1.
Легкий ветер охлаждает лицо приятной свежестью и сдувает с него прилипшие пряди кудрявых волос. Мотор старенького форда шумит слишком громко, а адское оранжевое солнце танцует на ресницах и отражается в пестрой изумрудной радужке, поселяя в глазах Гарри жаркое лето, а в его сердце — огненный пожар. Дорога пуста, и громкая музыка, играющая из радио, наполняет Техас полной жизнью и заставляет Стайлса впервые за долгое время беспечно улыбнуться своим мыслям, всматриваясь в прозрачное небо, украшенное бархатистыми облаками, и отрывая пальцы от обжигающего руля. Бензина хватит еще на пару километров, и Гарри очень сильно хочется верить, что поблизости есть заправочная. Он надевает солнцезащитные очки и продолжает ехать по бесконечной раскаленной дороге, умоляя яркое солнце сжалиться над ним и дать передохнуть хотя бы пару минут. Губы Стайлса сухие, с привкусом горечи и щемящего грудь прошлого. И, может быть, сейчас он немного жалеет, что поддался своим глупым и необдуманным мыслям, покидая маленькую, рассчитанную на двоих квартирку Калифорнии пасмурным утром, сбегая от реальности, засевшей глубоко под ребрами, и надеясь начать все заново. И каждый может считать его слабаком, выбравшим самый легкий путь, — сдаться, только вот у зеленоглазого мальчика в футболке Rolling Stones, с запуганным видом и несчастным взглядом, отметинах по всей шее и синяками на бедрах есть своя история, у которой, увы, далеко не счастливый конец, ведь Гарри вовсе не герой сказки; он лишь герой череды событий, сжигающих опустошенное сердце дотла. Высокий тембр чьего-то голоса отдается эхом в ушах Гарри и заставляет его притормозить, убавляя громкость стерео. Несколько секунд голос молчит, после чего снова дает о себе знать: — Моя машина сломалась, а до заправки еще целая миля! И что я, черт возьми, должен делать? На обочине дороги, прислонившись к капоту машины, стоит низенький мальчик в джинсовых бриджах и серой потрепанной футболке. К его уху прижат мобильный телефон, а глаза буравят раскаленную дорогу. Он закатывает глаза на советы своего телефонного собеседника и резко сбрасывает звонок. Поднимая свою голову вверх, он замечает заинтересованный взгляд Гарри, устремленный прямо на него. Мальчику становится от этого немного не по себе, и он, пропуская пальцы сквозь свои грязные волосы карамельного цвета и щурясь от горячих лучей солнца, спрашивает: — Ты не подбросишь меня? Голос мальчика сиплый и уставший, с толикой злости и раздражения — видимо он давно тут торчит. Стайлс кивает, открывая дверь своего автомобиля, и выжидающе смотрит на мальчика, поспешно забирающего из своего багажника какие-то вещи, складывая их в маленький черный рюкзак с изображением героев Марвел, и направляющегося ленивой походкой к пассажирскому сидению. — Я не знаю, где тут заправка. Ты должен показать мне, куда ехать, — признается Гарри, когда мальчик устраивается на кожаном сидении, поджимая под себя правую ногу в пыльных кедах, и сонно зевает. Звонкий смех разносится по салону машины, и Стайлс будет совсем не удивлен, если этот прекраснейший звук заполнил каждый уголок пустынного Техаса. — Просто езжай прямо и не сворачивай, — отвечает он веселым голосом и машет своими маленькими ладошками перед лицом, потому что в машине становится действительно душно. — Я Луи. — Гарри, — Стайлс совсем не понимает, чем так позабавил его вопрос этого загорелого мальчика, улыбающегося столь широко, что в его глазах начинают цвести голубые звезды, но он чувствует, что где-то внутри него, глубоко-глубоко, начинают распускаться душистые орхидеи, обволакивая легкие сладкой негой и излучая в груди мягкое сияние. Они едут в тишине, лишь легкий полуденный ветер перекликается прозрачным шепотом с оранжевым светом акварельного заката. На секунду Гарри кажется, что Луи заснул, и он позволяет себе изучить лицо мальчика. Его гераниевые губы растянуты в умиротворенной полуулыбке, а кожа переливается в дневном свете точно нежные лепестки цветов. Он прослеживает линии татуировок на его загорелых руках, задерживая взгляд на рисунке компаса и подавляя желание прикоснуться к ней, а затем снова возвращается к лицу. Крошечные веснушки украшают его маленький носик и абрикосовые щеки, и Гарри думает, что солнце определено любит этого мальчика. — Я не экспонат музея, — ухмыляется Луи и убирает свою липкую челку назад, приоткрывая усталые глаза и привыкая к горячим лучам солнца. Щеки Стайлса окрашиваются в яркий пунцовый цвет, и он делает вид, будто сосредоточен на дороге. Томлинсон же тихонько посмеивается над ним и больше не говорит ни слова, высовывая свою голову в окно и нежась в прохладном встречном воздухе. Пока Гарри заправляет бак машины, Луи выуживает из своего кармана помятую пачку Винстона и маленькую черную