Игра

Восемь сорок пять. На часах в гостиной восемь сорок пять. На электронных у кровати в спальне – сорок четыре, как, впрочем, и на тех, что украшают микроволновку. Мобильник Мэйси показывает девять сорок пять, потому что её самолет приземлился шесть часов назад, и она еще не успела перевести время. Что, однако, не мешает ей совершенно, так как аппарат благополучно забыт на столике в прихожей. На часах человека, являющегося единственной причиной того, что второе сердце хозяйки квартиры так небрежно оставлено, – восемь часов, сорок пять минут и пятьдесят шесть секунд, и вы не ошибетесь, если примете его за самое точное. С момента неожиданного звонка в дверь, прервавшего увлекательное распитие чая перед лэптопом, прошло ровно пятьдесят шесть секунд, которых хватило, чтобы покинуть просиженный старый диван, открыть дверь и, ах да, уронить телефон на столик. И забыть о нём, потому что ударивший в нос запах кофе и коньяка означал то, что означал каждые подобные восемь сорок пять, а именно – деньги, много денег. А деньги, эти маленькие шершавые бумажки, обещали еще как минимум полгода свободы – от необходимости работать, думать, волноваться, от клиентов, конечно же, ото всех, кроме одного. Но он, как это ни печально, того стоил. Мэйси уже даже не морщилась, покорно позволяя тонким, цепким, похожим на крючья пальцам за волосы втащить её в гостиную, намеренно оттягивая и дергая безупречные локоны. Словно пытаясь вырвать, выдрать, убрать слишком длинное, слишком мягкое, слишком женское напоминание о. – Ах, какая неописуемая страсть, – прошипела несчастная жертва, смахивая невольно выступившие на глазах слезы, но так и не пытаясь вырваться из захвата, выпутать из шевелюры птичьи когти незваного гостя. – Тебя не было месяц, – раздался ответ, спокойный, не обвиняющий, но предупреждающий и оттого страшный. Точный удар в живот заставил задохнуться и упасть на пол. Когти все еще в волосах, в уголках глаз – постыдная жидкость, в смехе гостя – разочарование. Мэйси шипела, но пока не оказывала сопротивления, безвольной куклой повиснув на миллионах тонких каштановых ниточек. Она слишком устала, слишком долго летела в самолете, слишком расслабилась за непродолжительный отпуск, слишком-слишком-слишком, чтобы опять играть в эту гребаную игру. Веселую и занимательную, похожую на ту, что играет с нами жизнь. Называется «Либо ты – либо тебя». В нем благоразумно пропущены все глаголы, что, если подумать неизменно вызывают ассоциации со сношением. Но мы то с вами все понимаем. Только до первой встречи с нашим неназванным героем, Мэйси еще не играла в неё так буквально. Она умела играть в великое множество других игр, потому что такое свойственно тем, кто продает свое тело недешево. Она предлагала ему каждую, угадывая, подобно Горлуму из потрепанной книжки, что находится в кармане, тьфу, на уме у клиента с самой большой пачкой денег, что она видела за всю свою жизнь. Но до отнюдь не сразу найденной разгадки, она тысячу раз пожалела, что начала пытаться. – Мой милый мальчик соскучился? – с усилием прохрипела Мэйси, мешком рухнув на холодный пол, как только длинная тонкая рука разжалась, отпуская так раздражающий её хозяина элемент внешности. – Если можно соскучиться по дозе, можешь считать и так. Если тебе это льстит, – тяжелый ботинок с глухим звуком врезался в грудь, опрокидывая вскрикнувшее от боли тело на спину. Мэйси закашлялась, усилием воли отползла от спокойной, задумчивой, откровенно скучающей фигуры. Хотелось спать, больше всего хотелось свернуться клубочком на полу и уснуть, молча терпеть удары, переждать бурю, которая, благо, всегда была недолгой, подождать хлопка входной двери и провалиться в объятья Морфея. Деньги он все равно оставил бы, только – и это не самая лучшая новость, он вернулся бы завтра. Чтобы получить то, чего не получил сегодня. И, если надо, он приходил бы целую вечность, эта холодная сволочь умеет быть упрямой и всегда получает своё. Мэйси стиснула зубы и вскинула взгляд на своего последнего и самого