчего пенсне чуть было не сползло по крючковатому носу. - Что за шум? Час поздний, а вы мешаете мне проводить исследования на благо города. Что стряслось? Да на вас лица нет, моя дорогая Офелия, – хриплый голос лаем вырвался из глотки человечка. Запах хлороформа вперемешку с застоявшимся ароматом крови обволакивал Офелию, прилипал к коже, словно паутина. - Маркус, доктор! Он ранен! Все еще хуже, чем обычно, - девушка заламывает руки, слезы на щеках застывают льдинками, аккуратная прическа теперь рассыпалась каскадом шафрановых волос. – Заклинаю вас, заприте дверь и идемте скорее. Мой муж может умереть. - Хуже? Могильные черви пробрались еще глубже? – озадаченно произнес доктор. – Барышня, вы будете должны мне вдвое больше моей обычной ставки. Я за инструментами, - человечек нырнул в темноту утробы дома, чтобы через минуту вернуться с потертым кожаным чемоданчиком. - Чтобы вы окончательно не замерзли и не прибавили мне работы, давайте побежим и разгоним кровь! – молниеносным движением доктор прокрутил ключ в замке и рысью бросился проторенной многими визитами дорогой к дому четы Хейлов. Встречный ветер трепал косичку его просмоленного парика. Рядом неслась, подобно неупокоенному духу, Офелия. Ночь убывала, близился час жаворонка. *** Познаем ли мы природу снов – этих удивительных видений? Что кроется за этой завесой? Быть может все мы лишь сон творца? – записано в месяц Раздора 1820 года божьей благодати. Маркус стоит в овальном кабинете. Вокруг него по маленьким железным дорогам несутся, извергая пар, десятки крошечных поездов. Пар застилает пространство, скрывая мебель, дверь, окна. Маркуса не покидает чувство страха, будто юноша потерялся в первобытном лесу. В ноздри забивается запах машинного масла. Над железными дорогами и паровозами, над завесой из пара возвышается его отец. Острый взгляд глаз-бусинок смотрит вдаль, пытаясь разглядеть что-то, видимое лишь ему одному. Рот Джеремаи Хейла открывается, выпуская на свободу слова. В голосе слышатся лающие нотки, с которыми обычно говорит доктор Инганнаморте. - Так-так, все действительно плохо. Пока я готовлю снадобье, Офелия, дорогая, проденьте нить в иглу, нужно промыть и зашить эту нехорошую рану. Благодарю. Хорошо, что в Хаймуре исправно работают котлы подогрева. Ах, в этот предрассветный час, когда буран стучится в окна, и лишь хрупкая роза на окне есть напоминание о былых днях, мне на ум приходят строки Украдкой время с тонким мастерством Волшебный праздник создает для глаз И то же время в беге круговом Уносит все, что радовало нас И только аромат цветущих роз, - Летучий пленник, запертый в стекле, - Напоминает в стужу и мороз О том, что лето было на земле О том, что лето было на земле, - повторил голосом доктора Инганнаморте отец Маркуса. – Надеюсь, ваш достопочтенный супруг увидит грядущее лето, ибо я не ручаюсь за исход лечения, но сделаю все подобающее врачу, которому заплатили. - О, доктор, молю, поставьте его на ноги. Он – все, что у меня есть, - черты Джеремаи Хейла смягчились, теперь его голос звучал подобно весенней капели. - Я же сказал, что сделаю все возможное. Теперь оставьте нас, миссис Хейл, у нас с Маркусом впереди тревожные утренние часы, - изрек голосом доктора мистер Хейл. Тут же глаза-бусинки впились в одинокого Маркуса, что сжался посреди пара. Юноша очнулся. - Где она? Где моя трость?! – разнеслось по старому дому. Отчаянный призыв пролетел через коридор, спустился по лестнице в холл и достиг Офелии, которая дремала в кресле, не выдержав бессонной ночи. Солнечные лучи уже приветливо заглядывали в окна, приглашая на танец старые тени. - Черт побери, женщина, мне нужна моя… - крик оборвался на мгновение, чтобы смениться ужасающим воплем. – Лицо! Что с моим лицом? Нет! – сбросив оковы дремоты, девушка стремглав бросилась наверх, сжимая в тонких руках заветную трость. Звон разбитого стекла сопровождал миссис Хейл до самой ванной. Вбежав туда, Офелия выронила трость и в ужасе закрыла лицо руками. Маркус стоял посреди комнаты: руки болтались словно висельники, осколки стекла застряли в коже, отчего шахматный пол постепенно менял цвет белых клеток на багровый. Разбитое зеркало щерилось уцелевшими кусками стекла, будто насмехаясь над уродством человека. Мистер Хейл поднял голову, колкий взгляд задержался на жене. По обезображенной щеке скатилась слеза. Губы медленно пришли в движение. - Зачем, Офелия? Зачем ты позволила доктору сделать это со мной? Ведь если бы я умер, я бы не посмотрел в зеркало, не увидел бы, кем я стал. Уродом! Маркус Хейл стал уродом! – юноша бросился к Офелии и зарылся лицом в платье. Пространство заполнили рыдания и всхлипы. Девушка нежно поглаживала мужа по голове, не произнося ни слова. – Что мне теперь делать, любимая? Я жалок, высший свет больше не примет меня, ты не захочешь видеть меня. Какой я был дурак! Ты же твердила остаться с тобой, скоротать вечер за книгами. Ради чего я отправился в этот проклятый всеми богами город? – Маркус поднял заплаканные глаза к лучистому лицу Офелии. Она нежно провела рукой по шраму и указала на лежащий на полу предмет. –Ну конечно, трость! – голос молодого человека будто бы окреп, он схватился за набалдашник. – Только бы он был там. Надеюсь, этот ублюдок не добрался до него. Есть! – из потайного отделения показался смятый лист бумаги. Юноша принялся спешно расправлять его на залитом кровью полу. – Да, он цел! – Маркус заключил Офелию в страстные объятия. – Теперь дело за малым, дорогая. Позови его, прошу! Тогда я создам шедевр, и мы сможем уехать отсюда. Этот