зажигалку, прячась в тени и помещая сигарету между тонких губ. Дым обволакивает лицо Стайлса слабой дымкой и оставляет в его легких неприятный осадок и жжение, путаясь в завитках волос цвета пралине, и он совсем не понимает, когда успел стать такой неженкой, не переносящей сигаретный запах. Луи же наоборот — наслаждается каждым мгновением, медленно выпуская звездно-белые колечки дыма через рот и с восхищением наблюдая за тем, как они теряются за бледным горизонтом. — Ты попросил людей помочь тебе с твоей машиной? — интересуется Гарри в то время, как Томлинсон стряхивает с сигареты горячий пепел, ощущая покалывание на кончиках своих пальцев, и переводит свой задумчивый взгляд на Стайлса, пробегаясь языком по пересохшим губам. — Нет. — Почему? Луи молчит несколько мгновений, с интересом всматриваясь в мрачное лицо мальчика напротив, чей один внешний вид — полнейшая катастрофа. В его широко распахнутых глазах не искрится сладостный блеск юности и серебряные водопады бесконечности, а синяки цвета сигаретного дыма под ними неизменно темные, и Томлинсон надеется, что бархатные лучи солнца и пустынный ветер непременно позаботятся об этом. Блеклая кожа с синеватым оттенком никогда не была любима, а лишь служила покорным холстом для выплеска гнева и ненависти. Его кудрявые по плечи волосы цвета крайолового миндаля спутаны и тусклы, но, не смотря на это, у Томлинсона зарождается сильное желание провести пальцами по густым непослушным локонам и почувствовать запах Техасского песка, поселившегося в его кудрях. Он тушит сигарету, наслаждаясь последними мгновениями прохлады, после чего не спеша подходит к Гарри вплотную, ощущая жар и трепет кожи мальчика. — Какая твоя история, Гарри? — задает он вопрос низким, едва уловимым голосом и смотрит Стайлсу в стеклянные глаза, в которых читается недоумение и тревога. — Что ты имеешь в виду? Томлинсон нежно улыбается ему и проводит своей рукой по россыпи пурпурных отметин на шее Стайлса. Он неторопливо обводит каждый, слегка надавливая на него и чувствуя под собой дрожь чужого тела, а затем мягко поглаживает его нежной подушечкой указательного пальца, словно просит прощения, и переходит к следующему, продолжая свой путь до татуировок ласточек под острыми ключицами. — Нет необходимости играть роль самого счастливого в мире человека, пока твое сердце разрывается на мелкие части. Ну же, ты можешь довериться мне. Воздух раскаляется до предела, как и все внутренности Гарри; он чувствует, что не может дышать, а ниагаровые глаза напротив пронзают его насквозь, заставляя задыхаться еще больше. — Я вижу тебя настоящего, — продолжает Луи, не дожидаясь ответа. — Я вижу перед собой разрушенного и потерянного мальчика, пытающегося сбежать ото всех, а в первую очередь — от самого себя, чье сердце одиноко и обречено на страдания, а мечты превратились в потухшее солнце, осевшее на ледяных ладонях. Стайлс с изумлением смотрит на Томлинсона, не в силах вымолвить ни слова. В его голове начинается ураган, а в животе зарождается шторм, и он очень напуган, потому что слова этого мальчика являются истинной правдой, от которой Гарри пытается сбежать всеми возможными способами. — Люди не могут избавиться от того, что выжжено в их сердцах, Гарри, они лишь могут притупить боль, — невесомые пальцы касаются его щеки, убирая следы мимолетной слабости в виде хрустальных слез и переходят к подбородку, ласково приподнимая голову хрупкого существа перед ним и заставляя его посмотреть на Луи своими опаловыми глазами. — Я такой же как и ты, Гарри, — сломанный и потерянный мальчик, все еще надеющийся встретить того, кто сможет меня восстановить. Колени Стайлса подкашиваются, а его соленые слезы струятся по щекам с новой силой подобно долгожданному дождю в пустыне, потому что он понимает, что окончательно потерялся в этом мире, и никто не сможет ему помочь, если он не отпустит прошлое и не перестанет цепляться за пустоту. Он крепко прижимается к груди Томлинсона, обнимая руками его крепкую спину, и впивается в нее до посинения пальцев, вдыхая запах грядущей грозы и провожая красное, исчезающее среди сахарно-розовых облаков солнце вдаль. — Позволишь мне быть твоим спасением? — спрашивает Луи шепотом, задевая теплыми губами местечко на шее мальчика, где неистово бьется пульс, и заботливо вырисовывая плавные узоры на пояснице Гарри, и в этот момент Стайлс готов вырвать свою грудную клетку полностью, лишь бы шипы роз не терзали ее так сильно, отзываясь на его малейшую слабость и безвольность. Луи, должно быть, силен духом, если готов заботиться не только о своем раненом сердце, но и о сердце Гарри. {когда гарри позволяет ему, по его артериям начинает медленно растекаться горячее золото, и он обещает себе принадлежать этому мальчику вечность}.2.
