Первое января

Гирлянды задумчиво перемигивались с зелёного на красный, потом медленно гасли, отражались на информационной панели и пряжке ремня Спока, небрежно брошенного на прикроватный столик Джима. - Спи, - раздался прямо рядом с ухом Джеймса глубокий, почти незаметно хрипловатый со сна голос Спока. – Я разбужу тебя, если мы потребуемся на мостике. Дыхание Спока пахло лакричными леденцами. - Да кому мы понадобимся, они отдыхают, - еле шевеля языком, пробормотал Джим, стараясь представить лицо Спока в свете гирлянд – неземная красота, блики на щеках, отражение в глубоких чёрных глазах, слегка растрёпанные волосы. Джим привык и не привык к этой красоте за последний год, к человечности Спока, взболтанной с инопланетностью в дикий, тающий на языке алкогольный коктейль. - Тем более, - интонация стала нежнее, и Джим буквально почувствовал её всей чувствительной после вчерашнего кожей, а виска коснулись прохладные губы. – Спи. Джим, улыбаясь, устроился в объятиях Спока, расслабляясь и проваливаясь в сон под мигание гирлянд. Было первое января, и их отношениям в этот день исполнялся ровно год. Мягко говоря, год назад Джим выпил лишнего. Не то, чтобы перебрал, но мир казался дружелюбным и смазанным, как принт рождественской открытки. Капитан был бесконечно влюблён в корабль, команду, Новый год, счастлив из-за окончания очередной поездки в глухую и полуобитаемую часть мира. Джим много смеялся, шутил с веселящимися в зале для собраний людьми, толкал речи и тосты, пил невероятно вкусное шампанское и любовался пузатыми ёлочными шарами, отсвечивающими в пушистой матовой мишуре. - Капитан, - позвал его Спок. Джим подошёл и вопросительно посмотрел на него, и именно в этот момент часы пробили полночь, и люди начали со смехом целовать ближайших к себе людей. Джиму достался наполовину вулканец. Разумеется, Джеймс мог не целовать Спока, а просто извиниться и поцеловать стоящую рядом ослепительную красотку-механика. Но это показалось ему таким забавным – поцеловать Спока. Редкостно удачная шутка. Даже держал в голове оправдание – дескать, что тут поделаешь, традиция. Оправдание не понадобилось – на поцелуй Спок ответил. Джим навсегда запомнил неуверенное движение его языка, собственный приоткрывающийся от изумления рот, страстное продолжение. И ещё – как горели огоньки в глазах отстранившегося от него старшего помощника. Ярко-голубые огоньки с гирлянды, сделанной в виде полупрозрачных раскрытых цветов. Не раздумывая, Джим потянулся к нему снова. Очередное открытие – Спока так приятно было обнимать. Как входить в вечернее озеро – закрываешь глаза, и вода заполняет тебя, она такая тёплая и в то же время прохладная на вкус, парная, свежая. Исцеляющая и уютная, своя. Это было так правильно и так хорошо. Просто целовать Спока, ни о чём больше не думая, скользить руками по его горячей шее, слегка ворошить чёрные волосы на затылке. Зацелованный Спок был абсолютно неземным. Влажные губы потемнели и приоткрылись, глаза ярко горели, на лице появился зеленоватый румянец. На них никто не смотрел. В полутьме пары танцевали, кто-то болтал, шёпот вплетался в мягкий новогодний джаз. Открывали новые бутылки шампанского, запускали серпантин. Кислый запах шипучего спиртного мешался с острым запахом апельсинов, тяжёлым – салатов, терпким - ароматизатором новогодней ели. Аромат праздника. Звуки праздника. Особенного праздника, в который можно перечеркнуть свою прошлую жизнь и начать новую по своему вкусу. Оставить позади все беды и горести, списать их со счёта и пообещать себе всё в новом году сделать иначе. Они ничего друг другу не говорили. Стояли, прижавшись, соприкасаясь лбами, иногда долго и нежно глядя в глаза друг другу. Это невозможно было объяснить, оно просто было. Они – были. И всё было кристально ясно, и Джим не понимал, как это было раньше, не помнил. Всё вокруг