город обречен, - когда Маркус упомянул его, всякая краска отхлынула от лица бедняжки. Она отстранилась и закусила губу. - Милый, пожалуйста, не надо. Не в этот раз. Я снова видела тетю Агату. Помнишь, как она повесилась в этом самом саду на ветке вяза? Каждую ночь я слышу, как она пытается поцеловать меня перед сном. Я вижу отпечатки ее губ на стекле, слышу скрип веревки, что обмотана вокруг ее шеи, могу даже разобрать свое имя. Она зовет меня, Маркус, хочет, чтобы и я раскачивалась на той ветке. Это он настроил ее против меня за то, что я не пишу! – девушка медленно сползла по стене и теперь сидела, обхватив колени руками. - Это всего лишь атмосфера старого дома, дорогая. Тени и шелест ветра за окном. К тому же ты тяжело перенесла утрату своей дорогой тетушки. Как только мы покинем это место, все будет позади, - Маркус одарил жену нежным поцелуем. – Прошу тебя, нам снова нужна его помощь. Ты же знаешь, я могу творить, только если ты опишешь этот набросок, те чувства и мысли, что стоят за ним, а это невозможно без его вмешательства, - упорствовал Маркус. - Пожалей меня, Маркус, я так больше не могу. Если слова тебя не могут убедить, посмотри на это! – девушка закатала рукава платья, обнажая десятки порезов. – Неужели ты не способен к состраданию?! Если я хочу написать что-то свое, он силой заставляет меня делать то, что нужно ему. В такие моменты я не контролирую свои руки. Мои собственные руки калечат меня! Нет-нет, если я захочу описать этот набросок, кто знает, что он со мной сделает. Быть может, я вонжу перо себе в горло, - девушка медленно поднялась и подошла к разбитому зеркалу. Первые слезинки скатились по бледной коже. - Брось, брось это, Офелия. Прошу тебя, лишь еще один раз, больше тебе не нужно будет прикасаться к перу и бумаге, - юноша расхаживал по ванной в страшном возбуждении, размахивая окровавленными руками. Миссис Хейл взяла один из осколков и провела острым стеклом по ладони, затем уверенно подошла к мужу и крепко сжала его кровоточащие руки. Взгляд девушки был полон решимости. - Ты поклялся мне на крови, Маркус Хейл, и я напоминаю тебе об этой клятве. Это будет твой шедевр. Твой Magnum Opus и не меньше! Если меня заберет он, то знай, что смерть моя будет на твоей совести. Может мне и не придется больше прикасаться к перу и бумаге, но он заставит меня, – Офелия медленно встала и, пошатываясь, вышла из комнаты. Звук рубиновых капель крови еще долго отдавался в ушах Маркуса, словно похоронный марш. Юноша зашелся в приступе мерзкого кашля. *** Как страстно мы порой цепляемся за воспоминания, не замечая настоящего – записано в месяц Ваятелей 1486 года божьей благодати. Дневник Офелии Ревиаль. 15 дня месяца Раздора, 1822 года, рю де Флер. Снова papa; сжег мой рассказ! Свой поступок он как всегда подкрепил очередной порцией нотаций, дескать, юная особа, леди голубых кровей, не должна брать в руки перо и бумагу, кроме как для написания писем. Конечно же ему милее дочь, которая занимается единственным делом – вышиванием и не отвлекает его от научных изысканий. Я же хочу, чтобы мои истории услышали люди, хочу, чтобы меня не покидали перо и бумага. Это моя мечта. Ему даже не интересна идея выдать меня за достойного джентльмена. Ах, как бы я хотела вырваться из этого старого дома, такого мрачного и одинокого. Мне кажется, что скрип балок и половиц выдают его печаль. Он скучает по так скоро покинувшей нас маменьке, которая всегда содержала его в чистоте и уюте, согревая нас всех своим теплом. К тому же papa; снова нашел утешение в бутылке. Как он не понимает, что алкоголь не заменит ему маменьки. В последнюю свою экспедицию он уходил больше года назад, вернувшись еще более угрюмым. Я пытаюсь до него достучаться, пытаюсь приободрить, но папенька не может меня расслышать сквозь завесу вины и черной меланхолии. Ночи напролет он просиживает в библиотеке, запирая себя на ключ среди странных книг, которые он привез из странствий. Скажу тебе по секрету, мой дорогой дневник, я люблю тайком пробираться к двери и подглядывать в замочную скважину за тем, что там происходит. Увы, все интересное скрывается за рядами бесконечных книжных полок, но я слышу, как papa; бормочет какую-то бессмыслицу насчет островов Палили, тела богини, которое возлежит в каком-то чудовищном мавзолее и благополучии нашей семьи. Но сквозь эти несуразные пассажи я могу расслышать едва различимый, подобный шелесту листьев за окном, шепот. Такое чувство, что звучит он из самых глубин моего разума, хотя такое происходит лишь на спиритических сеансах. До боли тоскливый голос призывает меня: «Помоги мне, Офелия, помоги. Если ты даруешь мне свободу, я расскажу тебе, что случилось с твоей матерью и помогу стать той, кем ты мечтаешь стать». Заманчивое предложение, не так ли? Однако я не доверяю ему, ибо знаю, на что способны мстительные духи, но мне так жалко папеньку, горечь потери разъедает его изнутри. Если он узнает, что произошло в тот день, три года назад, когда маменьку нашли в ванной, то сможет избавиться от гнетущего груза вины, сможет жить дальше, я верю. 23 дня месяца Раздора 1822 года, рю де Флер. В последние дни papa; чрезвычайно деятелен. Каждый день к нам приходит мистер Рочестер, его поверенный, и они подолгу обсуждают вопросы, касающиеся вложений папеньки в какую-то новую экспедицию. Я пыталась узнать, что запланировал папенька, но он хранит подробности в строжайшем секрете. Мистер Рочестер неизменно выходит из кабинета в негодовании. «Жак, я ваш друг и только на правах друга прошу вас отказаться от