Они останавливаются в небольшом мотеле с яркими неоновыми вывесками, свет которых освещает тихую ночную дорогу и горит на уставших лицах двух мальчиков оттенками красно-синего, и поселяются в одноместном номере с маленькой ванной и пыльными окнами, поскольку это единственное, что они могут себе позволить. Руки Луи ни на секунду не покидают тонкой талии Гарри, придерживая его, пока они поднимаются по лестнице на второй этаж. Яркие звезды наполняют комнату серебристым сиянием, и Гарри заворожено смотрит на них, осознавая, что никогда они еще не были так близки к нему; кажется, стоит протянуть руку — и он сможет дотронуться до острого конца мерцающей звезды, призывающей его быть сильным. Он чувствует сбившееся дыхание Луи на своем плече, поселяющее на его коже легкий холодок, сопровождающийся многочисленными мурашками, и плеяды ослепительных звезд, пронизывающие кожу ледяным сиянием. Гарри ловит себя на мысли, что хотел бы, чтобы звезды пометили его и заполнили легкие вселенной. — Хочешь, я сделаю тебе ванну? — растерянно спрашивает Томлинсон, пытаясь помочь Гарри расслабиться и почувствовать себя лучше. Легкий кивок головы мальчика служит для него положительным ответом, поэтому Луи доверяет Гарри чернильному небу и, успокаивающе поглаживая плечи мальчика напоследок, отстраняется от него. Тусклая лампочка в ванной мигает в такт взмаха смольных ресниц Гарри, а капли воды из крана капают одна за другой, ударяясь о гладкую прозрачную поверхность и разносясь по душной комнате кристальным звучанием. Луи лежит в теплой ванне напротив Стайлса, вода покрывает его обгоревшую спину и шею, оставляя на коже легкое жжение, но тем не менее заставляя Томлинсона прикрыть от удовольствия глаза и наслаждаться долгожданным покоем. Гарри сидит неподвижно, притянув к себе тощие колени и лишь изредка проводя кистями рук по шершавому дну. Веки мальчика трепещут, а полные губы цвета спелой вишни приоткрыты и немы. Его волосы собраны в небрежный пучок, позволяя нескольким прядям свисать по обе стороны худого лица. — Мы никогда не засыпали вместе. Ломающийся голос нарушает тишину, и Луи не смеет открыть свои глаза, вслушиваясь в каждое слово, соскальзывающее с уст мальчика, пропитанное трагичностью и ненавистным молчанием. Томлинсон — первый человек, которому Гарри доверяет свое прошлое, уничтожающее слабого мальчика изнутри. — Я просто не могу смириться с тем, что любимый мне человек так нелюбимо смог меня сломать, Лу, — в глазах Гарри стоят слезы, но он не позволяет ни единой слезинке скатиться к его подбородку, делая глубокий вздох и поджимая свои дрожащие губы. Луи раскрывает свои глаза, фокусируя свой взгляд на Стайлсе, который держится из последних сил, чтобы не заплакать, и медленно протягивает свои руки к рукам Гарри, притягивая тощего мальчика к своему телу и укладывая его голову на свою грудь, улавливая сдавленные всхлипы и ощущая на себе влажную от слез щеку. Он вытирает большим пальцем скопившиеся слезы в уголках его глаз и оставляет множество ласковых поцелуев на лбу Гарри за каждую слезинку, скатывающуюся по его раскрасневшемуся лицу. — Не оглядывайся назад, — рука Луи гладит влажные кудри Стайлса, заставляя все плохие воспоминания мальчика постепенно испаряться в воздухе. — Мы пройдем через это вместе, Гарри, вот увидишь; мы справимся. В голове Стайлса крутится мысправимсямысправимся, и это звучит как обещание того, что Гарри больше не одинок. Когда Луи укладывает Гарри в мягкую постель, укрывая его воздушным одеялом и оставляя на мягкой щеке беззвучный поцелуй, по окну начинают стучать крупные капли дождя, чем-то напоминающие Стайлсу родную Калифорнию, по которой он, как-никак, тоскует, даже если и пытается забыть. Свет в комнате погасает, а кровать прогибается под весом чужого тела, и через несколько секунд Гарри чувствует руки Луи на своей груди, притягивающие его ближе к себе и поглаживающие оголенные плечи. {этой ночью гарри не снятся кошмары, потому что луи охраняет его сны}.3.
