Вся жизнь под откос только из-за одного человека

Он сидит на кровати и тупо пялится в стену, высчитывает трещинки на стене, которая бесит. Сейчас вот все пиздец как бесит. Воздух в комнате бесит, солнце бесит и бесят скрипящие половицы. Юнги выпал из реальности, у него перед глазами стоял образ, выстроенный теми же самыми трещинами на стене. На него смотрели теплые глаза Чонгука, а губы кривились в улыбке. Юнги ненавидел его за эту улыбку, но за нее же он его любил. Чон стал для него неуловимой идеей, возможностью приблизиться к идеалу. Он не осознавал, где он и сон ли это. А, может, он умер? Но вскоре он вынырнул из бездны и на пару секунд увидел уже знакомую обстановку. Юнги разблокировал телефон с надеждой увидеть на экране заветное сообщение. Пусто. Непрочитанных сообщений — 0. Сейчас его душа также пуста, как этот телефон, у нее тоже непрочитанные по нулям. Телефон выскользнул из рук и упал где-то возле кровати — поднимать его Мин уже не собирался. Пусть полежит где-нибудь, отдохнет от постоянного нахождения в руках. Он отключился. На его веки будто бы камни были насыпаны, а сил открывать глаза уже не было. Оно и к лучшему, будет меньше пиздострадать по этому ублюдку, который даже хеном зовет его раз в год, на День Рождения, когда разница в возрасте становится четкой и более заметной. Сквозь сон он услышал чей-то голос, указывающий ему направление в темноте. Он был смутно знакомым и отдавал болью в груди. По тембру голоса вырисовывались очертания лица, поверить в которое невозможно. Юнги почувствовал острое чувство тревоги даже во сне, не имея возможности забыться. Шуга таял внутри, извиваясь диким змеем. Ему казалось, что из кошмара ему уже не выбраться и он застрял здесь, в темноте, навеки. Но каждая бессознательная секунда делала больно, становилась отправной точкой в ад. Легкие заполнились болезненно-жарким флером; Юнги клинит как от сильнейших наркотиков, осознавая ебанутость этого состояния. Чонгук прошел сквозь все его преграды, наплевав на предупреждения и все минные поля. Он впитался в кожу, присутствуя даже во сне. Юнги чудится, что кто-то дотрагивается до его губ, оставляя невесомый след. Парень успокаивает собственного монстра, сдавившего сердце, чтобы утопать в простынях и подушке без волнений. И вот блондин уже приходит в себя, чувствуя, как затекла шея и пересохло во рту. Ноги будто налиты свинцом, а в голове каждый звук отдается протяжным эхом — Мин не может сконцентрироваться даже на своем дыхании. Он зевнул и повернулся на другой бок, не открывая глаз. Все ничего, но он почувствовал рядом чье-то тепло, и сердце начало отбивать безумный марш, вычеркивающий остановки. Распахнув глаза, Юнги не поверил себе и решил, что все еще спит, а этот сон — последствия вчерашней тревоги, означавшей только появление нового пиздеца в жизни. Перед ним лежал Чонгук, уснувший под его боком. Когда он появился? И был ли тот поцелуй, который он почувствовал даже сквозь сон? Мин Юнги провел пальцами по губам и щеки вспыхнули от невозможности предположений. Что, если..? Нет, не может быть, это всего лишь сон, безжалостная иллюзия. Сильно зажмурившись, блондин досчитал до десяти, а потом приоткрыл один глаз, несмело надеясь одновременно на два исхода. Это был он, настоящий. Чон не был сном, он стал его явью, приблизил мечту и притянул Луну к Земле. На губах расцвела улыбка: Шуга не смог выдержать такое солнечное нападение, его льды растаяли окончательно. Все крепости, возведенные им много лет назад, рухнули из-за какого-то Чон Чонгука, что любил кофе и заварные пирожные на завтрак. Юнги протянул руку к Чону и робко дотронулся до его волос, стараясь не спугнуть такое хорошее мгновение. Пальцы пианиста скакали по прядям так легко и воздушно, что было удивительно, почему они постепенно приходят в беспорядок. Чонгук казался таким безмятежным во сне, что становится страшно дотрагиваться до него. Но Шуга не останавливается, проводя длинными пальцами по его лицу, не допуская долгих контактов. Он не готов и готов одновременно. Он опешил, когда Чонгук схватил его за руку и притянул к себе. Но удивление вскоре сменилось увлечением, и Чонгук уже впился в мягкие губы Юнги, словно пытался выжать из него все соки. Тому было приятно, он будет рад отдать всего себя, поэтому отвечает малому все агрессивнее, и вот уже он командует парадом, восседая сверху. На лице Чонгука появилась улыбка, которую Юнги видел у него пару раз; она была змеиной и похотливой, что не могло не сводить с ума. Мин, торопясь, стягивает с Чона штаны и раздраженно стягивает футболку, чуть ли не разорвав ее на ошметки. Ну кто будет надевать столько одежды, если может произойти такое? Чонгук податливо извивается под хозяйствующими на его теле руками и закусывает губу — ему уже не терпится. Юнги покрывает его шею и грудь поцелуями, плавно опускаясь вниз, оставляя за собой влажную дорожку. Он сам до сих пор не может поверить, что это реальность, поэтому торопится и старается, будто это последний секс в его жизни. По крайней мере, с Чонгуком. Его руки тянутся вниз, оттягивая резинку трусов. Умелыми движениями, — как будто Чонгук был у него первым, — доводит того до экстаза, заглатывая так глубоко, насколько это вообще возможно анатомически, но его это не устраивает. С Юнги в скором порядке слетает вся одежда, но глаза закрываются и сознание улетает куда-то в сторону, не давая закончить начатое. Мин Юнги открывает глаза и видит потолок своей комнаты. Рядом — никого, нет даже запаха Чонгука на подушке, его будто не существовало в этой реальности. Это был… сон? — Блять, меня наебал собственный мозг, — злится Шуга, сжимая кулаки с такой силой, что на ладонях остаются красные следы от ногтей. На сердце тяжело, а он бы променял любую реальность на этот сон. Блять, Чон Чонгук, что ты натворил, а.