финансирования. Ваше состояние итак невелико, и если предприятие не увенчается успехом, вы вовсе можете оказаться банкротом. Этот молодой выскочка, капитан Лоури – шарлатан. Подумайте еще раз, Жак, прошу, взвесьте все за и против. Я вернусь завтра» - неизменно повторял поверенный и удалялся, чтобы вновь явиться завтра. Скоро мистер Рочестер сдастся. У папеньки всегда имелось в наличии то, что сокрушает любые доводы – терпение. Однако я не могу предаваться сочинительству. Сказать по правде, я напугана. Мой блокнот всегда лежит на столике возле кровати, но последнюю неделю я нахожу его на полу перевернутым. Даже больше, страницы исписаны одним единственным словом: «Помоги!». Что мне делать? Я пробовала оставлять листы с вопросами для этого «гостя», если так можно назвать то, что заперто в нашем доме. На спиритических сеансах мадам Бужуа такие листы всегда помогали, в конце мероприятия люди получали ответы на заданные вопросы. Папенька часто пытался найти ответы в доме мадам и брал меня с собой. Тогда он еще пытался докопаться до правды, тогда черные волны меланхолии еще не утянули его на дно бутылки… Однако все листы, которые оставляла я на полу комнаты, неважно какой вопрос был задан, пестрели словом: «Маменька». Я так больше не могу, мне нужно пробраться в библиотеку, не столько ради душевного порыва оказать помощь, сколько ради ответов. Либо я медленно погружаюсь в пучину безумия, либо дух знает что-то ужасное. Одно ясно – ответ в библиотеке. 25 дня месяца Раздора 1832 года, рю де Флер. Эти два дня были поистине невыносимыми. Теперь дело не ограничивается надписями в моем блокноте, нет, теперь стены моей комнаты исписаны теми же словами. Я не могу никому показать их, ибо меня попросту сочтут сумасшедшей и отправят в бедлам. Папенька задремал после очередного жаркого спора с мистером Рочестером. Безусловно, все эти дела его изматывают, но благодарение всевышнему, он сомкнул глаза, и я, стыдно признаться, украла ключ от библиотеки. Завтра с утра papa; едет на встречу с капитаном Лоури, дабы заключить долгожданное соглашение. Да, мистер Рочестер сдался, в конце концов, он – лишь слуга папеньки. Я снова слышу этот отвратительный скрежет. Его можно сравнить с царапаньем ветки по стеклу. На двери проступает слово «маменька». Пора отправляться в царство кошмаров, чтобы утром вынырнуть из этой пучины ужасов. Завтра я встречусь с тем, что мучает меня. Быть может, оно дарует мне спасение и откроет глаза. Завтра… 26 дня месяца Раздора 1822 года, Рю де Флер. Есть двери, которые лучше никогда не открывать – так говорила моя тетя Агата. Я же вновь поступила своевольно. Не желаю никому испытать подобного ужаса. Я заглянула за незримую завесу, туда, куда не проникала даже мадам Бужуа на своих сеансах. Маменька, бедняжка, теперь я знаю все. Papa; уехал по делам. Я поднялась к двери библиотеки и трясущимися от волнения руками извлекла ключ из рукава платья. Дверь отворилась с тихим щелчком, прогремевшем в пустом доме подобно пушечному залпу. Меня обдало знакомым с детства запахом знаний. Я знала, что papa; проводил изыскания в глубине зала - запретной зоне. Снова в голове зазвучал настойчивый шепот: «Помоги, Офелия! Ищи Луну, ищи звезды и меня среди них». Я двинулась в путь через казавшиеся бесконечными книжные лабиринты. Подсвечник в моей руке то и дело подрагивал, отчего тень на стене приобретала поистине гротескные формы, будто хищник, выжидающий момента, чтобы наброситься на меня. «Может голос имеет в виду книгу? В ней кроется секрет его освобождения?» - так думала я, продвигаясь вперед. Вот и та самая зона, к которой мне строго-настрого запрещалось подходить. На полках теснились фолианты древнее нашего славного городка. В углу высился самодельный алтарь, вокруг громоздились груды кукол, в чертах которых о, ужас, угадывалась маменька. С великой тщательностью я начала просматривать омерзительные тома и свитки, в которых описывались кровавые ритуалы во славу древних богов, существа неописуемого уродства и падение целых культур. Среди всей этой мерзости выделялась книга с корешком в виде месяца. Я отняла ее от сестер и прочла название: «Hecate et filii caelestis» - Геката и небесные дети. Небесные дети богини ночи? Звезды, ну конечно же! Я осторожно раскрыла книгу. Трепет, охвативший все мое естество внезапно прекратился, разум всецело поглотил монолог из глубин моего подсознания. - Спасибо, дитя мое, ты избавила меня от плена, в котором я содержался долгие годы. Кто я? Тот, кто исполняет обещания, моя дорогая. Если ты хочешь знать правду о твоем отце, матери, семейном наследии – слушай, но учти, правда – обоюдоострый клинок. Ты думала, что твой родитель сидит здесь целую ночь? Ты ошибалась. После того, как его дорогая Офелия отправлялась спать, Жак Ревиаль спускался вниз – в подвал, где его ждал своего рода любимец. Подвал пуст, говоришь ты? Человек, который большую часть своей жизни провел в археологических поездках и раскопках древних храмов знает, как спрятать то, чего видеть близким не следует. Кран бочки, что у дальней стены, да. Там Жак предавался кормежке и диким разговорам с его питомцем. О, тебе наверняка любопытно, кто живет у вас на протяжении пяти лет? Помнишь своего дядюшку Рауля? И то, как он бесследно пропал после приватного ужина с твоим отцом? Открою тайну – на том ужине Жак проверил легенду племени алгонкинов: человек, вкусивший плоть сородича в скором времени станет кровожадным вендиго, строение его тела изменится. Вот Жак и проверил эту теорию на Рауле, заперев того в клети. Но за развитием