Луи целует Гарри ранним июльским утром, обжигая скулы Стайлса горячим дыханием и поселяя в уголках его губ вкус вечности, а пламенное Техасское солнце становится единственным свидетелем зарождения любви между двумя разбитыми, но нашедшими сладкое спасение в друг друге мальчиками. Когда Томлинсон отстраняется от Стайлса, делая глубокий вдох пустынного воздуха, мягкие ресницы Гарри начинают щекотать его щеку, заставляя Луи искренне улыбнуться этому ласковому действию и спрятать его глубоко в своем сердце. Он берет лицо Гарри в свои ладони и с обожанием смотрит в глаза напротив, наполненные нежностью и светом, во взгляде которых читается я твой и целуй меня до бесконечности. Луи не спеша поглаживает молочную кожу мальчика, словно пытаясь запомнить каждый ее миллиметр, и проходится подушечками пальцев по контуру багровых губ, умоляющих его еще об одном поцелуе. Яркие, обращенные друг другу улыбки, расцветают на их устах, и они настолько дикие и обжигающие — не дотронуться, а поцелуи, оставляющие покалывание на пересохших губах, настолько тягучие и воздушные — до фейерверков перед глазами. — Я так чертовски рад, что твоя машина заглохла тогда, — робкий шепот Гарри в ключицы заставляет сердце Томлинсона порхать подобно бабочке на северном ветру и чувствовать слабость в коленях. Губы Гарри опускаются на бархатную кожу шеи Луи и начинают проделывать по ней влажную дорожку поцелуев, и Томлинсону кажется, будто морской бриз нежит его кожу своим теплым дуновением. — Что ты делаешь? — смущенно спрашивает Луи, когда вторая дорожка из поцелуев украшает обе стороны его шеи, а руки кудрявого мальчика зарываются в его карамельных волосах, оттягивая их за пряди. — Создаю нашу новую историю, — озорной взгляд Стайлса прячется под его длинными ресницами, а тонкие пальцы гладят костяшки Томлинсона, переплетая их пальцы вместе. {и если два мальчика задыхаются от недостатка кислорода, то только при катастрофически долгих поцелуях и всепоглощающей их любви}.4.
— Давай же, Лу! Я абсолютно точно уверен, что хочу чертову звезду на своей коже, — дуется Гарри, по-детски хмуря свое лицо. — Хорошо, дорогой. Какую именно звезду ты хочешь? — Я... На самом деле хотел бы, чтобы мы сделали парные татуировки? — неуверенно произносит Стайлс, замечая растерянность во взгляде Луи. — Гарри, я... — Пожалуйста, Лу! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — ловкие пальцы цепляются за плечи Томлинсона, а тело мальчика взбирается на его колени, удобно устраиваясь на них лицом к Луи. В его изумрудных глазах искрится огонек надежды, и Томлинсон понимает, что ничто на свете не сможет заставить его отказать этому созданию. — Ладно, хорошо, — сдается он, тем самым вызывая лучезарную улыбку на лице Стайлса. — Какой звездой буду я, а какой — ты? Гарри задумывается на миг, прежде чем ответить. — Ты — Сириус, а я — Канопус. Луи ничего не смыслит в астрономии, но знает, что Сириус — ярчайшая звезда в небе и то, что Гарри сравнивает его с ней, рассеивает все мимолетные сомнения и придает ему уверенности, поэтому да, он будет светить для Гарри ярко. — Давай сделаем это, Г, — он оставляет беззвучный поцелуй на запястье мальчика и тянет его за собой на кровать, укладывая кудрявую голову на свою грудь. — А после мы заедем в одно местечко, и я закажу тебе самый вкусный штрудель в мире, да? Холодные пальцы Стайлса подцепляют край футболки Луи и медленно тянут ее вверх, оставляя мягкими губами беззвучные поцелуи на солнечной коже Томлинсона и изучая разбросанные по ней родинки, напоминающие Гарри созвездия. И им обоим так приятно от родных рук на своих телах, что залечивают все их синяки и шрамы, срезая гнилые шипы роз и распуская на коже молодые бутоны гардений, и стирают въевшееся в плоть клеймо прошлого, обещая позаботиться о них. Слабый ветер колышет магнолиевые шторы и обвеевает тела мальчиков прохладной волной, оставляя в их волосах запах свежей свободы, привкус Атлантического океана на губах и течение Гольфстрим в влюбленных сердцах.5.
