Веселый голубой вагон...

Все-таки, меня решили сегодня ухадохать. Жена, ее любовник, Сенечка, теперь и теща. Если бы не ночь, проведенная с Деном, я бы, наверно, или их всех расстрелял, или сам повесился. Жаль, что Дену пришлось утром уехать, иначе, сейчас бы, наплевав на всех, я бросился бы в гостиницу и закрылся там с ним, чтобы никого не видеть. - Шалом, Жозефина Викторовна, - кинул я к стремительно приближающейся теще. – Что на этот раз? Вы хотите, чтобы я угадал в какой руке у вас граната с выдернутой чекой? - Хохмач, - буркнула Жозефина Викторовна, подойдя ко мне вплотную. – Слыш ты, комик недоделанный. Что ты удумал? - Я? Дайте секунду на размышления, - я, закатив театрально глаза и, почесав подбородок, продолжил: - думаю натолкать вам в рот побольше тротила и поджечь. Это нужно было видеть! Браво-брависимо! Цирк шапито отдыхает! Таких комиков даже в цирке Дюсоли не было. Жозефина Викторовна, затянутая в кроваво-красную футболку-тунику с сердечками на мощной и обширной груди, которые, растянувшись, стали больше похожи на раздавленных медуз и облаченная в белые с отливом лосины, была похожа на восковое изваяние. На абсолютно белом, бескровном лице, видны были только яркие круги румян, словно буряком приложили, иссиня черные нарисованные дуги-брови и перечеркнутые вертикально фиолетовым перламутром губы. И только кончик носа, словно визажист студии Ланком решив приколоться, ткнул кисточкой с яркими румянами в самый центр «композиции», горел красным кончиком, что знаменовало высшую степень закипания ее холодца, то есть мозга. - Ты… Да ты… - она, как рыбка гуппи открывала и закрывала свои фиолетовые губёшки и только взмахивала руками. - Что, мама, не нравятся мои мысли? Вы же сами просили поделиться тем, что у меня в голове! – я разошелся не на шутку. - Ты, маленький паскудник, - быстро придя в себя, она мотнула головой, словно сбрасывая оцепенение и к ней опять вернулся ее шикарный лексикон. – Что ты о себе возомнил, гондоша? Да я таких, как ты… -Да-да, мама, помню, - я, взмахнув рукой, попытался прекратить тираду, - по три раза с каждой стороны. - Заглохни, упырь! Я знаю, у тебя любовница и ты, гандон штопаный, всю ночь с ней чикался! Ублюдок! – это переходило все границы. Меня это так выбесило, что я, не сдержавшись, решил добить мать её, закопать и крест поставить. - У вас неверные сведения, мама, - я, собрав все, что так остоебло за эти годы, проведенные в критической близости от этой невозможной женщины, словно курильщик папирос, вечно сплевывающий табак, выплюнул ей в лицо скороговоркой: - благодаря вашей драгоценной доченьке, я теперь сплю с мужчинами. И вот один из них, - я, прибывая в абсолютно невменяемом состоянии, развернулся к обалдевшему Сенечке и сжав руками его плечи, залепил смачный, звонкий поцелуй. Это катастрофа! Описать, что творилось с моей горячее любимой тещей, даже Пушкину, с его легким слогом, было бы не под силу. Она, словно аквариум, наполненный красной жидкостью, медленно, начиная от пальцев рук, поднимаясь от плечей по шее и достигнув лица, покрывалась волной жгучего багрянца. Волосы на ее бестолковой голове, получив такой прилив закипающей крови, должны были завиться в крендельки. Глаза, покрывшись мелкой сеточкой лопнувших сосудиков, вот-вот должны были выпрыгнуть из орбит и покатиться по гравиевой дорожке. Ее горло издавало только глухое шипение, словно на раскаленную плиту капнули водой. Абсолютно удовлетворенный произведенным эффектом и жалея, что рядом не было Спилберга, чтобы заснять все это действо, я, приобняв обалдевшего Сенечку за талию и, сказав: «пойдем, милый», направился в сторону центрального входа, бросив на прощание: «целую ручки, маменька». Уже потом, в курилке, с трудом приводя в чувства ополоумевшего Сеньку, растолковав ему, что весь спектакль был чистой воды импровизация, и я сам не понимал, что творю, мы поговорили еще раз. - Сень, пойми меня… - Макс, не нужно. Я все понимаю, - Сенька с поникшей головой сидел и хрустел костяшками пальцев. – Мы останемся друзьями? - Конечно, - я, подойдя к нему, присел на корточки и расцепил замок его рук. – Если бы ты мне раньше сказал, может, все было бы по-другому. Не знаю. Хотя, я никогда не задумывался об этом. Ты мне дорог как друг, а больше… - я задумался. Возможно ли было? Кто его знает. – Пойми, я встретил Дена. Сегодня он приезжал ко мне, и мы провели вместе ночь. Сень! Сказочную ночь! Я его люблю. Именно это я и пытался рассказать тебе тем вечером. - Да, я понимаю, - кивнув головой, сказал он. – Макс, а если бы не Ден, скажи, могло… - Сень, давай не будем думать о том, чего нет. Я действительно не знаю. Сегодня я могу с уверенностью сказать одно. Меня не тянет к парням. Меня тянет к нему. Это все, что я знаю. - Значит, опять друзья? – улыбнувшись одними губами, но с печальными глазами, Сенечка протянул руку. - Самые лучшие, - пожав его руку, я по-дружески обнял парня и похлопал по спине… Вечером, поужинав