подопытного нужно следить, не правда ли? Ему нужна еда, а бродяг никто не станет искать. Идеальный план. Правда, твоя дорогая матушка узнала об этом, но любовь ее перевесила здравый смысл и несколько лет она помогала мужу в его кровавых делах. До того дня в ванной. Непосильный груз вины перед братом привел ее к такому печальному финалу, - голос издал шутливый смешок. Не могу писать. Слезы горечи заливают страницы. Не могу, не хочу верить в это, но в глубине души я сознаю, что пленник фолианта поведал правду. Теперь мне оставалось только в этом убедиться. Последними словами спасенного духа были: «Теперь ты располагаешь информацией, которая позволяет смотреть на прошлое под другим углом. Время вообще вещь крайне нестабильная, знания – вот ключ ко всему. С помощью знаний тебе станет доступно понимание сути вещей. Завтра я начну помогать тебе в воплощении мечты. Приготовь перо и бумагу. Много бумаги, а почтенный Вианар спешит откланяться» - лишь эхо гуляло по коридорам моего подсознания. Вианар, Вианар, Вианар… Папенька вернется лишь спустя несколько часов, поэтому я полна решимости разгадать эту тайну. Подвал и его ужасы ждут меня и будь, что будет. Я не спускалась туда с прошлой зимы, и до сих пор по спине у меня бегут мириады мурашек от чувства беспомощности среди злобной тьмы. Приветливое пламя свечей наполнило меня решимостью, и я отворила потрескавшуюся от времени дверь. Меня окатило волной смрада и запустения, но я пересилила чувство страха и ступила вниз. Удручающий скрип ступеней приводил меня в уныние, когда я спускалась в усыпальницу, где были похоронены тайны моего отца. Если то, что поведал мне Вианар правда, я не смогу называть его папенькой. Он не мог сделать этого, не мог причинить себе такую боль. Тени, извечно правящие бал в мрачном чреве моего фамильного гнезда, жадно набросились на рой огоньков, что заняли свои позиции на вершине свечей. Мало-помалу тьма отступила, и победоносный свет открыл мне убогое убранство подвала: сломанная мебель в агонии возлежала в сыром и разлагающемся пространстве, потухший котел взирал на меня, обнажив обугленные прутья решетки, винные бочки левиафанами вздымались к потолку. В центре этого каземата стояло то, что заставило меня вспомнить тот злополучный день – потускневшая ванна с багровыми разводами на мраморе. Когда маменька перерезала себе горло бритвой отца (как иронично – и он, и его инструменты поспособствовали трагедии), он приказал снести ванну в подвал, и теперь она стояла там печальным надгробием, и багрянец на ее стенках служил эпитафией. Обогнув ванну, а вместе с ней тяжкие воспоминания, я приблизилась к титанам из мореного дуба. «Дальняя бочка, Офелия» - зазвучал в голове настойчивый шепот. Под медным краном обнаружилась чаша с вычурным узором. Я повернула тугой кран. Багряная жидкость изверглась из утробы бочки, наполняя новый сосуд. Вид багрянца, плещущегося в чаше, заставил всплыть в моем воображении омерзительные картины подношений в угоду божествам древности. Мне казалось, что только что я сама заклала себя на алтаре и вот-вот встречусь с одним из богов, чье имя забыли даже самые старые горы на этой земле. Когда сосуд заполнился наполовину, послышался скрежет, каменная плита, на которой стояла чаша с глухим звуком опустилась, а крышка бочки поднялась, обнажив узкий тоннель. Медленно я шагнула в эту утробу, влекомая саркастическим голосом правды. Затхлый, могильный воздух плащом лег на мои плечи. Огонек свечи путеводной звездой мерцал во всепоглощающей тьме, отчаянно пытаясь не захлебнуться в пучине мрака. Под ногами пронзительно заскрипели старые доски. «Что, если там, внизу, меня ожидает бездна, из которой нет возврата?» - я сделала шаг назад. Меня захлестнула волна ужаса. Липкий страх растекся по телу, сковав тело невидимыми цепями. Медленно тянулись минуты, а я не могла двинуться дальше. «Ты ведь хотела узнать правду, моя дорогая. Почему ты медлишь?» - зазвучал в голове заискивающий шепот Вианара. «Если все, что ты говорил, окажется правдой - что мне делать с этим грузом?» - мой голос заглотили хищные челюсти черноты. «Жить, Офелия» - из глубины донеслись шаркающие звуки, заглушившие Вианара, затем раздался тихий вой. Я прижалась к вековой каменной кладке и в ужасе заткнула рот, скрывая рвущийся наружу крик ужаса. Все, чего я хотела в тот момент – не слышать этого потустороннего воя, проникающего в самые глубины моего естества и пожирающего душу изнутри. Мало-помалу сила воли вернулась ко мне, и я вновь двинулась в чернильной тьме дальше – к хранилищу тайн. Шаркающие звуки не утихали, наоборот, к ним прибавился отвратительный скрежет. Будто лезвием ножа водили по железу. На лбу выступил ледяной пот, рука со свечой предательски тряслась, стремясь прогнать пламя. Наконец казавшийся бесконечным тоннель кончился, и я обнаружила себя в маленькой комнате, почти что каморке. В нос ударили мириады мерзких гнилостных запахов, поглощавших саму жизнь. Это были владения смерти, а я – незваным гостем на празднике разложения. Я подняла свечу выше, дабы прогнать хищную тьму. Моим глазам предстал убогий интерьер этого склепа: жалкий, полуразвалившийся стол у стены, заваленный грязными лохмотьями, отливающая серебром клеть, корни тысячелетнего древа, протянувшиеся по стенам и десятки, нет, сотни костей на полу. «Неужели судьба насмехается надо мной, оголяя страшную правду? Папенька не мог так поступить с нашей семьей, со мной!» - рука сама собой нащупала серебряный крестик, доставшийся мне в подарок от тети Агаты. В глубине клети