Маленькая картинная галерея на окраине Техаса встречает их проливным дождем, безумно счастливых и до одури влюбленных, с переплетенными пальцами и множеством секретов, протекающих по люминесцентным артериям. Луи показывает Гарри свои любимые картины Моне, восторженно рассуждая о том, насколько талантлив был этот художник, а Гарри понимающе улыбается ему, думая про себя, что, если Моне написал шедевры импрессионизма, то Луи — созданный шедевр модернизма. Они гуляют по пассажу, позабыв о времени, дефиците бензина в баке и денег на пластиковой, почти расплавившейся на палящем солнце карточке. Гарри не проходит мимо ни одного полотна, с восхищением прослеживая пестрые линии и мазки пастельных тонов, по которому пальцы так и просятся провести. Он бегает от картины к картине словно маленький ребенок и ему так сильно хочется скупить все представленные здесь полотна, а Луи обещает ему, что когда разбогатеет — откроет для своего мальчику целую галерею и назовет ее его именем. — Поцелуешь меня между картинами? — просит Гарри, прислоняясь спиной к родному телу и расслабляясь в мягких объятьях Томлинсона. Луи оставляет мягкий поцелуй на его загорелом виске и медленно разворачивает Стайлса к себе за плечи. Он смотрит в его чистые глаза и никак не может в них наглядеться — он чувствует, как парит в невесомости. И Луи накрывает холодные губы Гарри своими, нежно придерживая пальцами его подбородок. Их поцелуй похож на смесь самых нежных красок в палитре — тягучий, со вкусом золотистой охры и темного вермильона, оседающих на кончике языка и заставляющих Луи ощущать себя тонким дрожащим холстом под кистью величайшего художника. Они стоят в центре галереи, с упоением целуя соленые от дождя губы, — от поцелуя кружится голова, а румянец заливает и без того раскрасневшиеся щеки, пока тело бьется в бешеной лихорадке, а разум теряется где-то за гранью привычной до тошноты реальности, и никому нет никакого дела до двух тощих мальчиков, мчащихся в нирвану со стремительной скоростью и /почти что/ сгорающих в солнечной системе. {и если художник с громким именем нарисует портрет этих двух зараженных любовью мальчиков, который в будущем непременно украсит стену галереи штата, заменившего им дом и подарившего веру в новое начало, никто не будет удивлен}.6.
На заднем сидении раскаленного авто тесно, и Гарри обвивает ногами талию Томлинсона, прижимая его ближе к себе и хрипло постанывая в потную шею. Луи не перестает шептать на ушко Гарри всякие пошлости, лаская губами его щеки и подбородок, переходя поцелуями на дрожащую грудь и очерчивая пальцами адамово яблоко, вдыхая невинный аврорный запах мальчика под ним. Гарри чувствует дразнящие прикосновения Томлинсона повсюду, словно тот проник под его кожу и теперь протекает электрическим током по кроваво-красным артериям. Он выгибается навстречу сладостному наслаждению, впутывая свои пальцы в миндальные волосы Луи, легонько оттягивая их за пряди и немо умоляя зайти дальше. Стыдливые стоны срываются с его опухших губ, а покрасневшие щеки адски горят. — Ты уверен? — томно шепчет Луи, оставляя любовные укусы василькового цвета на внутренней стороне бедер своего мальчика, награждая их мягким прикосновением губ после. — Да, — с придыханием отвечает Гарри, проходясь затуманенным взглядом по оголенному телу Луи. — Займись со мной любовью. Луи поправляет цветок лилии в волосах своего любимого, сцеловывая с его уст рваные вздохи блаженства, и оглаживает ладонями молочную кожу живота, нависая над мальчиком и проводя кончиком носа по острой линии челюсти, ласково покусывая мягкую кожу и убирая липкие кудри Стайлса со лба. Он медленно заводит тонкие руки Гарри за голову, крепко вцепляясь пальцами в запястья мальчика, и делает глубокий вдох. Когда их тела сливаются в сладкой неге, заставляя пальцы на ногах поджиматься, а мышцы сводить от удовольствия; когда тяжелое дыхание и тихие слова любви заполняют все пространство машины, а стекла запотевают от жаркого дыхания, Луи и Гарри сгорают в любви, отдаваясь друг другу без остатка и становясь одним неделимым целым. Они ~ разнополярным частицам — излучают радиоактивные лучи, проникающие в ткани организма разъедающим токсином и служащие сердцу спасательной вакциной. Руки Томлинсона блуждают по содрогающейся грудной клетке Стайлса, словно убеждая его в лишний раз, что он в безопасности, а губы ловят конечный хриплый стон, пропитанный воздушным наслаждением. Луи