постоянного клиента, мимолетно отмечая мешки под глазами, царапины на руках, нанесенные в порыве бешенства самому себе, судорожно сжимающиеся пальцы и неконтролируемую, бьющую все его бледное тело крупную дрожь. И скучающий вид, да, даже в таком состоянии он умудрялся сохранять скучающий вид. Всегда имитировал лучше любой шлюхи, что и твердила ему Мэйси каждый раз после, когда мистер Невозмутимость застегивал пуговицы и готовился уходить. Только после, говорить подобное до было опасно, пусть не для жизни, но для внешнего вида точно. – Я смотрю, ты уже скоро на людей бросаться начнешь. Хотя о чем это я? Ты уже, – зло проговорила Мэйси, поднимаясь на ноги и опираясь спиной на косяк двери, ведущей в спальню, что так удачно подвернулся сзади. – Ты не человек, – отрезал гость, игнорируя пылающий возмущением взгляд, – Не здесь. И не сейчас. Он неотвратимо шагнул вперед, заметно покачиваясь, то ли от алкоголя, то ли от усталости, то ли отчего-то еще. Мэйси шагнула назад, приглашающее вступая в спальню, в которой уже месяц не было ни души. Она перевела дыхание, сделала несколько шагов до кровати, спиной, осторожно, не отрывая взгляда от следовавшего за ней походкой запойного алкоголика тощего юноши с до одури пустым и жадным взглядом. Либо ты, либо тебя, Мэйси. Лучше сосредоточиться и сохранить ребра, верно? Она чуть не пропустила момент броска, но все же. Увернулась, ловко толкая потерявшее равновесие тело. К изголовью прикреплены наручники, несколько пар. Когда девушка начала держать их так на всякий случай, она уже окончательно смирилась с неблагодарной ролью пресловутого «сорта героина», ха-ха. На тонких запястьях они застегнулись легко, однако, чтобы вдеть их туда, пришлось попотеть, попутно получив несколько синяков и не эстетичный красноватый след от пощечины. Но все же, обычно сложнее, на этот раз было, как будто, проще справиться с этими локтями и коленями, имеющими одно желание – ударить тебя побольнее. Возможно, дело в том, что ублюдка все еще неудержимо трясло и даже думать не хотелось, как он справляется с конечностями. Мэйси встала. – Всегда хотелось оставить тебя вот так на денек, знаешь ли, – усмехнулась она, мягко вставая с постели и подходя к небольшому комоду, в первом ящике которого всегда хранились платки. – Я лично устрою тебе ад, дорогая. Завтра работа. Я не могу пропускать работу. Мэйси не знала, что это за работа. Проститутке не надо знать о клиенте больше, чем размер его кошелька и того, как заполучить его содержимое. Но негласное правило висело в воздухе с первой встречи – если звонил телефон и на другом конце трубки раздавался особый голос, сеанс считался оконченным, на любом его этапе, абсолютно на любом. Любопытная, знаете ли, работа. Черная полоска грубой ткани нашлась сразу и тут же привычно легла на усталые, с полопавшимися венками глаза гостя. Выдох облегчения заставил Мэйси криво улыбнуться, пока она усердно натягивала кожаные перчатки. Он ненавидел, когда она прикасалась к нему без них, потому что чувствовал её кожу, которой, как и волосам, не было места. Девушка выдохнула, затолкала жалость глубоко в себя, за синяки и ссадины, за сросшиеся переломы и нарощенные мастером зубы и с силой ударила ублюдка в челюсть, завороженно наблюдая за мотнувшейся головой и растрепавшимися еще больше черными волосами. А потом заговорила. Заговорила так, как было нужно бледной, но злобной тени, появившейся ровно в восемь сорок пять на её пороге. Заговорила тем голосом, что был лишь однажды прокручен для неё на диктофоне, но этого было достаточно. В средней школе Мэйси Джекс звали попугаем, потому что она умела имитировать голоса, как позже научилась имитировать оргазмы. Последнему её клиенту ни разу не понадобилось второе, но вдруг пригодилось первое. – Мальчик опять плохо вел себя, м? – проворковала она явно мужским, хриплым и чем-то неуловимо притягательным голосом, – Ты, верно, нарываешься на наказание, непослушная дрянь? Гость выдохнул что-то, отдаленно напоминающее «Да», или «А», или «Ах», или просто нечленораздельный стон. Его до того размеренное дыхание сбилось, а длинный язык беспрестанно облизывал тонкие губы. Мэйси усмехнулась, осторожно надавила на грудь невольно прогнувшегося юноши, провела тонкой рукой, облаченной в перчатку, вниз, к пряжке ремня. Расстегнув ремень, она, даже не потрудившись заняться молнией, одним широким движением стащила откровенно болтающиеся брюки с тощих бедер. Белья не было, член стоял по стойке смирно. Надо же, всего от одной фразы – месяц это, и правда, долго. – Может быть тебе нравится, когда я тебя, наказываю, мой мальчик? ¬– не меняя тембра, прохрипела Мэйси, вытаскивая из брюк тяжелый кожаный ремень. Она всегда носила его, на всякий случай. Как наручники у изголовья, это тоже вошло в привычку. Другой рукой она мстительно рванула кардиган, отчего мелкие пуговки посыпались во все стороны, а гость дернулся и застонал. Стон всегда означал маленькую победу. Мэйси замахнулась и с силой прошлась ремнем по бедрам, по животу, по скрытой футболкой груди. Позже, намного позже, когда крики наслаждения уже почти превратились в крики боли, ремень был отложен, а попавший в руки нож лишь разрезал тонкую ткань футболки, неосторожно задев своим ледяным острием горошину соска. Мужской смех прозвучал над ухом у гостя, когда тот до хруста выгнулся на постели, хватая воздух жадным пересохшим ртом, неистово желая прикосновения к истекающему смазкой члену. Но это было бы против правил. – Ты вел себя так нехорошо сегодня, что этого, пожалуй, все еще недостаточно. Я недостаточно наказал тебя, моя маленькая шлюха. Полузадушенный всхлип заставил Мэйси поморщиться. Тюбик смазки и резиновый член Гарольд лежали тут же, в первом ящике прикроватной тумбочки. Так что шлюхой юноша был назван неспроста, что он, несомненно, прекрасно понимал. Гарольд вступал в игру не каждый раз, лишь тогда, когда гость не кончал только от голоса и ремня. В очередной раз, безуспешно подавляя отвращение, Мэйси обильно полила пальцы смазкой и поднесла их к послушно раздвинувшему ноги клиенту. Ей приходилось совершать подобное с другими мужчинами, такими же тупыми извращенцами, но они хотя бы, вопреки всему, хотели именно её, женщину, а не какого-то гипотетического мужика с сексуальным голосом. Тонкий палец, несмотря на перчатку, легко проник в сжавшееся на мгновение колечко мышц. – Расслабься, крошка. Ты же не хочешь, чтобы я опять сделал тебе больно. Пару раз Мэйси по неосторожности разрывала Гарольдом внутренние стенки, но никогда об этом не жалела. Гость расслабился, растекся, не прекращая приглушенно стонать, впустил в себя уже два методично растягивающих отверстие пальца. Потом три, но это уже ненадолго. Смазанный Гарольд быстро сменил их, вызвав у распластанного по кровати тела длинный, протяжный стон, переходящий в крик наслаждения. Трахать кого-то страпоном всегда было утомительным занятием, но этому клиенту всегда хватало лишь пары движений, которые Мэйси собиралась уже совершить, когда звонок в дверь прервал это занятие. Девушка склонила голову на бок, подумала и, пожав плечами, пошла открывать дверь, предварительно сняв перчатку и аккуратно вынув Гарольда из горячего, распаленного отверстия. Входная дверь не была заперта ни на один замок, чего правда не знал звонивший. Мэйси раздраженно распахнула её, оказавшись нос к носу с хмурым мужчиной в сером пальто. Его льдистые глаза лениво изучали проступающие на лице девушки синяки. – Что? – забывшись, бросила Мэйси все тем же мужским голосом, – Я больше не работаю. – Сомневаюсь, – ответил мужчина им же и, мягко отстранив её, уверенно направился в спальню. Поза, в которой был оставлен гость, наверняка смутила бы его, хотя нет, этот мужчина выглядел так, словно его ничто не может смутить. Мэйси постояла на пороге несколько секунд, рассеянно кивнула и, схватив проворно телефон и сумку с деньгами, торопливо вышла из квартиры. Всё, хватит. К черту эти игры. К черту восемь сорок пять и замирающее сердце. К черту. К черту. К черту. Пусть разбираются сами.