в кафе и созвонившись с Деном, я подъехал к своему дому. У подъезда уже стоял Родькин внедорожник. И опять поперек планеты всей. Ну, что за манера? Заглушив двигатель, я моргнул фарами, и дверца джипа распахнулась. На улицу выпрыгнул он: пижон, в щегольском костюмчике цвета экрю, (в просторечье – грязно-белый), с идеальной прической и шикарных замшевых туфлях. Сука. Махнув рукой, он остановился. Еще чего! Будет он меня подзывать. Хрена. Пусть сам тянет свой зад сюда. Я не шелохнулся. Поняв, что я не выйду, Родька неспешным шагом направился в мою сторону. Подойдя к водительскому окошку, он наклонился. - Привет. Выйдешь? - С какого перепугу, - отрывисто кинул я и хмыкнул. – Я не на свидание приехал, поэтому, падай на седло и начинай вещать. У тебя десять минут. Родька, приподняв бровь, с опаской посмотрел на мою видавшую виды машину и закусил губу. До сих пор эта дурацкая привычка у него осталась. Нет, люди не меняются. - Чего? Брезгуешь? – я фыркнул. – А с женой моей трахаться не побрезговал. - Макс, прекрати, - он быстро обошел машину и сел на переднее сидение. – Я хотел поговорить. - Да я понял, что не потанцевать, - нагло гоготнул я. – Давай по быстрому. Приступай. Можешь без прелюдий. - Макс, я хотел извиниться. - Ба! Какая новость! - Не ёрничай. - А что мне делать? – я взорвался. – Может в зад поцеловать? – голос сорвался на крик, а лицо начало пылать. – Сначала ты меня выставляешь полным недоумком с голой жопой перед сельскими босяками в детстве. Теперь, во взрослой жизни, ты из всех существующих баб, нашего города выбираешь именно мою! Я даже гипотетически не мог себе представить, что наши пути пересекутся. Тем более что они пересекутся на моей жене! - Макс, послушай меня. Тогда, в детстве, я тебе просто завидовал. - Ты? Мне? - Да. Понимаешь, на тот момент все мои друганы уже прошли переходный период и превратились в юношей. У них ломался голос, ну и ночные «приключения» бывали. А я все прибывал мальчиком-колокольчиком. Меня это так бесило! Но я знал, что ты такой же поздний, как и я. Меня это немного остужало. Но в тот день, на даче, когда у тебя появилась реакция на журнальчик, я просто был в бешенстве. Я чувствовал себя ущербным. Поэтому придумал такую глупую месть. Позже, во взрослой жизни, я пытался всем и каждому доказывать, что я – мачо. Я менял женщин, даже с мужиками пробовал, - он густо покраснел и запнулся. - Тебе не обязательно было это мне говорить, - я не знал, как реагировать на его признание. - Нет, я понимаю, что из-за того случая мы расстались врагами. Ты был хорошим другом. Я часто вспоминал тебя… - Бля, Родька. Ты такой придурок. Из-за детских амбиций и идиотской причины ты довел меня до психоза! Ты не представляешь, в каком состоянии я был, когда тетка вытащила меня из озера и забрала домой. Я стал дерганый и замкнутый. И все из-за пережитого стыда… - Прости. Я знаю, что очень виноват. Я тоже свою жизнь похерил конкретно. Стал психованным идеалистом. Вечно пытаюсь выпрыгнуть из трусов, чтобы доказать свое превосходство. У меня с семьей не сложилось. Друзей нет. - Поэтому ты решил поиметь мою семью? Отличное решение, коллега, - я, с издевкой похлопал его по плечу и скривил губы. – Чего же ты паскудник-то такой? Чё тебе спокойно не живется? Вроде не бедный, мог бы заиметь все чего твоя гнилая душа желает, ан нет. В народ потянуло, простой русской бабы захотелось… - Макс, почему ты такой жестокий? - Да, странное дело, ты на меня завещание на лимон долларов оформляешь, а я, дрянь неблагодарная, жесткачём тебе отвечаю. Да? - Прости. Я не хотел, чтобы так все получилось. Честно, - он выглядел, как болотная жаба, гадко, мерзко и печально. – Кроме работы у меня ничего нет. Меня никто не любит, мне даже некому позвонить, случись что. Если закончатся деньги, от меня отвернутся те три с половиной человека, которые изображают моих друзей. - Наверно, даже ты этого не заслуживаешь… - Знаешь, встретив твою жену, я впервые почувствовал себя самодостаточным и абсолютно нормальным. Мне первый раз не пришлось доказывать свою значимость. - Ты точно о моей жене говоришь? – усмехнувшись, спросил я. - Прости меня за все. Если сможешь. Я больше не появлюсь в вашей жизни. - Ты ее любишь? Родька, покраснев, как ученик перед молоденькой учительницей, кивнул несмело головой. - Значит так. Мы с ней все равно не сможем жить вместе. Я не хочу, чтобы она была одна, а малый имел воскресного папу. Я все равно их люблю, и они всегда будут моей семьей. Но если ты, сукин сын, посмеешь их обидеть… - Макс, - Родька, как полоумный подскочил так, что старые пружины сидения жалобно скрипнули. – Да я… Да никогда! Я для них… - Ша, спокойно. Еще не известно или она этого захочет. - Все-все, молчу. Конечно. Я сам ей все скажу. - Нет, скажем вдвоем, - звякнув ключами, я вышел из машины и мы направились к подъезду. ------------------------- Иллюстрация к главе http://s12.radikal.ru/i185/1603/6c/b78246ed3f84.jpg