ложится на холодное тело своего мальчика, что несколько мгновений назад горело от мягких прикосновений и желания быть разрушенным, и оборачивает свои руки вокруг его талии, выравнивая сбившееся дыхание и подавляя мелкую дрожь в теле. Мимо них с бешеной скоростью пролетают машины, куда-то спеша и громко сигналя, мелькая вдали красно-желтыми огнями и устраивая из узкой дороги чуть ли не гоночную трассу (и, может быть, Гарри забыл поставить авто на аварийный режим, но разве сейчас это кого-нибудь волнует?) Луи накрывает их тела легким покрывалом и переплетает свои ноги с ногами Стайлса, обнимая Гарри за крепкую спину и утыкаясь носом между лопаток. Он закрывает свои глаза и думает, что, должно быть, это и есть счастье — быть рядом с любимым мальчиком, любящим звезды и поцелуи в губы, под золотисто-огненным солнцем и хрустальным небом. {никто из них не боится умереть завтра, потому что они подарили друг другу свою любовь сегодня, туманным вечером, когда их сердца бьются в унисон и обретают бессмертность}.7.
Прохладный август становится месяцем светлых джинсовых курток, пропахших ментоловыми сигаретами и ледяным дождем, а также полусухим Шардоне в пластиковых стаканчиках, что оставляет на языке вкус спелого персика и сладкое послевкусие. По вечерам Гарри поет в маленьком баре Хьюстона за тридцать баксов в час, и пусть это не работа его мечты, а от дыма и запаха алкоголя вечно слезятся глаза — он наслаждается каждым мигом. Он любит исполнять инди-рок, развязно двигаясь по сцене и покачивая худенькими бедрами в такт одурманивающей музыки, изящно отпивая из горлышка бутылки, стоящей рядом с микрофонной стойкой, дешевое шампанское за счет заведения (ведь гарри — мальчик-совершенство со своей блестящей улыбкой и очаровательным британским акцентом, узкими черными джинсами и белой растянутой футболкой, порочно свисающей с одного плеча и открывающей вид на острые ключицы, а такое незамеченным не остается.) Стайлс тянет свои хриплые и безукоризненные ноты бесконечность, зажмуривая полупьяные бледно-зеленые глаза до тех пор, пока в легких не закончится кислород, а перед глазами не появятся искрящиеся звезды. А под конец выступления, когда в горле начинает саднить, а голос опускается на пол тона ниже или вовсе срывается — то ли нарочно, то ли по воле случая — плавные вздохи женской аудитории заполняют бар, и каждая из сидящих здесь девушек безумным взглядом изучает Гарри, надеясь, что, может быть, ей повезет, и после выступления они быстренько перепихнутся в грязном туалете и разделят бутылку спиртного на двоих, а в кармане Стайлса совершенно случайно окажется бумажная салфетка с ее номером телефона, написанным темно-красной помадой. Только вот их надежды рушатся, а похотливый огонек в глазах потухает, когда Гарри соскакивает со сцены и бежит по направлению к выходу, где его ждет Луи с белыми розами без шипов и бутылкой дорогущего вина, купленного в магазинчике на соседней улице, залезая руками под серый, слегка помятый свитшот Томлинсона и соединяя их губы в жарком танце, радостно улыбаясь сквозь сладостный поцелуй. Гарри смеется громко и заливисто, вешаясь на шею Луи и пытаясь коснуться губами маленькой впадинки на его шее. — Эй, малыш, сбавь обороты,— протестует Томлинсон, ведя мальчика к машине и усаживая его на пассажирское сиденье. — У меня есть замечательный план на эту ночь. Стайлс надувает губы, но все же успокаивается, облокачиваясь спиной на спинку и позволяя свежему ветру развевать кудри. Сердце Гарри приятно дрожит при виде ночного Техаса и заставляет чувствовать себя частью необъятной вселенной, пускай и самой малой. Яркие огни города слепят уставшие глаза, и Стайлс теряется в этой красочной и волшебной атмосфере, напоминающей больше сказку, нежели реальность. Стоянка, на которую заезжает Луи, полностью пуста, как и аспидное небо одиноко без своих звезд. Холодный воздух ломит руки, а тоненькая ветровка, накинутая на плечи мальчика, согревает только спину, и Гарри немного злится на Томлинсона, потому что тот не посвятил его в свой план — провести ночь на открытом воздухе и отморозить-все-что-только-можно. Бутылка вина откупоривается с глухим звуком, а мягкий плед стелется на капот авто, и Гарри совсем путается в своих мыслях. — Залезай, — командует старший мальчик, наполняя белые стаканчики спиртным и протягивая один Гарри. — Я и так уже замерз до чертиков, а ты предлагаешь мне лечь на железку, — ворчит