снова послышался душераздирающий скрежет. Я поднесла свечу поближе к истерзанным прутьям и отшатнулась: там, сгорбившись, сидела абсолютно нагая фигура, поросшая шерстью. Длинные когти на руках зловеще блестели в неверном свете, а узкие нечеловеческие глаза вперили в меня пронизывающий взгляд. Из раскрытой пасти с рядами бритвенно-острых клыков капала тошнотворная желтая слюна. Тело покрывали десятки гноящихся ран, выпуская на волю смрадную субстанцию. Я помню дядю Рауля, который был подслеповат на правый глаз, его вычурный монокль. Стекло треснуло, осколки вонзились в теперь постоянно кровоточащий глаз, но погнутая оправа осталась. Крик застрял в горле, меня чуть не вывернуло наизнанку. Я бессильно опустилась на колени рядом с клетью. Это был Рауль, сомнений нет. Существо принюхалось и, опустившись на четыре конечности, двинулось ко мне, хрустя костями на полу. Меня обдало гнилым дыханием истинного ужаса, что был спрятан в этом доме. - Что… что с тобой сотворили? – надломившимся голосом вопросила я. - Мы видим, что Жак наконец привел тебя, дабы ты смогла посмотреть в мертвые глаза. Не противься их зову, это опасно, - прохрипело чудовище. – Подними взор, моя племянница и узри то, что скрыто среди корней, - меня будто подвесил на нитках какой-то невидимый кукловод ,и теперь я оказалась куклой, исполняющей его волю. Я вгляделась в переплетения корней, и истошный крик заполнил камеру. Подобно Богу среди цепких лап древа висел скелет в истлевшем платье. Словно загипнотизированная, я подошла ближе. На указательном пальце все так же тускло блестел серебряный перстень с кроваво-красный рубином. С этим перстнем ее предали земле. «Маменька…» - прошептали мои бескровные губы. Пустые глазницы сверлили меня, приглашая с собой в царство вечной тени. Я кричала, а существо истошно вопило в экстазе, будто завершая языческий ритуал. - Мой брат дал мне отведать человеческой плоти и прочел слова истинных людей. Мертвые глаза говорят с нами, говорят поглощать жизнь. Протяни свою руку, Офелия, дай нам отведать твоей плоти, - с быстротой хищника существо бросилось к прутьям. Ногу пронзило острой болью, которая вернула меня в этот кошмар. Я откатилась в сторону, раздирая руки в кровь об останки жертв моего отца. К счастью свеча не погасла, и ее огонек все еще был со мной. В страхе я отползла к столу, и, опершись на него, пыталась удержать себя на ногах. Рука нащупала рукоятку какого-то предмета. Им оказался окровавленный скальпель. «Как может человек опуститься до такого? Почему отец совершил столь черное деяние? Что за свитки он привозил с собой из странствий? Неужели душа может стать настолько черной?» - мысли атаковали мой разум, сталкиваясь в яростных схватках, запутывая меня все больше. Чудовище завывало все пронзительней, мои барабанные перепонки готовы были лопнуть от этого первобытного ликования. Затем то, что было моим дядей, замолкло. - Мы чуем твою плоть, Офелия, мы чуем твою кровь. Мы будем рвать тебя на куски, раздирая тело, а потом наедимся до отвала, - чудище захихикало. Поставив свечу и вцепившись в возможное орудие моего спасения обеими руками, я медленно, словно помимо своей воли, приблизилась к клети. Это противоестественно, я не могла смотреть в эти звериные глаза, дядя поблагодарил бы меня за избавление его души от вечного голода. Хоть руки мои предательски тряслись, я знала, что так будет лучше. - Дядя, подойди к свету, дай мне посмотреть на тебя, - со слезами на глазах я ждала ответа монстра. - Ну конечно, мы дадим тебе рассмотреть себя, дабы ты лучше представляла себе твое будущее, - существо медленно приближалось, не сводя с меня пронизывающего взгляда узких глаз. Я съежилась, чувствуя себя агнцем на заклании в угоду божеству, чье имя забыли даже самые старые горы. Смрад от его гнилостного дыхания заполонил узкую комнату. Пора, нужно сделать это быстро… Я сделала отчаянный выпад, скальпель с влажным звуком вонзился в шею дяди. Из раны засочилась мерзкая желтая субстанция, заливая кости на полу. Зверь лишь расхохотался, я же отпрянула, все еще сжимая оружие. Единственная вещь, которая подпитывала мои силы, оказалась бесполезной. Липкая длань страха прочно держала меня за горло, не давая пошевелиться. Дядя вытянул длинную руку, схватив меня за подол. Время словно замедлилось, и я поняла, что меня поглотит создание моего отца и я займу место рядом с маменькой на алтаре безумия Жака Ревиаля. Я рухнула на пол, а существо, рыча, тянула меня в свою темницу. Свеча упала со стола, огонек потух, погрузив комнату в зловещую тьму. В отчаянии я сорвала с шеи крестик и начала из последних сил хлестать мохнатую лапу. На миг меня ослепила белоснежная вспышка. В следующее мгновение обугленная кисть лежала на полу, а из обрубка фонтаном бил мерзкий гной. В ужасе я вскочила на ноги, и бросилась бежать на ощупь, спотыкаясь и сдирая кожу рук о шероховатую каменную кладку. Я не верила в существование ада, дьявола и демонов, но теперь я могу сказать точно: ад был в подвале моего дома и сам дьявол насмехался надо мной. Что же мне делать? Я не могу убежать от собственного наследия. Отец должен скоро вернуться. 