сплелось воедино – и команда, которую Джим любил всей душой, и корабль, с которым он был неразделим, и Спок, пахнущий лакричными леденцами и ананасом. С этого дня они были вместе. Пока энсины морщились от похмелья и старались сосредоточиться на приказах, а под ногами разлетались во все стороны цветная фольга и бумажные конфетти, Джим и Спок искрились энергией и уверенно работали, ощущая присутствие друг друга на совершенно ином, внутреннем уровне. Не поворачиваясь, с того дня Джим мог бы точно сказать, где именно стоял Спок, а когда Джим замерзал или нервничал, Спок ощущал лёгкое неприятное покалывание в кончиках пальцев. Джим в тот день долго стоял, замерев, и смотрел, как разбирают мишуру, чистят зал, сметают бумажный серпантин в некрасивые рваные кучи в углу, влажные от прикосновения швабры. Ему казалось, что это убирают декорации фильма, который он так и не посмотрел до конца. Странное чувство стылости прошлой жизни донеслось до него, похожее на дуновение ветра из подвала с заколоченной дверью. Ожесточённое одиночество, прикрытое весёлой усмешкой и отчаянной храбростью. Всего двенадцать ударов – и всё это сменилось на спокойствие, янтарём разливающееся по артериям, внутреннюю парность, тепло, идущее прямиком от сердца. Согревающая любовь. И вот прошёл год, наполняющийся воспоминаниями, словно сосуд мёдом. Если до этого Джима терзало ощущение незавершённости, привкуса сухости воздуха, раздражение от того, что жизнь натирает его на себе, как большая тёрка, оставляя саднящие царапины и заставляя сердце пылиться в кладовке и усыхать, то сейчас он ощущал жизнь, проходящую через самую его сердцевину. Спок, стоящий рядом, казался океанским бризом, а когда Спок обнимал его в комнате и прижимал к себе для поцелуя властно и жаждуще, Джиму казалось, что он проваливается всё глубже, как в кроличью нору, в уют и дом, влюблённость и нежность. Джим знал Спока другим. Адекватным, исполнительным, умным, упрямым, правильным, высокоморальным, безэмоциональным. Но оказалось, что в Споке столько нежности, заботы и страсти, что можно было утопить в них Вселенную. Мягкая реакция на любой жест Джима, спокойная защита, а бонусом дикий и страстный секс в постели. Джим не думал, что с кем-то будет настолько терять голову. Или что с кем-то будет настолько уютно лежать, прижавшись друг к другу, и просто говорить вполголоса всю ночь. Детские воспоминания, рассуждения о мире, прочитанные книги… Джим любил слушать голос Спока, прижавшись к его грудной клетке, пока Спок вслух читал ему сказки давно исчезнувших народов. Гирлянды перемигивались с зелёного на красное, а потом медленно гасли – и снова начинали мигать. Свеча, которую в начале вечера зажёг Спок, зашипела и погасла, оставив после себя в воздухе приятный сладковатый аромат дыма и корицы. Снаружи слышались голоса веселящегося экипажа. Джим расслышал в общем хоре голосов ясный красивый голос Ухуры, виртуозно перепевающей модную сейчас песню про новогоднее настроение. Джим улыбнулся: он любил всё вокруг. Тело ещё слегка саднило от поцелуев, укусов и сжимающих его бёдра слишком сильных рук, но это была приятная боль, горячая, влюблённая, как патока. - Спок? - М? - Что у нас завтра? - Второе января. - Спооок. - Три встречи. Семь отчётов. - Эй, я один написал сегодня! - Всего один? - Ну... Да. - Тогда девять отчётов. Джим застонал в подушку и почти почувствовал внутреннюю улыбку Спока. Из коридора послышался звонкий смех и хлопок вырвавшейся из горлышка пробки. Джим неловко повернулся и вгляделся в лицо Спока в полутьме. Чёрные блестящие неземные глаза смотрели на него со спокойным доверием. «Спок, чёрт, я люблю тебя так, что сердце разрывается», - подумал Джим, закусив губу. - Я знаю, - ответил Спок тихо. – Взаимно. Они лежали, обнявшись на островке воздуха посреди огромного безжизненного космоса. Последней границы…