Гарри, но тем не менее забирается на капот. — Не порть романтику, сейчас тебе станет очень и очень тепло, — счастливо улыбается Томлинсон, устраиваясь рядом со Стайлсом и делая маленький глоток спиртного. Луи складывает свою джинсовую куртку и подкладывает ее под голову Гарри, чтобы ему было удобнее и теплее. Он сверяется с временем на часах и от волнения стучит пальцами по коленкам. Осталась минута. — Я не понимаю, мы не могли посидеть в каком-нибудь более теплом месте? — скулит Стайлс, прижимаясь ближе к груди Луи и испуская недовольный стон. — Тшш, — прерывает его Луи и указывает пальцем в небо. — Начинается, смотри. На темном небе постепенно выступают россыпи звезд, словно соревнуясь друг с другом — кто быстрей. Их серебряный свет завораживает — не отвести взгляд, и Гарри не верит своим глазам, потому что он наблюдает за тем, как звезды выстраиваются в летнее созвездие Лиры. Тихий вздох восхищения срывается с его губ и улетучивается в верх, теряясь в вечном сиянии звезд. Луи ничего говорит. Он лишь молча наблюдает за мальчиком, чей взгляд прикован к неземной красоте неба, и улыбается искренней улыбкой. Гарри поворачивает свою тыльную сторону руки, на которой набита татуировка Канопуса, и соединяет ее с татуировкой Сириуса, что набита на руке Луи. — Не жалеешь? — спрашивает Стайлс, обводя пальцами контур черных чернил. — Никогда. Луи достает черный маркер из своего рюкзака и вопросительно смотрит на Гарри, дожидаясь его молчаливого кивка, после чего начинает старательно выводить нежные слова на предплечье Стайлса, словно создавая целую поэму: ты мое совершенство, моя яркая звезда, мой алый закат, мое тихое лето, мой родной дом, ты мой, моймоймой. Гарри застенчиво хихикает, перехватывая из рук Луи маркер, и притягивает его к себе за шею для долгого поцелуя, шепча в персиковые губы твой. Оставшуюся часть ночи они тихо смеются, созерцая мигающие над их головами звезды, и придумывают новые нелепые созвездия, допивая оставшееся вино из бутылки. {этой ночью они до умопомрачения пьяные и счастливые — сияют, потому что их сердца спасены.}8.
Возвращаться в Калифорнию уже не так страшно — особенно когда знаешь, что на следующей неделе снова будешь дома — в Техасе, а милые смс-ки от Луи, ежесекундно отображающиеся на экране телефона, не дают Гарри соскучиться. Упакованные чемоданы стоят в тесном коридоре, а пустая спальня ждет новых жильцов, у которых, Гарри хочет надеяться, от этого места останутся исключительно хорошие воспоминания. Маленький кактус на обшарпанном подоконнике выглядит таким же безжизненным, каким выглядел и Гарри несколько месяцев назад, поэтому Стайлс не может себе позволить оставить растение на верную погибель. Оно ведь имеет такое же право быть спасенным? (он находит несколько горшков с изображением пестрых подсолнухов на дальней полке антресоли — где он, кстати, натыкается и на выцветшие полароидные карточки, вложенные в пыльный потрепанный альбом, которые без раздумий отправляются в мусорную корзину, — и пересаживает кактус в один из них, поливая его водой из пластиковой бутылки и подставляя под тусклые лучи — в Калифорнии все совсем другое, даже солнце.) Гарри забегает в пекарню за углом, ставшую за последний год, вроде как, его спасательным кругом, и прощается со своими коллегами. На самом деле, одним прощанием все не заканчивается — он приготавливает парочку своих коронных трюфельных пирожных и устраивает бой мукой на кухне. Он со светлой грустью прижимает к груди свою рабочую форму в последний раз и убирает ее на самую высокую полку маленького шкафчика, понимая, что долгие прощания не сулят ничего хорошего, а лишь зарождают чувство необратимой пустоты и заставляют кислотные слезы подступать к горлу. Он стряхивает со своих волос остатки муки и складывает в бумажный пакет гору сладостей, которые ему испекла Барбара, пригрозив тем, что не отпустит его, если он их не возьмет. Пожалуй, в этот день он получает столько крепких объятий и звонких поцелуев в щеку от родных ему людей, сколько не получал за всю свою жизнь. Когда Гарри садится на самолет и навсегда покидает город, заставивший его забыть истинное предназначение сердца, — дрожать от прикосновений любимого человека, а не гнить в области грудины от одного лишь звука голоса, золотистые листья деревьев начинают опадать, оставляя после себя шлейф из разноцветных лоскутов, как и Стайлс оставляет калейдоскоп прошлого позади.9.