5 дня месяца Гробов 1832 года, Ревелейшн авеню Дорогой дневник. Я не доверялась тебе несколько мучительно долгих дней. Теперь меня направляет тот, кого я вызволила из заточения и тень отца больше не нависает надо мной подобием хищной птицы. Но обо всем по порядку. После ужасающего открытия, совершенного мной в подвале, я весь вечер просидела в своей комнате, свыкаясь с мыслью о метаморфозах, произошедших не только с отцом, но и со мной. Чувства, которые на нашем языке называются радостью, счастьем, любовью больше не владели мной. Я будто бы обратилась холодной статуей среди надгробий людских надежд. Лезвие скальпеля тускло мерцало в безжизненном свете лампы, подталкивая меня к мыслям об окончании собственной жизни. Ради чего теперь влачить существование? Ради доли, которая уготована мне отцом, или, быть может, ради собственных, теперь кажущимся такими далекими, стремлений? Душа – это чернильная пелена вод, в глубине которых обитают левиафаны наших грехов, стремясь всплыть на поверхность и заглотить нас. Милостивые объятия Морфея унесли меня в царство грез, где я блуждала по эфемерным аллеям, пока солнечная колесница не показалась на горизонте. Багряный луч рассветного диска коснулся моего лица. Пришло время воплощать свои мечты. Теперь меня ведет Вианар, я его ученица. От вчерашних тревог не осталось и следа, мною теперь владело спокойствие, сравнимое с гладью вод в безветренный день. Приведя себя в порядок и спрятав инструмент врачебного искусства в рукав, я спустилась к завтраку. Отец в тот день был в приподнятом настроении: сделка свершилась, и корабль капитана Лоури готовился к последним приготовлениям. Попыхивая трубкой, мой родитель пролистывал газету, изредка посмеиваясь над карикатурами. Я неслышно подошла сзади и, сколь бы не было мне противно, обвила шею этого монстра, одарив поцелуем в щеку, свойственным примерным дочерям. - Офелия, дорогая, вчера я не видел тебя по возвращении домой. Что-то стряслось? – пробасил отец. - О, papa;, пустяки, мне нездоровилось. Сейчас все в порядке, - прощебетала я, извлекая скальпель. – Все хорошо, сегодняшний день я всецело посвящу тебе, - лезвие полоснуло по шее. Я наблюдала, как этот сильный мужчина, сгубивший столько жизней, беспомощно кружится по комнате, заливая ее своей проклятой кровью. Всегда столь уверенный в себе, теперь он с ужасом понимал, что умирает. Я наблюдала за этим представлением с нескрываемым злорадством, пока тело отца не рухнуло на пол, а глаза не остекленели. Сколько веса содержится в живительном веществе, именуемом кровью! Без нее человек становится похож на тряпичную куклу без набивки: такой же легкий и невзрачный. Для девушки моей конституции, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы дотащить тело отца до двери в подвал. О, хруст ломающихся костей доставил мне немалое удовольствие, когда я сбросила его со ступеней вниз. Вот и место заключения моего дяди. Я вижу, как в клети нервно передвигается это существо, почуяв плоть и кровь. Я бросаю папеньку у прутьев и наблюдаю за представлением: зверь подтаскивает труп ближе и пытается протащить внутрь, отрывая руки. Острые зубы впиваются в конечность с мерзким звуком, однако для меня это скорее сладчайшая из симфоний. Монстр поедает моего отца, а я стою с глупой улыбкой на устах. «Неисповедимы пути господни!» - так сказал мне святой отец, когда маменьку нашли почившей, да только бог, если он когда-либо существовал, так и не воскрес, допустив процветание кошмаров в людских сердцах. Теперь я вижу это: в оторванных конечностях моего отца, в глазах моего дяди, в костях безымянных бродяг, что никогда не найдут покоя в загробной жизни, ибо их несчастные кости не будут захоронены. Я решила, что пора закончить эту пьесу. Настала пора грандиозного финала и никакого выхода на бис. Время владычества моего отца надо мной подошло к концу. Да, дорогой дневник, я собрала все ценное и сожгла это адское место. Это был грандиозный пожар, пламень очищения от жуткого наследия. Полисмены обнаружили меня сидящей перед крыльцом, плачущей, но то были слезы радости. Теперь моим опекуном назначена тетя Агата – та, ради которой я по-настоящему жила, но истинный же наставник скрывается глубоко внутри меня. Началось мое обучение, и я проявлю себя достойно. *** Потеря заставляет нас искать утешения в делириуме – записано в месяц Погребения 1700 года божьей благодати. Прошла мучительно долгая неделя месяца Процветания 1836 года божьей благодати. Неистовый буран, бушевавший несколько дней, наконец-то стих, и все ужасы мора скрыла снежная пелена. В обиталище семейства Хейлов беспокойство соседствовала с меланхолией. Оправляющийся после вылазки в город Маркус проводил дни в мастерской, пытаясь вдохнуть жизнь в незаконченные полотна. День ото дня приступы кашля становились все мучительнее. Когда, наконец, спазмы отпускали Маркуса на свободу, в глазах юноши стояли слезы. «Шабаш на погосте», «Трапеза упыря», «Висельник» - все картины были безжалостно уничтожены недовольным творцом. Вернее его кистью: на обороте инструмента было закреплено острое лезвие. «Проклятье! Почему Офелия медлит? Почему без ее помощи мои работы хаотичны, в них нет гармонии? Почему?» - кромсал полотна художник. «Мой критик и судья» - бормотал юноша, отхлебывая бренди и любуясь кистью. Он ждал. Ждал, когда Офелия вернется из кабинета с описанием наброска. Все чаще за совместным ужином мистер Хейл замечал тень безумной улыбки на губах жены. «Она теряет над ним контроль, нужно отвлечь ее» - думал джентльмен, сидя у потухшего камина, вперив взгляд в угольную черноту его утробы. «Завтра я обязательно что-нибудь придумаю». Багровый диск солнца неуверенно выглянул из-за горизонта, бросая робкий свет на город Колдмейн. Зона надежды осталась единственным заслоном от всепоглощающей болезни. Теперь люди в отчаянии ждали своего часа, предаваясь кутежам. В это угрюмое, исполненное страданий утро, дверной молоток на двери резиденции Хейлов опустился на заиндевелое дерево три раза. Маркус оторвался от поглощения спиртного и двинулся к двери. Приоткрыв дверь, юноша обнаружил на снегу добротную шкатулку красного дерева. Рваной кровоточащей раной выделялась она на снегу. Следов того, кто доставил сей странный груз не оказалось, будто посылка сама пролетела весь путь и аккуратно приземлилась у порога. Схватив шкатулку, Маркус затворил дверь и отнес находку к столу. От дерева исходил терпкий сладковатый запах. - Офелия, дорогая, спустись в гостиную! – гулкий возглас разлетелся по дому, уносясь все выше, пока не сгинул в дымоходе. Юноша сел на софу и терпеливо стал дожидаться супруги. Через несколько минут Офелия бледным призраком спорхнула вниз. Молча девушка опустилась на холодный вельвет рядом с мужем. Бесстрастное лицо повернулось к молодому человеку: от былой нежности не осталось и следа. - Зачем ты звал? Я писала, но он отпустил меня. Я близка к завершению работы, - из обескровленных губ выползали слова. Маркус провел рукой по гладкому дереву. - Ты узнаешь эту шкатулку, дорогая? Нас снова пригласила мадам, - в глазах юноши загорелся огонек предвкушения. - Знаменитый похоронный банкет леди Косгроув, и вправду. Сегодня же семнадцатое число. Самое время для званого ужина, - вновь тень потусторонней улыбки легла на лицо Офелии. – Открывай же, мой милый муж, посмотрим, что на уме у этой полоумной на этот раз, - Маркус откинул крышку. Изнутри шкатулки, обитой алым бархатом, на пару взирали пустыми глазницами две фарфоровые маски: медуза Горгона и Персей, жертва и убийца. Между ними примостился аккуратный конверт с печатью. - Все верно, знак семьи Косгроув, - сломав печать, юноша принялся читать. – «Уважаемую черту Хейлов прошу прибыть в мой скромный дом на Ридженс авеню, дабы почтить меня своим присутствием на торжественном ужине, приуроченном к уходу из жизни моего мужа. В час совы двери откроются и продолжат оставаться открытыми еще полчаса, поэтому советую быть пунктуальными. За сим остаюсь вашей преданной подругой, леди Сесилия Косгроув», - Маркус отложил лист и взял в руки личину Персея. - Благодаря маске никто не увидит этот безобразный шрам. Как я соскучился по светскому обществу, да и ты отвлечешься от работы, - улыбаясь, Маркус положил руки на плечи супруге. - Возможно. Сегодня он неожиданно добр. В таком случае, нынешним вечером нам предстоит встреча с другими аристократами и нужно не ударить в грязь лицом. Быть может, это последний банкет этого умирающего города, - Офелия поднялась и затворила шкатулку. – Настало время для наших лучших нарядов, милый. Однако меня беспокоит время визита. - Городская стража все еще защищает Хаймур, нам не о чем беспокоится. Ни один из фанатиков моровой девы не проскользнет за периметр. А теперь займемся приготовлениями, - Маркус крепко обнял жену. *** Молитва не выпускает из души печаль, но запускает под подол страхи грядущего – записано в месяц Свечей года 1438 божьей благодати. Свечи заснули в доме Хейлов. Мифическое чудовище и античный герой в богато убранных костюмах просочились во тьму. Ночь плачет в этот вечер. Ее знаки – хвосты комет, что расчертили чернильные небеса. На обугленных руинах Олдбриджа под черной луной пляшет смерть с косой в руках. Оставшиеся в живых жители Хаймура боятся смотреть на этот танец сквозь тень лесов и сеть туманов, что клубятся вокруг озера Морроу. На дне в черном платье лежит их злость с тишиной в руке. Ветер выпил всю кровь у луны, разнеся капли по округе вместе с ароматом гнилых ягод. Две тени приблизились к ярко освещенному дому мадам Косгроув: бумажные фонари зависли над воротами, словно обереги от горя, что поглотило Колдмейн. Маркус сверился с часами, и рука об руку с Офелией вошел внутрь. В нос ударили аппетитные запахи блюд. Блюд, которые будут поглощены в этот вечер. Хрустальная люстра озаряла светом струи воды, что били из фонтана, украшенного чудищами из мифов и легенд. Из глубины зала струилась чудесная мелодия. - Никогда не понимала мадам. Если это похоронный банкет, зачем вся эта веселость? – изрекла Медуза. - Она эксцентрична, дорогая. Быть может, это демонстрация ее богатства, быть может, веселье ей заменяет печаль, - ответствовал Персей и погладил кисть, с которой он не расстался даже в праздничный вечер. Двери за их спинами затворились, прозвучал щелчок. – Что ж, как и в прошлом году нас не выпустят до часа волка. Думаю, все собрались в столовой, пойдем же, - Маркус увлек Офелию через двойные двери в конце холла в комнату, убранную черными портьерами. Мрамор плит принес эхо шагов вслед за парой. За накрытым столом собралось одиннадцать фигур в масках: нимфы, шуты, духи леса, оборотни и эльфы – карнавал героев из легенд. Во главе сидела высокая фигура в платье траурного бархата, лицо было скрыто за личиной Гекаты, богини ночи. Со стен взирали одинаковые портреты, изображавшие статного мужчину в расцвете сил. Все они смотрели в одну точку – на чистый холст, помещенный в раму над головой хозяйки вечера. - Вот и наши последние гости. Можно приступать к пиршеству. Закройте за собой двери, - Маркус подчинился, и собравшихся окутала непроглядная тьма. - Свечи, - послышался хлопок в ладоши и будто сами собой на столе вспыхнули огни на вершинах черных свечей. – Я собрала вас всех сегодня, как и в прошлом году, дабы почтить память моего мужа. Чувствуйте себя как дома, ешьте, пейте, ведите непринужденные беседы – этим вы усладите дух мистера Косгроува, - хозяйка отпила алое вино из хрустального бокала. - Тогда позвольте тост, - поднялся человек