Луи встречает его снаружи аэропорта с ярко-рыжим котенком в руках и букетом нежно-лиловых гортензий на заднем сиденье автомобиля. Они мчатся по знакомой дороге домой — в свою новую квартирку в тихом районе Хьюстона, и у Гарри от волнения трясутся пальцы. Пушистый котенок, свернувшись калачиком, устроился на теплой панели, мирно посапывая и лишь изредка подергивая бело-рыжим хвостом. Начинать все с чистого листа непросто — в этом л и г убеждаются сразу же, переступая порог светлой комнаты и чувствуя запах свежей краски и обоев. — Мне страшно, — неожиданно для самого себя шепчет Гарри, оглядывая комнату тревожным взглядом и сильно сжимая руку Луи в своей. — Ты доверяешь мне? — мягкие ладони касаются его щек, заставляя посмотреть в глаза. Мальчик кивает. — Только ты и я против всего мира, — обещает Луи, вытягивая правый мизинец. — Только ты и я, — повторяет Гарри, крепко скрепляя их мизинцы вместе в обещании, которое они не смогут нарушить. Плетистые желтые розы обвивают балконные прутья и цветут на оранжевом свете солнца, просвечивающимся сквозь тонкую тюль и ускользающим от лапок маленького котенка, что так усердно прыгает по комнате, пытаясь догнать луч. Гарри ставит горшок с кактусом на белоснежный подоконник рядом со свежими бутонами гортензий, подставляя его солнцу. Луи неловко улыбается ему — он все понимает. На ужин Гарри заказывает сырную пиццу с креветками и красное вино, а Луи случайно находит в кладовке старенький, на его удивление, рабочий граммофон и теперь уговаривает Стайлса сбегать с ним за виниловыми пластинками в соседний переулок, целуя его в загорелую шею и щекоча пальцами кожу живота. (тонной пластинок с песнями девяностых все не ограничивается — гарри выпрашивает у луи домик для их нового четырехлапого сожителя, на который они тратят последние деньги, за что томлинсон его не винит, но обзывает транжирой, и в тот же вечер они дают ему имя.)10.
Ноты винтажной музыки плавно витают в воздухе вокруг двух мальчиков, чьи темные силуэты освещаются пламенем свечи с запахом темного шоколада. Их движения медленные и плавные, повествующие длинную историю сердец, возрождающихся из пепла подобно фениксу. И сейчас, неуклюже вальсируя по холодному полу и отдаваясь целиком и полностью своим чувствам, — это кажется таким правильным и необходимо нужным. Свет в соседних окнах постепенно потухает, фонарные столбы погасают, а звонкий счастливый смех на улице и приглушенные разговоры за тонкой стеной не стихают, даже когда часы пробивают полночь. Гарри знает, что больше не живет воспоминаниями — он не хочет прорастать тонким ростком сквозь трещинки в асфальте и никогда не суметь распустить свои лепестки. Он знает, что они с Луи живут настоящим — впитывают в себя каждую улыбку и каждый поцелуй, ледяные капли дождя, барабанящие по прозрачным стеклам, и теплые лучи солнца, играющие в волосах. Музыка незаметно затихает, а свеча догорает, подрагивая пламенем на легком сквозняке. Луи нащупывает маленькую коробочку в кармане своей толстовки, плотно сжимая ее в кулаке и до крови закусывая губу. Он знает, что этот момент скоро превратится в воспоминание и бесследно потеряется в прошлом, но сейчас — прямо сейчас — это их настоящее, которому Томлинсон не позволит испариться. {с обручальным кольцом на пальце гарри шутливо обвиняет луи в краже его сердца, а томлинсон оправдывает это тем, что сердце было вовсе не против.}