в маске шута. – За конец правления моровой девы над нашим славным городом и за мою бедную жену, графиню Джейн Лоури, - гости подняли бокалы. Теперь настала пора неспешных разговоров между гостями, перемежавшихся сменой блюд - Почему вы не пьете? – поинтересовалась у Медузы и Персея лесная нимфа. - Видите ли, мы здесь не за насыщением желудков, но за услаждением себя беседами. Может быть, вы поделитесь с нами последними новостями? – спросил Маркус. - Охотно, охотно, - издала смешок нимфа. – Вестники чумы уничтожили железную дорогу. Теперь все мы заперты в этом проклятом городе. По крайней мере, здесь еще полно вина, - гостья осушила бокал. - А как же тропа через лес? – спросила Офелия – Ею ведь пользовались до недавнего времени? - Наш мэр так и сделал, дорогая моя. Неделю назад. Как видишь, никакой помощи он не привел, а это значит, что буран забрал его, - девушка звонко рассмеялась. - Ну а вакцина доктора Инганнаморте? – поинтересовался Маркус. Вновь позыв чудовищного кашля сдавил легкие. - Из-за этой чудесной вакцины я теперь вдова, а добрый доктор болтается в петле. Шарлатанам у нас в городе не рады, - мрачно сказала нимфа. На этом разговор прекратился, ибо прозвучал очередной тост. Затем еще один. «За нашу хозяйку!», «За избавление от чумы!», «За прекрасных дев!» - звучали один за другим хмельные голоса. Лишь Маркус и Офелия оставались безмолвны, слушая и запоминая. Часы в холле пробили двенадцать раз. Мадам Косгроув поднялась со своего места. - Дорогие гости, надеюсь, мое гостеприимство пришлось вам по душе. Настал час волка и вам пора расходиться по домам. Но сегодня мы немного изменим правила. Мой муж говорит, что ему скучно одному на небесах, некому составить ему компанию, - мадам перебил отвратительный кашель. На губах у нимфы, что беседовала с Маркусом, выступила кровавая пена. На другом конце стола человек в маске оборотня отчаянно раздирал горло руками. Офелия прижалась к мужу. В глазах девушки плескался страх. - Жжет, как жжет! – гость схватил со стола нож и перерезал себе горло, обагряя скатерть. Кто-то попытался броситься к двери, но упал на колени, выплевывая внутренности. - Ублюдки, вам всем зачтется на той стороне. Я не собираюсь подыхать бесчестно, - мужчина в маске эльфа извлек из кармана сюртука пистолет и приставил его к виску. Оглушительный выстрел словно послужил сигналом к финальному акту трагедии. В агонии люди сметали со стола дорогой фарфор. – Все вы составите компанию нашей госпоже – моровой деве! - заливалась смехом мадам. Люди пытались подняться со своих мест, опираясь на стол, заливая темным багрянцем белизну сорочек. - Смотрите, эти двое ничего не ели и не пили, они в сговоре с этой шлюхой! – нимфа истошно вопила, указывая на чету Хейлов, пока ее не начало рвать кровью. Девушка вцепилась мертвой хваткой в запястье Маркуса, заливая алым потоком его великолепный костюм. С отвращением юноша пытался освободиться. Офелия выхватила из кармана сюртука Маркуса его кисть и начала наносить беспорядочные удары лезвием нимфе, пока та не затихла. В безумии, охватившем людей в масках, они похватали столовые ножи и набросились на Маркуса и Офелию. Лишь самые стойкие добрались до пары, остальные затихли навсегда в кровавом бассейне, в который превратился теперь пол залы. - За меня, дорогая, прячься за меня, - прокричал юноша, делая выпад. Лезвие на другом конце кисти окрасилось багрянцем. Человек перевернул стул и рухнул, на пол, умирая. Маска шута слетела, и капитан Лоури испустил дух. Мадам Косгроув пронзительно смеялась, наблюдая за бойней. Брызги крови вылетали из ее рта, знаменуя последние минуты ее жизни. Кто-то из гостей развернулся и бросился к ней, вонзив нож в грудь. - Это ничего не изменит, мы все испустим дух. Слава госпоже! – Сесилия обняла своего убийцу и повалилась вместе с ним на стол, извергая алые фонтаны. Вскоре все было кончено, в комнате лежало одиннадцать трупов. Раненый Маркус пытался остановить кровь из раны в боку. - Нет, Офелия… - юноша опустился рядом с едва дышащей женой. Жизнь стремительно покидала девушку, струясь из дыры в животе. - Маркус, кажется, я все же обладаю даром предвидения. Я ведь сказала, что это будет последний банкет, - Офелия усмехнулась. – Наконец я избавлюсь от Вианара, мои страдания подошли к концу, - она закашлялась, обагряя белое шелковое платье. - Я не отпущу тебя, любимая, ты будешь жить! – по щекам Маркуса катились слезы, смешиваясь с кровью. - Ты должен… У тебя есть неисполненное обещание – твой шедевр. Вот, - Офелия извлекла из перчатки побуревший лист бумаги. – Закончи его, прошу, - она уронила голову, маска слетела, разбившись на тысячи осколков. - Ты будешь вечно жить в моей картине. Благодаря тебе, я должен успеть, должен, - сорвав со стены чистый холст, Маркус обмакнул кисть в кровь супруги и принялся творить. – Спасибо тебе, дорогая, спасибо, - широкие мазки кисти вырисовывали багровый силуэт, нависший над Колдмейном. Из его вспоротой утробы на город падали люди, разбиваясь на мощеных улицах. Закончив, юноша медленно поднялся на ноги и с картиной под мышкой заковылял к выходу, оставляя за собой кровавый след. Пройдя мимо журчащего фонтана, он вышел за открытые двери в ночь. Луна безучастно смотрела на дом мадам Косгроув. Маркус поднял картину над головой. - Мой Magnum Opus завершен, теперь я бессмертен, - юноша рухнул на колени среди сугробов, глаза его остекленели. Снежинки медленно опускались на Персея, обратившего взор к мрачным небесам. Где-то вдалеке зазвучала колыбельная. Маркус Хейл заснул навсегда.